Текст книги "Желаю нам тысячи гроз"

8

Ла-Рошель, пятнадцатью годами раньше

Кьяра только что вернулась во Францию. Четыре года она колесила по миру в поисках себя. Или убегая от себя, трудно сказать. Наверняка и то и другое. Австралия, Новая Зеландия, Индия и под занавес Мексика. Где-то в самом начале были детство и отрочество, прошедшие в сплоченной семье, в атмосфере, которую вполне можно назвать исключительной, но потом эта жизнь разрушилась. И, окончив школу, Кьяра уехала из родных мест. Там, вдали от дома, отсутствие матери по-прежнему ощущалось, но по-другому, оно сопровождало ее повсюду, но больше не давило тяжким грузом. В тех экзотических и не всегда простых условиях у Кьяры появилась возможность обдумать все не спеша, спокойно осмыслить болезнь и последние месяцы жизни матери. Потеря родителя кажется преждевременной в любом возрасте, но в восемнадцать лет она означает внезапный конец беззаботности. На следующий день после похорон Кьяре, вчерашней школьнице, пришлось заново выстраивать жизнь с отцом, чьим горем была пропитана квартира, и с братом, находившимся в разгаре пубертатного периода, помноженного на подростковый кризис. Она взяла бразды правления в свои руки и везла всю семью на себе. Нужно было контролировать ситуацию, чтобы не пойти ко дну самой.

К счастью, ее приняли в Академию изящных искусств, несмотря на посредственные оценки в дипломе и поведение, далекое от примерного. К счастью, у нее оставалась Люси, верная подруга, с которой они дружили многие годы, она всегда была рядом, готовая протянуть носовой платок или вытащить на вечеринку, обязательно концептуальную. К счастью, оставалась еще и музыка: маленькие группы в прокуренных барах или же гиганты рока на легендарных сценах. Все деньги, заработанные репетиторством с нерадивыми детьми, Кьяра тратила на эти концерты. А потому вполне естественно, что после своего возвращения из долгого странствия она протоптала дорожку на фестивали.

За годы, проведенные за границей, кем она только не работала: официанткой, сборщицей кукурузы, кассиршей, няней, ухаживала за домашними животными и даже проводила экскурсии. Конечно, теперь она вернулась, но дома все было не так, как раньше, ее отношения с отцом и братом переменились. Насыщенные в первое время после воссоединения семьи, эти отношения стали хромать, теперь в них сквозила определенная неловкость, царили недомолвки из деликатности, давил груз неоспоримого факта: она уехала, бросив отца и брата на произвол судьбы. Кьяра знала, что они затаили обиду: согласно их ожиданиям, она должна была и дальше любой ценой тащить на себе все бытовые проблемы. Но она прислушалась к своему телу, которое мигренями, головокружениями и болями в суставах побуждало ее к бегству. Ходить, дышать и жить она могла только вдали отсюда.

Максим, которого все называли просто Макс, вырос в обычной семье, разве что мать была слегка деспотична. Следуя примеру отца и деда, он пошел учиться на инженера. С детства компания его друзей почти не менялась, и фундаментом этой компании, ее основой, был Эстебан. Макс пылко обожал жизнь, и она, казалось, ему улыбалась. Кроме всего прочего он обладал способностью подстраиваться под ситуацию, так что планеты выстраивались в благоприятном для него порядке достаточно регулярно, чтобы он был счастлив и преуспевал. После окончания учебы он уже дважды менял место работы, а теперь питал амбициозные надежды присоединиться к проекту, который давно вынашивал Эстебан. До этого он хотел попутешествовать по стране, по крайней мере он так думал. А иногда, засыпая, говорил себе, что было бы здорово даже поездить по миру и набраться опыта. Однако он всегда отказывался от представлявшихся возможностей побывать хотя бы в Лондоне, Мадриде или Брюсселе. Диана, его младшая и более независимая, чем он, сестра, регулярно высмеивала его за это. Он всегда будет чудовищно зауряден. Но Диана могла думать что угодно: Макс был убежден, что сестрица, с тех пор как совершила каминг-аут, всегда и во всем стремилась чем-нибудь выделиться. Ведя постоянную войну с родителями, которых ее жизненный выбор, по-видимому, разочаровал, она, однако, не особо стеснялась, когда речь заходила о том, чтобы вытрясти из них несколько сотен евро в месяц.

На тот момент Макс менял подружек как перчатки. Некоторое время он жил с одной девушкой, которая, как и он, училась в инженерной школе, но быт быстро разрушил их отношения. Иногда он с кем-то встречался, но не слишком искал новых связей. О своем будущем, о жизни, которая его ждет, он не особо беспокоился, тогда этого будущего даже на горизонте не просматривалось.

