Текст книги "Гасконец и его леди"

Глава III. Придворные интриги

Утро в Лувре выдалось суматошным. Придворные собирались на аудиенцию к королю Филиппу Красивому, обмениваясь последними сплетнями и стараясь попасть в поле зрения его величества. Мало ли, вдруг обратит свой благосклонный взор, облагодетельствует милостью или должностью! А уж новость о том, что епископ Годфруа собирается просить монарха о пересмотре дела Элиенор де Лаваль, и вовсе не давала покоя охочим до интриг царедворцам.

Среди разодетых в пух и прах вельмож скромно держался молодой гасконец с едва пробивающимися усиками и горящими глазами. Это был, конечно же, наш бравый капитан де Фуа, решивший пробраться в святая святых французской власти. Облачившись в придворный костюм – бархатный камзол, шелковые панталоны и расшитый золотом плащ, Гастон больше походил на юного пажа, чем на грозного воина. Но так было даже лучше – меньше подозрений!

– Насколько я знаю, сегодня у короля важная встреча с послами Священной Римской империи, – как бы невзначай обратился капитан к стоящему рядом придворному. – Но, похоже, куда больше всех занимает визит епископа и история с этой узницей Шатле, как там ее… Элеонорой, кажется?

Вельможа, оказавшийся не кем иным, как бароном де Крюсси, скептически хмыкнул и смерил юношу высокомерным взглядом:

– Ты, видать, недавно при дворе, мальчик? Иначе знал бы, что блажь епископа – лишь повод для министра де Мариньи утвердить свое влияние на короля. Все знают, что Ангерран давно точит зуб на графов де Лавалей. Сначала разорил их поборами, потом упрятал единственную наследницу в темницу. Уж не знаю, чем они ему насолили, но, видать, крепко!

Гастон стиснул зубы, едва сдерживая гнев. Ах, подлец Ангерран, погубитель его возлюбленной! Но сейчас капитану нужно было держать ухо востро, а не кидаться на обидчика с обнаженным клинком.

– Воистину, отчего столь могущественный муж, как господин де Мариньи, обратил свой гнев на хрупкую деву? – притворно изумился гасконец. – Неужто она так опасна, что ее непременно нужно сжить со свету?

Барон рассмеялся и доверительно подмигнул:

– Э, дружок, ты совсем зелен, как я погляжу! Дело вовсе не в самой девице, а в ее покойном папаше и его долгах. Поговаривают, старый де Лаваль в свое время здорово насолил Ангеррану, перехватив какой-то жирный контракт на поставки зерна. Вот министр и затаил обиду, ждал случая поквитаться. Ну а когда прокурора д'Артуа прикончили – тут уж сам бог велел подставить графскую дочурку!

Гастон никогда еще не был так близок к разгадке зловещих интриг. Значит, Элиенор с самого начала была лишь пешкой в чужой игре! Но расспросить обо всем подробнее капитан не успел – двери в тронный зал распахнулись, и разряженная толпа придворных, гомоня и переговариваясь, двинулась внутрь, чтобы засвидетельствовать свое почтение королю.

Филипп Красивый, высокий статный мужчина с острым взглядом и тонкими чертами лица, восседал на возвышении в окружении верных соратников. По правую руку от него стоял, конечно же, коварный Ангерран де Мариньи, поигрывая массивной золотой цепью на груди. Гастон скрипнул зубами, увидев ненавистного царедворца. Однако виду не подал, смиренно склонившись в поклоне вместе с прочими вассалами.

– Приветствую вас, дети мои! – величаво произнес король, обводя взглядом притихших придворных. – Надеюсь, вы готовы верно служить своему сюзерену и блюсти интересы Франции. Ибо грядут великие перемены! Но сначала мы должны решить одно неотложное дело.

Филипп повернулся к застывшему слева епископу Годфруа и кивнул, позволяя говорить. Почтенный прелат выступил вперед, простирая над собравшимися руки в благословляющем жесте.

– Ваше величество, позвольте обратиться к вам с просьбой, идущей из глубины моего сердца, – прочувствованно начал он, и голос его звучал звучно под сводами парадного зала. – Одна из ваших подданных, юная графиня Элиенор де Лаваль, томится в заточении по обвинению в убийстве. Однако у меня есть все основания полагать, что она стала жертвой чудовищного заговора и оговора! Молю вас, государь, дайте несчастной право на справедливый суд, дабы истина восторжествовала!

