Текст книги "Прекрасно в теории"

Глава вторая

Привет, шкафчик 89,

Моя девушка чокнутая. Она не знает, что означает «личное пространство»!!

Если я, черт возьми, хоть раз ОСМЕЛЮСЬ не написать ей, она просто взорвет мой телефон! Моя мама говорит не делать из нее психопатку. Я решил, что не буду отвечать ей до завтра, чтобы она поняла – доставать меня не лучший способ заставить меня хотеть общаться с ней. И когда я отвечаю, она превращается в пассивно-агрессивную стерву-эгоистку.

Какого хрена? Так ты хочешь общения со мной или нет? И сейчас я должен чувствовать себя чертовски виноватым за то, что не проверяю телефон в туалете?

Я не хочу расставаться с ней, потому что она действительно крутая девчонка, когда не психует. Клянусь, я хороший парень, но я не могу постоянно писать ей, чтобы не потерять ее!

[email protected]

От: Шкафчик 89 <[email protected]>

15:06 (0 мин назад)

Кому: Dtb02

Привет, ДТБ!

Я рекомендую тебе почитать про различные типы привязанностей.

Не могу сказать наверняка, но складывается ощущение, что у твоей девушки тревожный тип привязанности. (Всего четыре основных типа, и если кратко, то: первый – надежный, когда люди еще младенцами понимают, что любовь надежна и предсказуема. Другой тип – тревожно-избегающий, когда человек в младенчестве понимает, что не может положиться на других, и в дальнейшем ему тяжело подпускать к себе людей. Дальше у нас тревожный тип, когда человек понимает, что любовь дается только иногда и может быть отобрана без предупреждения, это заставляет их постоянно бояться быть брошенными. И последний тип – избегающе-отвергающий, когда кто-то одновременно боится и быть брошенным, и подпускать к себе людей. Слишком запутанно!) Короче говоря, она очень чувствительна к тому, что напоминает быть брошенной, и она впадает в панику, когда такое случается. Мы называем это «активацией». Это не «психопат/ка» (к твоему сведению, это не крутое слово), а первобытный страх остаться одному и подвергнуться опасности. Но, говоря это, я прекрасно понимаю, как это невыносимо в фазе активации.

Я рекомендую обозначить границы, но также уверяя ее, что ты все еще влюблен в нее. Возможно, она нуждается в этом больше, чем кто-либо другой. Дай ей понять, что она потрясающая, но тебе нужно найти решение, чтобы быть уверенным, что она не впадет в панику, если ты не напишешь ей. Придите к соглашению, которым вы оба довольны, потому что твоя потребность в личном пространстве также важна! Возможно, тебе понравится писать ей каждый день перед уроками, просто чтобы сказать «доброе утро» или «хорошего дня»? Или ты думаешь, это приемлемо – быстро ответить ей в ванной что-то вроде «Прости, я сейчас на занятиях, напишу, как буду дома вечером, не могу дождаться, чтобы поговорить». Или, если ты не в настроении разговаривать, напиши ей: «Я сегодня вечером отдыхаю, все в порядке, люблю тебя. Поболтаем завтра?» Ключ в том, что это должно быть что-то, что, по вашему общему мнению, сработает.

Это потребует компромисса. И ты будешь удивлен, как легко общаться с людьми с тревожным типом привязанности, если не оставлять их в тишине воображать худшее. Они всего лишь хотят знать, что причина твоей отдаленности не в том, что «их больше никто не любит».

Удачи!

Шкафчик 89

Дома Эйнсли не только разморозила соус для спагетти, но и приготовила свежий хлеб в хлебопечке, наполнив дом восхитительным дрожжевым запахом деревенской пекарни. Хлюпающий звук воды подсказал мне, что посудомоечная машина наполовину закончила помывку, и линолеум сверкал «свежим» блеском. Хотя наш дом, даже после уборки, был слишком загроможден, чтобы выглядеть чистым, и кухня не была исключением. Каждая полка серванта была занята декоративными безделушками, от суккулентов в терракотовых горшках до коробок с выпечкой и разнообразных подставок под кружки. Стены были увешаны кастрюлями, сковородками и ножами, висящими на деревянных подставках, а холодильник украшали магниты, чтобы отпраздновать каждый важный момент в жизни нашей семьи: поездку в Диснейленд, пляжные каникулы на Гавайях, мой выпускной из детского сада, фото Эйнсли с мамой на ступенях здания суда в день смены имени Эйнсли.

