Текст книги "Голова на серебряном блюде"

Можно было бы пожизненно заключить ее в Чахтицком замке, но в таком случае она воспользовалась бы своей властью и принялась за старое, стоило семье ослабить надзор. Так что же, перевезти ее в другой замок? Но такого замка у них не было, а если и был бы, то ее пребывание там стало бы пятном на репутации его владельцев.

Все метались из стороны в сторону, и переговоры приняли запутанный оборот. Прошла уже неделя, а они так и не пришли к решению. Оставался лишь один выход – отравить ее в обстановке строжайшей секретности, а народу объявить, что она умерла от болезни. Все участники переговоров начали склоняться к такому варианту, однако король резко воспротивился их планам. Тайное однажды стало бы явным, и тогда ее смерть стала бы дурным прецедентом. Рассуждая как настоящий лидер, король напомнил им о незыблемой истине: человека голубых кровей ни в коем случае нельзя лишать жизни, каково бы ни было его преступление, – иначе существующий порядок даст трещину.

Наконец они придумали ей необычное наказание, которому не подвергали еще ни одного аристократа. Они не станут намеренно лишать ее жизни, а заживо замуруют в подземелье замка. Ей будут приносить еду, но она не сможет выходить наружу или видеть солнечный свет и взаперти будет ждать своего конца. Таким образом семья Эржебет Батори намеревалась полностью забыть о ее существовании. Они тщательно обсудили, стоит ли сообщать ей приговор заранее. После жарких споров договорились сделать это прямо перед тем, как заточить ее.

Один из углов в подземелье, где некогда была тюрьма, отгородили каменной кладкой. Отхожее место оставили и слегка облагородили. С внутренней стороны стену полностью заштукатурили – в том числе в ней заделали окошечко, через которое поступал свежий воздух. В новых стенах сделали лишь одно оконце у пола, через которое можно было бы передавать еду. Никаких источников света внутри не было, так что день за днем Эржебет должна была проводить в кромешной тьме. Внутри поставили кровать.

Когда внизу стены остался небольшой зазор, через который мог пролезть человек, работы остановили. На полу возле него оставили камни и штукатурку, чтобы позже достроить стену. Все было готово.

Мрачную задачу поручили Дьёрдю Турзо. Майским вечером 1611 года он вместе со своими людьми направился к Эржебет. Впервые он заходил в ее комнату. Завидев Турзо, графиня радостно подбежала к нему и взяла его за руку.

– Да это же вы, господин Турзо! Добро пожаловать! – с придыханием поприветствовала она его.

– Этим вечером я к вам с недобрыми вестями, – спокойно ответил Турзо. – Семейство Батори приняло решение по вашему делу. Оно одобрено приказом венгерского короля, так что никто не может ему противиться.

Даже при этих словах радость не покинула лица Эржебет. Она словно ничего не слышала и продолжала вглядываться в лицо Турзо.

– Собирайтесь быстрее. Берите только личные вещи. Отныне вы будете жить в подземелье.

На лице Эржебет отразилось непонимание.

– Вы хотите, чтобы я жила в подземелье? – удивленно спросила графиня. Она и не думала, что ей могут назначить какое-то наказание. Поскольку она продолжала стоять и не рвалась собираться, Турзо решил повести ее прямо так. В этот раз на ней было домашнее платье из нескольких слоев кружевной ткани, в котором было удобно отдыхать. Не похоже, что ей было холодно.

Пока они шли к подземелью, она не проронила ни слова. Но когда они стали приближаться к месту, где ей предстояло провести остаток жизни, ее улыбка исчезла. Когда ее лицо принимало мрачное выражение, Эржебет выглядела как обыкновенная женщина пятидесяти лет.

Они остановились у только что построенных белых стен с зазором внизу. На полу возле них стояла бадья с мягкой штукатуркой и куча камней.

– Заходите, – холодно вымолвил Турзо.

– Одна?

– Да. Одна.

– Когда мне позволят выйти наружу?

– Когда это будет угодно Господу.

– Да как вы смеете… – Голос Эржебет дрожал от ярости. – Как вы смеете так поступать со мной?! Это совсем не по-человечески. У вас вообще есть сердце?

