Текст книги "Всего лишь полностью раздавлен"

7

Он на меня посмотрел.

Я уверен. Конечно, бывало, когда я думал, что Уилл на меня смотрит, а на самом деле он глядел за меня, поверх меня или сквозь меня, но сейчас он абсолютно точно смотрел на меня.

Это не учебная тревога.

Правда, все продолжалось только секунду… ну и пусть. Он отвернулся, когда я поймал его взгляд. Слишком уж подозрительно, чтобы быть случайностью. К тому же его стол находился в противоположном углу кафетерия. Если бы он не уставился прямо на меня, то он бы ни за что не заметил, что я взглянул на него в ответ.

«Дыши. Дыши, Олли. Тебе теперь плевать на Уилла, помнишь? Может, до него, в конце концов, и дошло, что ты существуешь по соседству уже пару недель, но сволочью он быть не перестанет. И это уж точно не предложение руки и сердца».

– Ого, Джулс, я слышала, что жевать полезно, – сказала Лара, не донеся вилку до рта и вытаращив глаза на Джульетт.

Джульетт (ее щеки стали, как у бурундука) пожала плечами.

– Ы-ы… ф-ф… О-ы-и…

– Нет, стой, – перебила Нив, поднимая руку. – Проглоти. Вдохни. Продолжи.

Джульетт так и сделала. Когда она набрала достаточно воздуха в легкие, то сказала:

– Мы с Олли собираемся выбрать мне песню для прослушивания. Чем больше времени у нас будет в музыкальном классе, тем лучше.

Вообще-то я позабыл про свое согласие ей помочь, но, конечно, уже был готов. Кстати, неплохо, если… о нет, черт возьми, он опять на меня посмотрел? Зачем? Кто-то ему что-то сказал? Я сегодня круто выглядел? Я взглянул на свою одежду. В этих джинсах я практически жил, поэтому дело не в них. В рубашке мои руки казались крупнее, чем в действительности, поэтому, вероятно, все из-за них? Или… может, у меня что-то с волосами? В положительном смысле?

Что бы я с ними ни сделал, мне просто надо будет в точности повторять это каждый день до самой смерти. Легко.

– Ну же, Олли, – проворчала Джульетт. – Ты почти ничего не поел.

Непонятно как, но я сумел сосредоточиться на содержимом своей тарелки.

– Прости. По-моему, я уже наелся.

Лара обернулась. Похоже, решила узнать, что меня отвлекало. Когда она повернулась обратно, на ее губах застыла ухмылка диснеевского злодея. Которая за все то недолгое время, что я ее знал, никогда не приводила ни к чему веселому. По крайней мере, для меня.

– А парни ужасно давно с нами не сидели, – протянула она.

Вот оно. Внимание, ловушка. Я сунул полную вилку картофельного салата в рот, чтобы у меня было оправдание не попадаться в западню.

Но Нив меня опередила:

– Точно. Думаешь, из-за Олли?

Джульетт чуть не прожгла в ней дыру, кинув на подругу сердитый взгляд. Словно эта мысль никогда не пришла бы мне в голову, если бы Нив ее не озвучила.

Смех Лары показался мне чересчур громким. Я приготовился.

– Нет, конечно! Мэтт говорил мне почему – из-за Джесс.

Нив и Джульетт озадаченно переглянулись.

– Джесс Ригор? – спросила Джульетт.

– Да. Она вроде как сильно ревновала из-за того, что Уилл тусил с нами, и попросила его перестать. Хотя он был и с парнями тоже. Красивых девушек легко запугать, вы не замечали?

Картофельный салат. Картофельный салат. Занимайся чертовым картофельным салатом.

Лару, наверное, разочаровало отсутствие у меня какой-либо реакции, поэтому она надавила посильнее.

– Уилл говорил тебе про Джесс, Олли? Она – его бывшая. Они были неразлейвода, так ведь, Нив?

Я не выдержал и вернулся к разговору. Даже Нив поняла, чего хотела добиться Лара. Кроме того, она выглядела совсем не впечатленной.

– Может быть, – сказала она. – Пока она ему не изменила. Это давно было. Я удивлена, что он до сих пор с ней общается.

– Причем постоянно! – закивала Лара.

Она скрестила ноги и выпрямилась, чтобы казаться выше.