По рядам царедворцев пробежал удивленный ропот – надо же, какие страсти! Гастон, затаив дыхание, во все глаза смотрел то на епископа, то на нахмурившегося короля. Заступничество владыки Годфруа многого стоило, но убедит ли оно венценосца? Или верный пес Ангерран нашепчет ему на ухо очередную гадость?

Министр де Мариньи, словно прочитав мысли капитана, шагнул к трону и склонился перед монархом в почтительном, но исполненном затаенного превосходства поклоне.

– Ваше величество, дерзну напомнить, что дело графини де Лаваль уже закрыто, – елейным голосом проговорил он. – Улики неопровержимы, свидетели надежны. К чему ворошить то, что успело уже покрыться праведным судебным прахом? Или у епископа есть веские доказательства невиновности арестантки?

Годфруа смутился, но тут же вскинул голову и твердо ответил:

– Я пока не располагаю прямыми уликами, господин министр. Но моя интуиция и опыт подсказывают – в этом деле не все чисто! Прошу лишь об одном – дать мне время собрать доказательства и представить их суду. Ваше величество, молю, не дайте свершиться непоправимому! Вдруг Элиенор де Лаваль и впрямь безвинная жертва?

Филипп Красивый в задумчивости постукивал пальцами по подлокотнику трона. Было видно, что слова прелата произвели на короля впечатление – все-таки Годфруа слыл мудрецом и праведником. Но и влияние Ангеррана при дворе было велико. Чью же сторону примет венценосец?

– Что ж, любезный епископ, вы подняли важный вопрос, – наконец изрек монарх, и Гастон весь обратился в слух. – Я ценю ваше рвение в поисках истины. Более того – я и сам не до конца уверен в виновности графини. Посему повелеваю: дать преосвященному Годфруа две недели на расследование. Но если он не найдет убедительных улик в пользу де Лаваль – приговор останется в силе. Таково мое решение!

У Гастона едва не вырвался радостный возглас – есть! Король дал шанс на спасение Элиенор! Теперь главное – не упустить его, распутать клубок интриг до того, как песок в часах пересыплется. А уж в том, что министр де Мариньи попытается помешать торжеству справедливости, капитан не сомневался ни мгновения.

Тем временем Ангерран, мрачнее тучи, отошел от трона, уступая место послам Священной Римской империи. Аудиенция потекла своим чередом, но Гастон уже не слушал. В голове роились мысли, как подобраться к зловещему царедворцу, выведать его тайны. Первым делом надо попасться ему на глаза, затесаться в окружение. Но как?

– Благодарю, ваше величество! Вы не пожалеете о своем мудром решении, – с чувством произнес тем временем епископ Годфруа, кланяясь королю.

И надо же было такому случиться – выпрямляясь, почтенный прелат нечаянно зацепился широким рукавом сутаны за подсвечник. Массивный канделябр покачнулся и с грохотом рухнул прямо под ноги заморским гостям!

– Господи помилуй! – в ужасе воскликнул Годфруа, бросаясь поднимать подсвечник. Но неловкий старец лишь усугубил переполох – поскользнувшись на разлитом воске, он пошатнулся и, размахивая руками, полетел вперед, увлекая за собой парчовую скатерть с королевского стола.

Бокалы и блюда с грохотом покатились на пол, придворные дамы взвизгнули, бросаясь врассыпную. Гвардейцы схватились за алебарды, не понимая, что происходит. Сам король вскочил, опрокинув трон – того и гляди, решит, что на него покушаются!

И тут Гастона осенило. Вот он, шанс проявить себя, заслужить благосклонность двора! Не размышляя ни секунды, капитан ринулся вперед, ловко проскользнул между остолбеневшими вельможами и опустился на колено перед монархом:

– Ваше величество, прошу дозволения навести порядок и покарать виновных в сем возмутительном происшествии! Клянусь самим Иисусом, я не пожалею сил, дабы защитить вашу честь и достоинство!

