Текст книги "За радугой"

7

На следующий день Дейзи отвела меня в школу, чтобы познакомить с директором и учителями. Школа находилась всего в двух кварталах от нас, и поэтому мы пошли пешком. Небо было серым. Кирпичные стены здания школы были сплошь исписаны граффити. Внутрь заходить не хотелось. Не хотелось встретить новых людей, посторонние взгляды, которые, словно клювы хищных птиц, вонзались в мою кожу, и крики, эхом отдававшиеся у меня в голове. Я всегда чувствовала страх перед незнакомыми людьми. Наверное, незнакомцев не боятся только люди без мозгов – как Страшила никогда не боялся ворон.

Я остановилась.

– Боже мой, Блю, – прошипела Дейзи, схватив меня за руку и втащив внутрь. Мы прошли в холл и вошли в офис администрации.

– У нас назначена встреча с директором, – сказала Дейзи.

Толстая женщина оглядела нас. На ней была дешевая блузка в мелкий цветочек и очки в черной оправе.

– Макгрегоры? На двенадцать тридцать? – спросила она. Дейзи кивнула.

– Прекрасно, – заметила женщина, прошелестев какими-то бумагами. Она избегала зрительного контакта. Мне это показалось совершенно бесчеловечным. – Присаживайтесь. Директор придет через минуту.

Дейзи села. Я еще пару минут ходила вокруг стола. Неодобрительно поджимала губы, глядя в маленькие глаза этой женщины, которые были устремлены на экран компьютера. Я вытащила из стакана на ее столе фиолетовую ручку с надписью «Лас-Вегас!» Она медленно посмотрела на меня и нахмурилась.

– Блю! Ну-ка быстро ко мне! – зашипела Дейзи. Я обернулась и увидела, что она отчаянно кивает, подзывая меня к себе.

Я положила эту дурацкую ручку обратно в стакан, подошла к Дейзи и села рядом с ней.

– Молодец, с самого начала все испортила, – шикнула она на меня еле слышно. Рядом с нами был маленький столик, на котором громоздились журналы.

Вообще я не самый непослушный ребенок, должна признаться. Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться и не дать Дейзи повода отшлепать меня публично. Я вытащила книгу из-под мышки и открыла ее. Потом из кармана выудила синий маркер. И начала выделять самые красивые предложения, которые были в книге. Я часто так делала, но каждый раз использовала другой цвет маркера. В моей книге очень много подчеркиваний. Там полно подчеркнутых предложений, которые я люблю, слов, которые обвела в кружок. В моей книге есть пятна от чая, потому что я много раз читала ее во время чаепития.

Дейзи наблюдала за мной краем глаза – я должна была вести себя прилично. Через пару минут она наклонилась ко мне и сказала, оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто не заметил:

– Хватит. Убери уже книгу.

Я пробудилась от полубессознательного состояния. Посмотрела на нее, но и пальцем не пошевелила. Так крепко сжала в руке маркер, что, казалось, он вот-вот треснет.

– Пожалуйста… – взмолилась Дейзи.

Прежде чем я успела что-либо сделать, открылась дверь. В дверном проеме возникла небольшого роста женщина, одетая в коричневую юбку-макси и фиолетовый свитер. Она широко улыбнулась нам с Дейзи. У нее был такой вид, будто в свое время она так часто улыбалась, что уголки ее рта огрубели. И поэтому она больше не хотела улыбаться. Но приходилось.

Женщина представилась, мы поздоровались и проследовали в ее кабинет. Я заметила, что один из ее передних зубов испачкан красной помадой. Не знаю, почему, но это начало меня раздражать.

В комнате все было темных оттенков. Темный пол с ковровым покрытием, темные обои на стенах, темный стол. Директор Фишер села за большой темный стол и жестом пригласила нас с Дейзи сесть в два кресла, обитых темно-зеленого цвета искусственной кожей, стоявших напротив нее. Я подумала, что директор, должно быть, держит дома кучу кошек, а по вечерам посещает свидания от клуба одиночек.

