Текст книги "Девять поводов влюбиться"

Глава 7
Вперед, девятки!

Саманта

Мы занимаем отличные места рядом с полем, где есть зона для инвалидов-колясочников. Рядом со мной сидят лучшие гонщицы «Энсли-Пайнс», размахивая огромными пальцами из пенопласта. Миссис Диллон даже нарисовала плакат с игровым номером Чемберса – двадцать девятым – и трогательной надписью «ВПЕРЕД, МЕЛКИЙ ГОВНЮК!». На моей щеке тоже нарисован этот номер. Как и на спине бело-зеленой джерси, которую сегодня утром мне подарил Джесси.

Звучит одноименный командный гимн, и чирлидерши начинают свое выступление:

 
Да здравствует «Шарлотта 49»!
Мы гордимся изо всех сил
И будем сражаться за «зеленый и белый»,
Пока не одержим победу!
Вперед, Девятки!
 

Футбольная команда «Альпинисты Аппаччинского университета», представляющая Аппалачский государственный университет в Буне, с незапамятных времен является одним из главных соперников «Шарлотты». Между нашими студенческими секциями нередко происходят драки, и яростные болельщики обеих команд всегда с нетерпением ожидают этот матч, который является главным событием в турнирной таблице. В прошлом году «Альпинисты» обыграли всех в своем расписании, выиграли матч чемпионата AAC[7]7
  AAC (англ. American Athletic Conference) – американская спортивная конференция.


[Закрыть] и вышли в плей-офф. Поэтому зрителей на стадионе Джерри Ричардсона сегодня больше, чем обычно, и воздух буквально гудит от напряжения.

– Пока мы с нетерпением готовимся к развязке, приближаясь к захватывающим последним неделям регулярного сезона…

Я отвлекаюсь от болтовни комментатора и снова смотрю на красивое выступление чирлидерш. Рядом с девчонками отплясывает Норм Девятка – знаменитый талисман нашего университета, который выглядит как золотоискатель, одетый в командную форму «Шарлотты», в широкополой шляпе, которую он никогда не снимает, и с киркой в руке – символом первопроходческого происхождения[8]8
  Местом первого крупного месторождения золота в США стал золотой рудник Рида, находящийся неподалеку от Университета Северной Каролины, и образ золотоискателя с киркой отдает дань уважения истории, демонстрируя авантюрный дух эпохи золотой лихорадки.


[Закрыть]. Наконец начинают объявлять состав игроков, и все мое внимание сосредотачивается на тоннеле.

– Квотербек «Шарлотты» Джесси Чемберс демонстрирует потенциал первого раунда НФЛ, – торжественно говорит комментатор, когда Джесси выбегает из тоннеля под оглушительные возгласы зрителей. – Бесстрашный любитель риска с непредсказуемым подходом, который делает его одним из самых сложных игроков для координаторов обороны соперника при планировании игры. И это отнюдь не единственная черта, которая выгодно выделяет его среди других перспективных…

Джесси трусцой бежит по полю. Взгляд карих глаз беспокойно блуждает по трибунам… пока не останавливается на мне. На его лице вспыхивает широкая улыбка, освещая сиянием соседние штаты. Он изображает пальцами сердечко, которое разлетается бабочками в моей груди, и я смущенно прикусываю нижнюю губу.

Боже милостивый… как же он хорош.

Ладно, представьте высокого парня с широкими плечами, поверх которых надеты массивные накладки. Теперь подключим к этому образу белые лосины, облегающие неприлично мускулистые ноги, шлем, сквозь металлические полосы которого проглядывает мужественное лицо с черными полосами под глазами… И если вы все еще не потеряли голову, то что с вами не так?

Тем временем команды занимают свои позиции. Миссис Кавински что-то гневно выкрикивает на польском, когда «Альпинисты» выигрывают подбрасывание монетки. Звучит свисток судьи, наша бело-зеленая форма смешивается с черно-золотой соперника, и начинается грандиозный замес.

