Текст книги "Эффект Пигмалиона"

Глава 4. Старая Парма

Торопясь спуститься вниз, Федерико чуть не сбил священника. Тот неспешно поднимался, и на узкой лестнице они едва разминулись. Каталонец пробормотал извинения и побежал дальше, на ходу набирая номер Салафии, но тот сам поймал его внизу, внезапно вынырнув из бокового коридора.

– А ну-ка, притормози! – сказал он, повелительным жестом заставив мастера остановиться.

Мужчина исподлобья взглянул на патрона.

– Монсеньор, вы что, издеваетесь? Я крови не боюсь, но зачем так шокировать монахиню? Как это ей поможет вспомнить прошлое?

– А, я вижу, трюк с ножницами отлично сработал! – улыбнулся Салафия. Он выглядел довольным до неприличия, так что и сомневаться не приходилось: эта кровавая авантюра – его рук дело. – И как, много было крови?

– Мне хватило, – Федерико выразительно развел руки в стороны, демонстрируя бурые пятна на коленях. Они уже подсохли, и теперь дешевле выкинуть эту одежду, чем сдавать в химчистку. Но испорченные брюки волновали каталонца меньше всего. – Меня могли бы и предупредить.

– А монашка сильно испугалась?

– Ну, вначале да. Но у нее оказались крепкие нервы. Так что если вы хотели, чтобы она упала в обморок или впала в истерику…

– Да нет, зачем мне ее аффекты? Но если бы я тебя предупредил, не было бы искренних эмоций. Мне было нужно, чтобы ты хоть немного испугался, – невозмутимо ответил старик. – Знаешь, когда люди вместе переживают потрясения, это очень их сближает. Психология, мой друг. А теперь давай отойдем, а то у нас тут намечается аншлаг.

Только сейчас Федерико понял, что на них действительно странно поглядывают. Даже священник остановился посреди лестницы и буравил их маленькими темными глазками. Его взгляд каталонцу очень не понравился. Но монсеньор уже взял мастера под руку и оттащил в сторону.

– Ты слишком нервный стал, – попенял ему старик, когда они оказались в тени под лестницей. – Дергаешься по каждому поводу. Что с тобой вообще творится?

– Меня нервирует это место, – сиплым шепотом ответил Федерико. – Я вам еще вчера это сказал. И я не ожидал, что вы покалечите Эльзу. Вы никогда раньше ее не трогали. Да, я понимаю, она не живая, но это ведь не значит, что ей не больно.

– Да заживет на ней все, как на собаке! Тоже мне, повод психовать. Твоей Галатеи сейчас даже нет в теле, осталась только та часть, которая отвечает за основные жизненные функции. Она действует на автомате, ничего не чувствует, не видит, не слышит и вообще не запомнит эти несколько часов. Поэтому не ной! Сосредоточься на охоте! В этот раз тебе придется действовать одному, собственно, я тебя искал, чтобы это сказать. Меня срочно вызывают в Рим, у них там очередное ЧП вселенского масштаба. Так что noblesse oblige77
  Положение обязывает (лат.)


[Закрыть], и все такое прочее…

– Вы уезжаете? – каталонец посмотрел на него в полном недоумении. Монсеньор никогда не уезжал во время охоты, потому что его мастер, хотя и был наделен множеством необычных способностей, все-таки не мог оказать существенного влияния на тонкую ткань пространства, чтобы запустить цепочку событий. – Сейчас?

– Да. И вполне возможно, что я окажусь вне зоны доступа, поэтому важно, чтобы ты придерживался плана и импровизировал по ситуации, но без фанатизма.

Мимо прошла женщина в длинном темно-коричневом платье и белом платке. Такие носили работницы, помогавшие монахиням по хозяйству. Ее лица не видно было из-за высокой стопки тарелок. Салафия подождал, пока она скроется из виду, и продолжил:

– Все, как договаривались. Поболтаешь с ней немножко, подкинешь несколько детских воспоминаний, а потом невзначай предложишь полистать дневник своей покойной матушки. Я туда уже добавил нужные зацепки, чтобы ее память постепенно восстановилась. До моего приезда она обязательно вспомнит все свои грешки, а если вдруг будет туго соображать, поможешь ей, это ты хорошо умеешь.