– Так, в какой школе ты раньше училась? – спросила Фишер. – Есть ли документы о переводе?

– Ну, мы пять лет жили во Флориде, в Белони, там Блю ходила в школу имени Рузвельта, – ответила Дейзи за меня, достав из сумки документы и протянув их директору.

– Отлично, – ответила та, быстро просмотрев все бумаги и тут же положив их на угол стола.

– И каково это – сменить школу? Ты рада, Блю? Или пока боишься? – с улыбкой спросила она.

Молчание.

Фишер выждала немного, потом села поудобнее и продолжила:

– Обещаем сделать все, чтобы здесь ты чувствовала себя как дома. Сотрудники и студенты всегда хорошо относятся к новичкам. Ты еще ни с кем не познакомилась из наших девочек?

Молчание.

Директор метнула на Дейзи обескураженный взгляд:

– Она, наверное… еще немного в шоке, да?

– Ну, на самом деле… – сказала Дейзи, прокашлявшись, – есть небольшая проблема. Блю, э-э… Блю не говорит.

Наступила долгая, страшная тишина. Я выстукивала пальцем ритм этой тишины, и он эхом отдавался в моей голове.

– Как это – не говорит? Вообще? С рождения? Или это началось в какой-то определенный момент ее жизни? У нее есть еще какие-то дефекты? Извините меня за прямолинейность, но мне нужно знать, сможет ли Блю учиться вместе с другими детьми, – отрезала Фишер.

– Она… Она… Я не уверена. Не знаю. Просто так получилось. Просто она не говорит. В другой школе думали, что у нее антисоциальная психопатия. Блю… социопат, – сказала Дейзи. Видно было, что эти слова дались ей нелегко.

Фишер посмотрела на меня, как на какое-то редкое животное.

– В тех бумагах, что вы мне дали, есть что-нибудь об этом расстройстве? – спросила она.

– Нет, – вздохнула Дейзи.

– Есть какое-либо подтверждение того, что она социопат, выписка психолога? – поинтересовалась Фишер. От ее длинных непонятных речей у меня голова шла кругом.

– Нет, они просто провели какой-то тест и на основании этого выявили у Блю расстройство личности. Но она не шизик. Она совершенно нормальная, – твердым голосом произнесла Дейзи.

Фишер огляделась.

– Хм. Ну, так как у вас нет никаких бумаг, полагаю, мне придется позвонить в школу, чтобы кто-то подтвердил, что Блю на самом деле проходила такой тест. Имени кого, говорите, школа? Линкольна?

– Рузвельта. Начальная школа. В Белони.

Директриса чиркнула пару слов на клеящейся записке желтого цвета.

– Как только мне пришлют подтверждение, я позвоню вам, – заверила она, вставая.

Мы попрощались. Больше Фишер не улыбалась.

* * *

Пока мы шли по улице домой, я снова начала обводить слова в книге. Я так увлеклась, что, когда Дейзи остановилась на пешеходном переходе, я врезалась в нее.

– Боже мой, Блю! – вскричала она.

Я подняла голову.

– Ты не видишь, что я в ярости? Позорище! Ты что, не понимаешь, как мне трудно признаться директору, что моя дочь – не такая, как другие дети? А ты просто сидела, молчала и ухмылялась. Ни разу рта не раскрыла. Как зомби какой-то. Я так просто больше не могу, – простонала Дейзи. – Убери уже свою чертову книгу и веди себя как нормальный человек, наконец. Ты не видишь, как мне плохо? Не видишь, что ты со мной делаешь, а?!

Мы перешли дорогу. Олли. Он бы вел себя со мной совсем иначе, в сто раз лучше, чем Дейзи, – он бы никогда не обвинил меня в том, что я причиняю ему боль. Олли бы обнял меня и утешил, сказал бы, что все будет хорошо.

