Текст книги "Рассказы. Англия и немного Египта"

– Хард, эти ребята с дипломами десять лет учатся, чтобы залезать в самые глубины человеческой души! Вы попались на его удочку, – покачал я головой.

– Он был весьма тактичен и не перебивал меня. Я видел, как он радуется вместе со мной и так же, как я, грустит. Когда с историей было покончено, он попросил разрешения рассмотреть антилопу и, если я позволю, её потрогать.

– Вы разрешили ему потрогать свою антилопу? Он неслыханный наглец. Бесцеремонный и дерзкий.

Хард состроил недовольную мину и кивнул.

– Да, он долго ею занимался, а потом взял и… положил на пол, чтобы рассмотреть её копытца. Он нацепил очки и долго ползал вокруг неё, а потом воскликнул: «Мистер Хард, её сделали в девяносто третьем году! Ей едва ли двадцать лет.

– Хорошо, что она совершеннолетняя! – не смог сдержаться я.

– На её копытце мы обнаружили две цифры, 9 и 3. Дилан утверждал, что моя антилопа – искусный новодел, я же утверждал, что речь идёт о 93 годе после Рождества Христова. И всё-таки его аргументы были сильнее: в 93 году от Рождества Христова даже арабы не знали арабских цифр, к тому же цифры были чёткими и абсолютно точно не принадлежали древней человеческой руке, водящей палочкой по раскалённому металлу. Я был так подавлен этой новостью, что пообещал Дилану избавиться от антилопы. На следующий же день я отнёс её в лавку Мюррею, молча поставил возле витрины и ушёл. А теперь я скажу, зачем я втянул во всё это вас, – объявил Хард и схватил меня за руку. – Я прошу вас, Роланд, нет, я вас умоляю, выкупите её обратно, я дам вам сколько потребуется. Пусть она стоит у вас дома, я буду её навещать. Спасите меня.

Я не стал сопротивляться, пообещал ему, что вскоре он воссоединится со своей золотой статуйкой, и предположил, что, наверное, и та без него тоскует.

Лицо Харда разгладилось. Впервые за нашу встречу он улыбнулся.

* * *

Я представлял, как приду в магазин и как мне придётся торговаться и выслушивать отказы. Меня вынудят шуметь и, вероятно, драться, ведь иначе антилопу не заполучить. Но я не Хард и совершенно не хочу лепить затрещины, поэтому я решил не торопиться и как следует всё обдумать.

Хард названивал мне ежедневно, а я врал, что борюсь за его любовь, а это, как он должен понимать, требует времени.

Я решился пойти в лавку только через месяц, уговорив себя, что всё сложится отлично и мне не придётся добиваться своего силой, ведь я интеллигентный англичанин, я скрипач, я люблю фарфор. Хард – другой, он не смотрит на фарфор и кокнет его об пол, если ему заблагорассудится.

Пока я добрался до Овингтон, мои ладони взмокли, сердце застучало, но, когда меня встретила пустая витрина и закрытые двери, я опять стал храбрым, перебежал дорогу и уселся на лучшее место в ливанском ресторане.

– Я был у вас летом, – как бы невзначай обратился я к официанту, когда было покончено с мясными лепёшками, – напротив вас была совершенно очаровательная лавка, где торговали золотом.

– Никакого золота там не было, – усмехнулся молодой официант, – одни бусы и халаты. Они съехали на прошлой неделе.

Я охнул. Из-за моей нелепой трусости мой лучший друг лишился шанса на счастье с антилопой.

Я попытался выяснить новый адрес или телефон, но, увы, мальчишка ничего не знал. Я ушёл ни с чем и, признаюсь, к своему стыду, следующий месяц скрывался от Харда.

Каждый день я намеревался сказать ему правду, но так и не находил в себе смелости.

– Хард, я нашёл прекрасного пони и решил вам его подарить! – заявил бы я ему. Он бы обо всём догадался и назвал бы меня подлецом, ведь я дал ему слово джентльмена и всё провалил.

Всю зиму я терзался, придумывал и репетировал речь. К тому времени Хард перестал меня разыскивать, и я решил, что он сам наведался к своим должникам, а это значит, я не стану вестником печали. Я повеселел и набрал его номер телефона:

– Хард, как я рад слышать вас! – сказал я ему и предложил прогуляться в Гайд-парке. Он согласился.