Футбол редко производит на меня впечатление, но сегодня все ощущается иначе. Каждая эмоция обострена до крайности. Я с гордостью отмечаю, с каким восторгом люди наблюдают за игрой Джесси. И точно знаю, что прямо сейчас все жители и персонал «Энсли-Пайнс» собрались вместе перед большой плазмой в комнате отдыха и так же, как и мы, всем сердцем болеют за «мелкого говнюка».

Который не подводит.

Наша команда лидирует на протяжении всей игры. Джесси бегает как ветер и действует как вулкан, великолепно координируя работу своей команды. Почти каждый раз, когда меняется счет на табло, я испытываю прилив эйфории. Потому что наше преимущество поистине впечатляющее.

На последних секундах четвертого периода Чемберс описывает на поле идеальную молнию, уворачиваясь от полудохлых защитников, которых он вымотал своей энергичностью, грациозно взмывает в воздух, где ловит пас от Коди, и, крепко прижав мяч к груди, приземляется в конечной зоне.

Судья дует в свисток, поднимая руки над головой:

– ТАЧДАУН!

– Команда «Шарлотты» побеждает со счетом 63:10! – гремит голос диктора, эхом разносящийся по всему стадиону.

Когда зрители с криками вскакивают на ноги, празднуя победу, я уже сбегаю вниз по лестнице. Подошвы моих конверсов буквально гудят от шума вокруг. Пробираюсь сквозь толпу к ограждению и цепляюсь пальцами за металлическую решетку, наблюдая, как команды встречаются в центре поля, чтобы обменяться рукопожатиями.

После церемонии Чемберс снимает шлем, встряхивает мокрыми от пота темно-каштановыми волосами и направляется к какому-то мужчине, одетому в деловой костюм, который ждет Джесси у боковой линии.

«Воротничок» протягивает ему черную карточку, похлопывает по плечу и уходит. Чемберс поднимает карточку вверх, показывая ее своему тренеру, и что-то возбужденно кричит, прежде чем уделить внимание скачущей вокруг него репортерше с микрофоном ESPN в руке. Несколько коротких комментариев, и он отстраняется.

– ДЖЕССИ! – кричу я так громко, как только могу, когда его глаза обшаривают трибуны в поисках меня.

Наши взгляды встречаются, и я вижу чистую радость на его красивом лице. Он кивает охраннику, чтобы тот открыл ограждение. Джесси встречает меня на полпути, подхватывает за талию и кружит, как в сцене из романтичного фильма. Взвизгнув, я цепляюсь за его шею и обвиваю ее руками, когда он осторожно ставит меня на ноги.

– Скаут[9]9
  Скаут (англ. Scout) – в профессиональном спорте человек, который занимается отбором перспективных спортсменов. Как правило, это профессиональные спортсмены, завершившие карьеру, или опытные тренеры, которые помогают команде определить, какие игроки находятся в оптимальной форме.


[Закрыть] дал мне визитку! – Его голос звенит от восторга.

– Потому что ты был невероятен.

– Пять тачдаунов, Сэмми! – Он поднимает руку в белой перчатке и машет растопыренными пальцами. – Пять! Но это еще не все. Сегодня я побил рекорд «Шарлотты» по количеству результативных бросков квотербека. Когда я подпишу контракт с НФЛ, имя Тома Брэди[10]10
  Том Брэди (англ. Tom Brady) признан одним из лучших квотербеков всех времен, завершил карьеру после 23 сезонов в НФЛ.


[Закрыть] тут же уйдет в закат вместе с его смазливой мордашкой.

Я качаю головой, улыбаясь.

– Какой же ты воображала…

Джесси смотрит на меня так, словно я единственная девушка на планете, где через пять минут случится апокалипсис. Его взгляд, как шелк, скользит по моему лицу, а руки опускаются на ягодицы и сжимают их. На глазах у пятнадцати тысяч человек, включая главного тренера «Шарлотты 49», который стоит в пяти футах от нас.