– Ну и что с того? – беззаботно отмахнулась Джульетт, вставая. – Ладно, пошли, Олли. Если мы хотим все успеть, то нам надо бежать.

Я поднялся, чтобы последовать за ней. И в последний раз посмотрел на стол, за которым сидел Уилл.

Он оторвал от меня взгляд, притворяясь глубоко заинтересованным в том, что говорит Дарнелл. Потом Уилл что-то проговорил и взорвался смехом, а двое парней принялись хлопать его по спине. Из-за чего бы они ни веселились, похоже, они прикалывались вместе с Уиллом, а не над ним. Полагаю, он выдал им очередную супергетеросексуальную шутку о его прошлых супергетеросексуальных отношениях с этой Джесс. Моя порочная сторона хотела попросить девочек показать на нее в толпе, чтобы я мог найти в ней изъяны. Возможно, она была скучнее ванильного мороженого. Или даже лучше – отвратительно хихикала, и от звука ее голоса хотелось заполнить ушные каналы бензином и поджечь. Или она всерьез верила в то, что Земля плоская. Я бы согласился на любое из вышесказанного, если бы мог беззаботно ее ненавидеть.

Когда парни перестали хохотать, взгляд Уилла опять был направлен на меня. Мы одновременно отвели друг от друга глаза. Он вернулся к своей компании, а я уставился на стену.

Не только из-за того, что мне больше некуда было пялиться, но еще и из-за того, что под таким углом я все равно видел Уилла боковым зрением.

Я внезапно совершенно расхотел уходить вместе с Джульетт. Ему обязательно было выбрать сегодняшний день, чтобы вспомнить о моем существовании? Почему бы мне не просидеть здесь еще двенадцать часов, считая, сколько раз Уилл и я встретились бы взглядами?

– Вообще не знаю, что с Ларой, – бормотала Джульетт, пока мы относили подносы. – Она специально это делает. Не думай, что мы с Нив не заметили.

– Думаю, я не очень ей нравлюсь, – признался я.

Джульетт напоказ покачала головой с расширенными от ужаса глазами.

– Как раз наоборот! Дело совсем не в этом.

Другие объяснения она не предоставила. Но я и не стал приставать с расспросами. Даже спустя две недели я мог дружить только с этими девушками. Но в какой-то мере это было несправедливо. Мне искренне нравились Джульетт и Нив. Проблема заключалась только в Ларе. Я нормально ладил с «Абсолюцией прикованных», но они не тусили вместе, поэтому мне пока еще было нелегко влиться в группу. Короче, если я хотел жить мирно с двумя людьми в школе, которых я мог назвать настоящими друзьями, то мне следовало смириться с мисс Олицетворение Злого Умысла. Маленькие жертвы, да?

В музыкальном классе Джульетт уселась на стул и поставила на пюпитр целую кипу нотных листов, которых хватило бы на три романа.

– Ладно, мне надо выбрать из четырех пьес. Я вроде остановилась на двух, но буду очень благодарна, если ты выскажешь свое мнение. Понимаешь, мне надо найти баланс между теми, которые я исполняю лучше, и теми, которые технически сложнее. По-моему, лучше круто сыграть легкую пьесу, чем менее круто сыграть тяжелую, но… что ты думаешь?

Я сел за пианино и нажал на клавиши.

– А можно научиться играть прям очень круто сложную пьесу?

В ответ в меня бросили скомканным листом с нотами. Вероятно, нет.

Джульетт сыграла пьесы одну за другой. Я не эксперт по кларнету, но она явно была хороша. Я не вру. Несколько раз она оступилась на первом произведении, но, в принципе, играла безупречно. Либо та пьеса была действительно сложной, либо она нервничала. И я сомневался, смогу ли ей помочь, потому что, если честно, все пьесы звучали практически одинаково.

Я задумался о том, каков был бы исполненный на кларнете кавер «Найтвиш» (наверняка эпично), когда она приступила к последней пьесе. И наконец, что-то зазвучало по-другому. Что-то заставило меня размышлять о слезах, пустоте и смерти. И это было чудовищно. Я полпьесы таращился в стену, думая о тете Линде и о том, какими впалыми выглядят ее щеки и что случится, если она не справится. Потом переключился на друзей в Сан-Хосе. Разумеется, они почти по мне не скучают и у них будет куча воспоминаний, частью которых я никогда не буду. Все, что мне внезапно захотелось, – это пойти домой, забраться в постель и проспать до тех пор, пока ситуация не изменится в лучшую сторону.