Я приехал пораньше, сел на скамейку, и тут меня пронзила мысль, что Хард никуда не ходил и ничего не знает, иначе почему бы он согласился со мной встретиться.

Мне сделалось дурно, я начал молиться. Я просил избавления, раскаивался в трусости, требовал у небес смелости хотя бы на ближайший час. Я почти всё высказал, когда рядом присели две седовласые дамы. Они были слишком смуглыми для английского марта, обе блестели красной помадой, обе позвякивали золотыми браслетами. На головах у них были платки, а в руках – добротные американские сумки.

Я невольно прислушался к их разговору и замер на следующие двадцать минут, до момента, пока они не решили пройтись. К счастью, дамы были не очень энергичны, не особо бдительны и немного глуховаты, отчего мне самому не приходилось напрягать слух. Я преследовал их по пятам, они же меня не замечали. Со стороны, вероятно, это выглядело, как будто пожилая мать попросила своего сына сводить её куда-нибудь в субботу, потому что та давно не встречалась с подругой, и теперь он дарит им радость общения, ведь он примерный сын, почти эталон.

И когда две пожилые ливанки увели меня в самую чащу и я уже начал разбирать имена их дочерей, набравшихся интернациональной дряни, и понял, что всё, что мне было нужно, они мне рассказали, я рванул обратно, к скамейке.

– Хард, дружище, – закричал я, пробегая мимо каштана. Добравшись до него, я вцепился в его руку.

– Роланд, вы бежали? – воскликнул он.

– Да, – я прыгал на месте, – бежим вместе!

Я потащил его за собой, он поддался.

– Я тысячу раз представлял нашу встречу, – задыхался Хард. – Думал, мы сядем, может быть, выпьем, я буду ждать, а вы меня томить. Вместо этого мы бежим по парку, как собачники воскресным утром! Роланд, на мне выходные туфли из замши и тугой жилет, я взмок!

– Сейчас главное – не переохлаждаться! Держитесь за мной! – велел я ему и вырвался вперёд.

Мы выбежали из парка, пересекли два перекрёстка, пробежали по аллее и свернули на Брук-Мьюс. Хард всё время отставал: то завязать шнурок, то пожать чью-то протянутую ладонь, то приподнять шляпу и поклониться.

Я увидел вдалеке вывеску «93» и ещё ускорился.

– Ну что, Хард, вы довольны? – крикнул я ему, указывая на резную дверь.

– Немедленно объясните, что всё это значит! – срывающимся голосом крикнул мне Хард и, как марафонец, упёрся руками в колени, чтобы отдышаться. – Вы… вы… чёрт подери, Роланд, что вы устроили? Я дружил с вами тридцать лет не для того, чтобы опозориться на весь Лондон! За последний час я не встретил только Её величества!

– Пригладьте волосы, дружище, и толкните эту дверь. Сейчас вам предстоит узнать кое-что интересное.

– Уж лучше я толкну вас, вы упадёте в эту глубокую лужу, а тут, на неудачу, корреспондент! Так и вижу подпись под фото: «Известный скрипач забрался в самую грязь», – ругал он меня, но волосы пригладил и одёрнул пиджак.

Я не захаживал в антикварные лавки лет десять. В последний раз это было в Париже, когда я был убеждён своей супругой в нужности ненужной картины. Я стоял без дела почти час, пока моя благоверная меняла картину на брошку, купленную в Амстердаме у странной женщины по имени Джилл, и сто франков сверху. Помню, как подумал, что моя практичная жена изящно избавилась от уродливой вещицы, а я дилетант, которому даже не снилась подобная ловкость.

У меня не было тяги к собирательству, поэтому я не чувствовал в набитом стариной магазине ничего особенного. А вот у Харда блестели глаза, он таращился по сторонам, как маленький мальчишка в музее антропологии. Я оставался безразличным и к бархатным табуретам, и к вазам, и к тарелкам с рюмками. Меня не трогали ни подносы, ни ножи, ни кадки для цветов, ни статуэтки неизвестных женщин. Хард хватал всё подряд, мычал и радовался.

– О, какая вещица, Роланд, ещё и с отметиной! – он ткнул в меня потемневшим боком какой-то подставки.

