Текст книги "Этвас"

Софья Милютинская
Этвас

* * *

Глава 1

Коричнево-чёрные глаза недобро смотрели на Лику. Пёс медленно поднял верхнюю губу, обнажая страшные волчьи зубы. Он не трогался с места, не готовился к прыжку. Но твёрдо и мрачно предупреждал: не подходи, чревато.

– Маккей… Маккей! – осторожно позвала Лика и медленно раскрыла ладонь, на которой лежал розовый кружок колбасы. – Ну, ты что… Я тебе вот, принесла…

Пёс даже не моргнул. Верхняя губа всё так же поднята. Ни дать, ни взять – статуя, готовая ожить и разорвать любого.

– Маккей! – ещё раз позвала Лика и окончательно растерялась. Сделать шаг вперёд она боялась, а выйти из вольера было стыдно. Поражение – уже в который раз!

– Лииика! – раздался громкий шёпот. К вольеру подошёл Стас и кивнул в сторону пса. – Это он?

– Да. Уйди, дурак.

– Ещё чего, разорвёт же. Стой, я отвлеку.

– Уйди, сказала! – прошипела Лика.

Из груди Маккея послышалось глухое рычание, словно там закипал невидимый чайник.

– Маккей, фу! – громкий, повелительный голос словно разрезал воздух. – Лика, выходи немедленно! Фу, сказал! Сидеть!

Дверца вольера открылась, Лику сильно дёрнули за руку, колбаса упала на снег. За спиной раздался сухой щелчок замка – как выстрел. Маккей так и не двинулся с места. Лишь внимательно и грозно смотрел на тех, кто осмелился потревожить его.

– Ты опять? Я же просил! – это была неправда. Просить Сергей Иванович не умел, он приказывал. – Запрещаю, поняла?

– Но… Сергей Иванович…

– Неясно?! – загремел хозяин питомника. – Ты пришла к Норту, марш гулять с ним! Ещё раз увижу у Маккея – можешь больше не приходить. Мне такие волонтёры нужны, как щуке тапки.

– С Нортом я уже погуляла…

– Значит, до свидания! Приходи в субботу.

Стас шагнул вперёд и подал голос:

– А мне с кем можно погулять?

– Ты волонтёр? – громыхнул Сергей Иванович.

– Ага, новенький.

– Пока не станешь стареньким, ни с кем.

– А как же я тогда им стану? – осторожно поинтересовался Стас.

– Будешь убирать у Норта, пока Лика с ним гуляет. Вы из одной школы?

– Ну да. Одноклассники.

– Заразила, значит, – Сергей Иванович отошёл к соседнему вольеру и с трудом поднял рулон металлической сетки. – Марш отсюда, скоро ветеринар приедет. Сегодня много работы.

– Пошли, – Лика потянула Стаса за рукав и кивнула в сторону выхода. – И правда, поздно уже…

Ребята нехотя зашагали мимо длинного ряда вольеров с собаками разных мастей. Многие псы, завидев их, подходили к решётке, радостно лая. Некоторые просто виляли хвостами и широко улыбались, как умеют только собаки. Большой рыже-чёрный дворняга спал, свернувшись бубликом.

– Это и есть начальник питомника? – тихо спросил Стас, кивая в сторону Сергея Ивановича.

– Ну да, наш Дог. Я его боюсь очень. Он знаешь, какой злой бывает?

– А Маккея, значит, не боишься?

– Тоже боюсь. Но Маккея жалко.

– Ребята, уже уходите? – из-за одного из вольеров выглянула веснушчатая рыжая девушка с веником в руке и широко улыбнулась. – Может, к Берте зайдёте? Она сегодня не гуляла.

– Мы… – Стас остановился и с надеждой посмотрел на Лику.

– Мы уже уходим, Настя! – торопливо ответила Лика. – Нам ещё к репетитору, не то история вляпает нас в историю. Пока!

– Ну, пока! – Настя весело отсалютовала растрёпанным веником и скрылась.

– Пошли уже! – прошипела Лика и не глядя на Стаса зашагала к выходу. Мальчишка обречённо вздохнул и направился следом, по пути поддевая ногой камешки.