Филипп Красивый изумленно воззрился на дерзкого юношу. Кто таков? Откуда взялся? Впрочем, сейчас было не до расспросов. Лицо короля исказил гнев:

– Что же, дерзай, отважный… как там тебя? Немедля расследуй этот возмутительный случай и доложи мне. Кара виновным будет суровой!

Гастон, не веря своей удаче, склонился в глубоком поклоне:

– Слушаюсь, ваше величество! Не пройдет и часа, как злоумышленник предстанет перед вашим светлым ликом!

И капитан, звеня шпорами, бросился прочь из тронного зала, лихорадочно размышляя на ходу. Нужно первым делом разыскать епископа и вызнать, что это была за возня с подсвечником. Уж не заговорщики ли подослали святого отца, чтобы отвлечь внимание монарха?

Годфруа обнаружился на дворцовой кухне – сконфуженный, испачканный воском, он сидел на лавке и растерянно разводил руками. При виде Гастона почтенный прелат оживился и попытался встать, но капитан жестом остановил его.

– Владыка, умоляю, расскажите, что произошло в тронном зале! – жарко зашептал он, озираясь по сторонам. – Вас кто-то подговорил устроить этот переполох? Или вы нарочно отвлекали короля? Клянитесь, что не замышляли ничего дурного!

– Что ты, сын мой! – обиженно вскинулся епископ. – Я и помыслить не мог о злом умысле. Все вышло случайно, по нелепой оплошности. Каюсь, грешен – замешкался, засмотрелся на статую Девы Марии в нише, вот рукав и зацепился… Ох, негоже слуге божьему быть столь неловким! Прости меня, Иисусе…

И Годфруа принялся истово креститься и бормотать покаянные молитвы. Гастон смутился – похоже, и впрямь никакого злого умысла в поступке епископа не было, одна лишь неуклюжесть. Стало быть, капитан напрасно заподозрил святого отца, обидел его недоверием. Срам какой!

– Прошу меня простить, владыка! – искренне повинился гасконец, пр иникая перед прелатом. – Я погорячился, не разобрался. Видать, совсем ум за разум зашел от всех этих придворных интриг. Но я исправлюсь, обещаю! Немедля начну расследование и докопаюсь до истины. Ведь от этого зависит судьба моей Элиенор!

Годфруа тепло улыбнулся и благословил коленопреклоненного капитана:

– Встань, сын мой. Я не держу обиды – ты ведь радеешь за правое дело. Иди с миром и да пребудет с тобой Господь! А я тем временем поразмыслю, где еще поискать улики в пользу несчастной графини.

Приободренный напутствием епископа, Гастон вышел из дворца и оседлал своего верного Буцефала. Нужно было пользоваться внезапно обретенным доверием короля и немедля браться за порученное расследование. Глядишь, удастся в процессе разузнать что-нибудь полезное для спасения возлюбленной!

Но с чего начать? Кого расспросить о странном инциденте с упавшим подсвечником? Тут в голову капитана закралась одна рисковая мысль. А что, если навестить дом самого Ангеррана де Мариньи, невзначай поболтать с его слугами? Уж они-то наверняка знают, не затевал ли министр какой пакости против Элиенор и ее семьи. Но как пробраться в логово лиса, не вызвав подозрений?

Поразмыслив, Гастон решил прикинуться королевским гонцом, несущим Ангеррану важную депешу. Подделать монарший вензель на свитке пергамента труда не составит, а спесивые лакеи вряд ли рискнут допрашивать посланника его величества!

Очутившись у ворот роскошного особняка де Мариньи, капитан спрыгнул с коня и бросил поводья подбежавшему конюху. Тот изумленно уставился на богато одетого всадника – надо думать, нечасто министра удостаивали визитами царедворцы.

– Я с посланием от короля Филиппа, – небрежно бросил Гастон, помахивая свитком. – Немедля проводи меня к своему господину, негоже мешкать, коли речь о государственной надобности!

Слуга согнулся в почтительном поклоне и засеменил вперед, приговаривая:

– Сей минут, монсеньор, сей минут! Только вот незадача – господин Ангерран отбыл час назад в порт, встречать галеры с заморским товаром. Но ежели депеша срочная, я мигом снаряжу гонца!