Как только Джульетт остановилась, я сказал:

– Сыграй эту.

Полагаю, мои слова прозвучали странно, но от последней пьесы хоть я и чувствовал себя ужасно, но все же чувствовал. А в этом и кроется весь смысл музыки, разве нет?

– Правда? Почему именно ее? – удивилась Джульетт, но выглядела она довольной.

Я сказал ей то, что она хотела услышать.

– Ты играла с душой.

– Ага. Но она не особо сложная, как вторая.

– Неважно. Сыграть ноту может любой. А талант – это то, что ты делаешь с нотами. Согласна?

Джульетт положила кларнет на колени и покраснела.

– Ты считаешь меня талантливой?

– Нет. Ты – отстой. Я просто был вежливым.

Она засмеялась, а затем посмотрела на меня с полуулыбкой.

– Я так рада, что встретила тебя, Олли-оп. Знаешь, с другими ты не такой смешной. Не замечал?

Но это было из-за того, что каждое предложение, которое я произносил при Ларе, смахивало на нажатие на курок в чертовой русской рулетке и вставляло палки в колеса всем попыткам пошутить.

– В компаниях мне не очень комфортно, – ответил я. – Я не умею общаться.

– А вот и нет, – заявила девушка, которая настаивала, что я нравлюсь Ларе. Внушало много доверия. – Но ты должен постараться больше расслабляться. Не бойся говорить в нашем присутствии, ладно? Мы очень любим, когда ты с нами.

Любим. Сильно сказано. Я сразу же взбодрился и повернулся к пианино. С инструментом говорить было легче, даже с таким, на котором я мог играть только базовые вещи.

– Возможно, если бы мы обедали здесь, я бы сумел по-настоящему расслабиться, – произнес я и кинул взгляд на Джульетт.

Она возилась с футляром для кларнета.

– О боже, конечно! Есть что-то такое в музыке, правда? От нее становится намного легче и все кажется лучше.

Я сыграл аккорд С и кивнул.

– Мои дружеские отношения в родном городе основывались на музыке. Мы слушали похожие вещи, вместе репетировали… Здесь музыка вроде не так популярна.

– Думаю, это зависит от того, с какими компаниями ты общаешься. Но ты прав. Ты первый человек, с которым я смогла поговорить об игре на кларнете.

– Какая честь для меня. – Я ухмыльнулся.

– Мои родители не воспринимают мое увлечение всерьез. Видимо, я все унаследовала от дедушки. Поколение было пропущено.

– Похоже, это их потеря.

– Скорее моя. Хотя они не настолько скептичны. Они платили за частные уроки. Но в качестве хобби, а не карьеры.

– И что они думают по поводу прослушивания?

– Ничего. Не думают. Они не знают.

Я ахнул.

– А ты бунтарка!

– Попросить прощения легче, чем получить разрешение, Олли-оп. Надо делать то, что нужно.

– Можешь цитировать сколько угодно клишированных фраз, но я все равно впечатлен.

Я не представлял, что смог бы за спиной родителей провернуть нечто такое же крупное. Самое бунтарское, что я делал, – тайно сбежал из дома, чтобы увидеться у озера с Уиллом в его последнюю ночь, и я мог винить в этом иррациональные гормоны.

Я был накачан ими под завязку. Как Ромео и Джульетта, только чуточку менее глупо.

Я взял телефон, пока Джульетт собирала ноты, и лишь тогда заметил, что мне пришло сообщение. Сигнал потонул в звуке кларнета. Я разблокировал мобильник, ожидая, что Райан или Хейли решили по какой-то странной телепатической связи написать мне, что соскучились или типа того.

Но все оказалось намного более странно.

Это был Уилл. Я узнал последние несколько цифр.

Понедельник, 12:18

Мы можем поговорить?

Блин.

Блин, блин, блин, блин, боже мой, блин, черт. Я совсем не готов, о господи.

Но моим первым инстинктивным желанием было ответить ему, умоляя встретиться со мной в ту же секунду.

Следующим желанием было удалить послание, чтобы у меня не возникало соблазна ответить. Я даже почти сделал это, но затем струсил. Настолько сильным я не был. Увы и ах – и все такое.

