Текст книги "Пленённая принцесса"

Софи Ларк
Пленённая принцесса

Sophie Lark

Stolen Heir

Copyright © 2020 by Sophie Lark

© Комаревич-Коношенкова А., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Плей-лист

1. Blood In The Cut – K. Flay

2. Someone You Loved – Lewis Capaldi

3. Satin Birds – Abel Korzeniowski

4. Earned It – The Weeknd

5. Company – Tinashe

6. Bad Intentions – Niykee Heaton

7. War of Hearts – Ruelle

8. As Shadows Fall – Peter Gundry

9. Latch (acoustic) – Sam Smith

10. Castle – Halsey

11. Monsters – Ruelle

Мико

Варшава, Польша. Десять лет назад

По пути с работы я останавливаюсь, чтобы купить немного свежих chruścików для Анны. «Ангельские крылья», сладости из яйца и сливок, посыпанные сахарной пудрой, оставляют пятна жира на бумажной упаковке. Сегодня сестра сдает вступительный экзамен в университете, и я знаю наверняка, что нам будет что отпраздновать. Анна великолепна. Я уверен, что она получит высшую оценку.

По нам и не скажешь, что мы близнецы. У нее каштановые волосы, а мои – цвета спелой пшеницы. Она проглатывает любую книгу, что попадает ей в руки, а я бросил школу в четырнадцать.

Не то чтобы у меня был выбор. Кто-то должен оплачивать нашу унылую квартирку.

У нашего отца была хорошая работа на металлургическом заводе «Хута Варшава». Он был техником по ремонту и обслуживанию оборудования и ежемесячно приносил домой почти шесть тысяч злотых. Достаточно, чтобы купить новую обувь и наполнить холодильник.

Пока его не сварили, как лобстера в кастрюле, во время работы в доменной печи. Отец не погиб. Но получил такие тяжелые ожоги, что теперь едва может управляться с кнопками на пульте от телевизора, который смотрит все дни напролет, укрывшись в своей комнате.

Наша мать ушла из семьи. Я слышал, что она вышла замуж за какого-то бухгалтера и переехала в Краков. С тех пор я о ней ничего не знаю.

Но это не важно. Пока я достаточно зарабатываю в продуктовом, чтобы держать нас на плаву. Когда-нибудь Анна станет профессором литературы, и тогда мы купим небольшой домик где-нибудь подальше отсюда.

Мы всю жизнь живем в районе Прага[1]1
  Praga (польск.) – исторический район Варшавы, расположенный на восточном берегу р. Вислы.


[Закрыть], на правом берегу реки Вислы. На противоположном берегу расположились процветающие бизнес– и финансовые центры. У нас – трущобы. Высокие прямоугольные грязные кирпичные здания, заслоняющие собой солнце. Пустые фабрики времен коммунизма, составлявшие когда-то центр государственной промышленности, а теперь зияющие разбитыми окнами и закрытые на цепи. Наркоманы вламываются туда, чтобы поспать на грудах тряпья и расслабиться.

У нас с Анной будет хорошенький дом с садом, где не будет соседей, которые трахаются и вопят всю ночь напролет.

Сестра должна быть дома не раньше чем через пару часов, поэтому, открывая дверь в нашу квартиру, я никак не ожидаю увидеть на полу ее рюкзак.

Анна чертовски аккуратна. Она ни за что не бросит сумку, раскидав учебники по полу. Некоторые из них грязные и мокрые. То же касается ее обуви, брошенной возле ранца.

В ванной течет вода, что тоже странно – по вечерам Анна не принимает душ.

Я оставляю пакет с хворостом на кухонном столе и бегу в нашу единственную ванную комнату. Стучу в дверь и зову сестру.

Ответа нет.

Тогда я прижимаю ухо к двери и слышу сквозь шум воды ее всхлипы.

Я бью плечом в дверь, слышу, как трескается дешевая древесина, когда замок поддается, и вваливаюсь в крошечную ванную.

Анна сидит под душем, все еще одетая в школьную форму. Блузка практически сорвана с тела. Тонкая материя облегает лишь руки и талию.