С тех пор как она поступила в местный колледж, Эйнсли только и была занята тем, что «зарабатывала себе на жизнь», будто весь последний год в школе мама не приводила ей множество причин поступать в местный колледж и перестать думать о Лос-Анджелесе. Мама, похоже, не была готова к тому, чтобы дом пустовал каждую вторую неделю, когда я уезжала к отцу. Не то чтобы я жаловалась; Эйнсли не только готовила гораздо лучше мамы, но и была одной из моих лучших подруг. Наши отношения были одним из доводов, которые мама имела в своем арсенале, чтобы “убедить Эйнсли остаться”.

Я бросила сумку на кухонный стол и скользнула на один из стульев, безуспешно пытаясь поймать взгляд Эйнсли. Как обычно, на ней был один из ее креативно доработанных свитеров: кремовый, с рукавами в три четверти и крылышками по бокам.

– Дорогая, не думаешь приготовить чесночный хлеб? – спросила мама Эйнсли, открывая холодильник, чтобы достать воды.

Эйнсли взглянула на жужжащую хлебопечку.

– Это и правда неплохая идея.

Я прокашлялась.

– Эйнсли, ты сказала, что перешьешь для меня одно из своих платьев.

Но уточняю, что Эйнсли ничего подобного не говорила. Она много в чем преуспела, но вот делиться своими вещами или косметикой никогда не было ее сильной стороной. Но это все-таки сработало. Наконец она посмотрела на меня, хотя и с недоумением, и я воспользовалась моментом, чтобы многозначительно округлить на нее глаза.

– О, да, конечно, – соврала она, заправляя прядь длинных каштановых волос за ухо. К счастью, мама не обращала на нее внимания. – Если хочешь посмотреть, у меня есть несколько минут.

– Да, да, идем.

Я заходила в комнату Эйнсли так же часто, как она в мою, и на это у меня были свои причины. В то время как в моей комнате все было в порядке и чистоте, декоративные украшения находились там, где они должны быть, постель заправлена, одежда развешана, у Эйнсли царил хаос. Ее зеленые стены в полоску цвета розовых карамелек едва виднелись за постерами, картинами и фотографиями, которые она хаотично развесила (единственной фотографией, повешенной с осторожностью, была большая фотография в рамке Клуба странных и сомневающихся, сделанная в конце ее выпускного класса). Ее королевских размеров кровать была не заправлена – мягко сказать, ведь сверху она бросила четыре или пять слоев одежды, – а рядом с кроватью стоял ящик, набитый тканями, пуговицами, лоскутами и всякой мелочовкой, которые, как она была уверена, когда-нибудь ей пригодятся, и его содержимое вываливалось на плюшевый кремовый ковер.

Как только я переступила порог, на меня обрушился густой карамельно-ванильный аромат любимой свечки Эйнсли, которую она всегда зажигала, когда планировала новое видео на YouTube. Она говорила, что это помогает ей сосредоточиться, но мне этого было не понять, так как моя муза не приходила ко мне в виде мигрени, вызванной сильными запахами.

Эйнсли захлопнула дверь. Я бросилась на кучу одежды на ее кровати, подавляя свое недовольство, насколько это возможно.

– Что такое? – спросила она, открывая форточку, чтобы впустить немного сладостного кислорода.

Я подобралась ближе к окну и глубоко вздохнула.

– Эйнс, меня поймали.

Она не спросила, за чем меня застукали. Ей и не надо было. Как единственное в мире доверенное лицо, знавшее о моих делах со шкафчиком, она прекрасно знала, чем я занимаюсь каждый день сразу после окончания уроков.

Она тяжело присела на край кровати.

– Но кто?

– Дружок Финна Парка. Александр Броэм.

– Он? – Она лукаво улыбнулась мне. – Он милашка. И похож на Билла Скарсгарда!

Я предпочла проигнорировать, что сравнение Броэма с клоуном из фильма ужасов могло считаться комплиментом.

– Потому что у него опухшие веки? Не в моем вкусе.

– Потому что он парень или потому что он не Брук?

– Потому что он не в моем вкусе, и все. При чем здесь то, что он парень?

– Не знаю, просто ты обычно по девочкам.