«В порт? – насторожился капитан. – Это еще зачем? Уж не контрабанду ли везут де Мариньи на тех галерах?»

Вслух же он произнес, напуская на себя важный вид:

– Что ж, делать нечего. Подожду твоего хозяина в кабинете, благо, дело терпит. Да смотри – принеси-ка мне кувшин анжуйского, пока буду почивать в креслах!

Слуга расплылся в масленой улыбке, предвкушая щедрые чаевые, и побежал исполнять приказ. А Гастон, усмехнувшись в усы, направился прямиком в кабинет Ангеррана. Уж он-то найдет, чем там поживиться – письмами, бумагами, счетами… Глядишь, и удастся раздобыть компромат на бесчестного министра!

Оказавшись в святая святых де Мариньи, капитан первым делом кинулся к массивному дубовому столу, заваленному свитками. Так, что тут у нас? Донесения королевских ревизоров, требования об уплате недоимок, какие-то расписки… Стоп, а это что за пергамент с гербовой печатью?

Гастон развернул загадочный документ и принялся жадно вчитываться. Латынь он знал с детства, спасибо ученым монахам, не жалевшим розог. И глазам своим не поверил! В руках у капитана был не что иное, как… папская булла об отлучении тамплиеров от церкви!

– Клянусь святым Дионисием, так вот почему прокурора д'Артуа убили! – пробормотал потрясенный гасконец. – Он пронюхал, что министр сговорился с Римом супротив храмовников, да еще и графа де Лаваля в это втянул. Верно, бедняга Робер грозился обо всем доложить королю, вот Ангерран и избавился от него руками Элиенор. Ну и ну, вот это заговор!

От возбуждения у капитана даже руки затряслись. Он понимал – находка может стоить ему головы, если о ней прознает де Мариньи. Такие могущественные господа не прощают тех, кто суёт нос в их грязные делишки! Но отступать было поздно.

Свернув папскую буллу в трубочку и спрятав за пазуху, Гастон кинулся обшаривать другие бумаги в поисках новых откровений. Но тут за дверью послышался звон оружия и грубые голоса – похоже, стража министра вернулась со своим грозным господином!

«Тысяча чертей, он не должен меня здесь застать!» – похолодел капитан, лихорадочно озираясь. Попасться Ангеррану на горячем – верная смерть. Или того хуже – пытки в застенках, лишь бы узнать, много ли гасконец разнюхал.

Шаги и голоса приближались, заставляя сердце Гастона бешено колотиться. Он заметался по кабинету, ища, где спрятаться. За гобеленом? Под столом? Нет, все не то! И вдруг взгляд капитана упал на массивный резной шкаф у стены. Недолго думая, гасконец в два прыжка очутился возле него, рванул на себя дверцу и юркнул внутрь, стараясь дышать через раз.

И в этот миг дверь кабинета распахнулась. На пороге стоял разгневанный Ангерран де Мариньи собственной персоной. Черные глаза министра метали молнии, на скулах ходили желваки.

– Какого дьявола! – рявкнул он, шагая к столу и хватая разбросанные бумаги. – Кто посмел рыться в моих документах? Да я вздерну мерзавца на ближайшем суку!

Верные псы Ангеррана бросились оправдываться, божась, что никого не впускали. Но хозяин не унимался:

– Бестолочи! Как смели вы оставить мой кабинет без присмотра? Немедленно обыскать весь дом, каждую щель! Живо!

Гвардейцы вытянулись во фрунт и кинулись вон, гремя алебардами. А министр, шипя ругательства сквозь зубы, принялся сгребать пергаменты в кожаную суму. Внезапно взгляд его упал на злополучную папскую буллу. Вернее – на то место, где она лежала минуту назад.

– Им-мать! Пресвятые мощи! – побледнел Ангерран, хватаясь за сердце. – Буллы нет! Кто-то выкрал компрометирующий меня документ!

И тут глаза царедворца остекленели от дикой догадки:

– Граф де Фуа! Только он мог решиться на подобную дерзость. Недаром крутился подле меня во дворце, паршивец, подвернулся под руку королю! Ну, погоди, щенок, я до тебя доберусь. Ты у меня в ногах валяться будешь, молить о пощаде! А твоя драгоценная Элиенор… О, для нее я придумаю особую кару!