Он не часто бывал на концертах, но в тот вечер школьные друзья затащили его в Ла-Рошель. Крепостные сооружения, пешеходные улицы и остров Ре в непосредственной близости, на котором у родителей одного из их компании был домик – в нем-то они и устроились. Стояло лето, они были молоды, а раз уж на их каникулы пришелся фестиваль, они попивали пиво, слушая все самое лучшее, что предлагала музыкальная сцена. Макс вырос под музыку The Rolling Stones, The Doors, The Eagles и Джими Хендрикса – кумиров отца. Когда зазвучала песня «Wild Horses»[6]6
  «Дикие лошади» (англ.) – баллада группы The Rolling Stones.


[Закрыть], он с удивлением обнаружил, что может подпевать вместе со всеми остальными. По телу пробежали мурашки, даже волоски на руках встали дыбом. Он не знал, почему эта песня всегда его так трогала. В детстве его очаровывала мелодия и тембр певца, потом он понемногу начал понимать слова, а в тот вечер текст песни зазвучал для него совершенно по-новому. Надо сказать, гитарист был по-настоящему хорош. Макс оторвал глаза от сцены и посмотрел на небо: затянутое тучами, оно было черным, грозовым. Еще раньше власти объявили штормовое предупреждение, и в начале вечера организаторы напомнили о повышенной опасности, связанной со сложными погодными условиями. Да, в воздухе что-то витало. Было плевать на приятелей, которые танцевали, разливая пиво, плевать на надвигающуюся грозу или потоп, который наверняка обрушится на сотни собравшихся гостей фестиваля. «Wild horses, couldn’t drag me away»[7]7
  «Даже дикие лошади не смогли бы утащить меня отсюда» (англ.).


[Закрыть]. Никакие стихии не помешают ему пережить этот незабываемый момент. Вдали загрохотал гром, но ничто не умалит охвативший его трепет. Он любил грозу, шум проливного дождя, любил чувствовать кожей порывы ветра. Когда все эти элементы сливались воедино, когда были задействованы все его чувства, он ощущал себя живым.

Музыкант коснулся тарелок, ударил по большому барабану – и тут взгляд Макса упал на миниатюрную брюнетку, стоящую в нескольких метрах от него. Она раскачивалась в такт музыке, не замечая никого вокруг. Ее тело – в полном слиянии с мелодией, оно, как и его собственное, впитывало звуки инструментов. В этой толпе она себя вела, будто здесь одна, ни до кого ей не было дела. Не очень высокая, черноглазая, с дерзкой челкой, с ямочками на пухлых щечках. Максу вдруг захотелось, чтобы она принадлежала ему: девушка была счастлива, и это бросалось в глаза. Она целиком и полностью существовала здесь и сейчас. Он мог поспорить, что в тот момент она не думала ни о каких опасностях стихии, не думала о том, как глубокой ночью будет добираться до острова Ре. Постоянно возвращаясь взглядом к девушке, Макс вдруг стал размышлять о жизни, ее смысле, а главное, о том, что он с этой жизнью делает. Он посмотрел на друзей девушки, совсем не таких, как его приятели, которые все были словно отлиты в одной форме: тенниски, аккуратные короткие стрижечки и кроссовки, настолько похожие, будто их закупили оптом.

Макс глупо заулыбался, не замечая ни первых капель дождя, ни того, что музыканты переключились на другую рок-классику. Надо же, он, оказывается, уже не там, где находился сначала. То ли толпа постепенно его сдвинула, то ли его потянуло к этой девушке, не похожей ни на одну другую. Вдруг она повернулась и послала ему улыбку, поразившую его в самое сердце. И эта улыбка длилась и длилась, словно была адресована кому-то знакомому, родственнику, другу. Впавший в оцепенение Макс никак не мог понять, откуда взялся тот транс, в который он погружался все больше и больше. Он не знал ни как с ним бороться, ни в чем искать опору, а когда из деликатности захотел отвести взгляд, выяснилось, что он и на это не способен. Вскоре редкие капли дождя превратились в ливень, обрушившийся на зрителей. Одни побежали спасаться, другие, более предусмотрительные, раскрыли зонтики всех размеров и цветов, а третьи, храбрые безумцы, остались мокнуть, потому что праздник и не думал заканчиваться. Однако ливень был долгожданным – уже месяц здесь, как и по всей Франции, не выпадало ни капли влаги. Без сомнения, именно поэтому она и танцевала так: закрыв глаза и раскинув руки, словно подставляя себя природной стихии.