– Прошу вас, – сказал Турзо. Время обсуждений кончилось.

Поняв, что говорить с ней дальше он не намерен, Эржебет согнулась и медленно пробралась за стену.

Турзо сразу же кивнул. Стоявшие наготове мастера быстро замуровали отверстие в стене и положили поверх камней слой штукатурки. Темница для Эржебет была готова. Турзо объявил, что несколько дней, пока штукатурка не затвердеет, здесь сутки напролет будет стоять стражник.

Бадью со штукатуркой и инструменты быстро прибрали. Теперь здесь были большие белые стены, в которых осталось лишь крохотное оконце для передачи еды. Так была предана забвению редкостная злодейка по имени Эржебет Батори.

В этом огромном каменном гробу она прожила четыре года. Люди, носившие еду вниз, каждый раз слышали, как она шумит внутри.

Сначала графиня вела себя спокойно, но по мере того, как шли дни, начала всхлипывать. Подходившие к окошечку люди слышали, как она умоляет принести ей румяна и белила. Однако на нее не обращали внимания. Внутри все равно не было ни зеркала, ни лучика света.

Прошел месяц, за ним еще один, и ее сумасшедшие вопли, низкие стоны и невнятное злобное бормотание начали доноситься дни напролет. Вечером слуги перестали спускаться в подземелье. Теперь еду приносили только утром и днем.

Было очевидно, что в каменном мешке Эржебет Батори окончательно одичала. От былой красоты не осталось и следов, и в темноте ее поглотило то, чего сама она боялась больше всего, – уродливая старость. К счастью, живя во тьме, сама она этого никак не могла увидеть.

Когда-то Чахтицкий замок с его принцессой-кровопийцей наводил ужас на всю страну. Теперь же жуткие стоны Эржебет круглые сутки доносились из угла в подземелье, куда почти никто не приближался.

Но наконец ее звериный вой стих. В феврале 1615 года, когда снаружи бушевала метель, злобный демон испустил дух.

1

– Досюда я описывал всё по истории, – сказал писатель Майкл Баркли. Потягивая сухой мартини в «Борднерс», своем любимом коктейль-баре в одном из переулков, отходивших от Голливудского бульвара, он рассказывал бармену о своей новой работе. – Я всегда восхищался Эржебет Батори. И я не один такой – в соседнем музее восковых фигур есть инсталляция с ее участием.

– Значит, вас восхищают злодейки, мистер Баркли? Не будь на свете порочных женщин, мужчинам в аду было бы одиноко…

– Пока что я практически не грешил против истории. Приукрасил, конечно, немного, но с этим ничего не поделаешь. В конце концов, я не использовал ни одного документа тех времен… Но дальше будет по-другому. Неужели я напишу, что Эржебет Батори тихо умерла в четырех стенах? Тогда даже самый заурядный британский режиссер не купит такой сценарий. Вот как будет разворачиваться сюжет дальше…

Приподняв бокал толстыми пальцами с густыми рыжеватыми волосками, Майкл Баркли, чьи хорроры в последнее время раз за разом становились бестселлерами, медленно глотнул мартини.

L

Стояла глубокая февральская ночь. Снаружи завывала метель, в воздухе летал мелкий снег, похожий на кусочки бумаги. Ветки деревьев извивались в воздухе, как водоросли.

Прошло три дня с тех пор, как в подземном каменном мешке стихли стоны и завывания Эржебет Батори. К еде уже несколько дней не притрагивались – значит, ведьма умерла. В холоде труп не должен был быстро разлагаться, однако из окошечка для еды начало дурно пахнуть, так что оставлять ее там было нельзя.

Наказание для Эржебет Батори не слишком-то походило на акт справедливости. Оно стало не более чем уродливым компромиссом между дворянами, для которых собственная безопасность была превыше всего. Убийство графини могло ударить по ним же самим, но и отпускать ее с миром было опасно. В этом случае пожар народного гнева мог перекинуться на власти предержащие. Так что они попросту уклонились от ответственности, спрятав ее с глаз долой и не приговорив ни к жизни, ни к смерти. Однако заранее не продумали, как быть после ее отхода в мир иной.