Она вся в порезах и рубцах – на плечах, руках и спине. Вокруг шеи и на груди виднеются темные синяки и даже следы укусов.

Лицо еще хуже. У сестры длинная рана на правой щеке и синяк под глазом. Кровь течет у нее из носа, капает в воду и расплывается, словно акварельная краска.

Анна не может на меня смотреть. Едва подняв взгляд, она тут же, всхлипывая, закрывает лицо руками.

– Кто сделал с тобой это? – дрожащим голосом требую я ответа.

Она сжимает губы и качает головой, не желая отвечать.

Неправда, что близнецы могут читать мысли друг друга. Но я знаю свою сестру. Знаю очень хорошо.

И я знаю, кто сделал это. Я вижу, как они смотрят на нее каждый раз, когда Анна выходит из дома по пути в школу. Как прислоняются к своим дорогим машинам, скрестив руки на груди, не в силах скрыть за солнцезащитными очками взгляды, которые они на нее бросают. Иногда они даже что-то кричат ей, хотя сестра никогда не удостаивает их ответом.

Это дело рук «Братерства»[2]2
  Braterstwo (польск.) – братство.


[Закрыть]. Польской мафии.

Они думают, что могут иметь все, что захотят – дорогие часы, золотые цепи, телефоны, которые стоят больше моей месячной зарплаты. Похоже, на этот раз они решили, что хотят мою сестру.

Анна не хочет говорить мне, опасаясь того, что последует за ответом.

Я хватаю ее за плечо и заставляю посмотреть на меня. Ее глаза красные, опухшие, испуганные.

– Который из них сделал это? – вырывается из меня яростное шипение. – Тот, что с бритой башкой?

Она колеблется, затем кивает.

– Тот, что с темной бородой?

Снова кивает.

– Тот, что в кожаной куртке?

Ее лицо морщится.

Это их главарь. Я видел, что остальные подчиняются ему. Я видел, что он чаще других смотрит на Анну.

– Я доберусь до них, Анна. Никто не уйдет от расплаты, – обещаю я.

Анна качает головой, тихие слезы катятся по ее разбитому лицу.

– Нет, Мико, – всхлипывает она. – Они убьют тебя.

– Не убьют, если я достану их первым, – мрачно отвечаю я.

Я оставляю ее в ванной и иду в свою комнату. Там я приподнимаю половицу, под которой прячется жестяной ящик. В нем все мои сбережения – деньги, отложенные Анне на университет. Она пропустила экзамен. Она не поступит в этом году.

Я складываю купюры и засовываю их в карман. Затем выхожу из квартиры и бегу под дождем к ломбарду на улице Бжеской.

Якуб, как всегда, сидит за прилавком, читая книгу в мягком переплете с наполовину оторванной обложкой. Сутулый, лысеющий, в очках с толстыми стеклами и в широкой пластиковой оправе, Якуб моргает, глядя на меня, словно сова, проснувшаяся слишком рано.

– Чем могу помочь, Миколай? – спрашивает он скрипучим голосом.

– Мне нужен пистолет, – сообщаю я.

Он издает хриплый смешок.

– Это было бы противозаконно, мой мальчик. Может, лучше гитару или Xbox?

Я бросаю на его прилавок пачку банкнот.

– Харэ ломаться, – говорю я. – Показывай, что у тебя есть.

Якуб смотрит на деньги, не прикасаясь к ним. Затем, пару мгновений спустя, выходит из-за прилавка, направляется шаркающей походкой к входной двери и закрывает ее на защелку. Затем шаркает вглубь магазина.

– Сюда, – не оборачиваясь, говорит он.

Я иду за ним в заднюю часть магазина. Здесь живет барыга – я вижу старый прохудившийся диван с торчащей из дыр набивкой. Квадратный телевизор. Крохотную кухню с плитой, пропахшую подгоревшим кофе и сигаретами.

Якуб ведет меня к комоду и выдвигает верхний ящик, открывая небольшую коллекцию огнестрельного оружия.

