Текст книги "Книжный магазин воспоминаний. Что бы вы изменили, если бы могли вернуться в прошлое?"

Сон Ючжон
Книжный магазин воспоминаний. Что бы вы изменили, если бы могли вернуться в прошлое?

Print Mint. Книги с ароматом счастья

Song Yujeong

THE MEMORY BOOKSHOP

Copyright © 2024 Song Yujeong All Rights Reserved. Published in agreement with Dasan Books Co., Ltd c/o Danny Hong Agency.

Перевод с корейского Е. Б. Дамбаевой

© Дамбаева Е.Б., перевод на русский язык, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Ночь, когда не зашло солнце

В тот день врач спросил у меня: – Что вас беспокоит?

Я уклончиво ответила, смешав удобную правду с привычным враньем:

– Мне тяжело дышать. Мешает какая-то смутная тревожность, но понятия не имею, откуда она берется.

Оглядываясь назад, я совершенно не понимаю, что привело меня именно в ту больницу: не близко к дому, не в центре шумной многолюдной улицы, да и длинным списком восторженных отзывов от пациентов похвастать она не могла. Но если уж пытаться воскресить отсутствующие воспоминания в поисках правдоподобной причины, скорее всего, дело в следующем: был выходной. А мне срочно требовалась помощь человека, или даже не так – мне нужна была помощь таблетки, которую этот человек выпишет.

Поисковый механизм привел меня к старому зданию в закоулке рынка в пятнадцати километрах от дома. Навигатор, как всегда, проложил маршрут не к парковке, а к основному входу, и пришлось еще покружить в поисках парковочной зоны, мысленно выписывая иероглиф, означающий «терпение». Вскоре оказалось, что парковки там не существовало в принципе. Я трижды проехала по одному и тому же переулку, прежде чем сумела приткнуть машину на краю улицы.

Вблизи здание выглядело еще хуже, чем из окна машины. Глянцевая бежевая плитка на стенах потрескалась и откололась в некоторых местах, тусклые вывески скрывались под толстыми слоями пыли. Слева от входа, словно сговорившись, теснились разные лавки, торгующие всякой всячиной. Справа располагались древние магазины с канцелярией двадцатилетней давности, которую продавали, когда я еще училась в начальной школе. Здесь, будто тоже по какому-то сговору, перед каждой дверью были выставлены красные копилки в виде свинок, и на их боках был высечен огромный иероглиф «удача».

Я ступила в зияющую черную пасть здания без единой нормальной двери, и в лицо сразу ударил затхлый запах и холод, как в подвале. Я посмотрела на лестницу, затем перевела взгляд на плотно закрытую дверь лифта и нажала на прозрачную пластиковую кнопку. Под серебристым треугольником, указывающим направление, неровной лужицей растекся оранжевый цвет. Такие кнопки я тоже в последний раз видела в детстве, в далеких девяностых.

После долгого ожидания дверь наконец с грохотом открылась. Я слегка растерялась, поскольку, вместо того чтобы разъехаться в разные стороны, как у обычного лифта, она сдвинулась вбок, как у грузового. На этом странности не закончились. Внутри, там, где, по идее, должно было находиться зеркало или стена, почему-то торчала еще одна дверь. Вспомнив о своей клаустрофобии, я сразу же перевела взгляд на лестницу. Древний лифт, казалось, развалится в любую секунду, он будто нарочно выталкивал меня наружу. Дыхание перехватило, и я быстро убрала руку с кнопки. Лифт, словно лишь того и ждал, с шумом захлопнулся.

Я повернулась к нему спиной и начала подниматься по узким ступенькам. В пустоте, без единого знака или вывески, гулял ветер. «Нет, ну это все-таки здание в самом центре города, что происходит?» – подумала я, потирая замерзшей ладонью затылок, по которому бегали мурашки.

Больница находилась на третьем этаже. Интересно, почему большинство из них именно на третьем этаже? Это как-то определено законом? Со столь бесполезными мыслями я поднималась по ступенькам, пока не уткнулась в дверь из мутного стекла. Было непонятно, оно предполагалось таким изначально или выглядит так от старости. Сквозь дверь не удавалось ничего разглядеть, а на ней красовался зеленый стикер с надписью «Единодушие».

Может, просто уйти?

Нельзя сказать, что у меня не возникло сомнений в тот момент, однако причина, по которой я приложила столько усилий, чтобы попасть сюда, была достаточно веской. Прикасаться к двери руками не хотелось, и я просто слегка поддела ее левым плечом, чтобы войти внутрь. Одновременно послышался неприятный скрип из-за толстой прокладки от ветра, приклеенной к нижней части, и в противоположность ему изящный перелив колокольчика над головой.