К их облегчению, страшной злодейки наконец-то не стало, и теперь им предстояло как-то похоронить ее. Дьёрдь Турзо велел разломать стену, вынести тело Эржебет и предать ее земле на кладбище. Он не хотел делать это при скоплении свидетелей и провоцировать слухи, поэтому поручил щекотливую задачу двум солдатам, умевшим держать рот на замке. Кроме них, о своем плане Турзо больше никому не рассказывал. Он приказал им дождаться, когда ночью весь замок погрузится в сон, и только затем приниматься за дело. Гроб для Эржебет был заготовлен еще три года назад. Сам Турзо не пришел, поскольку его появление привлекло бы всеобщее внимание.

Оттащив гроб в подземелье, солдаты зажгли несколько факелов и начали ломать стену. Как они ни пытались работать тише, вокруг стоял грохот. Время от времени они делали перерывы и слушали, как каменная кладка в подземелье буквально содрогается от завываний метели. Зато снаружи их было практически не слышно, так что сегодняшняя ночь как нельзя кстати подходила для такой работы.

Солдаты ломали стену над окошечком для еды. За четыре года раствор между камнями основательно затвердел. Потребовалось гораздо больше времени, чем они рассчитывали. Однако наконец им удалось проделать дыру, через которую внутрь мог пробраться крупный мужчина. Если б они ломали всю конструкцию, то провозились бы до рассвета. К счастью, им было сказано, что в эту ночь достаточно положить труп в гроб. Хотелось поскорее закончить работу и отправиться спать.

С факелами над головой солдаты некоторое время ждали, пока осядут облака пыли вокруг разрушенной стены. Тогда они еще не подозревали, что увидят внутри темной дыры, из которой шел странный запах гниения. Со двора доносились приглушенные порывы метели. Один из солдат решил, что уже можно входить, и, пригнувшись, медленно протиснулся через зияющую в стене дыру. Второй тут же последовал за ним.

Когда они встали в полный рост внутри, их глазам предстало зрелище, которого они совершенно не ожидали. Казалось, они очутились посреди змеиного гнезда в расщелине голого утеса. Солдаты провели факелами вдоль стен, которые приобрели ржавую окраску и поблескивали от влаги. Изнутри они были волнистыми, словно кишка какого-то зверя. Стоял неописуемый запах, как будто стенки этой кишки покрывал сок. Но откуда он шел?

Нахмурившись, солдаты недоуменно переглянулись. Откуда на стенах взялась влага? Неужели грунтовые воды? Пол тоже блестел от сырости, словно весь воздух, застоявшийся здесь за четыре года, скопился внизу.

– Ого… – удивленно прошептали они в унисон.

Весь пол был испещрен мелкими буквами. Посветив факелами, солдаты попытались их прочесть, однако, похоже, это были какие-то бессмысленные надписи. Как будто кто-то самозабвенно писал здесь заклинания. Кое-где буквы налезали одна на другую – возможно, из-за того, что их писали в отсутствие света. Поверх надписей лежало что-то черное – кажется, волосы. Солдаты брезгливо поморщились.

– А где графиня?.. – прошептал один из них. Здесь тоже была слышна метель, однако внутри оказалось теплее, чем они думали.

Вместо ответа второй солдат начал суетливо светить по углам. От факелов исходил легкий запах масла и сажи. В обычной ситуации они вряд ли бы назвали его приятным, однако сейчас он немного спасал от мерзкой вони.

В комнате не было ни туалетного столика, ни комода. Все четыре года, проведенные в этой комнате, Эржебет Батори ни разу не меняла одежду.

– А это что? – сказал один из солдат, приподняв факел. К стене было прислонено что-то большое и угловатое. Подойдя поближе, они увидели разломанную кровать, стоящую на боку дном наружу. Потрогали ее – абсолютно мокрая. Вряд ли графиня стала бы спать на ней. Она сама ее, что ли, так поставила?

Солдаты обыскали каждый уголок крохотной комнатки, намеренно построенной на месте темницы. Даже в отхожее место заглянули. Однако тело графини, за которым они пришли, словно растворилось во влаге на стенах.

