Книга: Диалоги с Иосифом Бродским - Соломон Волков

А вообще отличная книга. Из тех, которые стоит прочесть, чтобы понимать суть эпохи. Конечно, Бродский где-то лукавит. Хотя... Возможно, это просто точка зрения спустя годы.

Для меня самым большим открытием была глава о бегстве из СССР балетного танцовщика, драма его расставания с женой. Прямо до слез. Конечно, не оставили без эмоций и главы об Ахматовой (особенно та часть, где речь идет о ее отношениях с сыном и о похоронах Анны Андреевны) и Цветаевой. Сразу захотелось схватить книги и читать, читать запоем. Только не в метро. И не с перерывами каждые пять минут на звонки. То есть никогда?

А еще увидела Италию глазами Бродского, и так захотела в нее, зимнюю. Правда, и весенней буду рада через два месяца, но все же....

Отличная книга. Настоящая. Из тех, что надолго.

Большую роль в книге играет и сам автор: он не просто задает тон беседе, но и очень грамотно ее поддерживает. Чувствуется сразу, что Волков разбирается в поэзии, литературе, хорошо подкован и в истории. Иосифу Александровичу явно самому очень интересно общаться с ним. Кажется, что если бы собеседник оказался не таким ярким, то Диалоги просто не удались бы.

Хотя биографии поэта тут оказалось мало. Зато очень охотно Бродский делиться своими воспоминаниями о Ахматовой, Цветаевой, рассказывает о знакомствах со многими именитыми писателями, переводчиками, критиками. Приоткрывает завесу в истории со своим тюремным заключением и пребыванием в сумасшедшем доме, но делает это между-прочим, акцентируя внимание на том, что эти события ничем для него не примечательны.

Поэт рассказывает массу курьезных ситуаций из жизни общества, в котором он вращался. И все эти воспоминания имеют большую ценность. Конечно, кого-то он любил, кого-то уважал, кто-то был его врагом. Примечательно еще то, что личная жизнь Бродского и его любовь в данной книге оказались запретными темами. Ни одного слова не сказано о чувствах и о семье (разве что о родителях). Даже немного странно...

Думаю, что каждому будет интересно самому ознакомиться с Диалогами. Читается легко, темы затронуты весьма разнообразные. Нету тяжеловесных перегруженных мыслей с претензией на гениальность. Бродский предстает перед нами обыкновенным человеком, который прожил насыщенную и интересную жизнь, повидав многое и многих.

Не стоит забывать, что существует критика волковских изданий "интервью на магнитофон". После его магнитофонной беседы с Шостаковичем появились первые опровержения слов интервьюируемого от хорошо знавших его друзей. Появляется вопрос — насколько сильно Волков подвергает редакции слова своих собеседников? Что он еще убирал из слов Бродского, помимо его вечных "да?" в конце предложений. Из-за невозможности сравнить печатную версию интервью с её магнитофонной записью, критики советуют информацию из интервью подвергать критическому осмыслению. Сквозь мнения Бродского о других явственно просматривается его личность, и иногда за этим не видно и другого. Хотя Бродский активно настаивает на неважности его биографии в его, как поэта, жизни, но мы то знаем, он закрыл свой архив, на 50 лет. Незадолго до смерти Бродский написал письмо в отдел рукописей Российской национальной библиотеки в Петербурге,где хранится, в основном, архив поэта до 1972 года, в котором попросил закрыть на 50 лет доступ к его дневникам, письмам и семейным документам. Что-то там есть такое, что является большим, чем его нежелание "драматизировать свою судьбу", как он говорил Волкову. Кстати, срок запрета истечет в 2045 году. Интересно и то, как он отвечает на вопросы Волкова о людях в своей Нью-Йоркской жизни и называя поименно своих приятелей, обходит того же Довлатова и круг людей, которые были с ним близки. Видно, что Бродский в своей гордыне активно причисляет себя к сильнейшим гениям своего времени и всячески подчеркивает то, как панибратски он общался с Оденом, Исайей Берлином, Ахматовой, Барышниковым (называя его "Мишей"). При этом, во всех других моментах лукавит, яростно вычеркивая себя из списка "великих поэтов" или великих деятелей эпохи. Много интересных наблюдений и мыслей дарит слушателю Бродский. Все таки у него, как у умного и гениального человека, свой особенный взгляд на культуру и историю, с которым не мешает ознакомиться для расширения своих границ и представлений. Ценную мысль кристаллизовал поэт: большинство главных русских гениев культуры жили и творили за границей своей великой страны — Герцен, Тургенев, Баратынский, Гоголь, Горький, Куприн, Шаляпин, Стравинский, Рахманинов, Шостакович, Шагал, Кандинский, Барышников, Дягилев, Нуриев, Баланчин, Бунин, Набоков, Солженицын, Довлатов, Газданов, Адамович, Бродский.. Список более чем внушительный. И хотя многие из них уезжали по разным причинам и на разное время, кто-то навсегда, а кто-то лишь в конце жизни, результат был один — русскому гению спокойней живется в отрыве от своей Родины, а русская культура от этого не теряет, а лишь приобретает. Как, впрочем, и другие культуры. И Бродский старается обдумать, почему же так складывалось. При этом Бродский не касается политики. Бродский не говорит о своих врагах. Бродский старается не говорить о себе, но что есть воспоминания твоей жизни как не ты сам.