– Притормози, Чемберс… – Я смущенно упираюсь ладонями ему в грудь, пытаясь создать между нами хоть какое-то пространство. – Три поцелуя не делают нас парой.

Он притягивает меня за задницу, и наши губы соприкасаются словно две половинки одного целого, идеально подходящие друг другу.

– А четыре? – Он снова целует меня. – Пять? – Еще поцелуй. – Как насчет шести? – Поцелуй. – Может, семь?..

Я счастливо смеюсь, уворачиваясь от его губ, которые уже повсюду.

– Ты невозможен.

– Я нереален!

Бум. Бум. Бум.

Я чувствую свой пульс везде: на шее, в ушах, в висках и даже в кончиках пальцев. Я пытаюсь держаться спокойно и не вести себя как очередная его фанатка, но терплю неудачу, когда снова тянусь к нему за поцелуями. Весь мир сужается до мягких губ Джесси Чемберса, и все остальное становится неважным.

– ДЖЕССИ! ДЖЕССИ! ДЖЕССИ! – слышу голоса неугомонных гонщиц.

– Мощная группа поддержки, Чемберс! – кричит тренер, кивая в сторону банды седовласых старушек.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, стараясь не рассмеяться, когда стоящая за металлическим ограждением миссис Диллон поднимает вверх свой плакат. Джесси широко улыбается. На его лице безошибочно читается гордость.

– Мои цыпочки.

Эпилог
Гребаный «дневник памяти»

Саманта

Две недели спустя

Я взволнованно постукиваю ногтями по экрану телефона, наблюдая за миссис Хоффман. Мэри неподвижно стоит на солнечном месте во дворе у старого каменного фонтана, прижимая к груди потрепанный экземпляр «Поющих в терновнике», и смотрит куда-то вдаль, задумчиво приложив два пальца к подбородку.

Очередной порыв ветра подхватывает ворох сырых листьев, закручивая их в разноцветные спирали вдоль тротуара. Влажный после недавнего дождя воздух заполняет легкие приятной свежестью. Я плотнее кутаюсь в куртку, чувствуя, как все мое тело дрожит – но вовсе не от холода.

Знакомый рев двигателя моментально выводит миссис Хоффман из задумчивости. Она бросает на меня быстрый взгляд и устремляет его на проезжую часть, поправляя на шее красный кашемировый шарф в шотландскую клетку, который резко контрастирует с ее серебряными волосами.

Несколько секунд спустя на подъездную дорожку влетает черный спортбайк. За спиной Джесси сидит пассажир. Мужчина. Я начинаю плакать, как только вижу в его руках букет красных роз – таких же царственных и элегантных, как сама Мэри.

Боже правый, это и в самом деле он. Тот самый Саймон Филч. Первая и единственная любовь миссис Хоффман. Невероятно…

Пока Джесси помогает пожилому джентльмену слезть с байка, я быстрыми шагами иду к Мэри. Мое сердце бьется так сильно, что кажется, будто оно вот-вот пробьет грудную клетку.

– Похоже, у вас посетитель, – шепчу миссис Хоффман, когда мужчины направляются в нашу сторону.

С замиранием сердца смотрю, как замешательство застилает бледно-голубые глаза пожилой женщины, прежде чем в них вспыхивает узнавание.

– Это… – Ее тонкие губы дрожат, словно она пытается произнести имя, но не может этого сделать.

– Саймон. – Я издаю тихий всхлип, обнимая ее за хрупкие плечи. Слезы катятся по щекам непрерывным потоком. – Ваш Саймон, Мэри.

– Мой Саймон… – едва слышно выдыхает она, и темная аура одиночества вокруг ее маленького, хрупкого силуэта рассеивается, как чары злой колдуньи под воздействием настоящей любви.

В глазах миссис Хоффман собираются слезы, но тень улыбки на морщинистом лице дает понять, что она счастлива, а не расстроена.