– Который тебе? – спрашивает он.

Я ничего не смыслю в пистолетах. В жизни не держал в руках оружия.

Я смотрю на эту кучу огнестрела: что-то из карбона, что-то из стали, что-то гладкое, что-то видавшее виды.

Мне бросается в глаза черный пистолет среднего размера, современный и простой на вид. Он напоминает мне оружие Джеймса Бонда. Я беру его, удивляясь тяжести в руке.

– Это «Глок», – поясняет Якуб.

– Знаю, – отвечаю я, хотя на самом деле не имею ни малейшего понятия.

– 45-й калибр. Патроны понадобятся? – уточняет он.

– И нож, – добавляю я.

Я вижу, что его это забавляет. Старикан думает, что я решил поиграть в командос. Да плевать – мне и не нужно, чтобы он воспринимал меня всерьез. Мне не нужно, чтобы он решил кого-то предупредить.

Якуб дает мне боевой нож в полимерных ножнах и словно ребенку демонстрирует, как браться за ножны, чтобы вытащить клинок.

Он не спрашивает, зачем мне оружие. И не дает сдачу.

Я прячу свои приобретения под одежду и спешу назад в квартиру.

Хочу проведать Анну, прежде чем начну выслеживать ходячие туши, посмевшие посягнуть на мою сестру.

Когда я снова открываю дверь, то внезапно чувствую, как по спине бегут мурашки.

Не знаю, откуда они взялись. Все выглядит как прежде – рюкзак на том же месте в коридоре, рядом с ним брошены кеды. Из комнаты отца все так же доносится тихое бормотание телека – звук, который не затихает в нашей квартире никогда. Я даже вижу синее свечение из-под двери.

Но я больше не слышу звуков льющейся воды. И своей сестры. Надеюсь, это означает, что она отдыхает в своей комнате.

Вот что я ожидаю увидеть. Я ожидаю увидеть ее в кровати под одеялом. Хорошо бы спящей. И все же мне не по себе, когда я прохожу мимо ванной, чтобы проведать сестру.

Оттуда доносится слабый шум. Ровный звук капающей воды. Словно не до конца закрыт кран.

Дверь приоткрыта – косяк треснул, когда я пробивался внутрь в первый раз. Теперь она не закрывается до конца.

Я толкаю дверь, и яркий флуоресцентный свет на мгновение ослепляет мои глаза.

Моя сестра лежит в ванне и смотрит в потолок.

Ее широко распахнутые глаза не моргают. Они мертвы. Ее лицо бледнее мела. Одна рука свисает с бортика ванны. Длинная рана тянется от запястья до локтя, изогнутая в форме жуткой улыбки.

От ванны до самого края плитки пол залит кровью. Она подходит прямо к моим ступням. Если я сделаю хоть шаг внутрь, буду стоять в крови.

Этот факт словно парализует меня. Мне хочется подбежать к Анне, но я не могу идти по ее крови. Это глупо, безумно, но мне кажется, будто это потревожит ее. Пусть мне и ясно, что сестра мертва.

И все же нужно добраться до нее. Нужно закрыть ей глаза. Мне невыносимо видеть устремленный в потолок взгляд сестры. На лице Анны нет покоя – оно так же испуганно, как и раньше.

Я бросаюсь к ней, скользя на плитке. Мой желудок сводит, в груди пылает. Я нежно поднимаю руку сестры и опускаю в ванну. Ее кожа все еще теплая, и на секунду мне кажется, что надежда еще есть. Затем я вновь смотрю на ее лицо и понимаю, как это глупо. Я закрываю ей глаза.

Затем иду в комнату Анны. Нахожу ее любимый плед – с нарисованными на нем месяцами и звездами. Возвращаюсь в ванную и накрываю им тело. В ванне плед намокает, но это неважно – я просто хочу укрыть сестру, чтобы никто больше не мог на нее посмотреть. Никогда.

Затем я возвращаюсь в свою комнату. Сижу на полу возле пустого ящика, который не вернул на место под половицу.