Но что мне теперь делать, доктор? Скажите мне. Моего папы больше нет. Он гниет в земле. Наверное, его кожа уже высохла и потрескалась. У него больше нет тех глаз, которые мне так нравились, доктор. У него были красивые глаза. Я любила его улыбку, и его зубы, и все остальное. Как мог такой светлый человек совершить подобную глупость? Как мог такой человек подумать, что сможет ограбить банк? Как у него вообще хватило смелости и наглости? Скажите мне, почему я не могу простить ему такое безрассудство?

До дома оставалось совсем немного. В мое плечо нещадно впивались ногти Дейзи. Ее пальцы превратились для меня в острые гвозди. Мне захотелось взять доску, схватить пальцы Дейзи и что есть силы вбить их молотком в дерево. Чтобы она больше никогда не подняла рук. Чтобы больше не могла принимать наркотики. Чтобы усмирить ее демона.

8

Я проснулась от пронзительного свиста чайника на кухне и громких звуков, доносившихся из соседского радиоприемника за тонкой стеной. Под одеялом было так тепло. Я посмотрела на потолок, и в голове у меня возникли строки из книги.

У меня всего одно желание, – произнесла Дороти, – быстрее вернуться домой в Канзас, потому что тетя Эм наверняка думает, что со мной приключилась беда. Ей придется нарядиться в траур, а если урожай окажется такой же, как в прошлом году, боюсь, дяде Генри это будет не по карману.

Я улыбнулась. Вот, и у Дороти и ее семьи тоже были проблемы с деньгами. Видите, доктор? Не такие мы уж с ней и разные.

– Блю, иди завтракать! – закричала Дейзи.

Взяв книгу, я отправилась на кухню. На мне была только рубашка, болтавшаяся на худом тельце, – она была мне очень велика.

– Сегодня овсянка, – сказала Дейзи, поставив на стол тарелку с кашей. По цвету каша скорее напоминала свежую рвоту. Я села за стол.

– Я буду в гараже у Энтони целый день, так что ты остаешься дома одна, – говорила Дейзи. Она стояла ко мне спиной и накладывала себе в тарелку порцию каши. Потом повернулась и села напротив меня. Поставив локоть на стол, отправила в рот ложку с овсянкой. Я тоже попробовала кашу. На вкус она была слишком сладкая и какая-то искусственная, но я все равно ее съела. Дейзи громко чавкала.

– Уж не знаю, в самом ли деле ты сумасшедшая или просто полная идиотка, – произнесла она, наблюдая за тем, как я с серьезным лицом рассматриваю свое отражение в ложке.

– Наверное, ты одержима. Потому как… – сказала что-то Дейзи…

А потом ее голос исчез из моего сознания. Просто взял и исчез. Я больше не слышала ее, ни звука. И думала, почему Дейзи вечно считает себя самой умной, считает себя единственным вменяемым человеком, который решает – что правильно, а что нет. Нет, только моя книга могла сказать, что правильно, а что нет. И никто никогда не сможет испортить мне настроение в моем собственном мире. Никто не сможет осудить или напугать меня. Никто не столкнется со мной на улице и не спросит, который час. В моем мире не бывает засорившихся из-за чьих-то волос в стоке душевых кабин и унылых мотелей. Не бывает грязных ногтей. В моем мире по улицам не бродят кричащие от отчаяния бездомные. Никто не стреляет. И не убивает. Нет никакой матери-наркоманки, которая бы орала на меня или боялась моих выходок. Только в своем мире я в безопасности. Моя книга – это мой единственный наркотик.

* * *

На следующий день я отправилась в магазин сладостей, как всегда, с книгой под мышкой. Дейзи была еще на работе. На стене здания, мимо которого я проходила, было красивое граффити: изящная девушка с воздушным шариком и плюшевый мишка с солнцами вместо глаз. Я остановилась и подошла ближе. Здание было заброшено. Я заметила, как из окна верхнего этажа вылетел голубь. Я подошла к стене и сунула голову в одно из распахнутых окон, которое было расположено достаточно низко, чтобы я могла заглянуть внутрь, если бы встала на цыпочки. Я увидела большое темное помещение с черным от грязи полом. Из обстановки остался лишь продавленный диван с порванной в углах обивкой. Было слышно, как где-то капает вода. На полу кто-то разложил окурки в форме слова «демон», и я сразу вспомнила про Дейзи.