С этими словами взбешенный де Мариньи выскочил вон, хлопнув дверью так, что задребезжали витражи. А Гастон, бледный и взмокший от страха, осторожно выглянул из шкафа. Пронесло! Но расслабляться рано – министр теперь на взводе, землю рыть будет, но выйдет на след похитителя буллы.

«Я должен срочно передать документ епископу Годфруа и капитулу Нотр-Дама, – лихорадочно размышлял капитан, прокрадываясь к выходу. – Пусть спрячут в надежном месте. А там будем действовать по обстоятельствам. Главное – выиграть время для спасения Элиенор!»

Очутившись на свежем воздухе, Гастон вскочил на Буцефала и помчался прочь, вдавив шпоры в бока скакуна. Ему казалось, что за спиной уже раздаются крики погони и хищный лай собак. Неужто Ангерран вычислил, кто ограбил его кабинет? Тогда капитану несдобровать…

Глава IV. Шпионские страсти

Париж бурлил, как переполненный котел. По рынкам и тавернам только и разговоров было, что о предстоящем суде над Элиенор де Лаваль. Простой люд горячо спорил, виновна ли юная графиня в убийстве королевского прокурора. Одни видели в ней козлу отпущения, невинную жертву придворных интриг. Другие – коварную отравительницу, свихнувшуюся на почве неразделенной любви к женатому д'Артуа. Но все сходились в одном – загадочная смерть Робера и арест его предполагаемой убийцы были лишь вершиной айсберга в куда более мрачной и запутанной истории.

А в эпицентре этой бури страстей и домыслов метался отважный капитан Гастон де Фуа, изнывая от тревоги за судьбу возлюбленной. Выкрав компрометирующие бумаги из дома Ангеррана де Мариньи, он лишь подлил масла в огонь своих подозрений. Похоже, вероломный царедворец и впрямь сговорился с римским папой Климентом V, дабы погубить орден тамплиеров! А заодно избавиться от назойливого прокурора д'Артуа, вздумавшего защищать интересы Святого Престола и преданных Риму рыцарей Храма.

Но как донести правду до короля Филиппа, не подставив под удар ни себя, ни дорогую Элиенор? Надежда была лишь на епископа Годфруа, в чьих руках теперь находилась злополучная булла об отлучении тамплиеров от церкви. Почтенный прелат обещал сохранить документ в тайне, пока Гастон не соберет больше доказательств против Ангеррана. Но времени оставалось в обрез – до суда над графиней де Лаваль оставалось всего несколько дней!

И тут в голове капитана созрела дерзкая мысль. Раз Ангерран так ловко плетет интриги, стравливая короля с тамплиерами и папским престолом, то почему бы не заставить этого лиса попасть в собственный капкан? Если подбросить Великому магистру ордена Жаку де Моле некий «секретный» договор, где будет черным по белому расписан сговор Филиппа Красивого с министром против храмовников, то рыцари наверняка помчатся к понтифику в Авиньон – просить защиты и отмщения. Климент V при всей своей покладистости не потерпит, чтобы какой-то мирской правитель выкручивал ему руки угрозами и шантажом. Глядишь, сам отлучит Филиппа от церкви – тогда уж венценосцу волей-неволей придется откреститься от своего вероломного советника и предать его суду. Вот тогда-то все и откроется – и истинные обстоятельства гибели д'Артуа, и невиновность Элиенор!

Правда, план был не без изъяна. Ведь чтобы убедить Жака де Моле в подлинности подложного договора, требовалось раздобыть королевскую печать и подпись. А это, считай, измена и святотатство, за которые недолго и головы лишиться. Но лихой гасконец не привык отступать перед трудностями. В конце концов, на карту поставлена жизнь его прекрасной дамы! Да и потом, если задуманное удастся – капитан предстанет перед Филиппом не предателем, а спасителем, раскрывшим заговор в стане ближайшего советника. Чем не повод для монаршей благодарности?