– Им получил в лоб один небезызвестный граф, джентльмены, – услышали мы чуть скрипучий голос и увидали белого старичка лет эдак ста пятидесяти. Он медленно направился в нашу сторону. – Вы хотите услышать историю графа? – спросил он. И сразу же начал: – Одна юная графиня, став невестой, узнала, что ей предстоит жить за городом, в фамильном поместье мужа…

– Сэр, – остановил я его, – нам не нужна история графа, мы пришли за другим!

– Я так и знал! – просиял старичок и засмеялся. – Какую историю вам рассказать, джентльмены? Только прошу вас, зовите меня не «Этот старик не заслуживает доверия», а «Послушаем мудрого Мистера Маркуса».

Мы молчали.

– Может быть, вы хотите историю этой кошки? – он кивнул на резную копилку. – Или этой фарфоровой маски? Кого она только не прятала!

– А вот это я бы послушал! – улыбнулся Хард.

– Мы пришли за антилопой, – напомнил я ему.

– Да! – воскликнул Хард немного удивлённо. Но уверенно продолжил: – Именно так, сэр. Она у вас?

– Ах вот оно что! Я сразу понял: такие господа не могут прийти за кошкой! Им подавай нечто особенное, им подавай чистую любовь! – он медленно побрёл в соседнюю комнату, к заваленному статуэтками и резными шкатулками столу.

– Всем подавай любовь, а как заполучат – несут обратно, – бурчал себе под нос старик. – А почему? Потому что страшно! «Жил как безвольный фунтик: куда дуло, туда и катился», а тут раз – всё можно, на всё хватает! А готов ты к такому? А знаешь, что делать? Нет! Вот и несут обратно, боятся.

– Что он там бормочет? – удивился Хард.

Маркус спохватился и, обернувшись, одобрительно закивал и заулыбался.

Я всё расслышал, но пожал плечами и ответил:

– Вспоминает, куда её поставил, дружище!

Антилопа и правда была прехорошенькой, изящной и какой-то по-настоящему искушающей. В тот момент мне показалось, что я даже немного понял своего друга и даже ему позавидовал. Хард мой настрой сбил, начал всхлипывать.

– Прелестная, – тяжело дышал он. – Сколько?

– Один фунт, – быстро ответил старик.

Хард захлопал ресницами.

– Один миллион?

– Один фунт!

– Мистер Маркус, – начал я, – дело в том, что…

– О, джентльмены, всё, что вы мне скажете, мне давно известно, – он махнул рукой и медленно уселся в кресло. – Антилопа очаровательна, приносит удачу, диковинная штучка, тяга к ней не имеет объяснений… Так? Всё так, всё именно так! А потом вы вернёте мне её, сказав, что она причина радости ровно настолько же, насколько и печали, и что, поразмыслив обо всём, вы понимаете: ни одна антилопа не стоит положения в обществе и обвинений в душевной болезни! – Старик покачал головой. – Если вы хотите знать, что не так с этой антилопой, то я не отвечу. Мне это неизвестно! Хотите антилопу? Один фунт – и она ваша! Сделка?

Мы растерянно молчали.

– Откуда вы знаете о ней? – спросил старик.

Хард очень кратко рассказал, как купил её в ливанской лавке за огромную сумму и как ему пришлось проститься с ней по весьма скорбным обстоятельствам, которые Маркусу уже, к нашему удивлению, были известны.

– Вот ливанские проходимцы! – воскликнул старик, едва Хард окончил. – Мне они клялись, что ищут подарок для искушённого друга и что им нужно нечто необычное, потому что всё обычное этот богатый человек даже не заметит, а необычное оценит как истинный знаток. Я предлагал им множество прелестных вещиц, но они отказывались, говорили о высокой цене и продолжали требовать. Они порядочно меня извели, я хотел только одного – чтобы они ушли. Вот тогда мне и пришла в голову идея продать им антилопу, которую я давно отдавал задаром, зная, что спустя пару месяцев я увижу её снова. Они были счастливы.

– Что за ерунда? Кто-то приходил к вам подбирать подарок для меня? – возмутился Хард.