– Эй, ребенок, ты что тут делаешь? – раздался голос сзади меня.

Я обернулась и увидела небольшого роста толстячка с бородой. Во рту его торчала сигарета.

– Не могла найти местечко получше? Вот что, милая, не шляйся ты по заброшкам. Так и СПИДом недолго заразиться.

Я проигнорировала его и направилась к магазину сладостей. В конце квартала свернула налево, прошла еще немного и наконец добралась до цели.

Еще даже не успев осмотреться, я услышала голос:

– Привет, Блю. Ты меня не помнишь?

Голос снова принадлежал мужчине. Я оторвалась от изучения сладостей и обернулась. На вид этому человеку в голубом свитере было за пятьдесят. У него были карие глаза.

– Я Джордж. Ну что, вспомнила? – улыбнулся он.

Теперь я узнала его. До того как мы уехали во Флориду, я часто сюда заходила, и иногда он угощал меня мороженым. Джордж знал, что я не разговариваю. И что я социопат, тоже знал, но, кажется, его это не беспокоило. Может быть, он не считал меня прямо-таки сумасшедшей, в конце концов.

– Боже мой! Как ты выросла. Сколько мы не виделись – лет пять? Надеюсь, у тебя все хорошо. Хочешь мороженого? Угощаю, – сказал Джордж, улыбаясь. В витрине передо мной красовались все виды мороженого в прекрасных контейнерах. Я показала на тот, что был в дальнем правом углу.

– Шоколадное, как обычно, – снова улыбнулся Джордж, достал ложку, скатал два шарика из мороженого и нанизал их на рожок.

– Держи, – сказал он, протянув мне мороженое. Я посмотрела на рожок и почувствовала, как сердце заколотилось сильнее от доброты Джорджа. Я вышла из магазина и помахала ему на прощание. Уже собиралась повернуть направо и пойти домой, как вдруг заметила на другой стороне улицы что-то поразительно знакомое.

Ресторан. Ресторан Олли. Ресторан моего отца. Ноги подкосились, и я рухнула прямо посреди тротуара, чуть не выпустив из рук мороженое. «Олив Плэйс».

Буквы на вывеске были того же размера, что и много лет назад. Я медленно встала и побрела к ресторану. Перешла через дорогу. Мне нужно было взглянуть на это место. Хоть раз. Просто чтобы понять, остался ли там папин дух. Засунув книгу под мышку, я как ни в чем не бывало ела мороженое и старалась делать вид, что просто прогуливаюсь. А сама подходила все ближе и ближе. Ближе. Ближе. Ближе. Пока не оказалась у самых окон ресторана. Я прильнула лицом к окну и заглянула внутрь. Стулья и столы стояли все так же. За некоторыми из них сидели клиенты. Все те же картины висели на стенах.

Я стояла так с закрытыми глазами, чувствуя, как стекло холодит лицо. Я чувствовала папино присутствие. В голове тут же всплыли воспоминания – как мы с ним сидели за стойкой в ночное время, когда ресторан уже был закрыт. Он сделал мне коктейль «Рут Бир Флоат» с мороженым и вишней и всеми сладостями, с какими только мог. Помню, что на мне были черные туфельки с ремешками. Помню, что у Олли были ужасные мешки под глазами. Впрочем, улыбаться это ему не мешало. Тем вечером все было хорошо – это был один из тех вечеров, когда ничего необычного не происходило и не требовалось, чтобы придать вечеру остроты. Один из тех вечеров, когда мы просто сидели за барной стойкой опустевшего ресторана. Стулья были сложены на столах, пол сиял чистотой, а с кухни все еще доносился запах еды, и в ней было тепло и влажно. В тот вечер мы много говорили о разных вещах, о том, что было мне интересно, я спрашивала о том, что меня волновало, – и на все это у Олли были ответы, для всего нашлись решение и выход. Вот такой он был умница. И сиял так ярко, что мог прогнать из моей головы все дурные мысли одним своим присутствием. До сих пор помню вкус того коктейля и мороженого – жутко холодного, но ужасно вкусного. До сих пор помню морщинки в уголках его глаз, когда он улыбался – он прищуривал глаза, и они так красиво блестели.