Я, образно говоря, остановился на двери с номером три. Не отвечать – пока. Я подожду, пока не придумаю идеальный ответ. Если опираться на опыт, то пришедшее первым в голову никогда не было идеальным ответом. Пусть думает, что я занят. В конце концов, так и было. Я занят налаживанием здешней жизни, которой не следовало вертеться вокруг Уилла – кого? – Тавариса.

Как только я принял решение, по мне пробежала волна силы. Наконец-то, после стольких недель, у меня появилась возможность его игнорировать. Я мог привыкнуть быть на этой стороне силового баланса.

Я не отвечал весь остаток учебного дня. Сохранял полное спокойствие, так сказать. И был на девяносто процентов уверен, что это все благодаря маминой тренировке осознанности. А затем проделал кое-какую визуализацию. Представлял, как Уилл проверяет телефон каждые пять минут с сердцем, колотящимся у самого горла, как было у меня последнюю пару недель лета. И чувство оказалось настолько приятным, что эта картинка обязательно должна была проявиться. Вот и выяснилось, что максимум положительной энергии я получал от мысли о кармическом злорадстве.

После школы я навестил Кристу и Дилана. Они были не в себе. Состояние тети Линды ухудшилось, по словам мамы, и ее оставили на ночь в больнице. Дети казались очень подавленными (как и взрослые, если быть до конца честным), поэтому мы все решили прогуляться и поесть чизбургеров. Мы пришли в одно из тех мест, где по залу бродят аниматоры в чудовищных антропоморфных костюмах бурундуков, уток и медведей с такими безумными глазами, будто они приняли что-то ядовитое в ударной дозе. Животные, имею в виду, не люди. Хотя их глаза были спрятаны, поэтому здесь тоже сложно определить наверняка.

В любом случае Криста и Дилан пребывали в восторге и большую часть времени ходили следом за одним из бурундуков, а не ели. Мне показалось странным, что они могли бояться темноты или шумящих на улице деревьев, но ничуточку не пугаться огромной зверюги. Эти круглые неподвижные глаза и жутко вытянутые полуоткрытые рты…

Знаете, нигде не было написано «я ем детей» четче, чем на морде бурундука Чарли.

Я до сих пор игнорировал Уилла, но то и дело проверял его послание, словно что-то могло измениться за тридцать секунд. И я задавался вопросом, заметил ли Уилл, что я прочитал сообщение. Сходил ли он из-за этого слегка с ума, придумывая объяснения тому, что я не отвечаю?

Мы можем поговорить?

Но о чем, Уилл? О том, как ты пренебрегал мной с… с той самой ночи? Или о твоей реакции на вечеринке? Или хочешь обсудить, почему ты, в общем-то, у озера был ангелом, а теперь борешься за противоположное звание? И хоть все эти темы для разговора и кажутся интересными, я лучше приглашу бурундука Чарли в свою комнату, чтобы он каждую ночь смотрел, как я сплю, чем буду слушать твои объяснения, почему я столь мало для тебя значу.

Каждый раз, когда я вытаскивал телефон, мои родители начинали тихо разговаривать, словно я каким-то образом не слышал то, что они обсуждают, сидя на другой стороне круглой кабинки. Я отвлекался, но не настолько. Они упоминали тетю Линду – в эти дни тема всех времен. Я услышал достаточно отрывочных фраз, чтобы уловить суть.

– Не реагирует на лечение…

– Меняют медикаменты…

– Нужны более действенные обезболивающие…

– Она сказала, что не хочет быть как в тумане, но…

Телефон завибрировал у меня в руках, и я подпрыгнул на целый километр. Потом посмотрел на экран, и разговор родителей был официально отключен.

Уилл. Мне звонил Уилл.

Уилл где-то там… и прямо сейчас звонил мне. Думал обо мне. Ждал, когда я отвечу.

Может, мама в чем-то права со своей теорией «проявления».

И я чуть не ответил. Чуть. Но зудящая сила снова напомнила о себе. Если честно, дело было не только в ней. Чем больше я думал о его сообщении, тем больше подозревал, что он хотел попросить меня не выдавать его. Или сказать, что лето ничего не значило – и мы просто будем видеться в школе. Черт побери, я не хотел слышать ничего подобного. Словно в ту же секунду, когда он все это принизит и обесценит, недавнее счастье просто-напросто сотрется. На фоне болезни тети Линды и того, что я находился далеко от друзей и имел дело с Ларой, у меня оставались только летние воспоминания. Они были нужны мне – и подольше.