Окей, раз мне нравились несколько девушек, еще не говорит, что мне не мог понравиться парень. Но сейчас у меня не было сил спускаться в эту кроличью нору, поэтому я вернулась к теме нашего разговора.

– В общем, сегодня он подкрался ко мне. Сказал, что хотел выяснить, кто отвечал за шкафчик, чтобы этот человек стал его коучем по отношениям. И он собирается платить.

– Платить тебе? – Глаза Эйнсли загорелись. Вероятно, она уже воображала новую помаду от МАС, купленную на неожиданно обрушившиеся на меня деньги.

– Ну да. Еще и шантажировал меня. Он ясно дал понять, что расскажет всем, кто я, если я не соглашусь.

– Что? Вот сволочь!

– Правда. – Я подняла руки прежде, чем скрестить их на груди. – И держу пари, он бы это сделал.

– Что ж, посмотрим правде в глаза, даже если он расскажет только Финну, к завтрашнему дню об этом будет знать весь город.

Несмотря на то что Финн Парк был старшеклассником и на год младше Эйнсли, она знала его – а следовательно, его друзей – очень хорошо. Он был членом Клуба странных и сомневающихся с тех пор, как Эйнсли основала его в начале средней школы, в тот год, когда она и начала меняться.

– Ну и что ты собираешься делать? – спросила Эйнсли.

– Я сказала ему, что встречусь с ним завтра после школы.

– Он хотя бы хорошо платит?

Я рассказала ей, и Эйнсли, похоже, была впечатлена.

– Это больше, чем я получаю в вафельной!

– Считай, тебе повезло, что твой босс не занимается вымогательством.

Нас прервал вибрирующий в моем кармане телефон. Это было сообщение от Брук.

У меня новый пробник.

Могу зайти на ужин?

Все внутри меня начало трепетать, как будто я проглотила стакан с живыми сверчками.

– Что хочет Брук? – непринужденно спросила Эйнсли.

Я подняла на нее взгляд, наполовину написав ответ.

– Откуда ты узнала, что это Брук?

Она удивленно подняла бровь.

– Потому что только Брук заставляет тебя… – Она завершила фразу, широко улыбнувшись и скосив глаза.

Я уставилась на нее.

– Светиться. Если я так выгляжу рядом с ней, не могу понять, почему она до сих пор не влюбилась в меня.

– Мое дело сказать тебе горькую правду, – заметила Эйнсли. – Я серьезно.

– И у тебя это хорошо получается. Премного благодарна.

– Спасибо.

– У нее есть несколько пробников для нас. Будешь снимать видео после ужина?

– Нет, займусь этим позже. Я в деле.

Несмотря на то что деньги, заработанные в вафельной, оплачивали счета Эйнсли, последний год она тратила все свободное время на создание своего канала по апгрейду одежды на YouTube. Ее видео были действительно впечатляющими. Испытывая давление в богатенькой частной школе, так же как и я, усугубленное ограниченным набором одежды, которую могли тогда позволить нам родители, Эйнсли адаптировалась, развивая свои навыки шитья. И в процессе она обнаружила, что обладает природным талантом. Она могла смотреть на самые уродливые вещи в комиссионках, и там, где остальные видели то, что они бы не надели за миллион лет, Эйнсли видела возможность. Она спасала вещи, ушивала в бедрах, пришивала или отрезала рукава, покрывала их стразами, кружевами или заплатками и абсолютно преображала их. И так сложилось, что процесс преобразования вещей, сопровождаемый ее ироничным голосом за кадром, превратился в качественный контент.

Я ответила Брук. Все, что я хотела сказать: конечно, черт возьми, она могла заехать, как можно скорее, но на самом деле она может и переехать ко мне, и выйти за меня замуж, и стать матерью моих детей, – но мои обширные знания в области отношений научили меня, что дикая одержимость вела в никуда. Поэтому я отправила: «Конечно, мы будем ужинать около шести». Тот же посыл, но менее пугающее выражение.