Воспоминания постепенно исчезли. Погасли, как старая лампочка. Но я была бесконечно благодарна памяти, благодарила разум за то, что тот смог подарить мне еще раз ощущение Олли рядом – его запах, его улыбку, настроение той ночи, пусть даже и на короткое время. Уверена, он остался в моем сердце навсегда, и я никогда его не забуду.

Я открыла глаза и вернулась туда, где находилась сейчас. Когда я снова посмотрела сквозь стекло, зная, что Олли там уже нет, мне захотелось броситься в ближайшую реку и утопиться.

В глаза мне бросилась группа мужчин в темных костюмах за столами в центре зала.

Я заметила что-то странное. Один из мужчин курил сигару. На его пальцах красовались крупные золотые кольца. У него были черные глаза и аккуратно подстриженная бородка. Когда он поднял голову, я отпрянула подальше от окна. Мороженое выскользнуло из рожка и плюхнулось на тротуар. Перед моими глазами только что был Олли, я все еще видела его улыбку, а потом вдруг появился этот жуткий тип, сидевший за столом посередине ресторана Олли, и я была уверена, что это Джеймс. Мимо проходили люди, а я так и застыла перед стеклом, не замечая ничего вокруг. Улыбка Олли навечно застряла в моей голове, а передо мной был этот гад ползучий с его злым взглядом и улыбкой Люцифера. Это был он, Джеймс. Это все из-за него. И сейчас он сидел там.

Убери свои грязные лапы от ресторана моего отца, слышишь!

У меня в горле запершило, и я с трудом сдержала слезы. Мне стало почти физически больно. И я заставила себя вернуться домой.

В тот момент могло произойти абсолютно все. В этот миг, я знала, иллюзии и реальность столкнулись и рассыпались на куски. Я думала, мое тело не выдержит таких перегрузок и просто взорвется, живот свело судорогой.

Я побежала – прочь от этого ужасного чувства. Я хотела оставить его в ресторане, чтобы оно перестало меня преследовать. Убежала от ресторана, пронеслась по улице, мимо людей, скамеек, собак и автобусов. Перебежала через улицу, не глядя по сторонам, и несколько водителей возмущенно просигналили мне. Я ворвалась в дом, взбежала вверх по лестнице и помчалась по коридору. Дрожащими руками попыталась вставить ключ в замочную скважину. С десятого раза наконец получилось. Я толкнула дверь, она распахнулась, я вбежала и захлопнула ее за собой.

В моей голове бушевала буря. Слишком много шумов, мыслей, взглядов… навалилось все сразу. Громкий, ужасающе громкий оркестр, разрывающий мои барабанные перепонки: лай собак, крики детей, слишком много труб и сирен, разговоры людей на улице. Казалось, что стены стали сдвигаться, а потолок вот-вот упадет мне на голову, и тогда лампочки лопнут, а осколки брызнут прямо мне в глаза.

Мне захотелось убить его. Это желание начало расти внутри меня, словно сорняк, проросший своими шипами сквозь мое сердце. Убей его, Блю. Убей Джеймса. Распори ему живот мачете и обагри себя его кровью. Перед моими глазами плыли картины убийства, барные стулья, на которых мы любили сидеть с Олли, стул, на котором сидел Джеймс, лицо Олли и лицо Джеймса; все эти кадры смешались в одном большом смертоносном вихре.

Я что есть силы замотала головой и убежала в свою комнату. Нет, я не сумасшедшая. И не убийца. Мне просто нужно было читать. Это бы очистило мою голову, так я оказалась бы в тайфуне, в тихой его части, где почти не дует ветер. Я скинула туфли и забралась под одеяло. Вытащила книгу из-под мышки и открыла ее. И начала отчаянно читать.