У Макса больше и в мыслях не было присоединиться к друзьям, сгрудившимся под навесом какой-то пивнушки. Он прирос ногами к земле, завороженный той, о которой еще ничего не знал, но хотел бы узнать все до мельчайшей детали. Она кружила в ритме музыки, все с той же улыбкой на лице, выдающей ее блаженство. Время от времени, поворачивая в своем танце голову, она тоже бросала взгляд на Макса. Дождь усиливался, летнее небо темнело все больше, без сомнения, скоро грянет гром. Ветер все поднимался, а девушка продолжала раскачиваться. Музыкальная группа, наверняка вдохновленная приближающимся апокалипсисом, грянула импровизацию на тему «Riders on the Storm»[8]8
  «Оседлавшие ветер» (англ.) – песня группы The Doors.


[Закрыть] к величайшему восторгу самых стойких. Девушка от радости воздела руки к небу, потом развернулась и увлекла Макса в импровизированный танец. У него не было времени вспомнить, что он терпеть не может танцевать и наверняка выставит себя в смешном свете. Не было времени заметить, как чуть поодаль потешаются над ним друзья. Не было времени именно потому, что он оказался вне времени. В кои-то веки. Он просто был здесь, не чувствуя ни малейшего желания или необходимости анализировать ситуацию. Организаторы объявили, что вынуждены прервать концерт. Молнии испещрили небо, сделав его похожим на дантовский ад, и зрители продолжили разбегаться, огибая уже образовавшиеся лужи. Девушку окликнули ее друзья, но она сделала вид, что не услышала. Вскоре на площадке осталось человек пятьдесят. Шум дождя, раскаты грома и душераздирающий треск молний заменили музыкальные инструменты. Она и Макс все еще кружились, когда вышибала велел им убираться. Их пальцы переплелись, и Максу показалось, что девушка уже прожила тысячу жизней, он ощутил это в ее прикосновении. Ее пальцы были такими тонкими, хрупкими, нежными и словно терялись в его больших ладонях. Она была уникальна, и кое-что не вызывало сомнений: до сих пор он имел дело лишь с ее жалкими подобиями.

– Я всегда любила грозу, – заявила Кьяра и мягко отстранилась от Макса.

Он не задумывался, какой у нее голос, но тот оказался еще красивее, чем можно было ожидать. Он не представлял ни движений ее губ, ни выразительной ямочки на правой щеке, но они превосходили все, на что он только смел надеяться.

– Ты тоже?

Макс наконец вернулся к реальности; друзей уже не было. По сути дела, оставались только волонтеры и техники, пытающиеся уберечь все, что боится дождя. Он промок до костей. Стань температура на сто градусов выше или ниже, это ничего бы не изменило. Он не осмеливался заговорить из страха разрушить очарование, поколебать абсолют ситуации. Кьяра, совершенно не смущенная, похоже, его молчанием, забрала мокрые волосы в хвост, с которого капала вода.

– Тебе… тебе не холодно? – наконец спросил он и закусил губу, осознав всю банальность своих слов.

Пока один за другим гасли прожекторы, Кьяра смотрела на него своими черными глазами, но так ничего и не ответила – лишь снова улыбнулась. Выйдя с территории, где проводился фестиваль, она сразу двинулась прочь, и тогда Макс решился.

– Подожди…

Кьяра повернула лицо к небу, где с треском рвались молнии.

– Что? – не шелохнувшись, ответила она.

– Я тоже обожаю грозу.

– Правда?

– Да. Грозу, град, дождь, ветер. Все.

– Все? – развеселилась Кьяра, на этот раз взглянув на него.

– Все, – серьезно ответил он.

– Классно.

– Да… классно.

Дождь немного успокоился, гроза ушла к океану. Когда они зашли в арку, среди всей этой воды воцарилась мирная невесомая тишина. Только где-то на балконе звуки акустической гитары прокладывали себе путь сквозь негромкий перестук падающих на землю капель, и они слушали это в благоговейном молчании.

– Я пошла, – в конце концов сказала Кьяра.

Макс впал в панику. Он не знал, что делать и почему его захлестнули чувства, но ему представлялось немыслимым отпустить эту девушку вот так, без твердой уверенности в том, что увидит ее снова.

– Останься, пожалуйста.

Кьяра молчала. Казалось, она тоже чего-то ждала, вряд ли он в этом ошибался.

– Это было… ну, это…

– Волшебно? – предложила Кьяра.

– Да, точно, что-то вроде того.