Поэтому я молча смотрел на телефон, пока вызов не завершился.

Прости, Уилл.

Слишком занят.

Совсем как ты.

8

Он меня подкараулил.

Следующим утром я опаздывал минимум на десять минут. Я закончил возиться со шкафчиком, мысленно репетируя свое оправдание для мисс Харстенвильд, когда у меня появилось это жуткое, зловещее чувство. То самое, которое говорит: «У тебя за спиной стоит человек, который, возможно (наверняка) является серийным убийцей». Я обернулся и обнаружил прямо внутри моего личного пространства Уилла, уставившегося на меня, как чертов матадор[11]11
  Главный участник испанского боя быков (корриды), убивающий быка. (Прим. пер.)


[Закрыть].

– Похоже, ты не получил мое сообщение? – спросил он так беззаботно, словно на самом деле ему было плевать.

Во что можно было бы поверить, если бы он не загнал меня в угол в пустом коридоре.

Я испугался, но старался не подавать вида.

– Кто-то видит бревно в чуждом глазу, а соринку в своем не замечает, – еще беззаботнее произнес я.

Только гелий был легче моего ответа. Ладно, может, я все-таки выглядел встревоженным.

Он сунул руку в карман легких хлопковых брюк чинос, а палец другой положил себе в рот, чтобы погрызть кутикулу. У меня тотчас возникло дежавю.

Он делал так каждый раз, когда я летом застигал его врасплох. Грыз кутикулу, смотрел вдаль, переступал с ноги на ногу. Он был таким знакомым. Я знал его. Наверное, лучше, чем один человек знал того, кого встретил лишь несколько месяцев назад.

Он вытащил палец изо рта. Вот оно. Время продуманного, взвешенного ответа.

– Ты прав. Я полный лицемер.

Опять. Я ожидал совсем другого. Готовился к спокойной лекции о том, что он мне ничего не должен и я неправильно понял то, что происходило летом. Я получил удивительно зрелый ответ для того, кто целых две недели отказывался смотреть мне в глаза.

Я немного расслабился.

– Да. Я услышу объяснение или?..

Вот что мне надо.

– Я здесь. Давай поговорим.

Мы уставились друг на друга. Палец Уилла снова оказался у него во рту. Прокрастинатор. Мисс Харстенвильд точно меня убьет.

Я запер шкафчик и попятился.

– Уилл, если тебе нечего…

В этот момент случились две вещи.

Немного дальше по коридору открылась дверь, и из класса вышел ученик. Был виден только затылок: он остановился, чтобы поговорить с преподавателем, оставшимся в аудитории, но коротко постриженное афро и черно-белая спортивная куртка явно принадлежали Мэтту, другу Уилла.

И я попал прямо в точку. С тихим вскриком Уилл бросился вперед, распахнул ближайшую дверь и затолкал меня в помещение.

Не успел я сориентироваться, как Уилл тоже ворвался внутрь и захлопнул дверь, погружая нас в темноту. Я попытался куда-то отступить и угодил вроде бы в ведро для мытья полов.

По крайней мере, это было ведро, что я понял из хруста трескающегося пластика. Я выбросил руку в сторону, чтобы удержаться, и ударился о какую-то полку. Куча неопознанных вещей свалились на бетонный пол – и на мои ноги. Я выругался от боли, когда особо тяжелая бутылка практически раздробила пальцы стопы. Проклятье.

– Господи, Олли, стой на месте, – прошипел в темноте голос Уилла.

– Что ты делаешь? Это нападение? Мне надо кричать?

– Я не хотел, чтобы Мэтт нас увидел.

– А-а-а… Избавляешься от свидетелей. То есть я угадал с нападением?

– Ладно тебе, Олли, будь серьезным.

Если честно, я говорил серьезно.

– И почему Мэтту нельзя нас видеть?

Хоть я совсем ничего не видел, мой третий глаз явно различил жевание кутикулы.

– Тебе обязательно спрашивать?

Что, черт возьми, это должно значить?

– Учитывая, что я спрашиваю… да.

