Текст книги "Самозванка"

Искусственные джунгли

Имение Палафоксов оказалось действительно замечательным.

В отличие от мрачного закрытого поместья моего отца их жилище наполнено воздухом и светом. Комнаты выходят на балконы и террасы, в коридорах через застекленную крышу льются лучи утреннего солнца, и все это великолепие окружает заполненный деревьями двор размером с два футбольных поля.

В эти-то джунгли и ведет меня в первую очередь Кол. Мы взбираемся по дорожке из парящих в воздухе камней, пробираемся сквозь покачивающиеся листья папоротника и налетевший шквал крошечных крылышек. Неясно, настоящие ли это бабочки или генетически изменененые, но им явно что-то не дает упорхнуть в открытое небо.

Рядом с нами на случай падения витают следящие за безопасностью дроны. От перспективы долго лететь до земли мне нестерпимо хочется нацепить на запястья магнитные браслеты.

– Ты специально заставляешь меня нервничать, Кол?

Парень пожимает плечами.

– Только не говори мне, что девушка, столкнувшаяся с мятежниками и убийцей, боится высоты.

– Я сейчас говорю о бабочках. Они же плотоядные, да?

Впервые за время нашей прогулки он слабо улыбается. Не стоило отпускать такие глупые шуточки. Он ведь мог в ответ пошутить на французском, а мой сирано до сих пор спрятан в кармане. Уж больно мне не хочется слышать в ухе отцовские подсказки.

Но Кол ничего не говорит и просто ведет меня дальше.

Наши ноги ступают по влажной каменистой почве. Все кругом покрыто бледно-зеленым лишайником, который пестрит красными всполохами крохотных цветов. Это место больше похоже на естественную среду обитания, чем на сад, – своего рода островок дикой природы посреди города.

Интересно, можно ли с вершины деревьев попасть на крышу, если мне вдруг придется бежать? Кол наверняка знает ответ, но я не могу спросить его об этом. Он стоит неподвижно, вытянув вперед руку, и ждет, когда на нее сядет бабочка.

Когда Рафи хочет кого-то разговорить, она начинает его поддразнивать.

– Для экскурсовода ты не слишком-то общителен.

Он опускает руку.

– Мы находимся посреди симуляции Reserva de la Biosfera El Cielo.

Наверное, все-таки стоило надеть сирано. Хотя это испанский, а не французский.

– Биосферный заповедник «Небо», – переводит он. – Туманный лес в пятидесяти километрах к юго-западу отсюда. Он является природной заповедной зоной еще со времен ржавников. Моя семья до сих пор его охраняет.

– Туманный лес? Звучит как выдумка.

Кол пожимает плечами.

– Эти джунгли расположены настолько высоко в горах, что деревья здесь могут впитывать влагу из нависающих над ними облаков, а если надо, вызывать дождь. В старых джунглях особенная погода.

– Вот теперь ты говоришь как экскурсовод.

– Я известен своим занудством, – отвечает он.

А сам в это время делает характерный жест рукой «за нами следят».

На мгновение я теряю дар речи и молча смотрю на него. Откуда ему известны тайные жесты Рафи? Ее еще в детстве обучили им ученики из частной школы в Диего. А Кол Палафокс учился в школе по другую сторону океана.

Возможно, эти знаки универсальны и их разносят по всему свету безалаберные ученики, кочующие из одной школы в другую. А может быть, жест «за нами следят» настолько распространен, что везде означает одно и то же.

Уж Рафи бы знала. Мне так не хватает ее.

Кол пристально смотрит на меня, и я киваю ему в знак того, что уловила его сигнал. Что я, как и он, такой же избалованный ребенок, а не двойник и обученный убийца.

Тогда он впервые искренне улыбается мне.

Вдруг над нашими головами раздается шипение, словно от пролетающего аэромобиля. Я вскидываю глаза вверх, готовая прятаться в укрытие.