– Твои должники, – тихо ответил я. – Сегодня, когда я ждал тебя, я случайно стал свидетелем любопытного разговора. Вероятно, одна из тех ливанских дамочек – жена кого-то из них. Она рассказывала своей подруге, что её муж – гениальный выдумщик, проучил проходимца банкира, который наживался на нём десять лет. Она сказала, что её бедный муж переплатил в банк как минимум полмиллиона фунтов, но нашёл способ вернуть себе всё, что у него было отнято.

– Ничего не понимаю, Роланд! – затряс головой Хард. – Но антилопа удивительная!

– На это и был расчёт! Только представь, сколько раз они были в твоём кабинете, как пристально наблюдали за тобой эти годы и как тонко знали твой вкус! Твои комнаты завалены тонкими золотыми штуками, а самое твоё любимое занятие – выходить победителем из спора. Вероятно, ты не раз торговался с другими, забывая об их присутствии, и радовался при этом как ребёнок. Всё оказалось просто: тебя одурачили. Ничего особенного они не сделали, кроме того, что… антилопа оказалась и впрямь особенной.

– Она прекрасна! – кивнул Маркус. – А то, что она особенная, я и сам понял не сразу.

Хард схватился за голову.

– Мистер Хард, мне жаль, что вы попались на крючок двух проходимцев.

– Я накажу их! – закричал Хард.

– Хард, успокойся. Что ты скажешь им? Вы подсунули мне антилопу, которая свела меня с ума? – одёрнул я его. – Разве они виновны в твоей золотой болезни или в том, что, когда что-то недоступно, твои руки трясутся, а глаза горят? Вряд ли… Вот она, твоя антилопа. Она так же изысканна, но теперь недорога. Нужна она тебе? Один фунт.

Хард скривился.

– Вот и ответ, – пожал я плечами. – И всё же, мистер Маркус, почему эта штуковина имеет такую силу?.. Как бы я ни относился к своему другу, он не слабохарактерный идиот, чтобы служить золотой вещице…

– Он служил любви, – спокойно ответил старик, – служить любви не стыдно, мистер Хард.

– Благодарю, господа, – поклонился Хард. – Мне сорок восемь, я купил золотую игрушку за полмиллиона фунтов и служил ей, пока моя жена не позвала доктора, который заявил мне, что я немного сошёл с ума. И как только я смирился с этим, как только я нашёл в этом особенном положении плюсы, оказалось, что я здоров и, более того, я делал всё верно, потому что моя золотая игрушка – особенная, и, вероятно, это и не игрушка вовсе, а воплощение любви и что мне не в чём каяться. Я совершил поступок, я человек с горячим сердцем, почти миссионер, а не какой-то там болван! Стоит ли мне поблагодарить моих должников?

Хард ещё долго возмущался, даже размахивал руками, пока не выдохся.

– Мистер Хард, – засмеялся Маркус, – если вас это утешит, эту антилопу любили самые порядочные и богатые люди нашей страны! Поговаривают, она побывала в руках самого мистера Джойса!

– О Боги, лорд Джойс?

– Не кричите! – кивнул Маркус, – и Реми…

– Реми Харисон? Хард, ты в прекрасной команде. Вот же повезло!

– Ну если так… – пробормотал Хард, – что ж…

– Вам нечего стыдиться, мистер Хард. По мне, так лучше любить золотую антилопу, чем собственную болонку, которая разве что не пьёт ваш виски!

Хард опустил глаза.

– Кто-то осуждает вас? Кто-то качает головой и цокает? «Ах, этот Хард и его репутация! Слышали, что он вытворяет со своей золотой антилопой? Он любит её!» – захохотал Маркус. – Поверьте мне, мистер Хард, людям плевать на вас!

– Но моя жена…

– Жена? Осуждать – её главное дело. Вы же для этого женились? Не стоит про это думать. Семейная жизнь сделала из вас другого человека, а любовь напомнила, какой вы на самом деле! Посмотрите на неё, – Маркус с нежностью погладил золотую спинку. – Эта маленькая чертовка умеет свести с ума! Не вижу ничего постыдного в вашем увлечении. Что дурного в любви? Только что тоска, да и она чертовски забавна! Я знаю тысячу страдальцев, которые молят Бога, чтобы испытать хотя бы малость того, что почувствовали вы!

– Любовь к золотой антилопе, – горько усмехнулся Хард.