Пока Эйнсли ходила на кухню, я переоделась, вытащила из сумки сегодняшние письма и принялась их просматривать. У меня был алгоритм, разработанный за то время, как я занималась этим дважды в неделю в течение двух лет. Долларовые купюры и монеты сразу отправлялись в водонепроницаемый конверт, чтобы после положить их на мой банковский счет (я решила, что самый простой способ попасться – быть замеченной с кошельком, набитым мелкими купюрами). Затем я быстро прочитала письма и рассортировала их в две стопки. В первой стопке были письма, на которые я с легкостью могу ответить. Во второй – ставящие меня в тупик. С гордостью могу сказать, что вторая стопка почти всегда меньше, а иногда и вовсе не нужна. За все время было немного ситуаций, которые меня по-настоящему озадачили.

Иногда я переживала, что эта работа будет занимать слишком много времени в выпускном классе. Но, блин, многие работали неполный рабочий день. Так в чем же разница? Кроме очевидного ответа: мне это нравилось. Гораздо больше, чем большинству людей – их работа с минимальной зарплатой, упаковывая продукты или забирая грязные тарелки от неблагодарных гостей.

Когда Эйнсли вернулась, то была готова посвятить себя безделью, закончив со своими обязанностями. Я перебрала первую стопку – единственную на сегодня – и занялась просмотром YouTube. За последние несколько лет у меня сложился список подписок с лучшими, по моему мнению, экспертами YouTube в сфере отношений, и я взяла за правило никогда не пропускать их видео. Был вторник, а это означало новое видео от коуча Приса Пламбера. Сегодняшнее видео было обзором последних исследований в сфере биологии мозга во время влюбленности, и это интересовало меня гораздо больше, чем моя текущая домашка по биологии. Прис был одним из моих любимых ютуберов, уступая только Ориэлле.

Боже, и как описать такого загадочного человека, как Ориэлла? Двадцатилетний инфлюенсер, которая основала уголок в YouTube, посвященный советам по свиданиям. Она загружала видео через день. Можно ли придумать так много тем для освещения? Невероятно. И неважно, сколько видео она выложила, сколько раз ты думал, что она наверняка уже говорила обо всем, о чем можно сказать на эту тему, и бум – она взрывала тебе мозг видео о том, как использовать снимки еды в ваших историях «Инстаграм», чтобы заставить вашего бывшего скучать по вам. Эта женщина – чертов гений.

Она также была основателем одного из моих любимых инструментов консультирования по отношениям, не очень креативно названного «Анализ характера». Ориэлла решила, что каждая проблема может быть названа, и чтобы найти правильный ярлык, необходимо провести диагностику. Под ее руководством я научилась собирать все, что имело отношение к клиенту – в моем случае всегда непростому автору письма, – и, как только эта работа была сделана, ситуация становилась яснее.

Эйнсли подошла ко мне сзади, молча смотрела видео несколько секунд и затем присела на край моей кровати. Знак, чтобы я прекратила этим заниматься и обратила на нее внимание.

Я оглянулась и увидела ее, растянувшуюся в позе морской звезды на моей кровати, ее каштановые волосы веером рассыпались по одеялу.

– Попалось что-нибудь интересное сегодня? – спросила она, когда я поймала на себе ее взгляд.

– Все как обычно, – сказала я, поставив на паузу Приса. – Почему парни называют своих девушек сумасшедшими? Это какая-то эпидемия.

– Если и есть что-то, что парни любят, так это оправдание, чтобы избежать ответственности за свою роль в том, что вызывает поведение, которое им не нравится, – сказала Эйнсли. – Ты ведешь важную борьбу.

– Полагаю, кто-то тоже.

– Платит по счетам. Кстати, Брук только что подъехала.

Я захлопнула ноутбук и вскочила, чтобы нанести духи. Эйнсли покачала головой.

– Я никогда не видела, чтобы ты двигалась так быстро.

– Заткнись.

Мы спустились в гостиную в тот момент, когда мама открыла входную дверь и поздоровалась с Брук, что означало, у меня было по крайней мере пятнадцать секунд, чтобы подготовиться, пока они обнимались и мама спрашивала о каждом члене семьи Брук.

Я прыгнула на диван, спихнув на пол несколько декоративных подушек, и устроилась так, будто отдыхала тут целую вечность и вдруг приехала Брук, в которой я нисколько не заинтересована.

– Как моя прическа? – прошипела я Эйнсли.

Она окинула меня критическим взглядом, затем протянула руки, чтобы взъерошить мои волосы. Одобрительно кивнув, она плюхнулась рядом со мной и достала телефон, как раз вовремя, завершая картину полной беззаботности, когда появилась Брук.