Они переглянулись. Изо рта шел пар, хотя всего минуту назад тут было довольно тепло. Оттого что во время работы они вспотели, сейчас было особенно зябко.

Солдаты взглянули даже на потолок. Кроме капавшей сверху воды, на нем ничего не было. Вдруг один из них ахнул, разглядев на нем каких-то странных жучков. Откуда тут взялись насекомые посреди зимы?..

Одно дело, если бы внутри было несколько комнат или стояла мебель, но здесь было просто негде спрятаться. Один из солдат рассудил, что в любом случае лучше известить об этом Турзо. Сами они не могли сообразить, как им поступить, но оставить все как есть тоже не могли. Наверняка он уже спал, но вряд ли возмутится, если они потревожат его…

Один солдат повернулся спиной к товарищу и направился к пролому в стене. Второй еще раз обошел влажную комнату. Он взглянул даже в тоненький зазор между кроватью и стеной. Но, конечно, человеку было невозможно протиснуться через него.

Тут его внимание привлекло кое-что странное. В матрасе кровати была прореха, чем-то напоминавшая змеиное гнездо – по виду ее прогрызли насекомые. Но только он приблизил к ней факел, как из прорехи что-то выпрыгнуло и ударило его по запястью.

– Ай! – вскрикнул солдат. Факел упал на каменный пол, но не погас. Запястье болело. Он перепугался, что в него вцепилась змея, и попытался ее стряхнуть. Если она ядовитая, то надо торопиться!

Солдат хотел было позвать напарника, но только лишь повернулся в его сторону, как вокруг его шеи что-то крепко свернулось. Пытаясь стряхнуть змею, он перевел взгляд на кровать. Из прорехи медленно выбиралось наружу нечто огромное.

– Господи боже! Эй, эй! Помоги…

Не успел он закричать, как в его шею что-то вонзилось со страшной силой.

Уже выбравшийся наружу солдат услышал в коридоре крик своего товарища и вновь приподнял факел. Смекнув, что в комнатке что-то происходит, он спешно протиснулся верхней частью тела внутрь влажной комнаты, ударяясь спиной о камни. Его напарник корчился в предсмертных муках на полу, из его шеи хлестала кровь. А возле него стояла мумия в черных лохмотьях. Под тряпками виднелись руки, больше похожие на кости, обернутые черной морщинистой кожей.

– Графиня?.. Вы живы?.. – испуганно пролепетал солдат, не веря собственным глазам. Неужели она не умерла?..

Самым причудливым во всей фигуре было лицо – вернее, голова, напоминавшая черный расплющенный мяч. На ней не было ни единого волоска. Невозможно было различить, мужская она или женская, – да что там, голова ли это человека или другого живого существа.

Набравшись духу, солдат приблизил факел к лицу твари – хотел удостовериться, принадлежит ли оно Эржебет Батори. И тут наконец громко закричал. Облик существа уже ничем не напоминал человеческий. Было непонятно, где у него находятся нос, глаза и губы. Все выступающие части раздулись либо, напротив, скрылись под прилипшей к черепу кожей. Однако больше всего солдата напугало то, что лицо существа было ярко-красным от крови, сочившейся из язв такого же ржавого цвета, как стены.

С проворностью хищника странная тварь в лохмотьях бросилась на застывшего от страха солдата и впилась ему в горло.

«Она-таки жива!» – пронеслось у него в голове.

* * *

Метель улеглась. Казалось, все звуки потонули в пушистом снеге, выпавшем в эту ночь. За окном лишь изредка слышался собачий вой.

После свадьбы Флоранс и Руди поселились в домике на окраине деревни. Общими усилиями соседи построили им хижину с очагом, двумя спальнями и общей комнатой. Вот уже четыре года, как они были женаты. У них родились двое детей, мальчик и девочка. Сыну исполнилось два года, а дочь была еще совсем малышкой и спала в колыбели, которую смастерил Руди.

Вдвоем они устроились возле очага. Флоранс вязала одежду для дочки, а Руди приводил в порядок инструменты.