Вечерело. Мокрый грязноватый снег лежал на тротуаре, кое-где поблёскивая первыми робкими лужицами. Сырой февральский ветер немного пахнул весной. Она всегда в феврале прилетает на разведку, принося запахи мокрой пожухлой травы, что с осени пролежала под снежной шубой. Дома подмигивали жёлтыми тёплыми глазами окон.

– Что скажешь? – обернулась Лика, едва они отошли от питомника.

– Норт классный. Сверху ручку приделать – и швабра готова. Пекинес?

– Ну да.

– Тоже бросили?

– Нет, его не бросили. Хозяйка старенькая была, умерла. Она в соседней квартире жила. Ну, я его Насте и отнесла. Хотела к себе, но почему-то не решилась.

– Я бы такого взял, но Мурзик из Норта ситечко сделает. Недавно привозили к нему кошку – я её час из-под дивана выковыривал. Хоть не по частям, и за то поклон.

– Да я не затем тебя позвала сегодня, не оправдывайся. Маккея хотела показать. Понравился?

– Этот Дарт Вейдер? Я думал, тебя тоже выковыривать из-под вольера придётся.

– Зачем? – обиделась Лика. – Он хороший, просто пережил много. Неизвестно, как бы ты себя вёл на его месте.

– Известно – ломал бы руки всем, кто их ко мне протягивал.

– Вот, а на Маккея говоришь!

– Так он не ломает и даже не гавкает. Видела? Просто зубы показывает, так нормальные собаки не делают. У него психика искорёженная, ваш начальник вон как испугался за тебя.

– Ну, в этом не Маккей виноват. Любого бы искорёжили, если бы на цепи держали и травили. Знаешь, кто у него хозяин был? Пьяница и ворюга.

– И на фига пьянице такая псина? Его же кормить надо, не хомяк.

– Ну, не знаю. Но Маккей же не чистокровный ротвейлер. Там ещё кто-то в роду.

– Ещё хуже. От породистой собаки хоть знаешь, чего ждать. А у этого тёмного неизвестно, какие гены взыграют. И что у него в башке, тоже не прочитаешь. Этвас!

– Что?

– Этвас. «Нечто» по-немецки, темнота англоязычная.

– Слушай, ты, знаток собачий! – Лика разозлилась не на шутку. – У тебя есть кот, вот и воспитывай его! А то к тебе зайти невозможно, вся мебель в лохмотьях. Цветы почему выкинули? Потому что твой Мурзик, простите, их в личный туалет превратил. Вот разберись в генетике кошек и всё исправь. А Маккея нечего трогать. Да, били, да, травили, говорят, даже поджигали – видел на морде шрамы? Но он же оборонялся, хозяину пальцы оттяпал. Значит, не хотел злобным стать.

– Ты собаку на одну ступень с человеком не ставь, – снисходительно кивнул Стас. – Пёс это пёс, и мозг у него проще. Хотел, не хотел… Он об этом не думал. Ему делали больно – он ответил агрессией. Закон противодействия изучали ведь! В природе, как в физике, ясно тебе, темнота бескультурная?

– Ты опять?! – окончательно взъярилась Лика и шмякнула Стаса по спине рюкзаком.

– Осторожно, надорвёшься, – тот аккуратно взял рюкзак и повесил себе на плечо. – Тебе ещё зачёт по физре сдавать. Пошли уже. Так и быть, до дома доведу, раз барышня гневается. А то встретишь ещё какого-нибудь хулигана, жалко же парня, сгинет бесславно из-за фигни.

Лика вздохнула, слепила снежок, бросила и промахнулась. И они дружно зашагали по тёмной февральской улице, освещённой жёлтыми глазами фонарей.

Глава 2

О Маккее Лике рассказала мамина знакомая, медсестра Вера Николаевна. Она часто приходила к маме в гости – делала уколы, ставила капельницы, когда в семье болели. С мамой Вера Николаевна училась ещё в одном классе, тогда и подружились. Совсем разные, они понимали друг друга с полуслова.