Шаркающей походкой, но с чертовски прямой осанкой Саймон приближается к Мэри. Его шаги медленные, однако уверенные. Даже на расстоянии видно, как мужчина волнуется. Наконец их взгляды встречаются, и кажется, будто все время мира останавливается, чтобы продлить это волшебный момент.

– Гребаный «Дневник памяти», – бормочет стоящий рядом Джесси.

Он обнимает меня сзади за талию, прижимаясь подбородком к макушке, и мы стоим так какое-то время, молчаливо наблюдая за трогательной сценой воссоединения, которая останется с нами навсегда.

Готова поспорить, что в молодости мистер Филч был тем еще сердцеедом. У него большая белоснежная борода, как у Гэндальфа, и такого же цвета волосы, стильно зачесанные назад. Одетый в кожаную куртку с эмблемой Rolling Stones, красную фланелевую рубашку и черные джинсы, которые заправлены в высокие ботинки, он смахивает на старенького байкера-лесоруба.

– Пойдем, не будем им мешать, – шепчет Джесси, потирая тыльной стороной ладоней глаза.

На плече у меня висит рюкзак, который Джесси забирает и закидывает себе на плечо. Когда мы сворачиваем в сторону подъездной дорожки, по безоблачному небу тянется радуга, которой раньше там не было. Я улыбаюсь про себя, воспринимая это как знак, что все у Мэри и Саймона будет хорошо.

– Не хватает только единорогов, – фыркает Чемберс, глядя на радугу, и я толкаю его плечом.

– Ты и в самом деле привез семидесятидевятилетнего мужчину сюда на байке?

Джесси сдвигает шапку, чтобы потереть лоб.

– Не пойму, ты ругаешься или восхищаешься? – Он останавливается перед байком и поворачивается ко мне лицом. – Слушай, а давай стареть вместе?

Боже, эти слова…

Они ощущаются так, будто Джесси выжег мне их на сердце без анестезии, а затем залил рану шампанским и сверху посыпал блестками.

Я обхватываю ладонями его лицо и притягиваю к себе. Мои губы медленно соприкасаются с его губами. Это один из тех нежных поцелуев, которые обычно дарят тем, кого планируют поцеловать еще миллион раз. Примерно лет до ста… Это и есть мой ответ.

Мгновение спустя Джесси надевает мне на голову шлем и ловко застегивает крепления под подбородком, прежде чем забраться на мотоцикл. Скользнув на пассажирское сиденье, я обхватываю руками талию Джесси и прижимаюсь широкой к спине.

– Куда мы едем? – спрашиваю я, седлая волну предвкушения высотой с гору Денали.

Оглядываясь через плечо, Джесси одаривает меня озорной улыбкой и надевает шлем.

– Есть пиццу, смотреть «Сверхъестественное» и заниматься сексом.

Эшли Хэшброу
Близнецы, сноуборды, любовь и я

Глава 1
Пердечный сриступ, или Как не откинуться в ожидании отличных новостей

Никогда не занимайся сексом втроем, если второй не грудастая блондинка, а третий не горячая калифорнийская цыпочка с отличным бампером.

© Рэйф Барнс

Трэвис

Все началось с отвязной университетской вечеринки на Хеллоуин. Я в образе опасного пирата Джека Воробья, мой придурковатый брат – типа Драко Малфой и наша общая знакомая Оливия Лав в горячем костюме феи Динь-Динь. Девчонка захотела переспать с нами, а мы на тот момент посчитали это охренительной идеей. Два гребаных брата-полных-идиота, которые не отказались воплотить грязную мечту Лав в реальность.

Что такого может быть в секс-трипе втроем? Да ни хрена, кроме того, что теперь эта девчонка беременна и мы вообще не знаем, от кого из нас!

Наверное, вы сейчас думаете: а как же тест на отцовство, тупой ты баклан?

Ответ: я и мой брат Рэйф однояйцевые близнецы.