От частых движений спицами устали пальцы и начало резать в глазах. Оставив на кресле клубок шерсти и детскую одежду, Флоранс слегка размяла шею, подошла к окну и приподняла занавеску. Снаружи на оконной раме скопилось много снега. Протерев запотевшее стекло, Флоранс взглянула на полную луну, повисшую над заснеженными холмами и полями.

Из-за снега снаружи было гораздо светлее, чем она думала. Зато воздух был студеный. Выйди она сейчас из дома, мгновенно заболели бы лицо и руки. Сидеть внутри теплой комнаты было гораздо уютнее.

Где-то вдалеке вновь завыла собака, но внезапно вой сменился на лай. Может, ее что-то насторожило?

Перед лесом, где лежали сугробы девственного снега, Флоранс разглядела человеческую фигуру, бредущую в сторону их дома. Кто бы это мог быть?.. Будь это кто-то из соседей, а тем более человек из другой деревни, он не стал бы разгуливать на улице в такой час. Тот, кому приходилось быть снаружи ночью, рисковал замерзнуть насмерть к рассвету. «Ему бы поскорее зайти в чей-нибудь дом и согреться… Но есть ли у него знакомые в нашей деревне?» – забеспокоилась Флоранс.

Так или иначе, она его не знала и опустила занавеску обратно на окно. Лунный свет просачивался сквозь тонкую ткань, очерчивая оконную раму.

Флоранс вновь уселась в кресло. Немного поколебалась: продолжить вязать или отнести люльку в спальню и самой отходить ко сну? Наконец она решила еще немного повязать. Возможно, из-за полнолуния ее не очень-то клонило в сон.

Руди поцеловал Флоранс и пошел спать первым. Оставшись в одиночестве, она некоторое время двигала спицами, но вдруг почувствовала что-то недоброе. Пальцы остановились, и она подняла голову.

За занавеской виднелся человеческий силуэт. Кто-то стоял за окном!

Стоило ей подумать об этом, как ночную тишину прорезал оглушительный звук, и стекло разбилось. На пол приземлился большой грязный камень, вслед за которым беспорядочно посыпались осколки.

Флоранс истошно закричала: сорвав занавеску, в комнату забралось ужасное существо в лохмотьях. Его черные конечности были тощими, как высохшие ветки. В пламени очага она разглядела окровавленное лицо и совершенно лысую голову. Оттого что в комнату проник холодный воздух, из приоткрытого рта вырывались густые облачка пара. К ним в дом забрался то ли злой дух, то ли покойник, вернувшийся с того света!

Флоранс продолжала вопить, но сознание уже покидало ее. Подбежав к колыбели, она накрыла собой ребенка и лишилась чувств. Последним, что она слышала, были шаги мужа, который в ужасе выбежал из спальни.

Прошло с минуту. Флоранс резко пришла в себя на твердом полу. Слегка пригнувшись, чудовище стояло перед зеркальцем, висевшим на стене возле очага.

Прямо перед собой Флоранс увидела на полу Руди, у которого лилась кровь из горла. Заслышав ее крик, чудовище медленно обернулось. В своей пасти оно сжимало маленькую дочку Флоранс с перегрызенной шеей. Внизу лежало бездыханное тело ее сына, которому чудовище тоже почти откусило голову.

Существо медленно разинуло пасть, и тельце девочки стукнулось об пол. Оно молниеносно запрыгнуло на Флоранс, которая уже ничего не видела от слез и отчаяния. От твари исходил неописуемый звериный запах, но ни сил, ни возможности оттолкнуть ее у девушки уже не было. В горло кричащей Флоранс крепко впились острые зубы…

2

– И что дальше? – спросил бармен Бол у Майкла Баркли. Тот многозначительно улыбнулся.

– Истинная натура Эржебет Батори вырывается наружу, и она становится вампиршей, кровожадным чудовищем. Теперь она – само воплощение дьявола, и никому ее не остановить.

– Выходит, она не умерла?

– Да. И никто не сможет убить ее.

– Ни ножом, ни пулей?

– Никак.

– И какой же финал у вашей книги?