Ощущение вины и сожаления невыносимо. Я буквально не могу их вынести – они разрывают мою плоть, кусок за куском, и скоро от меня не останется ничего, кроме голого скелета – ни мышц, ни нервов, ни сердца.

Того сердца, которое прямо сейчас каменеет внутри меня. Когда я увидел Анну, оно стучало так быстро, что, казалось, вот-вот взорвется. Теперь оно бьется все медленнее и медленнее, слабее и слабее. Пока совсем не остановится.

Я не проводил без сестры ни дня. Она была моим ближайшим другом, единственным человеком, до которого мне было дело. Анна во всех отношениях была лучше меня. Умнее, добрее, счастливее.

Мне часто казалось, что, когда мы формировались в утробе, наши черты поделились пополам, и сестре досталась лучшая часть. Но пока мы были вместе, ее доброты хватало на двоих. Теперь ее нет, и весь этот свет исчез вместе с ней.

А мне остались только мои собственные черты: целеустремленность. Решимость. И ярость.

Ясно как день, что Анна умерла из-за меня. Мне следовало остаться с ней. Мне следовало следить за ней, заботиться о ней. Именно так поступила бы она.

Я никогда не прощу себя за эту ошибку.

Но если я погрязну в чувстве вины, это кончится тем, что я приставлю этот пистолет к своей башке и выстрелю. Я не могу этого допустить. Я должен отомстить за Анну. Я обещал ей.

Я беру все свои оставшиеся эмоции до единой и запираю их глубоко внутри. Усилием воли я запрещаю себе что-либо чувствовать. Вообще хоть что-нибудь.

Все, что осталось, и есть моя цель.

Я расправлюсь с ними не сразу. Если попробую, то меня убьют раньше, чем я исполню свое предназначение.

Вместо этого следующие несколько недель я преследую своих жертв. Выясняю, где они работают. Где живут. Какие стрип-клубы, рестораны и бордели посещают.

Их зовут Абель Новак, Бартек Адамович и Иван Зелинский. Абель самый молодой из них. Это высокий долговязый парень болезненного вида, с головой, обритой в качестве дани его неонацистской идеологии. Когда-то он ходил со мной в одну школу, но учился на два года старше.

У Бартека густая черная борода. Судя по всему, он местный сутенер, потому что по ночам прячется по углам, собирая с девушек дань и следя за тем, чтобы они не вступали в лишние беседы с мужчинами, ищущими компании.

Иван у них главный. Ну, или, скорее, подглавный. Я знаю, кто стоит за ними, и мне плевать. Эти трое заплатят за то, что они сделали. И это не будет ни быстро, ни безболезненно.

Первым я настигаю Абеля. Это нетрудно, потому что он завсегдатай «Клуба пива», как и несколько наших общих друзей. Он сидит за барной стойкой, хохоча и выпивая, когда моя сестра уже семнадцать дней как лежит в земле.

Я смотрю, как он напивается.

Затем я приклеиваю на дверь уборной нацарапанную табличку: Zepsuta Toaleta. «Туалет не работает».

Я поджидаю в переулке. Десять минут спустя Абель выходит отлить. Расстегивает узкие джинсы и направляет струю мочи на кирпичную стену.

У ублюдка нет волос, за которые я мог бы его схватить, так что я обхватываю его за лоб и откидываю голову назад. Я перерезаю его глотку от уха до уха.

Боевой нож острый, и все же я удивлен, с какой силой мне приходится надавливать, чтобы сделать надрез. Абель пытается кричать, но это невозможно – я порвал его голосовые связки, а кровь заливает горло. Он может издавать лишь сдавленный булькающий звук.

Я даю ему упасть на грязный асфальт лицом вверх, чтобы Абель видел своего палача.

– Это тебе за Анну, больной ублюдок, – говорю я.

И плюю ему на лицо.

Затем я оставляю его корчиться и захлебываться собственной кровью в грязном переулке.