Долгая пауза. Плохой знак. Однажды я напишу научную работу по истории долгих пауз и задетых чувств, которые следовали за ними в двухстах процентах случаев. Это было совсем как в тот раз в десятом классе, когда я побрил голову с одного бока и спросил Райана, как выгляжу, когда пришел в школу на следующий день.

Только нынешняя пауза длилась и длилась, и – о боже! – она поранит очень глубоко, верно? На хрен их! Ходатайствую о том, чтобы не допускать их в социальных взаимодействиях.

– Сам знаешь…

Нет. Но вот-вот узнаю, правда?

– Как бы… большая часть школы поняла, что ты – гей.

– Ого. Интересно. Я не встречал большую часть школы, поэтому не в курсе, почему они уже сделали такой вывод.

– Но…

Я знал, к чему он ведет. Ничего страшного тут не было. Неважно. Не то чтобы это была государственная тайна. И слушайте, если народ догадался, то я уже избавился от необходимости обсуждать свои сексуальные предпочтения с людьми, которые даже не представляют, с чем я люблю есть сэндвичи: с ветчиной или с арахисовой пастой. Для справки: я люблю и с тем и с другим одновременно.

– Ну и что? – спросил я. – Значит, поэтому тебя не должны со мной видеть? Я заразный? Наверное, это многое бы прояснило.

Вероятно, такое объяснение выиграло бы приз за креативность. «Прости, я перестал тебе писать, потому что моя гейская наклонность оказалась временной. Почти как отравление».

Вздох Уилла в тесном пространстве был особенно громким и едким. От клаустрофобии, пожалуй.

– Поэтому парни ведут себя как уроды. Это их бесконечная шутка. Во время обеда они постоянно треплются о том, как свести кого-то из ребят с тобой.

Ха. Хотелось бы мне заявить, что спустя столько лет после признания в своей ориентации и примирения с самим собой, гомофобией и всем остальным я смогу от этого отмахнуться. Но мне стало больно. И так (хотя бы немного) бывает всегда, когда знаешь, что люди говорят о тебе не особо лестные вещи. Но я здесь совсем недавно, а у учеников уже сложилось мнение обо мне? И Уилл в этом участвовал? Он хотя бы пытался меня защитить? Или он смеялся вместе с дружками?

– Ага, – сказал я плоским голосом.

– Я к их шуточкам не присоединяюсь, – быстро добавил он.

Но ты их и не останавливаешь?

Вдруг я засмеялся. Смех брызгал, как кровь из свежей раны. Наружу, наружу и наружу.

– Что смешного?

– Мы в чулане.

– Послушай, я не хотел…

– Ты затащил меня в чулан ради разговора. Ты специально так сделал? Невероятно.

– Я не… – выдавил Уилл, а потом, вероятно, до него дошло. – Серьезно, Олли? Очень по-взрослому.

– А я, по-твоему, не взрослый? Ты слишком сильно боишься, что кто-то увидит, как ты общаешься со мной. Мы закончили?

Забавно. И во мне бушевало столько эмоций. Обида. Предательство. Грусть. Принятие. Возможно, немного (ладно, если честно, много) – тоски. Но я не злился. По крайней мере, я не чувствовал ненависти. Но сейчас я прямо бурлил сверху донизу. Бесился до чертиков.

– Мы даже не начали. Дай мне шанс все объяснить.

Шанс? Мы разговаривали уже минимум пять минут.

– Олли?

– Да. Давай.

– Я не игнорировал тебя, клянусь. Родители в ту ночь заметили меня, когда я пришел домой, и слетели с катушек. Они отобрали телефон, мне нельзя было дотрагиваться до ноутбука, ни до чего. Три недели. Это абсурд какой-то.

Ага, конечно. Я задумался, не упомянуть ли о том, что он всем заявил, что в ту ночь был с девочками, но мне стало лень идти с ним по этой дорожке. Не хочу путать все еще больше.

– О’кей. Правда. И меня волнует то, как ты повел себя на вечеринке. Похоже, треп с приятелями был весьма захватывающим, раз ты так быстро забыл, что я нахожусь рядом.

Мои глаза начали привыкать к темноте. Я видел его, прислонившегося к двери, с одной рукой на животе и пальцами другой – во рту. Он смотрел прямо на меня. Внезапно я смутился. Как я выглядел? Насколько старательно я собирался утром? Не застряло ли у меня что-нибудь между зубами?