– Это всего лишь буря, которая бывает каждый час, – поясняет Кол. – В настоящем Ресерва ежегодно выпадает до трех метров осадков.

На лес опускается такой легкий туман, что бабочки его даже не замечают. Однако распылителей нигде не видно.

– Похоже, в джунглях действительно своя собственная погода.

Он снова улыбается.

– Давай-ка спрячем тебя от дождя.

Я пожимаю плечами.

– В это платье вплетена сеть наноустройств. Даже промокнув целиком, оно останется чистым и высохнет через пять минут.

Он изумленно смотрит на меня – Рафи никогда бы не стала так говорить о своей одежде. Ее обязательно волновало бы то, что крылышки стрекоз поникнут, а волосы намокнут.

– Ну ладно, – отвечает Кол. – Но я все равно хотел тебе кое-что показать. Настоящее здание возрастом пятьсот лет.

Он снова взмахивает рукой. На этот раз жест мне неизвестен, но я могу догадаться.

Такое старое здание наверняка построено из камня, а значит, не оснащено умными стенами, способными нас подслушать. Да и шпионской пыли в Виктории нет.

– Звучит восхитительно, – соглашаюсь я.

Кол снова замолкает и выводит меня из туманных джунглей в украшенный фресками коридор. Очередные черепа и цветы на фоне пустынного пейзажа, очень похожего на тот, где я вчера летела.

Я безумно довольна собой. Кол до сих пор не догадывается, что я не Рафи. Что я никогда не посещала модные вечеринки и не придумывала себе наряды.

Хотя в действительности мы по-настоящему так и не разговаривали. А теперь он вдобавок ко всему хочет уединиться. Вдруг он вздумает обсуждать со мной секретики испорченных детишек, всевозможные сплетни, о которых я ничего не знаю?

Рафи предупреждала меня: дружба с Колом лишь добавит мне проблем. Надо бы сказаться усталой и вернуться к себе в комнату. Не помешает на всякий случай собрать снаряжение для побега.

Но только я открываю рот, чтобы придумать какое-то оправдание и уйти, как с моих губ не слетает ни звука. Ведь у меня в отличие от сестры никогда не было друга.

Что, если Кол сообщит мне что-то полезное?

Он постепенно уводит меня в глубь их особняка.

Старое здание оказывается самой мрачной частью имения Палафоксов.

Кол проводит меня через дверь, оснащенную сканером сетчатки глаза, и мы оказываемся в коридоре с неровными стенами. Сквозь высокие решетчатые окна пробиваются слабые лучи утреннего солнца. На стенах не видно ярких фресок, только серое безмолвие прохладного камня.

– Что здесь раньше было? – спрашиваю я. – Замок?

– Монастырь, – отвечает Кол и вновь замолкает. Он по-прежнему не желает выступать в роли гида.

На следующий вопрос Рафи наверняка знала бы ответ, но я все равно его задаю:

– А что такое монастырь?

– Своего рода общежитие для людей, живших до ржавников, которые очень серьезно относились к религии. – Он проводит рукой по шершавой поверхности стены. – Обитающие здесь монахи принимали обет отречения от внешнего мира.

– Монахи? Как в боевых искусствах Шаолиня?

Я чуть не проболталась ему, что сама их изучала, и вовремя себя одернула. Кол только вскидывает бровь – в точности как Рафи, когда та ругала меня за то, что я изъясняюсь как военный советник.

– Вроде того. Эти монахи больше занимались каллиграфией, чем избиением людей.

Я вставляю в ухо сирано и тихонько постукиваю по нему.

«Каллиграфия – изобразительное искусство красивого письма».

– Поразительно, – говорю я насмешливым тоном Рафи. – Значит, ты хочешь показать мне свою коллекцию письменности?

– Жаль тебя разочаровывать, но у нас нет подобной древности. Здесь мы храним семейный антиквариат. Эта коллекция может тебя… заинтересовать.

Завернув за угол, мы оказываемся в комнате с низким потолком, заполненной стеклянными контейнерами.