– Но, монсеньор, что я ей могу сказать? Я же о ней вообще ничего не знаю, кроме отдельных эпизодов из ранней юности! Просветите меня хоть немного! Имя настоящее хотя бы назовите. Она ведь на самом деле никакая не Маргарита!

– Нет, – отрезал монсеньор. – Ничего сверх сказанного тебе знать не нужно.

– Но почему?

– Потому что ты, Джулио, в последний раз ее видел, когда ей было пятнадцать. Если ты перепутаешь что-нибудь и ляпнешь то, чего знать никак не мог, весь наш план полетит к чертям. Ты не умеешь лгать так же безупречно, как я, поэтому ограничимся детством и отрочеством. А все остальное есть в дневнике. Мне пора, через три часа у меня вылет из Милана.

Старик уже собрался было уходить, но Федерико схватил его за руку.

– Монсеньор, но имя-то почему нельзя? – спросил он, умоляюще поглядев на патрона.

Однако тот только улыбнулся.

– Что значит имя? Роза пахнет розой. Хоть розой назови ее, хоть нет88
  «Ромео и Джульетта», У. Шекспир


[Закрыть], – процитировал он слова великого английского поэта. – Увидимся в воскресенье.

– О, что за блеск я вижу на балконе… точь-в-точь в Вандиковой Мадонне: кругла, красна лицом она, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне!99
  Федерико импровизирует, объединив рифмующиеся отрывки из двух произведений – «Ромео и Джульетты» У. Шекспира и «Евгения Онегина» А. Пушкина. Влюбленный Ромео сравнивает Джульетту с Луной, делая ей комплимент. Евгений же нелестным образом отзывается о невесте своего друга, Ольге Лариной.


[Закрыть] – процедил сквозь зубы Федерико ему в спину. Выйдя из-под лестницы, он снова заметил в холле священника. Тот о чем-то негромко разговаривал с администратором, но когда Салафия прошел мимо, чуть заметно склонил голову набок, провожая его взглядом.

Пожалуй, если бы кто-то здесь говорил по-русски, он бы оценил эту маленькую поэтическую компиляцию. Но здесь не Россия. И Джанна не Несси. Они так же не похожи между собой, как героини Шекспира и Пушкина. А брюки все-таки жалко, совсем новые…

***

Потом еще примерно час комната номер восемь напоминала проходной двор. Приходила женщина с кухни, чтобы спросить, можно ли принести ужин пораньше: у них там была какая-то запарка, ждали большую группу паломников не то из Сербии, не то из Албании, и надо было накрывать столы. Следом за ней пришла другая работница, ее прислали вымыть пол в спальне. Заходила молоденькая послушница, чтобы напомнить сестре Джанне, что ее ждут к вечерне.

Федерико решил уложить жену в постель. Она была очень послушной и тихой, и хотя он понимал, что Эльза так же, как и он сам, вынуждена играть роль, его беспокоили ее вялые движения и пустой взгляд. Накрыв ее безвольное тело одеялом, каталонец присел рядом на краешек кровати. Непослушная светлая прядь упала на лицо женщины, и он нежно провел рукой по ее щеке, убирая волосы за ухо.

– Эльза, – прошептал он. – Прости, что тебе пришлось это сделать. Я бы не хотел, чтобы ты причиняла себе боль.

– Мне не больно, – безразлично откликнулась она. – Это всего лишь тело.

– И все равно, я за тебя переживаю.

Галатея посмотрела на него так, словно мастер вдруг заговорил с ней на арамейском.

– Какая глупость! Монсеньор сказал резать неглубоко, и я была аккуратна. Ты же знаешь, что он не допустит, чтобы я погибла.

Федерико не нашел, что ответить. Она действительно не понимала. Она была не способна на это – понять, что он почувствовал, увидев раны на ее руках и кровь на платье, хотя прекрасно знал о ее невосприимчивости к боли. Как можно рационально объяснить страх за любимого человека? Никак. А любые нелогичные аргументы для нее просто недоступны.

– Спи, – сказал он, наклонился и поцеловал ее в лоб. – Доброй ночи.

– Доброй ночи, amor mío.