Скорее, скорее, скорее перенесите меня в безопасное место.

Но ужас подстерегал повсюду, он караулил меня, в любую секунду готовый к последнему рывку.

Наверное, в глубине души я ждала этого рывка. Чтобы отдаться ему полностью и без остатка.

9

Наступил мой первый день в новой школе. Утром я на цыпочках прошмыгнула к холодильнику мимо спящей на диване Дейзи. Я сварганила себе бутерброд с арахисовым маслом и джемом, швырнула его в пакетик для ланча. Достала из холодильника бутылку апельсинового сока. Срок годности, судя по этикетке, уже истек, но я немного отпила, и на вкус сок был вполне приличным, так что тоже оказался в моем пакете. Накануне Дейзи сказала, что звонили из школы – они определили меня в спецкласс, и перед первым уроком мне нужно взять у директора свое расписание.

На улице было холодно. Воспоминания о вчерашнем дне не давали покоя, и в душе я чувствовала себя забитым до смерти животным. Как будто умерла я сама. Уже в школе, по дороге в кабинет директора, я крепко прижала книгу к груди. В классе я села на заднюю парту. Тут были дети с аутизмом, синдромом Дауна и еще какими-то непонятными болячками. К некоторым из них были приставлены соцработники. Я была тут однозначно лишней. Я положила книгу на стол и нервно постукивала пальцами по ее обложке, глядя в угол и пытаясь заглушить все эти голоса вокруг.

– Ты Блю? – вдруг раздалось откуда-то сверху.

Я подняла голову. Передо мной сияла лучезарной улыбкой моя новая учительница.

– Добро пожаловать в нашу школу, – сказала она.

Молчание.

– Дети, познакомьтесь – это Блю Макгрегор, – продолжила учительница. – Она переехала во Флориду несколько лет назад, но теперь снова с нами в Марлинвилле. Поздоровайтесь с Блю!

– Добро пожаловать, Блю, – хором повторил класс. Мальчик в инвалидной коляске раскричался особенно – даже подпрыгивать начал. Я же просто продолжала смотреть в ближний угол.

– У тебя есть какие-нибудь хобби? – Только после того как учительница повторила вопрос трижды, я поняла, что разговаривает она со мной. И тут она добавила: – Можешь не говорить, а просто показать то, что тебе нравится.

Ее слова привлекли мое внимание. Я постучала пальцем по своей книге и подняла ее, чтобы все могли видеть. Открыла книгу и пролистала страницы. Потом провела ладонью по названию.

Выражение лица учительницы, как, впрочем, и остальных детей, было каким-то безжизненным:

– Здорово. Это твоя любимая книга?

Я кивнула.

– Что ж, я очень за тебя рада, – заявила она. – И все же напомню тебе, что нельзя читать во время занятий. Пожалуйста, убери книгу. Прошу прощения. Но таковы правила.

У меня внутри все похолодело. Я смотрела на доску не отрываясь. Разве она не понимает, что я живу только благодаря этой книге? Разве она не понимает, что каждое слово в ней дает мне надежду? Конечно, я не пошевелила и пальцем. Хотя мне хотелось скрести доску ногтями, пока учительница не расплачется и не начнет молить о пощаде.

* * *

Короткий перерыв на ланч я провела на скамейке в гордом одиночестве, один на один со своей книгой. Территория школы была огромной, и во дворе было полно слишком ярко накрашенных девочек, а еще мальчиков, которые слишком часто бегали курить к деревьям. Судя по тому, что я их не узнала, они, наверное, не из спецкласса. Я могла видеть их насквозь. Как забавно – они посмотрели столько мультиков, что их персонажи сожрали им все мозги. Я видела это. Я же вижу все, помните, доктор?

Две девочки подошли к скамейке и сели рядом со мной, начали болтать и предложили мне шоколадку. Кончики их пальцев были перепачканы шоколадом. Может быть, им понравится моя книга? Может, они ее читали? Я постучала одну из них по плечу, а затем показала свою книгу.