Идите к черту со своей сообразительностью!

– Ты выглядишь как куча испражнений верблюда.

– Забавно, что это говорит мой брат-придурок-близнец. Ведь ты выглядишь точно так же, как и я.

– У нас разные татуировки и прически, а еще мои бицепсы больше твоих.

– Пусть мои мышцы и уступают твоим на несколько дюймов, но в отличие от тебя я не страдаю деменцией и мой дружок больше.

– Пошел ты! Он больше всего на на-хрен-вообще-нисколько!

– Если, по-твоему, три дюйма – это неизмеримая херня, то твой член еще меньше, чем ты себе представляешь. – Откинувшись на спинку кресла, я бросаю методичку о том, как стать папочкой, в своего брата и тру пальцами переносицу. – Эта цыпочка, вероятно, спятила, если думает, что мы будем жить втроем как счастливая семейка и воспитывать общего ребенка.

– Общего? – поднимает брови Рэйф. – Я не в теме!

– Да? А как же: «О да, Олив! Мой резерв уже в тебе, детка»? – Выделяю слова кавычками из пальцев, стреляя в брата недовольным взглядом, и издаю мычание, по-кроличьи толкаясь бедрами вперед, имитируя его движения и звуки в тот самый момент.

– Да ты не так все понял, Трэв!

– Я вообще ничего не понимаю, уловил? Я был мертвецки пьян в ту ночь. – Ударив ногой по столу с журналами для будущих мам, я сжал руками голову. – Черт, мы в дерьме!

Мы находимся в коридоре ожидания «Здоровая мама и бла-бла-бла малыш», и администратор этой охренительно дорогой частной клиники наблюдает за нами как за персонажами дешевой комедийной драмы, попивая матча цвета детской неожиданности из прозрачной кружки с надписью «Беременность – это счастье!».

– Ты готов стать отцом? – отвлекает меня брат, пока я недовольно прожигаю взглядом женщину в форме копа, чьи глаза прилипли к нам с того момента, как мы вошли в клинику с девчонкой, цепляющейся за наши руки, словно мы – одна гребаная шведская семейка.

– Нам по девятнадцать, ты вообще соображаешь, о чем говоришь? Мы второкурсники. Наш заработок с канала и соцсетей настолько ничтожен, что мы не сможем позволить даже подгузники.

– Ты подрабатываешь спасателем на склоне, этого будет достаточно, чтобы обеспечить ребенка.

Мой телефон издает звук пердежа, который снова поставил на входящие сообщения полоумный брат.

– Очень смешно, Рэйф. Твой пердеж – именно то, что добавляет этой ситуации еще больше абсурдности.

Вытягиваю смартфон из кармана под громкий булькающий смех гаденыша, родившегося на несколько минут позже, и открываю сообщение.

Джарвис_долбозавр_менеджер_Уолкинс:

Сегодня ваши мудозвонские задницы должны быть на склоне в три часа. Какая-то девчонка из Нью-Йорка хочет снять вас в ролике для фильма к своей книге про любовь.

Протираю лицо от подбородка до лба и печатаю ответ.

Трэв:

Иди к черту! У нас сейчас проблемы посерьезнее, чем твои пятьдесят баксов, Уолкинс. Засунь их себе в зад и снимись в фильме «Я и мой близнец в заднице».

Джарвис_долбозавр_менеджер_Уолкинс:

Она платит пять штук за несколько роликов, тупица. Но если ты и дальше собираешься притворяться девственницей, я найду других близнецов.

– Ну и засранец!

– Что там?

Трэв:

Мы придем. Оставь место в своей заднице для чего-то другого, а не для наших пяти штук.

– Джарвис написал, что какая-то сумасшедшая заплатит пять штук «франклинов» за видео с нами.

– Она хочет повторить на камеру то, что мы делали с Олив? – улыбается он. – Я готов на это и бесплатно.