Эльза отвернулась к стене и вскоре уснула. Федерико еще немного посидел с ней рядом, уставившись невидящим взглядом в окно. Потом заставил себя подняться и подойти к туалетному столику. Вообще-то это была внушительных размеров конструкция с тремя зеркалами и большим выдвижным ящиком, в котором лежала Библия. Каталонец выдвинул его… и замер. Книги не было на месте.

«Что за черт?!» – подумал он, рывком вытащил ящик, сорвав его с направляющих, и убедился, что тот пуст. Только одинокая антимоскитная спираль с тихим стуком упала на пол. Федерико оглядел комнату, обшаривая глазами все поверхности. Заглянул в обе тумбочки, перерыл одежду в шкафу. Он точно помнил, что книга была в спальне, и точно помнил, куда положил ее, подменив обычную Библию, которую держали в номерах для паломников, хитро устроенным сейфом, неотличимым от увесистого томика. Кожаная обложка с золотым тиснением, настоящий бумажный обрез и скрытая в корешке прорезь замка – если не знать, что это не книга, то и не догадаешься. Просто идеально! Ведь спрятанную вещь всегда легко найти, а то, что лежит на виду и на привычном месте, никто не заметит. А в сейфе был дневник.

В дверь тихонько постучали, и Федерико услышал, как сестра Джанна зовет его:

– Джулио!

Он тихо выругался сквозь зубы. Твою ж кавалерию! Где дневник?! Куда он мог деться? Пока они разговаривали с аббатисой, комната оставалась запертой, и никого кроме Эльзы здесь не было. А потом? Кто был потом? Женщина с кухни, уборщица, послушница… на кой кому-то из них красть книгу, которую они и так каждый день держат в руках? Абсурд какой-то! И все было бы проще, если бы он мог спросить Эльзу, что тут творилось без него, так она ведь не помнит ни черта! Салафия его предупреждал…

– Джулио!

Распахнув дверь немного резче, чем следовало, Федерико едва не ударил сестру Джанну ею по носу. Та испуганно отскочила в сторону.

– Извини, если помешала вам, – сказала она смущенно, – но мне уже пора идти. Вечерняя служба вот-вот начнется, и…

– Марго, кто еще здесь был, пока меня не было? – перебил кукольник, не слушая ее.

Монахиня слегка растерялась.

– Никого не было, только я и Эльза. А что слу…

– Ты абсолютно уверена?

– Ну да, конечно, – она облизнула губы и на всякий случай отступила на шаг назад. Но вдруг что-то вспомнила и остановилась. – А, погоди, нет. Отец Пальмиеро заходил.

Федерико вспомнил мрачного священника, который как-то уж больно пристально наблюдал за ним и за монсеньором в холле.

– Что ему было нужно?

– Ничего. Он хотел предложить помощь. Отец Пальмиеро раньше работал врачом. Но я сказала, чтобы он не волновался, что порезы неглубокие, и все уже хорошо.

– И ты все время была с ним в комнате?

– Да… ну, то есть, я выходила на пару минут вылить воду и вымыть тазик, чтобы тебе не пришлось с этим возиться. Когда я вышла из ванной, он был уже здесь. А что случилось-то, Джулио? – крикнула она ему уже вдогонку.

– Извини, потом объясню, – отмахнулся Федерико, толкнул дверь и выскочил в коридор. Гул голосов на несколько мгновений оглушил мужчину. По этажам сновали люди, таскали по лестнице чемоданы, переговаривались и хлопали дверьми, кричали дети, работницы в коричневых платьях бегали туда-сюда, общаясь с паломниками на ломанном английском. Прибыла балканская группа.

Никто не обращал внимания на мужчину, пробиравшегося между гостями и их поклажей. Он, к счастью, успел переодеться, так что в толпе не выделялся. Несколько раз Федерико ловил занятых работой горничных, спрашивая, не видели ли они отца Пальмиеро. Но в такой суматохе всем было не до него, и те только отрицательно качали головой. Каталонец обошел все этажи, переводя взгляд с одного лица на другое, но он уже понял, что в такой толпе затеряться проще простого, и все это совершенно бесполезно. К тому же, если священник действительно выкрал книгу, он мог уже и улизнуть.