– Знаешь, мне пора к друзьям, – извинилась она.

– А мне к моим… если только они уже не уехали. Да, между прочим, я Макс.

– А я Кьяра. Мне нравится твое имя, Макс, хорошо звучит.

– Кьяра, как красиво.

– Макс и Кьяра, – задумчиво повторила она, доставая телефон из заднего кармана джинсов.

– Макс и Кьяра, – оторопело повторил он.

– Меня уже потеряли… – сказала она, указывая на аппарат.

– Я не могу позволить тебе вот так уйти. По крайней мере, дай мне свой телефон!

– А зачем мне это делать, скажи на милость?

– Затем, что… Иначе, мне кажется, я сделаю тебе предложение прямо сейчас.

– Не говори всякую чушь! – прыснула она.

Макс запустил руку в свою мокрую шевелюру.

– Мне так кажется.

– Когда делают предложение руки и сердца, ничего не должно казаться, нужна абсолютная уверенность!

– Я знаю, что однажды мы поженимся.

Кьяра серьезно поглядела в лицо этого появившегося из ниоткуда парня, потрясшего все ее существо.

– Следи за тем, что говоришь. Лично я всегда держу свои обещания.

– Тогда обещаю, что мы поженимся. В день, когда будет гроза. Решено.

Исчерпав слова, Кьяра и Макс медленно сливаются в своем первом поцелуе, когда в пятистах метрах от них в громоотвод на Фонарной башне крепости ударяет молния.

9

Нью-Йорк

Кирпичные фасады и служебные лестницы повсюду – все такое непривычное. Макс и Кьяра бродят по прилегающим к гостинице улицам, душой и телом погружаясь в это путешествие. Над бульварами нависают гигантские светофоры, вокруг них – множество светящихся реклам. Спокойно разъезжают желтые такси, пользуясь пока еще не плотным движением. Улицы образуют идеальную сетку. При других обстоятельствах и в другое время Макс и Кьяра были бы счастливы оказаться здесь и бродить рука в руке. Но они всегда предпочитали отдых с друзьями поездкам в дальние страны. Дром, Перигор во Франции и Страна Басков – вот стратегические места, где всем их близким легко собраться. С тех пор как Лу и Анна еще в детском саду стали неразлучны, Макс и Кьяра очень сблизились с Полем и Изой, и обе семьи фактически каждое лето на полмесяца снимали большой дом, способный вместить друзей и одной семьи, и другой. Разумеется, в это число входили и Анри с Розой, всякий раз по странному стечению обстоятельств оказывающиеся неподалеку. Они всегда застревали надолго, а вот Жозеф держался особняком.

Еще слишком рано, чтобы изображать из себя туристов, городские артерии, которые скоро превратятся в привычно кишащий муравейник, только просыпаются. Работавшие в ночную смену расходятся по домам, торговцы готовятся открыть свои магазины; только путешественники, съехавшиеся из самых разных часовых поясов, мужественно окунаются в остатки утреннего тумана, разгоняемого воздуходувками кондиционеров.

– Может, попробуешь поспать? – спрашивает Макс.

– Я не смогу и глаз сомкнуть.

– Тогда позавтракаем?

Кьяра лишь пожимает плечами, и тут Макс становится перед ней, преграждая путь.

– Эта поездка станет невыносимой, если ты не приложишь хоть минимум усилий.

Она долго смотрит на него, а потом опускает глаза. У нее действительно пока не укладывается в голове, что они оказались за тысячи километров от своей привычной жизни. По иронии судьбы они остались наедине ровно в тот момент, когда следовало бы планировать расставание.

– Ты прав.

– О! Так-то лучше! Сюда зайдем? – продолжает Макс, указывая на какое-то кафе.

– Подожди… Мне хотелось бы дойти до берега.

– До Бэттери-парка?

– Ну да, пока там еще нет народа.

– Без проблем, – отвечает он, оставив позади витрину с кучей выпечки.

Через полчаса они тяжело опускаются на скамейку, у обоих ноги гудят от накопившейся за время полета усталости. Кьяра наконец получает удовольствие. Именно отсюда отправляется большинство корабликов на остров Эллис и тех, которым предстоит обогнуть статую Свободы. Вдали в клочьях тумана угадывается этот металлический идол.

– Очень кинематографично, – отпускает комментарий Макс, оглядывая бухту.