– Ты вообще должен забыть о перепихоне и своем члене! Если Лав действительно беременна и мы станем папочками, то твой дружок больше никогда не увидит новой кис… – Я затыкаюсь, потому что дверь кабинета открывается и оттуда выходит бледная Оливия.

– Парни, у меня безумно плохие новости.

Твою мать… Олив… Их будет двое? Они девчонки?

Ты хочешь назвать их Мэри-Кейт и Эшли, как сестер Олсен?

– Я… – Она делает глубокий вдох, а я уже мысленно рою себе могилу и представляю, как мои долбанутые друзья пьют «Микки» и говорят о том, каким хреновым ублюдком я был, потому что бросил на брата двоих девочек-близняшек, которых зачал. – …не беременна. Это была ложная тревога.

– Да чтоб я сдох и на мою могилу пописала Дженнифер Лопес! – вскрикиваю я и обнимаю своего недалекого брата, как будто он мой самый близкий родственник. – Ты слышал это?

– Да, Трэв! У меня будут новые киски!

Полоумный идиот.

Глава 2
Привет, пап, я дома

Если твоя семья со странностями

и тебя это ни капли не смущает,

то ты – Шелби Грэхем.

© Шелби Грэхем

Шелби

– Да-а, Элфи, я все помню. «Не говори с незнакомцами, не пей из открытых бутылок, не занимайся сексом с эльфами-помощниками Санты и не верь засранцам».

– Господи, я вообще не понимаю, зачем ты полетела в Аспен. Твоей книге не нужны никакие фильмы со сноубордистами. «Парни, сноуборды, любовь и я» уже бестселлер! У тебя несколько дополнительных тиражей, много подписчиков на Wattpad, ты и так популярна!

– Да, ты и вправду не понимаешь. Я хочу показать читателям книгу такой, какой ее вижу я. Ты слышала, что я сказала на прошлой неделе, а? Гребаный Netflix отказал мне в экранизации, а это – моя мечта!

Прижав телефон плечом к уху, я медленно пробираюсь сквозь сугроб к родному дому, находящемуся неподалеку от склона.

– Ты сумасшедшая. Любая другая на твоем месте потратила бы авторский гонорар на развлечения, новые шмотки, игрушки из магазина для одиноких, в конце концов, а не на книгу, которая их и принесла. И уж точно мечтала бы о принце на белом McLaren или миллиарде долларов и местечке в списке Forbs, а не о ролике с какими-то качками-недоумками, которых она использовала в качестве прототипов. Эти Трэв и Рэйф явно не такие клевые, как Джас и Оливер. Я сталкерила их соцсети во время создания эстетик для твоей книги, они – тупоголовые гориллы, чьи мозги находятся ниже пояса, а не в черепной коробке.

– Бла-бла-бла, Элф. Я знаю Трэвиса и Рэйфа. Если ты не забыла, наши родители дружат, а мы знакомы с детства. Мы встречались на праздниках, выходных и…

– Да-а. Только эти парни, судя по твоим рассказам, явно не вспомнят тебя. Как думаешь, они вообще замечали малышку Би с причудливыми хвостиками, которая была младше их на год? Сколько им было? По десять? В таком возрасте парни еще не интересуются девчонками, Грэхем.

Закатываю глаза, отпускаю ручку чемодана и открываю дверь в дом.

– Ты лучше расскажи мне, твой несносный начальник отпустит тебя на Рождество? Я все еще готова оплатить тебе билеты в качестве подарка.

– Еще не знаю, Шел. Джеральдина уволилась, а новая девчонка… – Элфи переходит на шепот. – Она даже не умеет готовить кофе, не говоря уже о том, чтобы сделать боссу его любимый сэндвич с рукколой, арахисовой пастой и тунцом.

Смеюсь, затаскивая чемодан, закрываю дверь и, стянув куртку, бросаю ее на комод.

– Я знаю решение этой проблемы.

– И какое?