– Ты говорил про меня девочкам. Я запаниковал…

– Прости, мне очень жаль, я…

– Разумеется, тебе жаль! Но я не сержусь. Я понимаю, что ты сделал это не специально. Но это не значит, что все в порядке! Вдруг они кому-нибудь проболтаются?

– Пока никому не рассказали.

– Пока. Если мои родители узнают… Олли…

Я вздохнул. А что я мог сказать? Мое лицо покраснело от стыда, когда я на время забыл об обиде. Он оказался в неловкой ситуации только по моей вине. Независимо от того, намеренно я так поступил или нет. Почему я не держал свой чертов рот на замке? Я даже не знал этих девушек, а вывалил перед ними историю всей своей жизни. Или историю своего лета.

Которое оказалось даже более бурным, чем вся моя остальная жизнь, если честно.

Уилл обнял себя за плечи и уставился в пол.

– Я не смог получить спортивную стипендию, поэтому я завишу от их поддержки. Мне нельзя в этом году ни в чем облажаться, иначе мне конец.

А «облажаться» значит еще и… ясно.

– Угу.

– Я не понимал, что делать. Господи, я ведь не ожидал, что ты здесь окажешься. Абсурд какой-то.

Еще одна черта Уилла. Все было «абсурд какой-то», от мелких аномалий до меняющих жизнь событий. Мне пришлось подавить улыбку. Хоть его фраза и характеризовала то, как обстояли дела.

– Я испугался! То, что я делал летом… точнее, что мы делали, я бы не сделал ни с кем здешним. Я думал, это безопасно.

То есть он рассчитывал, что никогда меня не увидит. Бам. Ой.

– А потом вдруг – раз! – Олли прямо здесь, и я решил, мало ли что, наверное, кто-то уже знает… и на секунду подумал, что все… конец, я попался. – Уилл замолчал, чтобы дать мне сказать. Когда я ничего не ответил, он продолжил: – Но мне надо было тебя увидеть. Я после вечеринки не мог ни о чем больше думать. Но я запаниковал. Ты же тут.

Он коснулся моего предплечья. Я задрожал, кровь нагрелась на несколько градусов, а желудок подпрыгнул вверх, но я отдернул руку. Вот теперь я разозлился, и этой эмоции было плевать на романтичную хрень моего тела.

Уилл обиженно моргнул.

– Я так рад тебя видеть, – предпринял попытку он.

– Точно, – кивнул я, показывая на стену.

Он настолько рад меня видеть, что даже не может говорить со мной на людях. И написал мне спустя две недели после того, как получил обратно свой телефон. Да я просто в восторге.

– Мне надо на урок, – произнес я, пытаясь пройти мимо него.

Он преградил мне путь.

– Стой.

– У меня клаустрофобия.

– Нет у тебя клаустрофобии.

– Хоть мне и кажется романтичным болтать среди совков и тряпок, но, Уилл, думаю, надо заканчивать этот разговор. Дай знать, если захочешь поболтать в другом месте, где есть кислород, а пока желаю удачи с колледжем.

– Не обижайся на меня.

– Я не обижаюсь.

Ложь была такой явной, что Уилл нахмурился. Ну и пусть.

– Мы опаздываем. Пошли.

– Нет.

– Ладно. Тогда располагайся.

Я протиснулся мимо него и открыл дверь. Свежий воздух и свет. Уилл замешкался. Словно ожидал, что я вернусь к нему ненадолго. Для чего? Чтобы провести очередную душераздирающую беседу? Поцеловать его? В чертовом – даже поверить не могу, что это скажу, – чулане? Ни за что.

Он за мной не последовал, и я мило ему улыбнулся и захлопнул дверь. Прямо перед его носом. Затем уставился на дверь, удивленный собственной наглостью. Я не знал, что у меня есть столько дерзости. И чувствовал себя слегка виноватым, но еще больше я был под впечатлением от своей персоны.

С крошечным смешком, который подозрительно смахивал на всхлип (но такого и быть не могло, потому что я обещал больше не плакать), я повернулся на каблуках и поспешил на урок, не оглядываясь.

Вышел Уилл или нет…. Какая разница?

Я выиграл этот раунд. Моя злобная сторона полировала трофей с самодовольной ухмылкой.

Тогда почему остальная часть меня была такой опустошенной?