Огромная дама, серая и блестящая, тянется к небу, еще не решившему, каким оно сегодня будет. Рядом с Максом и Кьярой какой-то невысокий старик неопределенного возраста с белыми, как у альбиноса, волосами и бледной до прозрачности кожей не спеша давит каблуком хлебные корки. Среди птиц наблюдается необычайное оживление, а в каждом движении старика читается стремление экономить силы. Когда, по его мнению, каждый кусочек оказывается достаточно измельчен, он предлагает свой дар ожидающим неподалеку голубям.

– Придется связаться с приятелем Маноля, – бросает Кьяра, отрываясь от созерцания этой сцены.

– Думаю, от него можно ждать чего угодно, учитывая, с каким цинизмом твой братец о нем говорил.

– Да, но для Маноля все, что не относится к репортажной журналистике, не достойно называться этой профессией.

– Если вспомнить, сколько он при этом зарабатывает…

– Пусть делает что хочет, это не моя проблема. Короче, деваться нам некуда, я только надеюсь, что все пройдет хорошо.

– Чего ты боишься?

– Как сказать… что опять придется ломать комедию. Ведь эти видео сохранятся, ты хоть понимаешь? Значит, останется след. Мне это не нравится.

Макс разворачивается на скамейке лицом к Кьяре.

– А что эти видео изменят? Объявим о разводе чуть позже, чем собирались. Просто перестань себя накручивать! Там будет видно.

– В этом весь ты… «Там будет видно».

Кьяра пинает камешек, валявшийся рядом с ее ногой. Несколько голубей вспархивают, увлекая за собой всю компанию пернатых; старичок бросает на Кьяру косой взгляд.

– Во всяком случае, не рассчитывай, что я буду играть в трепетных влюбленных.

– Никто не просит тебя целоваться взасос или танцевать медляк.

– Ты еще и веселишься!

Макс действительно хохочет. В глубине души он предпочитает поменьше размышлять. Да, ситуация гротескная, но эти несколько вырванных из обычной жизни дней позволяют отвлечься от рутины последних месяцев, и нельзя сказать, что он так уж недоволен. Несколько месяцев они разыгрывают перед всеми образцовое семейство, и наконец-то им представилась возможность немного расслабиться.

– Я правда не понимаю, что в этом смешного!

– Хватит из всего делать драму.

– Ладно, развлекайся, но твоей матери первой участие в этом цирке встанет поперек горла.

– Приехали, снова моя мать…

– Прости, я неправа. Твоя мать или кто другой, результат будет один.

Вдали проплывает кораблик, и вскоре небольшие волны начинают набегать на берег, ритмично покачивая чаек, расположившихся на поверхности воды. Через несколько минут Макс прерывает молчание:

– Послушай, если тебе это поможет, представь, что мы перенеслись во времени.

– Как это?

– Представь, что развод уже позади и мы просто по-дружески поехали вместе в отпуск. Как прекрасно понимающие друг друга взрослые люди.

– Н-да…

– Что «н-да»? Именно такие отношения мы и хотим потом сохранить, верно?

– Конечно, этого я и хочу… мы хотим.

Макс наклоняется к ней и легонько пихает ее плечом, пытаясь немного развеселить.

– Я уверен, что придет день, когда мы отлично отужинаем вместе с нашими новыми половинками.

– О да, – отвечает Кьяра, принужденно смеясь.

– Ты не веришь?

– Не знаю. На бумаге все это не кажется непреодолимым, но на деле…

Кьяру искренне удивляет подобная мысль. Она никогда не представляла себе эту часть будущей жизни, и ее коробит перспектива в один прекрасный день принимать у себя бывшего мужа с его новой пассией. Ее даже злит, что он уже сейчас посмел об этом заговорить.

– Ладно, не стоит бежать впереди паровоза. Постарайся посмотреть на эту неделю как на передышку и не думать о том, что нас ждет по возвращении.

Кьяра кивает в знак согласия. В это время к старичку, теперь окруженному голубями, жадно клюющими рассыпанный вокруг хлеб, подходит пожилая женщина, одетая во все серое. Ее лицо – сплошные извилистые морщины, среди которых торчит длинный крючковатый нос. Похоже, она собирается переманить голубей к себе.

– Надо же, никогда бы не поверил, что даже в таком деле существует конкуренция.

– Занятие не хуже любого другого.

Перспектива поединка заставляет старичка распрямиться и словно придает ему жизненных сил. Макс и Кьяра долго наблюдают за безмолвной дуэлью: оба старика интенсивно бросают крошки. Противостояние вроде бы оборачивается преимуществом пожилой дамы.

– Может, и мы так закончим, – заявляет Макс.

– То есть?

– Когда мы станем старыми и одинокими, тоже будем устраивать голубиные баттлы.

– Ноль шансов. Я терпеть не могу голубей.