– У тебя есть целых пять дней, чтобы научить ее готовить и повторять твое фирменное: «Да, мистер Фэтч, минута – и ваш кофе будет у вас!» – подшучиваю я, приступая к расшнуровке ботинок.

– Ты настоящая язва, Шелби Грэхем, мастурбирующая на несуществующих парней с книжных страниц, но даже несмотря на этот факт, я все равно люблю тебя.

– «О боже, наша близость продлилась целых десять минут. Ты не представляешь, Стивен настоящий гигант!» – пародирую ее вчерашние восхищения доставщиком пиццы. – Не думаю, что твой сексуальный опыт с настоящими парнями гораздо лучше моего вибратора, который может удовлетворять меня, пока я не нажму на красную кнопку. Знаешь, сколько он держит зарядку?

– Помнишь, что я сказала несколько минут назад? Ты – язва! Говори что угодно, но лучше доставщик пиццы и десять минут, чем бездушный латекс!

– Жду тебя в Аспене, Элфи Хоторн. И да, – я перехожу на шепот, – я уверена, что найду того самого «несуществующего парня», который сделает со мной то, о чем я читаю в книгах. Пока-пока!

Скидываю звонок и, стянув ботинки, прохожу в кухню-гостиную. Я не была в этом доме с девяти лет, а все потому, что мама решила развестись с отцом и перебраться в Нью-Йорк к мужчине, с которым была знакома всего несколько дней по переписке. Конечно же, они не поженились и даже не прожили вместе и недели, но это абсолютно ничего не поменяло. Мы остались жить в Нью-Йорке. В маленькой съемной квартире, с отвратительными соседями сверху, вечно выясняющими отношения и примиряющимися так, что лопасти вентилятора на потолке моей спальни напоминали листья пальмы, на которой сходила с ума шимпанзе. Я не осуждаю маму за выбор такой жизни. Мой отец – он классный и все такое, но его любовь к склонам, сноубордам и свободе была гораздо сильнее, чем к ней, во всяком случае, она так считала. Что насчет меня? За все эти девять лет я ни разу не была в Аспене, а все только по той причине, что мама отказывалась летать сюда, а я, по ее мнению, слишком несамостоятельна для перелетов с пересадками. Но, конечно же, я видела отца. Он прилетал в Нью-Йорк на выходные раз в несколько месяцев. Мы ходили на симулятор сноуборда, в скейтпарк, а также на взрослые тусовки нью-йоркских сноубордистов, где я впервые попробовала отвратительное ирландское пиво и узнала значение «Игры головой».

– Шелли-Джелли-Белли!

И да, я забыла сказать: отец вечно коверкает мое имя, смешивая его с названиями жевательных конфет, которые я ненавижу с детства из-за того, что переела их и разукрасила блевотной радугой мамин любимый белый ковер.

– Привет, пап! – Я успеваю помахать рукой, прежде чем утонуть в его медвежьих объятиях.

– Как полет?

– Если не считать того, что на последней пересадке самолет попал в зону турбулентности и старушка рядом со мной начала истошно кричать «Мы все умрем!», а потом схватила бумажный пакет и отправила туда сэндвич с тунцом как раз когда я пережевывала протеиновый батончик, то прекрасно. Ты как?

Отстранившись, я осматриваю его. Как и всегда: растрепанные темные волосы, холостяцкая небритость, которая, к слову, очень ему идет, и выцветший пижамный костюм Гринча – подарок матери десятилетней давности.

– Улет! Как там поживает моя повелительница драконов?

Закатываю глаза от нелепости прозвища для мамы.

– Все еще играет роль одинокой самодостаточной женщины, чей бывший муж оказался настоящим ослом. – Натягиваю безобидную улыбку и пожимаю плечами. – Она в полном порядке. Читает книги про драконов и мечтает попасть в их мир.

– Твоя мама – очень горячая штучка, Ше-Дже-Бел, и мне не верится, что она не может найти достойную замену снобу-сноубордисту, который ее не ценил, – говорит он, вытягивая из холодильника яйца, бекон и галлон молока.