Выскочив во двор, мужчина методично обошел отведенную для паломников территорию по периметру, хотя, конечно, не рассчитывал, что вор прячется среди стволов сосен. На его месте каталонец укрылся бы по ту сторону ограды, прекрасно зная, что человек с улицы в святая святых не попадет. Федерико снова оказался у забора, отделявшего монахинь от мирян. Здесь он остановился, пытаясь понять, что ему делать дальше.

Вечерний воздух, напоенный ароматами осени, холодил разгоряченное лицо. Приглушенные звуки органа красиво оттеняли виртуозное бельканто солистки церковного хора. Внезапно налетевший порыв ветра сорвал с двери базилики объявление, которое предупреждало прихожан о реставрационных работах в крипте. Листок поднялся высоко в воздух и мотыльком порхнул за ограду.

В голове была полная каша. Кто такой этот отец Пальмиеро на самом деле? Уж точно не врач. Федерико прикрыл глаза, вспоминая детали его внешности. Сухопарый, бледный, лысый, с вытянутым лошадиным лицом, глубоко посаженными глазами и невероятно густыми бровями, почти сросшимися над переносицей, суровая складка у губ… Нет, с такой рожей он мог бы разве что в морге работать. Но что ему нужно? В этой ветке реальности они бывали не раз, но вряд ли где-то наследили. Салафия и его мастер всегда работали чисто, где-то скрывая улики своих преступлений, где-то подчищая и исправляя память ненужным свидетелям. Так было и в России, когда убийство, совершенное Несси, повесили на ее подругу…

Так что же все это значит? Если книгу действительно выкрал он, – а больше этого никто не мог сделать, – значит, он знал о содержимом сейфа. А если он это знал, то ему может быть известно и многое другое. Вряд ли отец Пальмиеро догадывался об истинной сущности Альберто Салафии. Надо быть конченным идиотом, чтобы украсть артефакт у самого Князя Тьмы! Но что-то он, определенно, знает.

Федерико вытащил из кармана телефон, чтобы позвонить монсеньору, но не успел набрать номер, как услышал за спиной знакомый голос.

– А я смотрю, вас прямо-таки магнитом тянет к этой изгороди, сеньор Паретти!

Мужчина мысленно помянул по именам всех демонов первого чина, потом натянул на лицо улыбку и повернулся к Аглае.

– А вы, синьорина Василиадис, наверное, учились в школе разведчиков? Никогда еще не встречал женщину, которая умеет так тихо подкрадываться.

– Упс, – она виновато пожала плечами и по-детски спрятала руки за спину, но по ее лукавой улыбке и озорному блеску в глазах Федерико понял, что гречанка весьма довольна произведенным эффектом. – Простите, если напугала.

– Пустяки, – отмахнулся кукольник, бросив взгляд на двери гостиницы. На улицу вышла семья из пяти человек: бородатый мужчина, женщина в цветастой юбке и трое детей. Они спорили на сербском, можно ли есть пиццу в паломнической поездке.

– А где же ваша очаровательная жена? – спросила Аглая, снова привлекая к себе его внимание.

– Что? – Федерико посмотрел на нее, не сразу поняв, о чем его спрашивают. – А, Эльза. Она наверху, уже легла спать.

– Так рано? – удивилась гречанка. – Но еще ведь и восьми нет!

– Да, но…

Внезапно каталонец вспомнил неприятную немую сцену во дворе этим утром. Холодное равнодушие Галатеи в ответ на радушное приветствие его новой знакомой. И ему захотелось загладить вину.

– Аглая, послушайте, – сказал он, понижая голос, потому что мимо как раз проходили несколько вездесущих работниц гостиницы. – Я должен извиниться перед вами за поведение моей супруги.

– Да что вы, не стоит! Я вполне понимаю чувства сеньоры Паретти. Будь вы моим мужем и застань я вас за приятной беседой с иностранкой, тоже взревновала бы.

Федерико коснулся воображаемой шляпы, отвечая на комплимент, но тут же стал серьезным.

– Да нет, дело не в этом, – доверительным тоном сообщил он, – к сожалению, моя жена тяжело больна.

– О-о-о… – яркая, как солнце, улыбка Аглаи тут же погасла.

– Да, у нее болезнь Альцгеймера. Иногда незнакомые люди вгоняют ее в ступор, потому что Эльза не может вспомнить, знает она этого человека или нет.