– История выйдет длинной. Эржебет Батори умирает, однако на самом деле разрушается лишь ее телесная оболочка. Превратившись в вампиршу, она продолжает жить в дремучем лесу посреди тысячелетних деревьев и терпеливо ждет, когда в мире появится новое подходящее для нее тело.

– И когда такой человек родится, то ее дух вселится в него?

– Мгновенно. Так что вампирша, звавшаяся в семнадцатом веке Эржебет Батори, будет жить вечно.

– Но как же ей быть в мире, где повсюду выросли мегаполисы с застройкой, как на Манхэттене?

– А ничего не меняется, мой друг. Даже когда поезда начнут курсировать по прозрачным тоннелям, а наши любимые «Доджи» и «Тойоты» – летать по небу, вампиры никуда не исчезнут. Это как тяжелые заболевания. Сначала люди побороли ветхозаветную проказу, затем одержали победу над сифилисом и туберкулезом с помощью пенициллина – но сегодня на смену им пришел СПИД. Точно так же и пьющие кровь чудовища никогда не уйдут из нашего мира. Кто знает, может, они сидят и за стойкой вашего бара? Разумеется, мы с вами не относимся к их числу, но насчет остальных ничего точно не могу сказать.

– Что ж, не будем больше стращать друг друга, мистер Баркли. Ваши поклонники гораздо пугливее, чем у других писателей, поэтому ваши книги так хорошо и продаются.

– Ну, благодаря этим трусишкам я могу вот так попивать здесь и обзавелся домом в Гриффите.

– И не просто домом, а поместьем. Возможно, именно за мой счет вы купили, скажем, дверную ручку своей уборной. На гонорар за одиннадцатую книгу.

– Надеюсь, вы и двенадцатую прочтете.

– «Вампиршу из Беверли-Хиллз»? Что же, я подумаю. Сюжет-то вы мне уже рассказали… Но, мистер Баркли, позволите один вопрос?

– Прошу вас. В благодарность за дверную ручку туалета разрешаю спросить что угодно.

– Что будет с Флоранс? Неужели она и впрямь погибнет от укуса вампирши?

– Бол… – Баркли картинно закатил глаза. – Я всегда уважал ваш романтизм; признаю, благодаря этой черте вашего характера ваше заведение держится на плаву даже посреди обломков этой столицы кино. Но жизнь жестока. Да, в моем произведении появляется хорошая девушка, однако это не значит, что, как писатель, я должен слишком привязываться к ней.

– Выходит, она тоже умрет?

– В дом врывается вампирша, загрызает ее мужа и двоих детей – и как же она единственная может спастись?

– Позвольте, я выскажусь как ваш преданный читатель: разве не ваша работа придумать это?

– Я не могу обойтись по-особенному лишь с ней одной.

– А как бы повернулся сюжет, появись в вашей книге любимец публики, автор ужасов Майкл Баркли? Неужели и он не уцелел бы?

– По-особенному нельзя обходиться ни с кем.

Поднявшись, он протянул Болу кредитную карточку. Бармен подошел к кассе и рассчитал его.

– Показать водительское удостоверение? – пошутил Баркли.

В последнее время вокруг участились кражи. За прошлый год в одном только Лос-Анджелесе их произошло тридцать девять тысяч – ежедневно по сто случаев. Но это были неудачливые воры, попавшиеся в руки полиции. Тех же, кому удалось выйти сухими из воды, было во много раз больше.

Кредитные карты тоже часто воровали. Голливуд был раем для таких преступников, поэтому здесь не сыскалось бы ни одного продавца, который радушно принял бы карту без документов. Сначала кассир проверял, совпадают ли имена на карте и правах, а затем сверял фотографию с предъявителем. Так на сегодняшний день обстояли дела в Городе ангелов.

– Благодарю, мистер Баркли. – Бол вернул ему карту и попросил расписаться на чеке. Глядя, как писатель проворно черкает ручкой, он добавил: – Могу я вас кое о чем попросить?

– Да?

– Моя жена тоже обожает ваши книги. В «Посиди рядом со мной» у вас был замечательный юноша, такой же славный, как Флоранс…

– Да?.. Что-то я подзабыл.