Все в моей груди сжалось. Как будто я проглотила сердце, застрявшее где-то в горле.

Бесшумно ступая по ковру, Брук вошла в гостиную. С тайным восторгом я заметила, что она была в школьной форме.

Форма состояла из блейзера темно-синего цвета с эмблемой школы на груди и белой рубашки на пуговицах. Все это требовалось покупать в специализированном магазине. Помимо этого, был еще свод правил, но они были не такими жесткими с точки зрения того, как мы их интерпретировали. Низ должен быть бежевым или цвета хаки. Что касается выбора брюк или юбок, мы могли купить их где угодно. Мальчикам приходилось носить галстуки, но цвет и стиль галстука оставались на их усмотрение – разрешалось все, за исключением ярких или несоответствующих принтов. Последнее правило было добавлено, когда я училась в десятом классе – тогда у Финна забрали его галстук с листьями марихуаны.

Итак, мы пришли к компромиссу, который остановил бунт учеников. Форма – чтобы большинство родителей и учителей остались довольны, свобода самовыражения – чтобы мы не чувствовали себя запертыми в британской школе-интернате, где индивидуальность запрещалась.

Кажется, что я жаловалась на форму, но это совсем не так. Как я могла жаловаться, когда Брук так потрясающе выглядела в ней? С ее стройными ногами, подчеркнутыми легкой юбкой и черными колготками, золотым медальоном, болтающимся под застегнутым воротником, и прямыми темными волосами, ниспадающими на плечи блейзера, Брук была чертовски хороша. Я была почти уверена, что до самой смерти при виде девчачьей униформы Сан-Деодата в моем животе будут порхать бабочки. И все из-за того, как форма сидела на Брук Аманде Нгуен.

– Привет, – сказала Брук, сев на колени в центре комнаты. Она бросила на ковер холщовую сумку, с которой пришла, и оттуда посыпались десятки пакетиков и тюбиков.

Одним из преимуществ дружбы с Брук – кроме того, что она привносила свет и радость в мою жизнь каждый день, – была ее работа продавцом в торговом центре.

Это была самая крутая работа, которую только мог иметь подросток, не считая, конечно же, мою, что очевидно являлась круче. В свои смены она разговаривала с людьми о макияже, рекомендуя различные продукты и пробуя новинки. И самое крутое, у нее была скидка для персонала и она могла брать себе любые пробники, какие захочет. Что означало, я получала более чем справедливое количество бесплатных средств для макияжа.

С радостным визгом Эйнсли спрыгнула с дивана и схватила пакетик прежде, чем я успела что-то выбрать.

– О, да, да, да, я так ждала, чтобы попробовать его, – сказала она.

– Ну, я так понимаю, ты собираешься это забрать, – заметила я, делая вид, что расстроилась. – Привет, Брук.

Мы встретились взглядом, и она широко улыбнулась.

– Ну привет. Я принесла подарки.

К счастью, мне удалось удержаться от того, чтобы не выпалить, что ее присутствие в моем доме и было настоящим подарком. Вместо этого я сохранила с ней визуальный контакт настолько долго, насколько это требовалось, – она, к сожалению, отвела взгляд прежде, чем между нами был достигнут особый момент, – и разговаривала обычным тоном, но не так, чтобы показаться отстраненной.

– Как поживает эссе?

Брук сморщилась.

– Я кое-что набросала. И я ждала твоих записей.

– У тебя еще куча времени до следующей недели.

– Знаю, знаю, но мне потребуется вечность, чтобы написать его. Я не такая быстрая, как ты.

– И почему ты тогда здесь? – поддразнивала я ее.

– Потому что с тобой намного веселее, чем писать эссе.

Я покачала головой, притворившись расстроенной, но, возможно, выражение моего восторженного лица выдало меня. На секунду она окинула меня многозначительным взглядом. Конечно, это могла быть платоническая любовь, но также и намек. Начало. Я бы предпочла быть рядом с тобой. С тобой весело. Я бы пожертвовала хорошей оценкой ради лишнего часа, проведенного с тобой.

Или, может, я читала между строк и слышала то, что мне хотелось услышать. Почему отвечать на вопросы о собственных отношениях гораздо труднее, чем о чужих?