Ликина мама очень энергичная и красивая. Такая не просто коня остановит, а табун укротит, если надо будет. А Вера Николаевна скромная, незаметная. Всю жизнь она работала в детской больнице – медсестрой. И очень жалела своих маленьких пациентов. Покупала им какие-то игрушки, вещички. Брала у Лики её книжки – яркие, дорогие, – чтобы почитать в палате. Детвора отвечала ей тем же, отчего Вера Николаевна никогда не могла вовремя уйти домой со смены.

В её жизни было большое горе: умер единственный сын Костя. Лика немного помнила его. Костя старше её – темноволосый, серьёзный мальчишка. Он редко улыбался, но был очень добрым. Костю сбила машина – и он в тот же день умер в реанимации, в той больнице, где работала Вера Николаевна.

Горе по-разному входит в жизнь людей. И редко кто может потом выпроводить его за дверь и жить так, словно ничего не случилось.

Вера Николаевна не смогла поверить в то, что беда произошла по-настоящему. Ей казалось, что Костя жив, лишь уехал. Что настанет день, и он вернётся, повзрослевшим и таким же родным. И она не просто ждала, а искала сына. В каждом тёмноволосом мальчишке, а их в больнице было немало…

Один из мальчишек и рассказал Вере Николаевне о питомнике «Друг человека». Питомник появился недавно. Его создали студенты местного университета во главе с преподавателем Сергеем Ивановичем, которого прозвали Догом – за высокий рост и низкий, немного лающий голос. Сюда приносили собак, найденных во дворах и на дорогах. Искалеченных, больных, озлобленных. У многих собак были свои истории – как правило, псы страдали от жестокости глупых и пустых людей. Были и те, у кого, как и у Норта, хозяев отняло время. Или безымянники – чья история так и осталась неизвестной.

Собак лечили и открывали чистые страницы их жизни. Те, кто натерпелся зла от людей, поначалу трудно привыкал к ласке и добру. Но время делало своё дело – и потихоньку обитатели приюта снова обретали веру в человека.

Вера Николаевна хотела взять в приюте щенка, но не нашла – там были только взрослые собаки. Тогда она стала приходить сюда по субботам – приносила кое-какую еду, мелкие игрушки. Как раз в субботу сюда приходили волонтёры – старшеклассники и студенты, которым разрешали гулять с некоторыми собаками. И Вера Николаевна подметила, что одного пса – огромного, чёрного, с небольшим ожогом на морде – волонтёрам никогда не доверяли.

Это и был Маккей. В приюте он жил почти год, но нисколько не изменился за это время.

От студентов Вера Николаевна слышала, что Маккей вырос на цепи, охраняя дом хозяина, который вовсе не любил своего питомца. Он взял Маккея ещё лопоухим щенком за сущие копейки, потому что Маккей не был чистокровным ротвейлером. Он оказался браком, полукровкой. Как правило, таким щенкам редко везёт. Не повезло и Маккею.

Хозяин хотел вырастить грозного сторожевого пса. Но не умел и не хотел ни полюбить, ни воспитать малыша. А потому неоткуда было взяться и терпению – главному условию воспитания. Щенок с детства знал, что такое побои по причине и без. А в плохие дни, когда к хозяину заходили гости и из окон сильно несло водкой, в Маккея летели пустые бутылки.

Бывало, пса стравливали с другими собаками. Правда, это прекратилось, едва стало ясно, что подросший Маккей силён и грозен. В ярость он приходил моментально, а в бою не щадил ни себя, ни противника. И, глядя на это, хозяин начал задумываться о том, не податься ли с Маккеем на собачьи бои. Он не учёл одного: собака должна относиться к хозяину как к безоговорочному вожаку. Но что-то не так было в сложном механизме взросления Маккея. Нарушились, скрипели невидимые шестерёнки. Из признанного вожака хозяин незаметно превратился в кого-то другого… И однажды, когда пьяный хозяин с дружками подошли слишком близко, намереваясь снова бросать бутылки, Маккей прыгнул. Старая цепь не выдержала веса пса и лопнула.