Приняв решение, Гастон кинулся к лучшему другу и собутыльнику – гвардейцу Бертрану Дюгеклену по прозвищу Жеребчик. Если кто и мог раздобыть для капитана королевскую печать, так это он. Отчаянный рубака и сорвиголова, в перерывах между битвами Бертран промышлял подделкой документов для лихих людей. Гербовые грамоты, дворянские патенты, охранные свидетельства – изготовить бумагу с вензелем короля для него было раз плюнуть. А за дружбу с Гастоном Жеребчик и вовсе был готов в огонь и в воду.

– Однако, mon ami, ты никак с ума сошел! – присвистнул потрясенный гвардеец, когда капитан поведал ему свой замысел. – Королевскую печать подделать – это тебе не абы что! Да я при одной мысли об этом в дрожь бросаюсь. Ох, дорого же нам может обойтись твоя затея!

Но Гастон лишь отмахнулся:

– Брось, Бертран, мы же не корысти ради стараемся. Подумай сам – на кону честь дамы и справедливость! Ты бы предпочел, чтобы Ангерран упек мою Элиенор на плаху, а сам вышел сухим из воды? То-то же. А коли дело выгорит – озолочу тебя по гроб жизни. Ну так что, по рукам?

И капитан протянул другу широкую ладонь. Жеребчик хмыкнул, почесал в затылке, но таки пожал руку гасконца. Знал ведь – от этого упрямца не отделаешься! Да и потом, разве откажешь боевому товарищу в беде?

– Ладно уж, чертяка, уговорил, – вздохнул гвардеец, снимая с пояса объемистую суму. – Будет тебе королевская печать, и подорожная в придачу. Только гляди – не проболтайся никому, от кого бумаги получил! А то выдерут мне ноздри, а тебя кишками удавят.

Гастон рассмеялся и хлопнул приятеля по плечу:

– Не боись, Жеребчик! Да я скорее язык себе отрежу, чем тебя выдам. Считай, в долгу я перед тобой по гроб. Клянусь мамой Карлой!

Получив вожделенную печать и бланк с королевским вензелем, капитан засел в своих покоях и принялся сочинять фальшивый договор. Текст лился из-под пера, будто кровь из раны – Гастон не жалел красок, расписывая коварные планы Филиппа и Ангеррана по уничтожению ордена Храма. Ради пущей убедительности он то и дело сверялся с украденной папской буллой, стараясь уловить нюансы и ничего не напутать в формулировках. Когда же злополучный документ был готов, капитан дрожащей рукой поставил внизу размашистую подпись короля и оттиснул сургучную печать. Готово! Дело за малым – переправить «секретное соглашение» тамплиерам, и можно ждать фейерверка.

Но тут хитроумный гасконец призадумался. Не слишком ли опрометчиво действовать в открытую, лично являясь к Великому магистру? Вдруг кто-то из прислужников Ангеррана уже наводит справки о дерзком капитане, посмевшем стянуть министерские бумаги? Нет, нужно придумать что-то поизящнее. И тут Гастона осенило!

Ну конечно – замок Мадлен де Креси, одной из самых влиятельных придворных дам! Вдовствующая графиня была близкой подругой самой королевы Жанны Наваррской и имела обширные связи как среди французской знати, так и при папском дворе в Авиньоне. Не зря же поговаривали, что интрижка с кардиналом делла Порта чуть не довела бедняжку до монастыря! Но главное – госпожа Мадлен приходилась кузиной не кому-нибудь, а Гийому де Ногаре, хранителю королевской печати и ярому стороннику Ангеррана де Мариньи. Уж он-то наверняка в курсе всех темных делишек своего благодетеля!

«Точно, Мадлен – мой козырной туз! – возликовал Гастон, потирая руки. – Через нее я и документ тамплиерам передам, и разузнаю, нет ли у министра еще каких грешков за душой. Глядишь, милая графиня и сама прольет свет на убийство д'Артуа – мало ли что могла нашептать ей на ушко подруга-королева».

И капитан, приосанившись и надушившись розовой водой, отправился с визитом в роскошный особняк графини де Креси. Дворецкий, увидев богато одетого кавалера и услышав звон золотых экю в его кошельке, расплылся в льстивой улыбке и с поклоном проводил гостя в покои хозяйки.

Мадлен, полулежа на атласной кушетке, лениво обмахивалась павлиньим опахалом. При виде молодого офицера в парадном мундире глаза ее сладострастно блеснули, а на губах заиграла многообещающая улыбка.