От одного взгляда на больницу, куда получилось попасть с таким трудом, я потеряла дар речи. Время здесь словно повернулось вспять. На мгновение меня посетила нелепая мысль, будто я села в машину времени и оказалась в прошлом. Складывалось впечатление, что все тут остановилось, и даже пылинки в воздухе на долю секунды застыли без движения. Ощущение реальности этому месту придавала медсестра средних лет за стойкой регистрации напротив входной двери. Я невольно опустила взгляд на свои руки, спрятанные в длинных рукавах. Разумеется, этого не могло быть, но на мгновение я забеспокоилась, что какое-то странное явление, которому нет научного объяснения, захватило меня и вернуло в девяностые, снова превратив в маленького ребенка. С руками, однако, было все в порядке, а пройдя вперед по крошечному помещению, которое язык не поворачивался назвать «приемной», и остановившись перед стойкой, я своими глазами убедилась, что настольный календарь указывает на 2023 год.

– Вы по записи?

– Нет, я у вас впервые.

– Тогда заполните, пожалуйста, форму, которая лежит перед вами. В очереди несколько человек, присаживайтесь, я вас вызову, – пробубнила медсестра в желтом кардигане, не поднимая головы.

Я подумала, что ее в меру безразличный и монотонный голос очень подходит этому месту. Неловко примостившись на диване, я осмотрелась. Кроме меня тут находились старик, который стоял, тяжело опираясь на палку, и мать с дочерью, сидевшие по разные стороны дивана, нарочито отвернувшись друг от друга. Каждый здесь словно существовал отдельно друг от друга, но пребывал на своем месте. И это в полной тишине, не нарушаемой ни единым звуком музыки в стиле нью-эйдж.

– Госпожа Ким Чживон, прошу в кабинет.

Я поднялась с дивана и на негнущихся ногах направилась к двери. Холодная круглая железная ручка повернулась вправо, и старая дверь открылась с таким громким скрежетом, что стало ясно: она давно проржавела насквозь. Я осторожно ступила в кабинет с выцветшими желтыми стенами.

– Госпожа Ким Чживон, что вас к нам привело? – послышался дребезжащий, как у сломанного робота, голос. Врач, встретивший меня избитой формулировкой, цепким взглядом просматривал бумаги, прикрепленные к пластиковой подставке.

– Я…

– Да, говорите.

– Мне тяжело дышать. Меня беспокоит какая-то смутная тревожность, но понятия не имею, откуда она берется.

– Вы хорошо спите по ночам?

– Нет, я совсем… в последнее время я совсем не могу спать. Даже если засыпаю, то ненадолго, и постоянно вздрагиваю во сне…

– В последнее время с вами случалось что-то необычное? Или что-то, что могло бы вызвать сильный стресс? – спросил врач, вальяжно развалившись в своем кожаном кресле.

На вид ему было хорошо за пятьдесят, и, если бы не белый халат с вышитыми синими буквами «Доктор Со Тэх Ен», его можно было бы легко принять за обычного мужичка с района. Он ни разу не удостоил меня взглядом – не отрывался от бумажной формы. Чувствуя, как к горлу все больше подступает тревога, я сильнее сжала телефон в руке. Я не понимала, с чего начинать говорить и что вообще сказать. Причина, по которой болезни, таившиеся в глубине моего подсознания, снова подняли головы и начали разрушать мою жизнь, была очевидна, как если бы ее вытатуировали на руке. Но произнести это вслух оказалось нелегко.

– …

– …

Мы оба молчали, и тишина, заполнившая кабинет, давила все сильнее. В мыслях мелькнуло слово, при попытке произнести которое у меня сначала всегда появлялись слезы, и я прилагала все силы, чтобы озвучить его и не заплакать. Врач, сидевший напротив, без конца записывал что-то в таблицу непонятным почерком и даже не пытался скрыть скуку на лице, давая понять, что сто раз видел пациентов, как я. С трудом сглотнув, я облизнула пересохшие губы и начала медленно говорить. Слова, которые я вытолкнула из себя, запнулись на дрожащей нити моего голоса и, накренившись, совсем как неровный почерк врача, беспорядочно посыпались на пол.

– Некоторое время назад… умерла моя мама.

– Как давно это случилось?

– Семь лет… примерно семь лет назад.

– Семь лет?

– Да.