Я возвращаюсь домой, в нашу квартиру. Сижу в комнате Анны, на ее кровати, на которой не осталось ничего, кроме матраса. На полке возле кровати стоят все ее любимые книги, затертые от бесконечного перечитывания. «Маленький принц», «Под стеклянным колпаком», «Анна Каренина», «Доводы рассудка», «Хоббит», «Энн из Зеленых Крыш», «Алиса в Стране чудес», «Земля». Обвожу взглядом открытки, приколотые к стене – Колизей, Эйфелева башня, статуя Свободы, Тадж-Махал. Места, которые она мечтала посетить, но никогда уже не увидит.

Только что я убил человека. Я должен чувствовать хоть что-то – вину, ужас. Или, по крайней мере, удовлетворение. Но не испытываю ничего. Внутри меня черная дыра. Я вынесу что угодно, не моргнув и глазом.

Я не чувствовал страха, приближаясь к Абелю. Если мое сердце не отреагировало на это, ничто уже не заставит его волноваться.

Неделю спустя я прихожу за Бартеком. Сомневаюсь, что он ждет меня, – у Абеля было слишком много врагов, чтобы гадать, кто из них его убил. Вероятно, они вообще не думали о моей сестре. Вряд ли это была первая девушка, на которую напало «Братерство». А я никому не выдавал своих планов мести.

Я веду Бартека до квартиры его девушки. Насколько я знаю, она и сама раньше работала на углу, пока не получила повышение до его любовницы. Я покупаю красную кепку и пиццу, а затем стучу в дверь.

Бартек открывает. Он наполовину раздет, расслаблен и пахнет сексом.

– Мы не заказывали пиццу, – резко бросает парень и собирается захлопнуть передо мной дверь.

– Ну, не везти же ее назад, – отвечаю я. – Так что можете оставить себе.

Я протягиваю ему коробку, распространяющую соблазнительные ароматы пепперони и сыра.

Бартек не может устоять.

– Но я не собираюсь за нее платить, – предупреждает он.

– Ну и ладно.

Я вручаю парню коробку, глядя ему прямо в глаза. На лице бородача не читается ни тени узнавания. Наверняка он уже забыл об Анне, не говоря уже о том, что у нее был брат.

Пока руки Бартека заняты пиццей, я достаю пистолет и трижды выстреливаю ему в грудь. Он падает на колени с забавным выражением на удивленном лице.

Как только бородач исчезает из поля зрения, я понимаю, что все это время за ним стояла его девушка, миниатюрная соблазнительная блондинка в дешевом кружевном белье. Она прижимает ладони ко рту, готовая вот-вот закричать.

Она видела мое лицо.

Я без колебаний стреляю в девушку.

Блондинка падает как подкошенная, и я не удостаиваю ее взглядом. Мои глаза прикованы к Бартеку, следят за тем, как бледнеет его лицо, как течет на пол кровь. Должно быть, я задел легкие, потому что парень издает свистящие звуки.

Я плюю на него тоже, прежде чем развернуться и уйти.

Возможно, мне не стоило оставлять Ивана напоследок. Главарь, вероятно, станет самой трудной добычей. Если он не дурак, то сможет сложить два и два и понять, что кто-то имеет на него зуб.

Но только так я мог сделать это – только так я мог в полной мере испытать катарсис.

Так что я выждал еще две недели, разыскивая его.

Неудивительно, что Иван залег на дно, почуяв, словно дикий зверь, что кто-то ведет на него охоту, пусть и не вполне понимая, кто именно.

Он окружил себя головорезами, и каждый раз внимательно осматривается, когда садится в свою шикарную тачку и выходит из нее, собирая мзду с мелких дилеров по соседству.

Я тоже внимателен. Мне всего шестнадцать. Я тощий подросток с торчащим из-под куртки фирменным фартуком. Я выгляжу как любой пражский пацан – бедный, недоедающий, бледный от недостатка солнечного света. Я для него никто. Как и Анна. Он ни за что бы меня не заподозрил.

Наконец, я застаю его в одиночестве, когда Иван выходит из квартиры. У него в руках черная спортивная сумка. Не знаю, что в ней, но боюсь, вдруг он планирует покинуть город.