Пока Брук и Эйнсли воодушевленно обсуждали продукт, который нанесла Эйнсли, – какой-то химический скраб, кажется, – я нагнулась над горой косметики и нашла маленькую жидкую помаду идеального персиково-розового оттенка.

– Дорогая, она прекрасно бы на тебе смотрелась, – сказала Брук, и я нуждалась в этих словах больше, чем в чем-то еще в своей жизни.

Но пока я рассматривала оттенок помады на своем запястье, заметила, что Эйнсли смотрит на меня щенячьими глазами. Я взглянула на нее.

– Что?

– Это та помада, которую я собиралась купить в эти выходные.

Я осторожно прижала ее к груди.

– У тебя есть скраб!

– Здесь сотня всяких штук. Я могу выбрать больше одной.

– Ты даже не блондинка! Тебе не пойдет персиковый!

Эйнсли выглядела оскорбленной.

– Эм, прости, но я хотела темно-персиковый. Твои губы и без помады идеальны. А моим требуется максимальное количество вспомогательных средств.

– Можешь брать, когда захочешь.

– Нет, у тебя герпес. Если я возьму ее, можешь иногда краситься, но только используй кисточку для нанесения. Как тебе такой вариант?

– Или я могу всегда пользоваться кисточкой, а ты сможешь брать ее.

– Я тебе не доверяю. Тебе будет лень это делать, и ты специально потрешь о свой герпес.

Я вскинула руки и, ища поддержки, посмотрела на Брук.

– Ого. Ну и дела. Вы слышали это вранье?

Брук обменялась со мной удивленным взглядом, и вся ярость оставила меня. Она выпрямилась и вытянула вперед ладони.

– Ладно, остынь, не будем доводить до драки. Как насчет камень-ножницы-бумага?

Эйнсли уставилась на меня. Я на нее.

Она пожала плечами.

Черт, она знала, что я сейчас не в состоянии. Она знала, и ей ни капельки не было стыдно воспользоваться этим преимуществом, и все только ради нее. Победа, зная, что Эйнсли так сильно этого хочет, не будет такой сладкой.

– Может, будем пользоваться вместе? – предложила я.

Пока-пока, красивая помада.

– О, дорогая, – запротестовала Брук. Она знала, что, если помада окажется в комнате Эйнсли, я, скорее всего, больше никогда ее не увижу. Но я должна была поставить условие, иначе буду выглядеть так, будто меня легко обдурить. Что правда, когда дело касалось Эйнсли, но сейчас речь шла не об этом.

Эйнсли подняла руку, чтобы та замолчала.

– Хозяйка только я. Но у тебя неограниченные права пользования.

– А если ты уедешь на выходные или если она понадобится мне, когда я уеду к папе на выходные?

Хоть Эйнсли и ездила вместе со мной к папе, я была единственная, кто по решению суда должен был навещать его каждые выходные. Когда Эйнсли исполнилось восемнадцать, она стала сама решать, когда ехать к папе, ведь она уже была студенткой колледжа, и собирать чемодан и тащиться с ним через весь город дважды в месяц было слишком хлопотно для нее.

Она сомневалась.

– От случая к случаю. Если у одной из нас будет важное событие в выходные, той она и достанется.

Мы одновременно повернулись к Брук. Она сложила руки в замок и, нахмурившись, посмотрела на нас. Я хотела бы, чтобы она серьезно отнеслась к своей роли судьи. Поразмыслив несколько секунд, она сказала:

– Думаю, что могу отдать помаду, но при условии, что Дарси выберет еще две вещи и они автоматически станут ее. Идет?

– Идет, – ответила я.

– Не отступай, дорогая, – предупредила Брук.

Я положила руки на колени.

– Не буду.

– Но только не Еву Лом, – сказала Эйнсли, поднимая руку. Брук бросила на нее взгляд, и Эйнсли выпятила губу. – Ладно, договорились. Никаких условий.

У меня было сильное желание схватить очищающее средство Евы Лом, просто чтобы показать свое превосходство. Но я остановила свой выбор на матирующем увлажняющем креме, который больше подходил мне, чем Эйнсли, и образце духов, игнорируя косой взгляд Брук.

Что я могла сказать? Что-то вроде того, что Брук заставляла разрываться меня от любви.

Было хорошо, когда она находилась рядом.

И будь я проклята, если позволю Александру Броэму вмешиваться в это.