– Я знаю такие истории, по сравнению с которыми ваша любовь к антилопе – скучная сплетня. Поверьте, мистер Хард, ещё ни разу любовь не была бесполезным занятием. Что дурного в том, что вы чувствуете за спиной крылья, что парите высоко над суетой? Я старик, я много видел и знаю – человек честен только в любви, в остальном он бесстыжий лжец. А знаете почему? Потому что только любовь – по-настоящему, а всё остальное – нет!

– С любовью всё понятно, но с ней – ничего, – я ткнул в золотую статуйку.

Маркус развёл руками:

– Я продавал её десятки раз, и каждый раз она возвращалась! Сперва я не понимал, что с ней не так. Потом решил разобраться, перевернул весь архив и нашёл старые документы, которые получил вместе с ворохом купленных в Бейруте древних вещиц. Когда я стал её владельцем, мне было лет тридцать, я много бродил и искал, мечтал о чём-то волшебном.

– И что же? Вы довольны своей жизнью? – спросил я.

– Конечно, – ответил старик и засмеялся, – я перестал мечтать о том, что не могу себе позволить. И всё же… Я нашёл в архиве список вещей, которые притащил из того путешествия, и обнаружил рядом с надписью «антилопа» приписку «урна с прахом великого халифа Джанаха». Ох и долго же я вспоминал, куда я её запрятал, но наконец-то нашёл… возле антилопы. Чем связаны эти двое, я не знал и потратил ещё месяц на изучение архивных документов. Я ходил в библиотеки, как примерный студент, и читал, читал, читал, пока наконец-то не нашёл в книжке восточных легенд историю о некоем халифе, которому помогала вершить великие дела золотая статуэтка. С тех пор как я узнал о любви Джанаха и юной девушки, я рассказывал эту историю всем, кому продавал антилопу.

– Вы думаете, антилопа возвращалась к своему возлюбленному? – спросил я.

– Никак не может забыть прежнюю любовь? – усмехнулся Хард.

– Не прежнюю, а единственную, настоящую.

– Я не удивлюсь, если узнаю, что вы её продаёте, потому что ей хочется размять копытца и вновь почувствовать свою власть.

– Кто знает, – пожал плечами старик. – Ну что, господа, сделка? Один фунт – и она ваша!

Хард отвернулся и зашагал прочь. А я погладил антилопу по золотой головке, но ничего особенного не почувствовал.

* * *

Мы старательно не вспоминали историю золотой антилопы целый месяц. Я видел, как Хард тосковал и, как мне казалось, стыдился. Через месяц ему стало хуже, он стал выглядеть как человек, который перестал спать, есть и находить причины для радости.

Не мигая, он смотрел в одну точку, потом вздрагивал от какого-то звука и снова замирал. Я грозил ему, что буду ходить с футбольным свистком, он вымученно улыбался и обещал, что вскоре всё так или иначе закончится. Это его «так или иначе» звучало зловеще, я начал по-настоящему беспокоиться. Я старался понять, что он чувствует, и даже, как мне показалось, преуспел: вспомнил, как в детстве меня разлучили с моим щенком, обманули россказнями о том, что увезли его в деревню, на самом же деле скрыли его смерть под колёсами мусоровоза. Мне было девять, и я рыдал неделю, вспоминая его ушки и живот, который он требовал себе чесать на радость нам обоим. В девять я быстро утешился другим щенком, а теперь представил, что было бы, если бы все щенки в мире закончились и бедным детям вместо них предлагали бы птиц и хорьков. Я почувствовал горечь, ведь Хард сейчас был похож на меня девятилетнего, только тогда я получил нового щенка и не умер, а он смотрит не мигая, и жизнь в нём как будто остановилась.

Потом произошла и вовсе странность, хотя откуда мне знать – я давно не любил и не знаю хронологии любовных страданий, возможно, так и должно было быть.

– И всё же, Роланд, – воскликнул Хард, – этот Маркус обманул нас!

– О боже, Хард! – не выдержал я. – Вы опять?

– На её копытце была чеканка 93! – победно закричал он. – Старик обвёл нас вокруг пальца. Наверняка он купил её в Китае лет десять назад и придумал всё это, чтобы развлекать таких, как я и ты!

– Таких, как ты, Хард!

– Но 93, Роланд!