Внутри их полно оружия из эпохи ржавников и даже старше. Мечи, винтовки, бронежилеты из металлических пластин, арбалеты.

Я стараюсь не выдать своего волнения, но тут мой взгляд падает на самый маленький ящик – в нем хранится вибронож. Подлинное оружие последних дней хаоса, до того как режим Красоты принес мир на эту землю.

Не столь функциональный, как мой собственный, но более надежный. Это тот вид военной техники, который спустя даже сотню лет будет работать.

Я касаюсь пальцами крышки контейнера.

Похоже на армированное стекло толщиной в сантиметр. Сломать трудно, но возможно, а еще мы окружены глухими каменными стенами.

Вот они, Палафоксы, – глупцы. Хранят свою коллекцию оружия в самой доступной для кражи части дома.

Разумеется, они принимают меня за Рафи, которая никогда в жизни ничего не крала.

– Прелестные у вас тут игрушки, – бормочу я.

– Вот эта моя самая любимая. – Кол подводит меня к следующему контейнеру и указывает на покоящийся внутри его охотничий лук.

Это уже не старинное оружие. Лук выполнен с применением нанотехнологий из сборного нанополимера, с лазерным прицелом. Стрелы оснащены «умными» оперениями и набором «умных» наконечников: взрывающиеся в воздухе – для стрельбы по птицам, с врывчатыми веществами – для крупной дичи.

Однако во времена красавцев и красоток люди не убивали животных. Это оружие было создано после реформы «Чистого разума».

– Он мой, – говорит Кол. – И обычно висит у меня на стене.

– А что он тогда делает здесь?

– Хефа лично забрала его и принесла сюда. Она заперла его тут вместе с моим скайбордом. – Теперь он смотрит на меня. – Вчера, прямо перед твоим приездом. Причину она не объяснила.

– Кто такая Хефа?

– Так мы с братом называем нашу мать. По вполне понятным причинам.

«Это значит “глава”»[12]12
  В испанском языке словом «jefa» называют глав, начальников, руководителей женского рода.


[Закрыть], – шепчет сирано.

Так вот почему за завтраком Кол заговорил об охоте. Он пытался выяснить, по какой причине она забрала его лук. Он ведь понятия не имеет, что я заложница.

Пора вновь становиться Рафи.

Я шумно вздыхаю.

– Может быть, она просто не хотела, чтобы ты хвастался перед гостями своими скучными хобби.

– Возможно. – Взгляд Кола устремляется к стеклянному ящику. – Или думает, будто я не понимаю, для чего все это затеяли. Эти твои маленькие «каникулы» с нашей семьей.

Меня сотрясает дрожь – неужели он догадался?

Он ждет, когда я что-нибудь скажу. И спасительная фраза «У вас замечательный дом» тут уже не поможет.

– Родители хотят, чтобы наши семьи стали союзниками, – осторожно произношу я.

– Именно, – вздыхает он. – Но могли бы уж придумать что-то поумнее. А то: «Кол, почему бы тебе не показать Рафии дом?»

До меня не сразу доходит смысл этих слов, шестеренки в моей голове со скрипом приходят в движение. В конце концов, все встает на свои места.

– Ох, – выдавливаю я.

– Да. Как будто ты ничего не знала.

Я отрицательно качаю головой. Сейчас я не вру.

Нам с Рафией стоило догадаться раньше, еще до того, как я уехала из дома. Но мы были слишком увлечены хорошими манерами и неправильными глаголами и не могли предположить, о чем подумает бабушка Палафокс.

– Твоя семья, – начинаю я. – Они хотят, чтобы мы… были вместе?

Кол презрительно фыркает:

– Моя семья? Думаешь, твой отец думает не о том же самом?

Тут мне нечего ответить. Моему отцу не нужен такого рода союз, иначе бы он отправил сюда настоящую Рафию, а не ее безумного двойника.