– О-о-о, – снова протянула гречанка, потрясенно покачав головой. На ее лице отразилось искреннее сожаление. Не такое, какое всегда появляется на лицах людей, услышавших подобное, а самое настоящее, как будто Эльза была ее родственницей или подругой. – Болезнь Альцгеймера, так рано? Сеньора ведь еще очень молода.

– На семь лет моложе меня. Ей всего двадцать девять.

– Мне так жаль, сеньор Паретти!

– Спасибо, – благодарно кивнул Федерико и решил сменить тему. – А вы, я вижу, решили прогуляться?

Он сразу заметил, что Аглая одета куда менее строго, чем утром: широкие светло-голубые джинсы с резинкой на щиколотках, короткая кожаная куртка с заклепками, черные кроссовки. Она забрала свои курчавые длинные волосы в высокий хвост, а в ушах болтались сережки в виде гитар на цепочках.

– Ага, – она снова улыбнулась. Удивительно, как быстро сменяли друг друга эмоции на ее лице. – Вечер сегодня хороший. Решила пропустить стаканчик где-нибудь. Не хотите составить компанию? Ой, господи… – Аглая тут же осеклась, хлопнув себя ладонью по лбу. – Что я такое говорю? Ваша жена… вам надо быть здесь. Простите!

Каталонец уже хотел вежливо согласиться с этим и попрощаться. Нужно позвонить монсеньору и еще раз попробовать найти отца Пальмиеро. Может быть, он в базилике? Черт возьми, а ведь точно! Как он об этом сразу не подумал? Ведь священнику, наверное, положено присутствовать на вечерней службе. Но не успел он ничего сказать, как дверь Дома Паломника распахнулась, и на пороге появился этот хлыщ в черной сутане собственной персоной. Аглаю и Федерико он не видел, они стояли за углом, и стволы сосен служили надежным укрытием. Священник бодро зашагал по хорошо освещенной аллее к воротам. И мужчина вдруг понял, что ему выпал идеальный шанс последовать за ним, не привлекая к себе внимания.

– А знаете что? Отличная идея! – сказал он с воодушевлением, бросив короткий взгляд на гречанку. – Эльза принимает сильное снотворное. До утра она не проснется, а даже если вдруг… я все равно всегда запираю дверь на ключ.

Женщина была немного сбита с толку его энтузиазмом.

– Вы уверены, что это правильно, сеньор Паретти? Ведь ваша супруга…

– Не берите в голову. Я вообще-то и сам хотел пройтись по городу, – без зазрения совести соврал каталонец, искоса наблюдая за перемещениями отца Пальмиеро. – Почему бы не пойти вместе? Знаете, у нас, в Каталонии, прогулка с приятным собеседником не считается супружеской изменой.

– Ну… ну ладно, – после непродолжительной внутренней борьбы ответила Аглая. – Если вы так говорите.

Федерико лучезарно улыбнулся, взял женщину под руку, и они тоже направились в сторону ворот. Вдалеке мелькала спина священника. Черт, только бы его не упустить!

***

Они петляли по улицам исторического центра уже минут двадцать. Несмотря на то, что в Парме в это время года не так уж много туристов, не упускать из виду высокую фигуру в черном было непросто. Во-первых, приходилось то и дело пропускать этих проклятых велосипедистов, которых в этой части города было едва ли не больше, чем в Китае. Во-вторых, священник как будто впервые в жизни оказался здесь и то и дело где-нибудь застревал: то разглядывал пирожные в виде тыкв с выложенными марципаном ртом, носом и глазами; то его вдруг привлекла картина в сувенирной лавке – довольно посредственный вид города, совершенно не то полотно, которое хочется изучать так пристально. Когда отец Пальмиеро остановился в очередной раз купить газету, пришлось пройти у него за спиной, чтобы не привлекать внимания. А на людной и шумной площади Гарибальди каталонец едва его не упустил.

Ну, и да, в-третьих, Аглая не знала, зачем ее спутник на самом деле пошел с ней. Поэтому Федерико старательно поддерживал непринужденную беседу, направляя ее таким образом, чтобы говорила, в основном, гречанка. Все-таки слушать и вести слежку проще, чем говорить и вести слежку.

– Знаете, было довольно забавно встретить в Сан-Паоло человека с таким именем, – весело сказала Аглая.