– Что? Что такое? – спросила девочка.

Я открыла книгу и провела пальцами по строчкам. Потом указала на несколько слов.

– Ты что, больная? Что ты пытаешься сказать? Я вообще не люблю читать. И не понимаю, чего ты от меня хочешь, – в ужасе пробормотала девочка.

В полном смятении я опустила руки и собиралась было продолжать читать, когда та из девочек, на которой была мини-юбка, спросила вдруг:

– Ты, наверное, Блю?

Я кивнула.

– Боже, ну ты и уродка. Зачем ты вернулась? Еще не все банки ограбила? – язвительно спросила она. И они с подружкой злобно расхохотались.

Я встала. Обычно оскорбления на меня не действовали: плевать мне было, кто что скажет обо мне или моей книге. Но вот оскорблять память отца я бы никому не позволила – никто не смел рушить стену, которую я построила вокруг всего, что с ним связано.

Я открыла рот и стала умолять небеса позволить мне говорить, кричать, реветь, как львы в зоопарке, визжать и вопить, извергая на них свою злость. Но тут раздался звонок. И девочки встали и прошли мимо, больше даже не взглянув на меня. А я так хотела, чтобы они знали, какая буря бушевала внутри меня в тот момент. Чтобы эта буря вырвалась наружу, подхватила грязь и опавшие листья – и швырнула им их в бесстыжие глаза.

Никто и не пытался со мной заговорить, все просто пялились на меня. Мои одноклассники были не намного живее аквариумных рыбок в дорогих отелях. За ланчем я пыталась показать нескольким из них свою книгу. Но они просто качали головой. Пожалуйста, посмотрите на книгу. Только все они отталкивали ее, как будто это была не книга, а зловонный трупик мертвой зверушки, вызывавший у них отвращение. Все они отталкивали меня и уходили подальше. А учителя с раздражением повторяли, что на занятиях читать нельзя. Я была очень одинока, я рассчитывала, что в школе моя книга поможет мне избавиться от проклятия одиночества, но горько ошибалась. Пожалуйста, Боже, сделай так, чтобы кто-нибудь ее читал. Пожалуйста, скажите мне, что я не одинока. Но никто, кроме меня, не знал о моей книге.

И вскоре я стала просто сумасшедшей, которая влюбилась в книгу и окончательно на ней помешалась. Они дразнили меня, говорили, что мы поженимся, у нас будут дети и что я умру с книгой в руках.

– Эй, Блю! Когда вы с твоей книгой поженитесь? Можно быть подружкой невесты? Ха-ха-ха! – кричали мне вслед девчонки и отчаянно ржали от глубины собственного остроумия.

Если бы они знали эту историю, они бы никогда так не сказали. Никто из них. Если бы они только нашли время прочитать книгу. Им бы очень понравилось. Они бы влюбились в эту книгу. Как я.

* * *

И тогда я начала заменять детей в школе персонажами из книги, как делала это, когда мы жили во Флориде. Вот эта худышка, которая боится ходить в школу одна, наверное, в душе была Трусливым Львом, думала я. А вот эта застенчивая блондинка, возможно, в душе Железный Дровосек – ждет, что у нее появится сердце. А этот туповатый парниша, который все время глупо шутил, – на самом деле Страшила, который ждет мозги. А директор школы, наверное, и есть Волшебник. А я, может быть, и вовсе Дороти. Никто не может сказать наверняка, что я – не она. Даже вы, доктор. В моей душе я была Дороти. Блю – это так, вымышленное имя. И Вэнити тоже. Мое настоящее имя всегда было Дороти, Дороти Гейл. Из Канзаса. Только т-с-с. Это секрет.

* * *

Вы спрашивали, не устала ли я от всего этого. Было ли утомительно строить всю свою жизнь вокруг книги. Да. Все мои мысли уходили в эту книгу, вся моя энергия… В моей жизни реальность – это мои мечты, а настоящее – хуже ночных кошмаров. Но по-другому я не могу. И не хочу.