Он всего лишь хочет проучить мятежников, забрать свою долю металла из руин Виктории и уйти.

Никто из нас не предусмотрел иного сценария.

– Я не верю Хефе, – продолжает Кол. – Я всю жизнь учился, готовился помогать ей в управлении городом. А теперь она хочет женить меня на какой-то… – Он осекается, взмахивает руками.

– И на какой же?

Некоторое время Кол злобно молчит, а потом произносит:

– Все это похоже на какое-то средневековье!

С моих губ невольно срывается смех. Ему и невдомек, насколько все происходящее походит на средневековье.

Его темные глаза вспыхивают.

– Думаешь, это смешно?

Я качаю головой. Арибелле ведь известно, что я заложница, а никакая не гостья. Но при этом она с большим энтузиазмом поддержала эту небольшую экскурсию по дому.

Не пытается ли она перехитрить моего отца? Заманить Рафи в свой дом, а потом с помощью своего сына обеспечить себе союз?

– Кол, я действительно ничего не знала. Это правда.

Какое-то время он изучает меня. А потом начинает расхаживать по комнате, размахивая руками.

– Когда прошлой зимой мятежники чуть не выгнали нас из руин, все утверждали, что мы не можем привлекать к помощи ваши войска. Что твоему отцу нельзя доверять, иначе он снова предаст, как только узнает, сколько металла мы добываем. А потом вдруг безо всякой причины заключается сделка, вместе с которой появляешься ты. Как будто все играют в какую-то игру, но никто не стремится объяснить мне правила!

– Да, знакомое чувство.

– Моя мать полностью отстранила меня от процесса принятия решения. Но обиднее всего то, что я только сегодня утром понял почему!

– Скрывай свой замысел до его исполнения – и ты преуспеешь, – киваю я.

Он поворачивается ко мне.

– Ты только что процитировала Макиавелли?

– В последнее время я читала много его трудов.

Кол смеривает меня взглядом, и в эту минуту до меня доходит, как я стою. Не с балетной осанкой Рафи, а в боевой стойке, которой от меня требовала на занятиях Ная: вес тела на носках, к бою полностью готова.

– А ты, Рафия, оказалась не такой, как я себе представлял.

Мне следовало бы как-то возразить Колу. Повести себя так, какой предстает моя сестра в новостных каналах, – властной, своевольной, любящей находить у людей больные точки и давить на них.

Но вместо этого я спрашиваю:

– Что ты имеешь в виду?

– Твои вечеринки. Вспышки гнева. Если честно, я ожидал увидеть пустоголовую тусовщицу.

Я смотрю на него с обидой за Рафи. Она не пустоголовая, если только не притворяется специально. В конце концов, именно она заставила меня прочитать Макиавелли.

Но с другой стороны, мне приятно, что Кол видит перед собой не Рафи – он видит меня. По крайней мере, те частички моей личности, которые проглядывают сквозь мою маску.

От происходящего у меня начинает кружиться голова.

Только ошеломленная Фрей не знает что ответить, поэтому в игру вступает саркастичная Рафи:

– Жаль тебя разочаровывать, Кол. Впредь постараюсь быть более пустоголовой.

– Поверь, для меня это, напротив, облегчение. Тем более если моя семья хочет свести нас.

Верно, именно это она и пытается сделать. Кол уже понял, что я не та Рафи, которую все видят в сети. И его ума хватит разобраться во всем остальном. А значит, дружба с ним может быть опасна.

Однако в этом есть и свои плюсы. Он заметил то, чего не увидела моя старшая сестра, – Палафоксы стремятся заключить кровный союз.

И мне нужен тот, кто мог бы посвятить меня в замыслы этой семьи.

– Забудь о родителях, – говорю я. – Давай заключим свой собственный союз.

Он вскидывает бровь.

– Я так полагаю, не связанный с женитьбой?

– Абсолютно, – смеюсь я. – Нам даже не нужно нравиться друг другу, если мы не хотим.