– Да? Почему? – удивился Федерико.

Святой отец уверенно двигался вдоль по улице с зашкаливающим количество ресторанов, кафе, пиццерий и баров. Оставалось только надеяться, что он зайдет в один из них. Иначе придется его отпустить – он не может бесконечно таскать за собой Аглаю. На самом деле, Федерико не знал, каких действий ждет от предполагаемого вора. Вряд ли тот зайдет в лавку с вывеской «Скупка краденого», чтобы продать артефакт, тем более, внешне тот вообще не представляет ценности.

– Как, вы разве не знаете историю Джулио и Маргариты? – в свою очередь, удивилась гречанка, но тут же спохватилась. – Впрочем, да. Вы же здесь не на экскурсии. Конечно, вы не знаете…

Услышав ее слова, мужчина едва заметно вздрогнул и на секунду выпустил отца Пальмиеро из поля зрения.

– Джулио и Маргарита, говорите?

– Ага. Такая типичная средневековая лавстори с печальным концом.

– Расскажете? – Федерико поискал глазами в толпе знакомую черную сутану и успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как священник заворачивает в одно из заведений.

– Обязательно, если скажете, куда мы идем, – улыбнулась Аглая. – Становится холодно. Вы говорили, это место недалеко.

– Да, верно. Извините, я не сразу вспомнил нужную улицу. Мы уже почти пришли.

Отец Пальмиеро явно не был гурманом. Бар, который он выбрал, оказался типично европейским без какого бы то ни было национального колорита. Разве что вывеска с лишенным фантазии названием «Старая Парма» и резьбой в виде дубовых и оливковых ветвей указывала на его географическую принадлежность. Негромкая музыка, приглушенный свет, очень приличная публика – в такие места ходят с коллегами или друзьями, чтобы отдохнуть после работы.

А вот и он – в самом дальнем углу, в полутьме, сидит и потягивает пиво. Уткнулся в книгу, и вряд ли это Библия. То есть, может быть, и она – да не та.

Аглая и Федерико пробрались по узкому проходу к барной стойке. Каталонец объявил, что угощает он, и возражения не принимаются. Красный мартини со льдом и долькой апельсина – для сеньоры, джин с тоником – для сеньора, и вот уже они устроились за столиком в укромном уголке на противоположной стороне зала, откуда можно беспрепятственно наблюдать за священником.

– Так что насчет истории? – напомнил Федерико. – Кто такие эти Джулио и Маргарита?

Прежде чем начать рассказ, Аглая поднесла к губам стакан, вдохнула пряный запах карамели и итальянских трав, а потом с видимым удовольствием сделала маленький глоток. Она явно умела получать удовольствие от мимолетных радостей жизни, и, даже продолжая исподволь наблюдать за священником, каталонец не мог не отметить, что в моменте гречанка очаровательна.

– Божественный нектар, – с чувством сказала Аглая, отщипнув крошечный кусочек мякоти от апельсина, которым был украшен напиток. – Ну в общем, слушайте. Дело было так. Маргарита и Джулио жили в шестнадцатом веке. Ее, дочь герцога Фарнезе, выдали замуж за представителя другого знатного рода, ну, понимаете, чтобы укрепить выгодный политический союз. Но вышел конфуз. Невеста оказалась с браком, и личная жизнь у новобрачных не задалась. Молодой муж не сумел лишить супругу невинности. Там была какая-то сложная медицинская история, я не знаю подробностей. Читала только, что бедняжку пытались заставить расстаться с девственностью при помощи разных… хм-м… подручных средств. Но все равно ничего не вышло, и в итоге девицу спровадили в монастырь. Да-да, в этот самый, только тогда он не отличался строгостью устава. По правде сказать, в Сан-Паоло отправляли исключительно благородных девушек, которые чем-то не угодили родителям. Они там не столько молились, сколько развлекались, и Маргарита себе тоже ни в чем не отказывала. Ей нравилась музыка, и она стала приглашать к себе в келью симпатичных менестрелей.

– И один из них был Джулио? – догадался Федерико.

– Точно, – Аглая кивнула и отпила еще немного мартини. – Джулио Чима, или просто Джулино. Он, правда, был далеко не уличным музыкантом, а служил при дворе герцога.