– Ну, помните, такой поборник справедливости, который никогда не пасовал даже перед сильным противником.

– А-а, вспомнил!

– И ему тоже в финале перерезает горло отъявленный негодяй. Видели бы вы, в какую ярость пришла моя жена!

– Вот как? Что ж, жаль это слышать.

– Вы удивитесь, но ее эмоции разделяли очень многие читатели. В ваших книгах обязательно присутствует один герой, настолько положительный, что к нему привязываешься всей душой, а в конце вы хладнокровно убиваете его. Придумайте, как спасти Флоранс, – это единственное, о чем я прошу.

– Бол, будьте так добры, передайте вашей супруге: неужели она стала бы пить «Кока-Колу», в которой нет ничего, кроме сахара? Пряники без имбиря, кофе без кофеина, «Бэтмен» без злодея, морячок Попай без Блуто[6]6
  Морячок Попай – вымышленный персонаж американских комиксов и мультфильмов, Блуто – его соперник.


[Закрыть] – кому все это надо? Японцы точно поняли бы, о чем я, – суши никогда не подают без васаби. Доброй ночи, Бол. – И, взмахнув рукой, Майкл Баркли развернулся к барной стойке спиной.

– Доброй ночи, мистер Баркли. Да не настигнет вас месть от всех хороших героев, которых вы убили в своих книгах!

В ответ на эту реплику Баркли лишь приподнял правую руку, не оборачиваясь, и, толкнув дверь бара, вышел на улицу. Стоял июнь, и в Лос-Анджелес уже пришло настоящее лето. Однако в вечерний час воздух был не таким влажным, как днем, поэтому ощущалась приятная прохлада.

– Ночь нежна… – пробормотал Баркли, саркастически усмехнувшись.

В здешних краях ночь благоволила негодяям, которыми кишел этот некогда процветающий город. Днем они спали, но с наступлением темноты выползали из своих нор в поисках желающих прикупить дурь.

Он свернул направо, на Голливудский бульвар. Здесь заметил чернокожего, который, как цикада на дереве, прицепился к электрическому столбу. Уже закралась мысль, что он спит, но тут он лениво пошевелился. Интересно, что с ним? Принял какой-нибудь необычный наркотик?

Поверх окон грязных, обшарпанных магазинов были опущены защитные ставни. Свет горел лишь в окнах клубов для взрослых и секс-шопов. Повсюду на тротуаре сидели бездомные, прятавшие джин или виски в бумажных пакетах. Если полицейские ловили их с бутылкой, то заставляли собственноручно выливать алкоголь в канализацию, поэтому они предпочитали наркотики.

В такой час этот район напоминал мусорный бак изнутри, поэтому вечером здесь не ходили даже наивные, плохо знакомые с внешним миром японцы, которых гипнотизировало одно слово «Голливуд». Ворам, нападавшим на прохожих, было не так-то просто найти здесь добычу. Мимо бомжей, наркоманов и алкоголиков, облюбовавших Голливудский бульвар, летали на ветру рекламные листовки.

И как великий Голливуд дошел до такого? Если бы все эти картины тщательно воссоздали на экране в эпоху «Унесенных ветром» и «Это случилось однажды ночью», показали критикам и сказали, что это Голливуд будущего, то они бы подняли фильм на смех как излишне трагичную научную фантастику. Но сейчас здесь было еще ничего – по крайней мере, лучше, чем пару лет назад.

Баркли решил отправиться домой пешком. Он только что закончил новую книгу, а потому времени у него было в избытке. Машину писатель оставил дома, желания брать такси тоже не было. Законодательство Калифорнии дозволяло садиться за руль, если концентрация алкоголя в крови не превышала восьми десятых промилле, но, учитывая, сколько мартини он выпил, эта цифра была явно выше.

Под уличным фонарем стоял бездомный негр с картонной табличкой «Готов работать за еду». Достав сложенную вчетверо пятидолларовую банкноту, Баркли положил ему ее в нагрудный карман гавайской рубашки не первой свежести.

– Спасибо, сэр! – Тот благодарно похлопал его по плечу.