– Какие люди! – проворковала графиня, приглашая Гастона присесть рядом. – Чем обязана визиту столь видного кавалера? Уж не иначе, как желаете поведать мне о своих ратных подвигах?

Капитан галантно поцеловал воздух над затянутой в перчатку ручкой и небрежно бросил:

– О, сударыня, подвиги подождут. Сейчас меня гложет иная забота – судьба моей возлюбленной, несчастной Элиенор де Лаваль. Знаете ведь, в какую беду угодила бедняжка?

Мадлен округлила подведенные сурьмой глаза и всплеснула руками:

– Еще бы не знать! Весь двор только о том и судачит, что об аресте этой красотки. И о таинственной смерти господина д'Артуа, чьей любовницей она якобы была. Скандал, достойный пера менестрелей!

Гастон скрипнул зубами, услышав о мнимой связи его Элиенор с покойным прокурором. Но виду не подал – нужно во что бы то ни стало выведать у болтливой графини, что ей известно об интригах Ангеррана.

– Помилуйте, мадам, какая там любовница! – всплеснул руками капитан. – Да господин д'Артуа в глаза не видел мою кузину до того рокового вечера. Нет, тут дело нечисто. Я вот думаю, уж не связано ли убийство прокурора с его расследованием против тамплиеров? Ходят слухи, будто министр де Мариньи давно точит на них зуб, вот и решил разделаться с несговорчивым Робером…

При этих словах Мадлен вздрогнула и уронила веер. В глазах ее промелькнул неподдельный страх.

– Типун вам на язык, месье! – прошипела она, озираясь. – Не смейте повторять эти опасные сплетни, если жизнь вам дорога. Господин Ангерран такого не прощает!

«Ага, значит, я на верном пути! – возликовал про себя Гастон. – Мадам определенно что-то знает о кознях де Мариньи. Остается ее дожать».

– И все же, графиня, не кажется ли вам подозрительным, что прокурора убили практически накануне ареста моей кузины? – как бы между прочим обронил капитан. – Чует мое сердце, не обошлось тут без господина министра. Уж больно ловко он воспользовался случаем, чтобы упечь Элиенор за решетку. Да и ваш кузен Гийом де Ногаре наверняка в курсе всех темных делишек Ангеррана – как-никак, он хранитель королевской печати! Вот бы порасспросить его под бутылочку бургундского…

Несчастная Мадлен совсем сникла и затрепетала. По всему было видно – капитан угодил в самое яблочко.

– Месье, умоляю! – слабым голосом пролепетала она. – Не впутывайте Гийома в эту грязную историю. Да, он кое-что мог знать об истинных замыслах господина де Мариньи. Но открыться мне не посмел – слишком боится министра. Одно лишь проронил мимоходом – дескать, господин д'Артуа крепко насолил Ангеррану, вздумав защищать тамплиеров перед лицом короля и папы. Вот Роберу и вышла «награда» за усердие…

У Гастона даже ладони вспотели от волнения. Неужели сейчас все тайное станет явным? Неужели прелестная Мадлен приоткроет завесу над загадочным убийством?

– Мадам, то, что вы сейчас сказали – бесценно! – горячо воскликнул он, сжимая руки графини. – Умоляю, поведайте мне все, что знаете. Это может спасти жизнь моей возлюбленной! Да и вашему кузену дознание не повредит – наоборот, выведет из-под удара. Клянусь Пресвятой Девой, все, что вы мне откроете, останется между нами!

Мадлен закусила губу, явно колеблясь. Было видно, что тайна жжет ей язык, так и рвется наружу. Но страх перед всесильным Ангерраном удерживал признание. И все же кокетливая улыбка и мягкий бархатный взгляд красавца-капитана сделали свое дело.

– О, месье де Фуа, вы настоящий искуситель! – игриво вздохнула графиня, поправляя непослушный локон. – Так и быть, открою вам то, что знаю. Но поклянитесь, что не выдадите меня министру!

– Мадам, да я скорее лягу на дыбу, чем подведу вас под монастырь! – рыцарственно отозвался Гастон, целуя ароматную ручку Мадлен. – Мое сердце и шпага – в вашем распоряжении.