думаю, що лише через це можна насолоджуватись читанням цієї книги... відчудженність та екзистенція, в усьому.

С появлением различных записывающих устройств этот процесс становится более доступным, объективным. В случае с Бродским был магнитофон. Который, к слову, иногда смущал Иосифа Александровича тем, что как бы торопил поэта. А Бродскому, как и всем людям в живом разговоре, нужны были паузы. И сигареты… В «Диалогах» мы видим, прежде всего, живую беседу, не волковского Бродского, а самого Бродского с его особенностями речи: словами-паразитами (привычка в конце фразы говорить «Да?»), намеренными искажениями слов («ихний»), с жаргонами («очко», «охмурить», «девицы» и пр.)

Волков и Бродский

Не случайно книга названа «Диалоги». Я выражу общее мнение, сказав, что Соломон Волков предстаёт в записях этих разговоров блестящим собеседником, человеком глубоко и разносторонне образованным, имеющим своё мнение. Подчас Бродский и Волков спорят, находят или не находят общий язык, прислушиваются или нет друг к другу (чаще, конечно, Иосиф Александрович не прислушивается). Не случайно Волков в предисловии подчеркнул, что каждый диалог (а их в книге 12) строится по законам пьесы: там есть плавная завязка разговора, конфликт (споры, несогласия) и развязка.

Бродский-мифолог

Яков Гордин совершенно справедливо призывает не воспринимать книгу как «абсолютный источник для жизнеописания Бродского». Бродский здесь, при всей нелюбви его к нарушению личного пространства, всё же много рассказывает о себе. Но эта иформация служит, прежде всего, созданию собственной биографии. Точнее, своеобразного мифа о себе. Примерно как это было у Пушкина, который прекрасно понимал, что историю своей жизни можно мифологизировать.

Бродский и беспамятство

Очень и очень часто Бродский ссылается на свою плохую память. Он не помнит дат, многих имён. Или специально забывает? Всегда приводя в пример Анну Андреевну Ахматову: вот та, мол, всегда всё помнила отлично – даже события многолетней давности.

Думается, в этой «амнезии» есть большая доля той мифотворческой силы, которая проявляется у Бродского по отношению к самому себе. Он как бы хочет показать, что совершенно равнодушен к себе, к некоторым моментам своей жизни.

Метафизика и Бродский

Очень скоро по прочтении книги становится понятно, что для Бродского понятие «метафизического» - самое важное в жизни и искусстве. Это слово появляется чуть ли не на каждой странице «Диалогов». Метафизика событий, метафизика творчества, метафизические поэты.

Бродский: Вы знаете, будь я Иосифом Виссарионовичем Сталиным, я бы на то сатирическое стихотворение никак не осерчал бы. Но после «Оды», будь я Сталин, я бы Мандельштама тотчас зарезал. Потому что я бы понял, что он в меня вошёл, вселился. И это самое страшное, сногсшибательное.