Количество бездомных в Лос-Анджелесе поражало воображение. Сейчас в этом городе, где дожди шли лишь зимой, начинался сезон, в который бродягам было проще всего выживать, и со всех окрестностей сюда стягивались полчища людей, потерявших работу или дом.

Американское общество было сурово. Между успешными людьми и неудачниками проводилось четкое различие, и первые явно не думали помогать вторым. Баркли прошел мимо автозаправки. Почти все они в Калифорнии работали по принципу самообслуживания. Если б на них, как в Японии, трудились люди, то многих бездомных в Лос-Анджелесе можно было бы обеспечить заработком. Однако никто с такими предложениями не выступал. Ведь если вокруг станет больше платежеспособных людей, то цены на товары вырастут, и тогда упадет уровень жизни тех, кому повезло больше остальных.

С Голливудского бульвара Баркли свернул налево, на Вермонт-авеню. Деревьев стало больше, и чем дальше он шел, тем больше окрестности напоминали лес. Между зарослями, на приличном удалении друг от друга, стояли белые дома, один из которых принадлежал Баркли. Все как на подбор величественные, но элегантные, они напоминали маленькие испанские замки.

Дальше дорога делала крутой поворот и, уходя в гору, вела в Гриффит – один из лучших, если не лучший в Америке парк, из которого открывался панорамный вид на ночной Лос-Анджелес.

Баркли толкнул металлические ворота, обрамленные раскидистыми деревьями дзельквы. За ними начиналась длинная кирпичная лестница. На первом этаже располагался гараж, достаточно широкий, чтобы вместить четыре роскошных автомобиля.

Поднявшись по лестнице, писатель остановился перед входными дверями и тут заметил, что окно эркера во французском стиле чуть приоткрыто. Возможно, домой вернулся отец…

Баркли делил крышу с отцом. Главный вход был общим, но ванные комнаты и кухни внутри были у каждого свои, так что они жили, не мешая друг другу. У каждого было по три ванные, поэтому они оба могли принять у себя до трех пар гостей. Изредка они забывали запереть главный вход, но за ним было еще по одной входной двери, которые также закрывались на ключ. Так что место, где сейчас стоял Баркли, в большей степени выполняло роль общего вестибюля.

Не так давно Гордон, отец Майкла, потерял супругу и теперь жил один, поэтому двое одиноких мужчин просто не знали, что им делать с таким огромным домом. Закрыв за собой дверь, Баркли повернул замок. Как ни странно, в холле было темно. Потребовалось не так-то мало времени, чтобы обойти весьма просторное помещение и включить несколько светильников.

Мягкий свет ламп отражался от белых стен и потолка. В доме было как-то холодновато. Возможно, окно возле входной двери уже давно было открыто, а они просто не заметили? В любом случае им следовало быть внимательнее. Сейчас ситуация с правопорядком в Гриффите не такая уж и плохая, но кто знает, сколько еще это продлится… Подойдя к окну, Баркли плотно закрыл его и задернул шторы.

Похоже, отец все-таки еще не вернулся. Ослабив галстук и минуя диван со столиком, Баркли поднялся по лестнице с тремя пролетами и направился к бару. Кинув в охлажденный бокал два кубика льда из морозильника, он поискал нож для колки льда, но его нигде не было.

Баркли ослабил галстук еще сильнее и расстегнул пуговицу на пиджаке. Взяв с полки бутылку «Блэнтонса», налил бурбон в бокал со льдом. Через левую руку писатель перекинул снятый пиджак, а правой взял бокал и начал спускаться по лестнице в направлении гардероба для посетителей. На полпути он остановился и, приподняв бокал, провозгласил тост:

– За милую бедную Флоранс!

Баркли глотнул бурбона, но от резкого движения слегка пролил его на мраморный пол. Он был немного пьян.

Однако беспокоиться было не о чем. Приходившая дважды в неделю горничная тщательно мыла пол. Жизнь Майкла Баркли была эталоном успеха. На выходных у него был запланирован обед с популярнейшей в Америке актрисой. Он мог делать что угодно и не бояться критики. Если кто и был недоволен, так это его преданные поклонники, опечаленные тем, что он убивает их любимых персонажей.