– Значит, теперь мне не обязательно быть твоим экскурсоводом?

Я киваю, и на ум мне приходит великолепный ответ:

– А мне не обязательно быть твоим партнером по французскому!

– Comme il faut, – говорит он.

«Правильно», – тут же переводит голос отца.

Я расплываюсь в улыбке.

– Тогда решено. Мы теперь союзники.

Он протягивает мне руку.

– А не пешки в игре наших семей.

На этом мы пожимаем руки. Но что-то в душе мне подсказывает, что я не смогу сдержать это обещание.

Потому что я рождена быть пешкой.

Виктория

После моего приезда проходит несколько дней, когда Кол решает показать город.

Я безумно рада оказаться за пределами дома. До сих пор мне доводилось лишь посещать официальные ужины с высокопоставленными лицами Виктории и обеды с Палафоксами. А там меня сопровождали высокопарные беседы и обильная жирная пища, от которой не спасут даже сжигатели калорий. Мне бы хорошенько позаниматься с Наей, но и долгая прогулка по городу сойдет.

Мы с Колом бредем по улице как обычные прохожие. Бронежилетов на нас нет, лишь около полудюжины сопровождающих нас смотрителей сливается с толпой. Над головой, среди стаи голубей, парит всего один дрон. И тот, скорее всего, следит только за тем, чтобы я не сбежала.

Но вот какая странность: заложницей здесь я чувствую себя свободнее, чем второй дочерью у себя дома. В имении Палафоксов нет ни особых отдельных коридоров, ни лифтов. В воздухе не витают частички шпионской пыли.

Мне всегда хотелось побывать на месте Рафи, почувствовать, каково это. Хотя сама она никогда такого не делала – не гуляла по улице в окружении нормальных людей.

Основная масса горожан не обращает на нас никакого внимания, и только некоторые, минуя смотрителей, все же подходят прямо к Колу и знакомятся с первым сыном города. Тот непринужденно шутит в ответ, обменивается с каждым одними и теми же остротами, но делает это так, будто слова только что пришли ему на ум.

Ная предупреждала меня, что в Виктории я могу столкнуться с подобной открытостью. Многие города живут по такому принципу: богатые и влительные люди свободно разгуливают среди обычных жителей. И все равно довольно странно наблюдать это вживую.

Я нервничаю и чувствую себя не в своей тарелке. Мне кажется, что все видят меня насквозь.

А вот Кол относится к происходящему совершенно спокойно. И жители Виктории, похоже, обожают своего первого сына.

Они расспрашивают его об учебе в школе, его увлечениях ботаникой и стрельбой из лука. Все те качества, из-за которых друзья моей сестры избегают Кола – его прилежность, скучные хобби, – здесь, наоборот, приветствуются.

Что довольно странно, потому что Викторию никак нельзя назвать скучной или прилежной. Напротив, в городе кипит сумасшедшая энергия.

Мимо проносятся детишки на скайбордах с такой бешеной скоростью, что у меня в городе их за это непременно посадили бы в тюрьму. Над крышами курсируют дроны, которые развозят не только официальные грузы, но и продукты питания, покупки и даже стопки сложенного белья, словно у каждого человека здесь имеется свой собственный авиапарк. И дело не только в хаотичном, неконтролируемом движении. Местные жители носят все, что им заблагорассудится: яркие цвета и флеш-татуировки. Их тела хранят следы операций, которые в Шриве ни за что не допустили бы.

Тут даже здания излучают жизнь. В небе, над нашими головами, парят на магнитных опорах грациозные фантастические сооружения. А внизу, вдоль улиц, выстроились глинобитные дома, выкрашенные в закатно-оранжевые и желтые цвета или сияюще-голубые оттенки слабо горящего пламени.

Но самое странное здесь – это животные. В небе снуют стаи голубей, а по крышам бродят надменные коты.

Я показываю Колу на убегающего из-под ног цыпленка с перьями такой же яркой расцветки, как и местные дома.