«Наверное, потому, что не существует мужчины лучше, чем ты, пап, а она все еще хочет, чтобы ты сделал первый шаг и вернул ее», – думаю я, но произношу:

– Я не лезу в ее жизнь. Лучше расскажи, как ты справляешься здесь в абсолютном одиночестве.

Поставив на керамическую панель сковороду, он бросает туда нарезанный бекон, разбивает шесть яиц и посыпает это все пряностями из обрезанной банки от Pepsi.

– В будние дни тренирую туристов и смотрю глупые телепередачи по квадратной коробке с названием «телевизор». Слышала что-нибудь о такой инновации? – улыбается он, и я отвечаю тем же. – В выходные – катаюсь с парнями по диким тропам весь день в поисках снежного человека, а потом отмокаю в джакузи под открытым небом и пью отвратительный разливной эль из забегаловки твоего дяди Бенджамина.

– Скучно. – Я зеваю в ладонь, подходя к кухонному островку, и, взяв яблоко из фруктовой корзины, делаю большой укус.

– Я одинокий старый волк, Шелби. Чем, по-твоему, я должен заниматься в тридцать семь?

– Не знаю – может, завести себе сенбернара, пачкающего мебель, играть в бильярд, ходить на вечеринки и напиваться в барах, пока тебя не похитит НЛО?

Он смеется, накладывая глазунью с беконом на тарелки, а я устраиваюсь поудобнее на барном стуле, осматриваясь по сторонам. Здесь все, как и в тот день, когда я уезжала. Сдержанный минимализм в серых тонах, несколько виниловых пластинок «Bad Company» на стенах и наши фотографии: я, мама и отец. Счастливые и еще не предвидящие дерьма, которое произойдет дальше.

– Ты надолго в Аспен?

Пожимаю плечами, забирая тарелку из его рук, и, вынув вилку из подставки, накалываю кусочек бекона.

– Останусь на праздники, чтобы не дать тебе умереть от скуки, старый волк.

– Кайф! Мне не хватало напарника, чтобы пересмотреть все части «Один дома», любимого «Гринча» и «Полицейского из Беверли-Хиллз».

– О не-ет, только не просмотры фильмов со своим стариком, – смеюсь я, закидывая в рот еще один ломтик бекона и наблюдая довольную улыбку отца. – Это испанский стыд!

– Когда ты успела побывать в стране паэльи[11]11
  Паэлья – национальное испанское блюдо из риса, подкрашенного шафраном, с добавлением оливкового масла.


[Закрыть]?

Булькнув от смеха, беру перечницу и посыпаю кулинарный шедевр отца на своей тарелке перцем.

– «Испанский стыд» – это…

– Я знаю, что такое «испанский стыд», просто решил тебя подколоть.

– «Подколоть»? – возмущаюсь я. – Ты и вправду слишком стар. Это слово никто уже не использует.

– И как же это называется сейчас?

Прожевав, взмахиваю вилкой.

– Пранк.

– Пранк, – повторяет он, наливает молоко в два стакана и, придвинув их к тарелкам, накрывает моим любимым печеньем с шоколадной крошкой.

– Жаль, твоя мама отказалась приехать, я очень скучаю по нашим совместным семейным вечерам. Особенно по дню, когда ты сделала это.

Усмехнувшись, он заводит большой палец за спину, и, проследив взглядом, я замечаю в прошлом белый, в настоящем уродливый ковер.

– Фу! Почему ты не выкинул его? – кривлюсь я, встряхивая головой и передергивая плечами.

– Я повешу его на стену, и когда ты приведешь знакомиться своего будущего мужа, я скажу ему, что в детстве ты была очень творческой натурой.

– Это совсем не смешно!

– Разве? Как по мне, отличный пранк.

Откинувшись на спинку стула, он принимается заразительно смеяться, и я не замечаю, как начинаю смеяться вместе с ним.