– Это не странно, мой друг. Удивляет то, что вы не увидели над лавкой Маркуса таблички «93»! Должно быть, он метит свои вещицы, чтобы потом заявиться в гости и выхватить вилку из рук какой-нибудь баронессы: «Знали бы вы, что накалывал на эту вилку великий маэстро Моредан!».

Хард ничего не ответил, но его глаза перестали быть пустыми, я заметил в них что-то важное, и, если бы они могли обжигать, я бы уже вскрикнул и велел ему зажмуриться и пощадить меня. Через несколько дней он пригласил меня пообедать в «Кокод», да ещё сделал это таким тоном, что я не смог отказаться или предложить другой вариант. Я прибыл к назначенному времени. Ничего не подозревая, я торопливо вышел из такси, не обратив внимания на улицу, и только когда обнаружил Харда сидящим возле окна, разглядел напротив магазинчик старика Маркуса и догадался, где мы. Я захохотал и понял, что в западне.

Против моей воли золотая антилопа поработила и меня. Сам того не желая, я служил ей, я исполнял её прихоти, она стала моей королевой.

– Для чего вам я, мистер Хард? – весело воскликнул я. – Прошу вас, не впутывайте меня больше в это дело!

– Вы должны, я пропаду без вас. Вы не дадите мне совершить глупость! – признался он.

– Именем английской короны я велю вам отвернуться от окна и заняться мясным пудингом!

Хард, показалось, вспыхнул, но уткнулся в тарелку. Он был спокоен весь обед, даже, смеясь, рассказал историю о старушке Бетси, которая каждое утро выгуливает своего кота перед окнами его дома. Она громко отдаёт команды, называя кота по имени. «Дональд, делай свои дела», – требует пожилая дама, не подозревая, что в соседнем доме от каждого её звучного приказа вздрагивает банкир Дональд Хард.

Я захохотал и уже расслабился, назвав себя хорошим человеком, который всегда придёт на выручку, особенно в момент, когда близкий друг хочет совершить глупость.

Хард расплатился и вышел первым, но потом немного отстал.

Когда я обернулся, его не было рядом, и только лёгкое колебание воздуха возле лавки Маркуса развернуло меня и бросило на другую сторону улицы. Я глупец.

– Маркус, – закричал я, забежав в лавку, – остановите его!

Никто меня не встречал, никто ко мне не спешил.

Я нашёл этих двоих возле стола, где в предыдущий раз стояла золотая статуйка, а сейчас пустого.

Хард держал в руках то, что осталось от халифа, Маркус что-то негромко ему выговаривал.

– Хард, – я бросился к нему, – дружище, не стоит этого делать!

Я не знал, от чего я его оберегаю, но на всякий случай останавливал, понимая, что ничего хорошего в этой истории для него нет.

– Он продал её! Он снова продал её! – шептал Хард.

– Она вернётся, – спокойно отвечал Маркус. – Вот увидите!

– А вдруг нет, а что, если нет!

– Ну что вы! Её любовь сильнее любых обстоятельств!

– Хард, оставь это. Навестим мистера Маркуса летом. Устроим твоей избраннице вечеринку, принесём клевера и сладкой воды! Пошли!

Глаза Харда заблестели.

– Вы говорите, что она всегда возвращается к нему?

– Ну да, – ответил Маркус, – к своему любимому!

– Продайте мне халифа, – закричал Хард.

– Мистер Хард, прах халифа стоит очень дорого. Это исторический прах, только представьте.

Надо ли говорить, что… они торговались несколько часов. И когда сумма сделки превысила немыслимые пятьсот тысяч фунтов, старик сдался и пожал банкиру руку.

Я вмешивался как мог, я угрожал, я умолял, я отнимал халифа и даже выносил его на улицу, где пытался открыть сосуд и вытряхнуть его содержимое. Но, увы, это ни к чему не привело. Я сдался, я выпил виски и расположился в кресле, в котором наверняка сидел кто-то из великих, и закинул ноги на подставку, которая знала много блистательных ног.

Когда поздно ночью мы ехали от старика, а Хард бережно прижимал к себе урну, меня поразила странная догадка.

– На сколько брали ссуду ваши ливанцы? – осторожно спросил я.

– На двадцать лет, – не задумываясь, ответил он.

Я кивнул и промолчал.

P. S. Через несколько месяцев кто-то подкинул антилопу к дому Харда.