– Для чего они?

Кол вопросительно смотрит на меня.

– В Шриве запрещены дикие животные, – поясняю я. – Конечно, в город залетают некоторые птицы. Но ничего подобного у нас нет.

– Вообще-то цыплята не дикие. – Кол переходит на тон экскурсовода. – К каждому из них прикреплены датчики, чтобы город мог осуществлять мониторинг за экосистемой. Это необходимо для эффективной борьбы с вредителями.

– Почему бы просто не использовать опрыскиватели?

– Мы довольно старомодны. Когда мой младший брат приезжает домой на каникулы, то он каждое утро выходит на улицу и собирает яйца.

– Чтобы есть? Яйца птиц, питающихся жуками? – Я качаю головой. – Весь ваш город будто живет в эру ржавников или тех, кто жил до них!

– Доржавников, – смеясь, говорит Кол.

– Неважно. Хотя здесь красиво.

Его смех затихает, и теперь он смотрит на меня с любопытством.

– Ты так считаешь, Рафия? Шрив намного больше и современнее Виктории, я думал, тебе здесь будет скучно. Неужели тебя сумел очаровать наш маленький городок?

Я отвечаю не сразу. Настоящей Рафи было бы скучно. Или она, по крайней мере, притворилась бы, что ей скучно, потому что небольшие старинные города выглядят несовременно по сравнению с новыми смелыми зданиями эпохи свободомыслия. Но мне не хочется обижать Кола. Теперь он мой союзник.

А после того, как ты всю жизнь прятался, тренировался и тщательно следовал определенному образу, сложно не проникнуться этой бурлящей уличной энергией. Все эти звуки и ароматы сводят с ума. Как и то, что я сама могу выбирать улицу, на которую сверну дальше.

Но больше всего в замешательство меня приводит не моя свобода – а свобода всех остальных. Складывается ощущение, будто весь город Виктория абсолютно бесконтролен.

– Мне вовсе не скучно, Кол. Напротив, для меня все это немного чересчур – ходить вот так в открытую. Мне кажется это… опасным.

Он окидывает меня внимательным взглядом.

– Опаснее, чем вооруженный убийца?

– В Шриве у меня есть телохранители. А здесь у тебя всего лишь несколько смотрителей. У вас даже нет шпионской пыли!

– Это незаконно.

– Знаю, но… – Учителя объясняли мне, насколько сильна в Виктории одержимость частной жизнью. Ежедневно город удаляет данные о том, кто куда ходил, какие сообщения отправлял и что заказывал из панели выдачи в стене.

В Шриве же каждый миллиметр воздуха заполнен механизмами. Если в темноте включить фонарик, то все плавающие частички окажутся шпионской пылью и нанокамерами, делающими сотни снимков в секунду во всех направлениях, а также обеспечивающие их микроскопические микрофоны, передатчики, батареи и ретрансляторы.

Если смотрителям Шрива захочется узнать, что случилось в определенное время в том или ином месте, им просто нужно открыть городской интерфейс. Благодаря ему они могут просмотреть местность с любого ракурса, воспроизвести любой, кроме слабейшего шепота, звук – если только их не отфильтровали сотрудники Доны, чтобы скрыть секреты моего отца. Например, обо мне.

– Просто это небезопасно, Кол. Что, если произойдет убийство? Как вы вообще расследуете преступления?

– Преступления, знаешь ли, раскрывались еще до того, как изобрели шпионскую пыль. Мы используем ДНК, отпечатки пальцев, показания свидетелей. – Он пожимает плечами. – Ну, я не знаю, логику, наконец.

– Как по мне, это куда проблематичнее, чем просто просмотреть запись случившегося.

– Люди не любят, когда за ними шпионят. Тем более со времен «Чистого разума» у нас не было ни одного нераскрытого преступления.

Я немного понижаю голос:

– Но как же тогда твоя семья держит город под контролем?