– Но, конечно, музыкой дело не кончилось?

– Скорее всего, хотя свидетельств тому нет. Но были все основания предполагать, что дочь герцога не совсем безнадежна как женщина. Они потеряли бдительность, об их связи узнал папаша Маргариты, а он, как вы понимаете, еще после прошлого скандала ее невзлюбил. В общем, потом лет, наверное, на восемь развратную монахиню посадили под замок. Правда, позже с подачи Папы ее перевели в другой монастырь, и там она стала аббатисой. Причем переизбирали ее аж десять раз!

– А Джулио?

– А его герцоги Фарнезе запытали до смерти, – гречанка развела руками. – Конечно, они сказали, что он умер от болезни. Но, судя по его виду, болел он дыбой.

Федерико усмехнулся и покачал головой.

– Ну что тут скажешь, печальная история!

Он снова поглядел на отца Пальмиеро. Тот по-прежнему читал книгу, не замечая ничего вокруг. И маловероятно, что ему удалось найти в Новом Завете остросюжетную повесть с неожиданной развязкой. Это совершенно точно дневник, иначе и быть не может.

– Одна из многих, – женщина взяла в руки стакан и посмотрела сквозь него.

Каталонец, тем временем, обдумывал ее рассказ. Что ж, шутка вполне в духе монсеньора – обыграть древнюю и мало кому известную историю о двух влюбленных. Но мастер слишком хорошо знал своего хозяина: тот не стал бы использовать имя Маргариты просто забавы ради, замысел был куда более глобальным. Если даже Аглая раскопала эту информацию, то уж монахини обязаны знать о драме, разыгравшейся в стенах обители в шестнадцатом веке! А значит, и сестра Джанна в курсе. Вряд ли она проследила совпадение имен – встреча с внезапно объявившимся «братом» ее слишком сильно впечатлила. Но где-то на уровне подсознания, она эту параллель провести могла.

Это ведь очень очевидная параллель. Жила-была монахиня, такая непорочная и невинная, и тут, как чертик из табакерки, появился обольститель. Вошел в доверие, завлек легкомысленными песенками, и вот она уже не целомудренная Невеста Христова, а самая настоящая блудница вавилонская.

Память – странная штука. Иногда она срабатывает самым неожиданным образом. Возможно, ее настоящее имя ничего не сказало бы Джанне. А вот хорошо известное имя Маргариты может запустить процесс. Вот только нажать на кнопку мало, нужны еще и рычаги управления, а их-то как раз у Федерико теперь и не было.

– Я думаю, у каждого свой путь к Богу, – внезапно сказала Аглая, возвращая его из мира мрачных размышлений в уютную атмосферу бара.

Мужчина посмотрел на гречанку. Та почти допила свой мартини и теперь задумчиво смотрела на льдинки, медленно таявшие в стакане.

– Что вы имеете в виду?

– Я о Мавре Люцении. Ну, такое имя приняла Маргарита, когда ушла в монастырь. Вроде на святую она не тянет. Но ведь сестры видели в ней некий… – женщина пощелкала пальцами в воздухе, подбирая подходящее определение. – Некий духовный авторитет. Иначе не стали бы столько раз за нее голосовать.

– Бросьте, – усмехнулся Федерико, – ее выбирали не по духовным заслугам и даже не по душевным качествам, а по положению. Не забывайте, что в те годы мало кто умел писать и читать, так что вполне логично было назначить на такую должность грамотную женщину.

– Вы совсем не верите, что человек может измениться? – Аглая внезапно оторвалась от созерцания льдинок и очень пристально посмотрела на собеседника. Мужчина заметил, что ее щеки порозовели. Надо же, а ведь она выпила всего один бокал!

– Отчего же, верю, – он пожал плечами. Священнику принесли копченые колбаски к пиву, и он наконец-то отвлекся от чтения, уплетая их за обе щеки. Интересно, а можно ли ему вообще здесь находиться? Вроде бы духовный сан не предполагает посещения таких мест. Хотя он же – священник, а не монах. Возможно, ему и не запрещено. – Но только не в лучшую сторону.

– Гете бы с вами не согласился, – грустно улыбнулась гречанка и процитировала на память: – С ней я и сам казался себе больше, чем был, потому что был всем тем, чем мог быть1010
  «Страдания юного Вертера», И. Гете


[Закрыть].