Молча, молниеносно тяжёлое тело обрушилось на противника, сбило с ног. Страшные волчьи зубы впились в руку, которой мужчина едва успел прикрыть горло.

Подоспели дружки, на голову и тело чёрного пса посыпались удары. Что-то острое проткнуло бок. Ухо опалила боль, которую может причинить только огонь, – кто-то включил зажигалку и сунул прямо в шерсть пса.

Слепая ярость придала сил, и Маккей молча, тяжело отпрянул от врага, круто развернулся и умчался.

А спустя несколько дней студенты нашли его неподалёку от университета – с порванным боком, мелкими колотыми ранами, с обожжённым ухом Маккей лежал на весенней земле и тяжело дышал. Кто-то из ребят узнал собаку, ведь пёс жил неподалёку от университета и в хорошие времена гулял с хозяином по «дороге жизни» – так студенты называли аллею к главному корпусу.

Раненого пса хотели отнести в приют. Но даже ослабевший, Маккей был неприступен. Он поднял голову и молча показал зубы.

Тогда вызвали Дога. Сергей Иванович пришёл с носилками, ремнями и какой-то странной трубкой. Студенты недоумённо косились на неё: это ещё зачем?

В трубке оказался шприц – изобретение одного ветеринара. Маккей даже зубы показать не успел – Дог поднёс трубку ко рту, дунул – и тонкая иголка вонзилась псу в бок. Голова Маккея отяжелела, он опустил её на молодую траву и закрыл глаза. А когда открыл – уже находился в вольере питомника «Друг человека».

Теперь жизнь Маккея пошла по-новому. К вольеру часто подходили люди. Их голоса разительно отличались от тех, что пёс слышал прежде. От людей никогда не пахло водкой, а чаще – чем-то вкусным. Рыжая девушка в смешной косынке палочкой проталкивала в окошко вольера миску с едой. Чаще всех приходил Сергей Иванович. Подолгу стоял у вольера, разговаривал. Странный, немного лающий голос Дога обычно разносился по всему приюту. Но в минуты, когда Сергей Иванович работал с Маккеем, он говорил тихо – так, чтобы слышал лишь пёс.

Раны на боку зажили. На морде, от уха протянулся маленький шрам – на память о той ночи.

Но Маккей не изменил себе. Он не лаял, не вилял хвостом, когда волонтёры приносили еду, – только молча, по-волчьи, показывал зубы и отходил в угол вольера. Он ни разу не попытался никого укусить. Сергей Иванович считал, что Маккею нужно время. Это к злу привыкать не надо, оно сразу врывается в жизнь и пытается установить свои правила. А в добро ещё поверить нужно.

Глава 3

В первый раз Лика появилась в питомнике с Нортом на руках: осиротевшему, тоскующему по умершей хозяйке пекинесу нужен был дом.

Лика знала Норта ещё щенком, ведь он вместе с прежней хозяйкой жил в их подъезде. Расставаться с собакой навсегда она не хотела. Да и сам приют – небольшой, но очень деятельный – понравился Лике. Здесь работали те, кто действительно любил и понимал собак. И даже грозный Сергей Иванович никогда не ругался попусту.

Так и сложилось: время от времени Лика заглядывала в питомник, чтобы навестить Норта. Потихоньку знакомилась и с другими собаками. С некоторыми ей даже разрешали гулять, хоть и недалеко. И всегда, проходя мимо вольера Маккея, Лика чувствовала его тяжёлый взгляд.

Она боялась этого пса и в то же время хотела с ним подружиться. Казалось Лике: Маккей понимает всё не по-собачьи – по-человечески. Слишком умными были его глаза, похожие на крупные, почти чёрные сухие ягоды шиповника.

В первый раз, подойдя к вольеру слишком близко, Лика вообразила, что с ходу откроет дверцу и войдёт. И все будут удивляться тому, как здорово у неё получилось подружиться с грозным псом-одиночкой. Но не вышло. Маккей поднял верхнюю губу и показал зубы. Лика сразу же отпрянула от вольера, но не сдалась. Она была не из тех, кто после первого проигрыша уходит с ковра. Правда, и не из тех, кто спрашивает совета тренера.