Недолго думая, я пускаюсь следом. Это немного рискованно с моей стороны, но со дня смерти Анны прошел уже сорок один день. Каждый из них – в агонической пустоте. В тоске по единственному человеку, который был мне дорог. По единственному свету в моей дерьмовой жизни.

Иван идет впереди меня в своей пижонской черной кожаной куртке. Он совсем не урод – большинство девушек сочли бы его красавчиком. У Зелинского темные волосы, легкая небритость и квадратная челюсть. Разве что глаза немного близко посажены. Со всеми своими деньгами и связями вряд ли он обделен женским вниманием.

Я не раз видел, как Иван покидал ночные клубы в обнимку с очередной девушкой. И бордели тоже. Он напал на мою сестру не ради секса. Он хотел сделать ей больно. Он хотел помучить ее.

Иван сворачивает в переулок, затем входит в заброшенное здание через незапертую металлическую заднюю дверь. Я прячусь, чтобы посмотреть, появится ли мужчина снова. Он не появляется.

Стоит подождать. Я всегда ожидаю.

Но я устал ждать. Сегодня все закончится.

Приоткрываю дверь и проскальзываю внутрь. На складе темно. В отдалении слышно, как капает с протекающей крыши. Пахнет сыростью и плесенью. Здесь по меньшей мере градусов на десять холоднее, чем снаружи.

Склад полон остовов проржавевшего оборудования. Возможно, когда-то это была текстильная фабрика или что-то из легкой промышленности. Трудно сказать в полумраке. Я нигде не вижу Ивана.

Как не вижу и человека, напавшего на меня сзади.

Моя голова взрывается от ослепляющей боли. Я падаю на колени, упираясь руками в пол. Включается свет, и я понимаю, что меня окружает полдюжины парней. Иван стоит впереди, все еще держа в руках спортивную сумку. Он бросает ее на пол возле меня.

Двое резко поднимают меня на ноги, заводя мои руки за спину. Они грубо обыскивают меня, находят пистолет и передают его Ивану.

– Этим ты собирался выстрелить мне в спину? – ощеривается он.

Держа пистолет за ствол, Иван бьет меня прикладом в челюсть. Еще один взрыв боли. Во рту появляется вкус крови. Один из моих зубов, кажется, шатается.

Похоже, сейчас я умру. И мне совсем не страшно. Я ощущаю лишь ярость от того, что не смог убить его первым.

– На кого ты работаешь? – требует ответа Иван. – Кто послал тебя?

Я сплевываю на пол кровь, забрызгивая его ботинки. Иван скалится и заносит руку, чтобы ударить меня снова.

– Постой, – звучит сиплый голос.

Вперед выходит мужчина. Ему около пятидесяти. Среднего роста, с бледными глазами и лицом, изрытым глубокими шрамами, словно последствия акне или картечи. Стоит ему заговорить, как все взгляды обращаются к нему, в воздухе повисает выжидающая тишина, и сразу становится ясно, что настоящий босс здесь вовсе не Иван Зелинский.

– Ты знаешь, кто я? – обращается ко мне мужчина.

Я киваю.

Это Тимон Заяц, более известный как Rzeźnik – Мясник. Я не знал наверняка, что Иван работает на него, но догадывался. В Варшаве все нити ведут к Мяснику.

Мы стоим друг напротив друга, смотрим глаза в глаза. Его – побелели от возраста и от того, что им, вероятно, довелось повидать. Они видят меня насквозь.

Я не опускаю взгляд. Не чувствую страха. Не беспокоюсь о том, что Мясник может со мной сделать.

– Сколько тебе лет, мальчик? – спрашивает он.

– Шестнадцать, – отвечаю я.

– На кого ты работаешь?

– Я работаю в «Свежих деликатесах». Делаю бутеры и вытираю столы.

Мясник поджимает губы и пристально смотрит на меня, пытаясь понять, не шучу ли я.

– Ты работаешь в кулинарке?

– Да.

– Это ты убил Новака и Адамовича?