– Но ведь «быть» и «казаться» не одно и то же. Влюбленный Вертер, естественно, распушил перья, чтобы привлечь к себе Шарлотту. Но, поверьте, если бы он не застрелился, за всей этой романтической чепухой последовало бы самое страшное, что может случиться с человеком.

– И что же это? – Аглая водила пальцами по краю стакана и не сводила глаз с Федерико.

– Разочарование, – ответил он, с удивлением услышав горечь в собственном голосе. – И в себе, и в своей любви, и в Боге, как следствие. Вера – опасная вещь, синьорина Василиадис, она непременно ведет к разочарованию.

– Мне кажется, вы лукавите.

– Нисколько.

– А я думаю: лукавите, – настаивала женщина.

Каталонец собирался как-нибудь изящно вывернуться. Солгать, свести дискуссию к шутке или просто аккуратно сменить тему. Но почему-то не хотелось, и он сам не знал, почему. Аглая улыбалась, и эта улыбка обезоруживала. И ведь даже не свалишь это спонтанное желание сказать правду на едва початый бокал джин-тоника.

К счастью, именно в этот момент один из гостей, сидевших за стойкой, уже прилично набравшись, уронил и вдребезги разбил стакан. Звон бьющегося стекла отвлек гречанку, она отвела взгляд, и Федерико с облегчением выдохнул. Некоторое время они наблюдали за тем, как убирают осколки, и как гость со вздохом лезет за бумажником, чтобы компенсировать заведению трагическую потерю. А потом снова заказывает виски. Видимо, у бедняги тоже день не задался.

– Выпьете еще? – спросил мужчина у своей спутницы.

– Да, почему нет, – она флегматично пожала плечами.

Каталонец направился к стойке, где собралась небольшая очередь из только что подтянувшихся посетителей, и постарался встать так, чтобы оказаться поближе к столику отца Пальмиеро. Тот доедал колбаски, запивая их уже второй кружкой пива. Федерико напряг глаза, пытаясь рассмотреть книгу. Но было слишком темно, и с такого расстояния он мог определить разве только, что священник читает не комиксы и не детскую книжку, потому что картинок в ней нет. А подобраться поближе не получится, священник его тут же заметит. Подошла его очередь, и мужчина заказал еще один стакан мартини.

– Спасибо, – кивнула Аглая, когда он вернулся и поставил перед ней напиток. – Обожаю этот сорт! Но не думайте, будто я не заметила, как вы виртуозно закрыли тему.

Она шутливо погрозила пальцем. Федерико обреченно вздохнул, признавая свое поражение.

– Ладно. Ну, и в чем же я, по-вашему, лукавлю?

– Вы не такой циник, каким хотите казаться.

– Но вы же совсем меня не знаете. У вас нет точки отсчета.

– Ну и что? Я знала многих других. И мой опыт подсказывает, что цинизм не может быть способом мировоззрения. Это защитный панцирь. Наиболее цинично люди высказываются о вещах, о которых в тайне мечтают, но боятся признаться даже самим себе, – она задумчиво осмотрелась, будто искала в зале кого-то знакомого, потом продолжила. – Знаете, когда я была студенткой, со мной на курсе учился один парень. Он был жутким шовинистом, и не приведи Господь кому-то в его присутствии заговорить о женщинах! Ему пришлось бы выслушивать очень длинную лекцию на тему: женщина – средоточие зла и порока, и в истории есть множество примеров, которые это доказывают. В конце концов, именно Ева первой откусила от яблока.

– Но у Адама был выбор, – заметил Федерико, чувствуя, как мелодичный голос гречанки постепенно гипнотизирует его. – Ева предложила ему попробовать, а не заталкивала яблоко силой в глотку.

Аглая рассмеялась

– Да. Но суть теории этого парня сводилась к тому, что женщина имеет безусловную власть над мужчиной. В общем, слушали мы все это довольно долго. Но на выпускном вечере он надрался до беспамятства и раскололся. Оказалось, уже несколько лет наш бедный женоненавистник любил девушку, которая была обручена, когда они познакомились. И благополучно вышла замуж, так и не узнав о его чувствах.