Он прищурившись смотрит на меня.

– Мы его не контролируем. Мы им управляем.

– Ты всегда такой самодовольный?

– Обычно да. – Он провожает взглядом собаку, преследующую пару котов. – Но моя мать отлично справляется со своей задачей. Поэтому жители не пытаются избавиться от нас.

Я резко останавливаюсь и смотрю на него.

– Хочешь сказать, меня пытались убить, потому что мой отец плохо выполняет свою работу?

– Твой отец другой, – спокойно отвечает он. – И ты это знаешь.

Я стою в прохладной тени глиняного дома и пытаюсь собраться с мыслями. Мне нечего ответить ему, поскольку я не понимаю, почему вообще спорю с ним. То ли я притворяюсь Рафи, которая всегда открыто отстаивает имя своей семьи? То ли мне просто не нравится, когда меня критикуют?

– Мне жаль, что у себя дома ты не можешь вот так ходить по городу, – говорит Кол. – Должно быть, у вас полно насилия.

Снова это самодовольство.

– Не тебе говорить мне о насилии, – парирую я. – Твоя мать заимствует у моего отца армию.

– Заимствует, потому что у нас самих нет собственной большой регулярной армии. Половина наших солдат занимается другой работой. Разве ты не видишь разницы?

– Не совсем.

– Il n’est pire sourd que celui qui ne veut pas entendre, – вздыхает он.

«Хуже глухого тот, кто не хочет слышать», – переводит мой сирано.

Французские пословицы? Отлично. В них Рафи, несомненно, разбирается гораздо лучше меня. Она бы наверняка выдала ему в ответ какое-нибудь заумное высказывание.

Я пытаюсь вспомнить рассказы своих преподавателей о том, как в новую эпоху ведутся споры. Не стали ли правящие семьи со своей вездесущей шпионской пылью и древним оружием слишком могущественными.

Но кто захочет, чтобы им управляла слабая семья?

Я замечаю, что смотрители выстраиваются вокруг нас с Колом неплотным кругом, обратившись лицом наружу и скрестив руки. Пока мы спорим, толпа прохожих обходит нас стороной.

Тут я вспоминаю слова Рафи: Палафоксы отнюдь не такие мягкие. Их власть витает повсюду. Спокойная, но твердая.

Просто они не хотят в этом признаваться.

– Может быть, тебе известно далеко не все о своей семье, – говорю я.

Какое-то время Кол обдумывает мои слова, а после кивает:

– Ты права. Я и предположить не мог, что однажды Хефа впустит войска Шрива. Или отстранит меня от принятия решений. Или попытается женить, как какого-то пустоголового болвана. – Его голос становится тише. – А еще я до сих пор не понимаю, почему она заперла мой охотничий лук.

Я даже не стану ничего ему объяснять. Пусть мы и союзники, но Колу не обязательно знать, что я заложница. Ему нужен только охотничий лук, хотя бы для того, чтобы выступить против Арибеллы, обращающейся с ним как с племенным скотом.

Возможно, я могу это использовать в своих целях.

– И тут возникает вопрос. – Я придвигаюсь к нему и говорю шепотом: – Как часто кто-нибудь спускается в монастырь?

– Почти никогда. Даже дроны-уборщики туда не допускаются – Хефа говорит, они стесывают камень.

– Тогда, может быть, я смогу вернуть тебе лук, если ты кое-что добудешь для меня.

Его глаза округляются.

– Что?

– Только твоей матери нельзя знать о моей просьбе. Обещаешь не рассказывать?

– Конечно.

Не знаю, стоит ли ему доверять. У меня дома офис отца забит сенсорами, улавливающими частоту сердцебиения, температуру кожи, малейшие движения глаз – одним словом, любой признак лжи.

Но здесь на улице я могу судить лишь по решительному взгляду Кола, устремленному на меня.

И почему-то его мне более чем достаточно.

– Ты знаешь, как выглядит зарядное устройство для виброножа?