– Да, – не моргнув и глазом отвечаю я.

Он снова удивлен. Заяц не ожидал, что я так легко признаюсь.

– Кто помогал тебе? – спрашивает он.

– Никто.

Теперь Мясник разозлился. Но он обращает свой гнев на собственных людей и произносит:

– Пацан-уборщик в одиночку выследил и убил двоих из моих солдат?[3]3
  Soldier (англ.) – самый младший член мафии.


[Закрыть]

Это риторический вопрос. Никто не смеет на него ответить.

Заяц снова поворачивается ко мне:

– Сегодня ты хотел убить Зелинского?

– Да, – киваю я.

– Почему?

На широком лице Ивана мелькает страх.

– Босс, почему мы… – начинает он.

Движением руки Заяц заставляет его замолчать. Мясник все еще пристально смотрит на меня, ожидая ответа.

Мой рот распух от удара пистолетом, но я четко произношу свои слова:

– Твои люди изнасиловали мою сестру, когда она шла сдавать вступительный экзамен. Ей было шестнадцать. Она была хорошей девочкой – милой, доброй, невинной. Она не имела отношения к вашему миру. У вас не было причин вредить ей.

Глаза Зайца сужаются.

– Если ты хочешь возмещения…

– Нечего возмещать, – горько говорю я. – Она покончила с собой.

В бледных глазах Зайца нет ни тени сочувствия – только холодный расчет. Он взвешивает мои слова, оценивая ситуацию.

Затем он снова смотрит на Ивана.

– Это правда? – спрашивает Тимон.

Иван колеблется и облизывает пересохшие губы. На его лице читается борьба между желанием солгать и страхом перед главарем. Наконец он отвечает:

– Это не моя вина. Она…

Мясник стреляет ему прямо между глаз. Пуля исчезает в черепе Ивана, оставляя темную круглую дыру между бровей. Его глаза закатываются, и мужчина падает на колени, прежде чем рухнуть на пол.

Мысли вихрем проносятся в моей голове. Сначала я чувствую облегчение от того, что месть за Анну свершилась. Затем разочарование от того, что крючок спустил Заяц, а не я. Следом приходит понимание, что настала моя очередь умереть. И осознание того, что мне на это наплевать. Совсем.

– Спасибо, – говорю я Мяснику.

Он оглядывает меня сверху вниз, с головы до ног. Рассматривает мои рваные джинсы, грязные кроссовки, немытые волосы, мою долговязую фигуру. Вздыхает.

– Сколько тебе платят в магазине? – спрашивает Тимон.

– Восемьсот злотых в неделю, – отвечаю я.

Он издает хриплый вздох, который можно принять за смех или что-то похожее.

– Больше ты там не работаешь, – говорит Заяц. – Теперь ты работаешь на меня. Понятно?

Вообще ничего не понятно. Но я киваю.

– Тем не менее, – мрачно продолжает он, – ты убил двоих моих людей. Это не может сойти тебе с рук.

Заяц кивает одному из своих солдат. Тот раскрывает спортивную сумку, лежащую у тела Ивана, и достает оттуда мачете длиной с мою руку. Клинок потемнел от времени, но лезвие острее бритвы. Солдат передает мачете боссу.

Мясник подходит к старому рабочему столу. Столешница расколота, и одна ножка отсутствует, но стол все еще стоит вертикально.

– Протяни руку, – велит он мне.

Его люди отпускают меня. Я волен подойти к столу. Волен положить ладонь на его поверхность, широко расставив пальцы.

Я ощущаю нереальность происходящего, словно наблюдаю за всем со стороны, в трех футах от своего тела.

Заяц поднимает тесак. Он со свистом опускает его, отсекая первую фалангу моего мизинца. Это приносит меньше боли, чем удар пистолетом. Лишь обжигает, будто я окунул кончик пальца в пламя.

Мясник подбирает кусочек плоти, который когда-то был частью моего тела. Он бросает его сверху на тело Ивана.

– Вот, – говорит Заяц. – Все долги уплачены.