Бродский и другие

Всегда интересно, как гениальные мастера оценивают творчество других людей. Как и многие гении, Бродский резок, подчас несправедлив (например, к Тютчеву), капризен и очень выборочен. Гениальными считает фигуры Цветаевой, Пастернака (и то не всего), Одена, Фроста, Мандельштама. Ему нравятся Заболоцкий, Батюшков, Фолкнер, Набоков-прозаик (не поэт!!), Томас Манн, Джон Донн, Кавафис. Он сильно не любит Солженицына… И вообще очень избирателен.

Волков: Если говорить о надрыве, то он действительно отсутствует у художников, которых приянто считать всеобъемлющими, - у Пушкина или у Моцарта, например… Бродский: У Моцарта надрыва нет, потому что он выше надрыва. В то время как у Бетховена или Шопена всё на нём держится. Волков: Конечно, в Моцарте мы можем найти отблески надиндивидуального, которых у Бетховена, а тем более у Шопена, нет. Но и Бетховен, и Шопен – такие грандиозные фигуры… Бродский: Может быть. Но скорее – в сторону, по плоскости, а не вверх.

И вот гениальное:

Так уж всегда получается, что общество назначает одного поэта в главные, в начальники. Происходит это – особенно в обществе авторитарном – в силу идиотского этого параллелизма: поэт – царь. А поэзия куда больше чем одного властителя дум предлагает. Выбирая же одного, общество обрекает себя на тот или иной вариант самодержавия. То есть отказывается от демократического в своём роде принципа. И поэтому нет у него никакого права опосля на государя или первого секретаря всё сваливать. Само оно и виновато, что читает выборочно. Знали б Вяземского с Баратынским получше, может, глядишь, и на Николаше так бы не зациклились. За равнодушие к культуре общество прежде всего гражданскими свободами расплачивается. Сужение культурного кругозора – мать сужения кругозора политического. Ничто так не мостит дорогу тирании, как культурная самокастрация. Когда начинают потом рубить головы – это даже логично.

Какое же это неоценимое сокровище, разговоры с таким великим человеком, записанные на пленку и воспроизведенные в книгах! Ведь можно надеяться, что в этом случае информация максимально достоверна, не искажена неправильным пониманием или догадками автора. Также хочется подчеркнуть, что это полноценные диалоги, а не обычное интервью: Соломон Волков здесь полноценный собеседник, который хорошо знаком со многими личностями, о которых говорит Бродский, высказывает свое мнение и позицию, которые иногда даже противоположны мнению Бродского.

Итак, разговоры начинаются именно с автобиографии: детство и учеба. Ну кто бы мог подумать, что Нобелевским лауреатом по литературе будет мальчик, не закончивший и восьмого класса, который в 15 лет пошел работать фрезеровщиком, а потом работавший в морге и котельной?! Большое внимание уделяется жизни в Петербурге, особому значению в влиянию Петербурга на развитие творческой молодежи. Из автобиографического также обсуждается «процесс Бродского», ссылка на Север и эмиграция в США, жизнь в Нью-Йорке и даже кулинарные предпочтения (Бродский очень любил китайскую кухню, которую готовят именно в США). Этот человек побывал и в тюрьме, и в психушке, причем первую однозначно предпочитает второй.

Когда же начинается обсуждение поэзии, а именно Фроста и Одена, то мне стало как-то некомфортно, ведь об этих английских поэтах я слышала в первый раз, тогда как Бродский выделяет их как величайших поэтов. К моему облегчению, Бродский сам и признает, что у нас действительно мало известны эти поэты и настаивает, что прочитаны они должны быть именно на языке оригинала, ведь ничто перевод не меняет так сильно, как стихи. Из русских поэтов для Бродского на первом месте несомненно стоит Цветаева, уважает он Ахматову, Мандельштама, Пастернака, а вот Тютчеву любви Бродского досталось куда меньше.

Очень неожиданно от поэта было увидеть вот такую цитату, такую простую и такую важную:

Но в том-то и прелесть жизни, что вот она проходит, и самыми важными становятся чисто человеческие дела и отношения, а не идеологическая или философская сторона дела.

Думаю Бродский своими рассуждениями вызвал именно те чувства, которые и хотел! Читать новых и перечитывать так хорошо знакомых старых поэтов! Ну и, конечно, стихи самого Бродского!