В следующий раз Лика потихоньку от работников приюта принесла кружок варёной колбасы. Маккей узнал Лику – или, впрочем, ей это только показалось? Она ласково позвала его, медленно просунула руку между прутьями, подержала так пару секунд и бросила розовый блинчик на землю. Маккей не подошёл. Стоял, словно застыв, лишь показывал зубы.

Колбаса так и осталась нетронутой – пёс побрезговал подарком. Но Лика уже загорелась мечтой подружиться с угрюмым одиночкой. Было что-то во взгляде Маккея, что не позволяло отступить. Она приходила в питомник, гуляла с ласковым и весёлым Нортом, гладила остальных обитателей приюта, а потом упрямо подходила к вольеру, где её встречал взгляд чёрно-коричневых глаз.

– И зачем он тебе? – удивлялась рыжая Настя. – Вечный одиночка. У нас много собак, а ты приклеилась к чёрту. Думаешь, весело мне за тобой ходить?

– Не ходи, – беспечно отмахивалась Лика.

– Как же, как же! Дог меня разорвёт, если узнает, куда ты руки свои тянешь. У нас в деревне таких псов по ночам выпускали фабрику сторожить. Ни один вор не совался. А у моей тётки…

– Давай без страшилок, а? Просто у тебя веры в пса нет, так и скажи.

– А ты в каждого проходимца веришь, словно в тятю родного.

– Маккей – не проходимец!

– Нет. Но и ты каждому угощение не протягивай. С руками оторвут.

– Ну, пока не оторвал.

– Оторвёт ещё.

– Не оторвёт.

– Оторвёт.

Эти разговоры заканчивались вечным спором. Впрочем, Настя хоть и ругалась, Сергею Ивановичу ничего не говорила. А тот колбасу на земле, конечно, видел, но тоже никого не расспрашивал.

Между тем Маккей поддаваться не собирался. Всё так же показывал зубы, изредка рычал. И смотрел так, будто предупреждал: не подходи, не сдержусь ведь…

И тогда Лика решила показать Маккея Стасу – другу, однокласснику и советчику. Правда, своей собаки у Стаса никогда не было. Был кот Мурзик, а до него – морские свинки, целое маленькое стадо. Конечно, это не то. Какой контакт надо налаживать с морскими поросятами? Но попытка не пытка, вдруг Стас что посоветует?

Однако Стасу Маккей не понравился, и теперь Лике оставалось надеяться только на себя. И она надеялась.

Глава 4

В школьном зале царила суета. На передних креслах сидели ребята, переговаривались, шумели, шутили. На задних креслах лежали пышные костюмы: длинные юбки, вечерние платья, фраки. Между рядами стояли пузатые, растрёпанные пакеты с реквизитом. «Время классиков» – гласил яркий плакат, который пока что сиротливо лежал на парте у сцены.

– Куда запропастилась Наташа Ростова?! – на весь зал вопрошала Ольга Евгеньевна. – Совести у неё нет, последняя репетиция завтра!

– Наташа Ростова врубается в русский! – донёсся из зала голос Стаса. – Короче, нахально списывает домашку, Ольга Евгеньевна. Потерянное поколение.

– Лика! – голос учительницы задрожал от праведного гнева.

– Неправда! – возмутилась Лика, толкнула Стаса локтем в бок и встала, чтобы её лучше было видно. – Я не списываю, Ольга Евгеньевна! Я безличные предложения изучаю, честно. Врубаюсь в русский, Воробьёв прав.

– Что за жаргон, дорогая моя?! Марш на сцену, тебя ведущие заждались. Воробьёв, а ты почему сидишь? С фонограммами всё идеально?

– Почти, – вздохнул Стас и поплёлся к сцене.

В школе готовили литературный бал. И Лике предстояло его открывать в образе Наташи Ростовой. Впрочем, это неудивительно: среди старшеклассников никто не танцевал лучше её. К тому же образ Наташи Ростовой – хрупкой, темноволосой кудрявой девушки с распахнутыми наивными глазами – очень ей шёл. Лика не была такой уж наивной, зато смело и энергично бралась за любое дело. А когда бралась – дралась за это дело до конца, до самой победной точки.