Польщенная дама одарила капитана многообещающим взором из-под ресниц и, понизив голос до заговорщицкого шепота, начала:

– Так вот, мой дорогой. Как-то раз господин де Ногаре по большому секрету обмолвился мне, что накануне гибели прокурора Ангерран имел с ним крупный разговор. Дескать, де Мариньи прознал, что д'Артуа вышел на какой-то важный след в деле о тамплиерах – то ли компрометирующие королевский двор письма раздобыл, то ли свидетеля сговора с папой откопал. Ходили слухи, что Робер даже послание самому понтифику отправить намеревался, и вот-вот должен был ответ получить. Тут-то Ангерран и всполошился не на шутку! Еще бы – такие сведения в руках дотошного прокурора могли стоить министру не только должности, но и головы. Видно, здорово д'Артуа его припугнул, коли решился несчастного Робера со свету сжить…

Гастон так и застыл, пораженный страшной догадкой:

– Постойте, так вы хотите сказать… Уж не сам ли Ангерран устранил строптивого прокурора? А мою Элиенор просто подставил, чтобы следы замести?

Мадлен не ответила, лишь многозначительно стрельнула глазами. Но капитану и этого было довольно. Ну конечно! Теперь все сходится. Коварный де Мариньи, напуганный разоблачением, избавляется от опасного д'Артуа чужими руками. А в качестве козла отпущения выбирает Элиенор – должно быть, знал, что красавица-графиня отвергла притязания похотливого прокурора. Вот и убил, как говорится, двух зайцев: извел супостата, да еще и непокорную пассию Робера в Шатле упрятал!

– Мадам, вы просто спасли мою Элиенор! – в порыве чувств воскликнул Гастон, вскакивая с кушетки. – Благодаря вам я теперь знаю, где искать доказательства ее невиновности. Ваш рассказ бесценен! О, если бы вы еще согласились замолвить за меня словечко перед кузеном, уговорить его дать показания…

Но не успел он договорить, как дверь в покои с грохотом распахнулась. На пороге стоял бледный как смерть дворецкий, за спиной которого маячили трое дюжих стражников в ливреях де Мариньи.

– Прошу прощения, госпожа… – заикаясь, пролепетал слуга. – Тут вот господа из дворцовой стражи… Требуют арестовать вашего гостя, мессира де Фуа. Дескать, государственный преступник, опасный смутьян!

У Гастона похолодело внутри. Вот дьявол! Неужто Ангерран уже пронюхал о его визите к Мадлен? Или того хуже – вызнал про фальшивый договор для тамплиеров?

– Что за вздор? – звонко вскричала графиня, вскакивая на ноги. – Да как вы смеете врываться в мой дом и бросаться нелепыми обвинениями? Немедленно убирайтесь, иначе я пожалуюсь самой королеве!

Но стражники и не подумали подчиниться. Грубо оттолкнув в сторону напуганного дворецкого, они шагнули в комнату, звеня оружием.

– Месье капитан, извольте следовать за нами! – рявкнул старший, сверля Гастона тяжелым взглядом. – Именем короля и первого министра, вы обвиняетесь в измене, шпионаже и убийстве!

Гастон похолодел. Неужели Ангерран обо всем догадался? И теперь его, капитана де Фуа, ждут застенки и петля палача? Но главное – как же Элиенор? Кто теперь докажет ее невиновность, спасет от плахи?

Однако отважный гасконец и не подумал сдаваться. Резко развернувшись, он в мгновение ока выхватил из ножен шпагу и, отшвырнув в сторону стоявшую на его пути кушетку, ринулся на стражников.

– Да здравствует Франция и справедливость! – громко вскричал Гастон, врубаясь в гущу схватки. – Пусть тираны и лжецы трепещут!

Он сражался, как дьявол, как лев – искусный клинок так и мелькал молниями, отражая выпады противников. Один из гвардейцев с воплем рухнул наземь, заливая ковер кровью из распоротого живота. Другой отшатнулся, зажимая разрубленное плечо. Но третий, самый рослый и увертливый, сумел достать капитана – острая сталь чиркнула Гастона по лицу, окропив щеку алыми каплями.