«Ну и характер!» – вздыхала мама, убеждая дочку не быть такой максималисткой.

«Ну и характер!» – восхищённо усмехнулась школьная уборщица, когда Лика у неё на глазах спокойно залезла на дерево и сняла оттуда грязного серого котёнка.

«Ну и характер!» – грозно кивала головой Ольга Евгеньевна, если Лика на уроках литературы затевала горячие споры и в пух и прах разносила некоторых персонажей.

«Ёлки-палки!» – говорил в таких случаях внутренний голос Лики.

Репетиция бала шла полным ходом, когда к ней будто невзначай подошёл Стас и тихо сказал:

– Мы скоро переезжаем.

– Куда? – не поняла Лика.

– В Севастополь. Отца направляют.

– Как… Уже?..

О том, что Стас уедет, Лика знала и раньше. Семейство Воробьёвых часто переезжало, отец Стаса был военным. Да и сам мальчишка пришёл в их школу всего пару лет назад. Учился Стас неблестяще, особенно хромала у него химия. Но другом стал настоящим: надёжным и честным. Лень и бездействие вызывали у Стаса глубокое отвращение. И он в любое время дни и ночи был готов ввязаться во все затеи Лики. Правда, не всегда доводил начатое до конца. «Я не питбуль, как некоторые! У меня челюсти размыкаются», – говорил при этом Стас.

И вот теперь он переезжал.

– Лика, что за плачевный вид? – одёрнула Ольга Евгеньевна. – У тебя же бал, ты – Наташа! Ощущение чуда, радости, ты же можешь!

– Я… чуть позже, – пробормотала Лика и отошла в глубину сцены, куда минутой раньше скрылся Стас.

– А когда вы переезжаете? – потихоньку спросила она.

– Маман сказала, через две недели. Кончай киснуть, будем переписываться. Каменный век, что ли? Или ты совсем в роль Ростовой вжилась, без телефона будешь обитать на планете? На каникулах в гости приедешь, море же. И вообще, учиться осталось полтора года. Раздуплись уже, плюшка!

– Ладно, раздуплилась, – постаралась взять себя в руки Лика. – Просто жалко, ты же знаешь.

– Ну и мне жалко. Но что я, отцу прикажу?

– Нет, конечно… Слушай, давай ещё раз в приют сходим, а?

– Давай. Зачем? Опять со своей дурацкой колбасой к Дарт Вейдеру соваться станешь?

– Ага. А ты дверцу вольера подержишь.

– Ок. Если Ростова челюсти сомкнула, кранты. Я сегодня еды какой-нибудь куплю.

– Я сама куплю. Ой, а Мурзика вы куда денете? С собой?

– Ага.

– Так коты же к месту привыкают, не то, что собаки.

– Да ладно, больше слушай. Мы Мурзика везде с собой возим, и он ни разу не драпал. Просто люди сами какие-то правила про животных выдумали и передают их, словно реликвию.

– Ну, знаешь ли! – возмутилась Лика. – По-твоему, это всё чушь?

– Условно. Физику читала? Всё в мире относительно. Мы сами за котов придумали, будто они к месту привязываются. И сами придумали, что собака предана человеку до гроба.

– И что, не так?

– Не-а. Есть те, что преданы. Есть те, что предадут. Как у людей.

– Сам же говорил, не ставь собаку на одну ступень с человеком! – поддела Лика.

– И не ставь. Но я не говорил, что все собаки на одной ступеньке друг с другом стоят. Разные есть. Вот твой Норт уже через месяц скучать перестал. А Маккей почти год порвать всех готов на британский флаг. И где ваша статистика, мамзель Ростова?

– Сам ты мамзель! – улыбнулась Лика.

– А если ещё и других собак приюта вспомнить…

– Архипова! – донёсся гневный окрик из зала. – Тебя вся школа ждёт!

– Иду! – звонко крикнула Лика и отправилась на сцену.