Врач наконец поднял голову и удивленно посмотрел на меня. На лице читалось недоверие. Не в силах выдержать взгляд, я поспешно зажмурилась. Он глубоко вздохнул – то ли в знак одобрения, то ли возмущения – и снова заскреб ручкой по бумаге.

– Ваш период скорби немного затянулся.

– Период скорби… затянулся?

– Да, все верно. Когда кто-то умирает, мы грустим о его смерти. Но в вашем случае этот период слишком затянулся. К этому времени пора бы перестать горевать.

– …

– Если продолжите цепляться за это, лучше не станет. Наоборот, будет только хуже.

Период скорби слишком затянулся… Крепко стиснув зубы, я мысленно повторила эти слова. Период скорби слишком затянулся. Период скорби слишком затянулся… Как бы я ни старалась, смысл фразы ускользал от меня. Мои веки медленно задрожали. Так, значит, я чересчур долго храню в сердце печаль из-за смерти мамы. После долгих раздумий я пришла к выводу, что слова врача нужно интерпретировать именно так, и эта фраза схватила меня за горло, перекрыв доступ к кислороду.

– Я выпишу лекарства на неделю для начала. У тех таблеток, которые нужно принимать перед сном, есть снотворный эффект, так что воздержитесь от вождения на время. Посмотрим на состояние через неделю, если эти таблетки не подойдут, обсудим альтернативы, – сказал он.

Не найдя сил ответить, я молча отодвинула неудобный стул и встала. Больница, показавшаяся поначалу волшебным пространством из прошлого, оказалась на поверку лишь гнусной жестокой реальностью.

Осознание пришло, как это обычно бывает, слишком поздно и сопровождалось сожалениями.

Уже несколько дней я не могла спать. Как только пыталась прилечь, чтобы заснуть, кровать отталкивала меня, а пугающая безмолвная тьма давила со всех сторон, не позволяя ни дышать, ни спать. Число бессонных ночей росло, днем сознание оставалось мутным, и я все время находилась в каком-то оцепенении. Не понимая, день сейчас или ночь. На небе всходило солнце, затем луна, а сон все не шел. Дни тянулись, и вскоре голова начала болеть так, будто вот-вот взорвется, а виски сдавливало таким плотным обручем, что казалось, скоро выпадут глазные яблоки. Отражение в зеркале показывало меня с красными, налитыми кровью глазами, с трудом проживающую каждую следующую минуту.

Может, проблема в том, что я слишком стараюсь упрятать эмоции глубоко внутри? С самого детства я не была честна с собой в собственных чувствах. Если задуматься, возможно, у меня всегда был синдром «хорошего ребенка». Хотелось справляться со всем самой и быть опорой для мамы и папы. Похоже, с этого и начались мои проблемы.

Решив использовать свой единственный талант в качестве средства для исповеди, я включила компьютер и осталась один на один с белоснежной пустой страницей. Даже без учета того, что, будучи писателем, вся моя жизнь зависела от слов, набираемых одно за другим на клавиатуре, сейчас мне было жизненно необходимо превратить то, что намертво застыло в груди, в черные буквы и выплеснуть это наружу.

Думай. Думай.

Глядя на мигающий, словно поторапливающий меня курсор, я пыталась выжать хотя бы одно предложение. Бессмысленные слова зависали на кончиках застывших в сомнениях пальцев, чтобы затем раствориться без следа. Я начала это, чтобы найти решение, излечиться, а в итоге ощущала лишь апатию и бессилие. Из груди вырвался раздраженный вздох, однако я продолжила терзать ни в чем не повинную клавиатуру.

Первое слово, первое предложение, первый абзац, первая страница. Когда начинаешь писать, в этом заключается главная проблема. «Начало – половина дела», «Как начнешь, так и закончишь» – все эти старые присказки на самом деле правдивы. Если превозмочь себя и начать, то потом, возможно, станет легче, только я уже больше месяца не могла выдавить ни единого слова.

У тебя есть склонность изводить саму себя, —

внезапно прозвучал чей-то голос в голове, и тело моментально сковало, будто меня оплели тугими веревками. Я понятия не имела, кому он принадлежит, кто и когда говорил мне эти слова. Эту фразу мог запросто сказать любой знакомый со мной человек, поэтому она накрепко врезалась в память.

Хватит безвылазно сидеть дома и пытаться писать, лучше пройдись. Прогулки – лучшее средство, чтобы поднять настроение.

Следующая мысль буквально вытолкнула меня из-за рабочего стола. Мир за широким окном в гостиной был выкрашен сверху донизу серыми красками и медленно умирал. Желтые листья, не в силах противостоять жгучему ветру, падали на землю, а печальные голые ветки бессильно тянулись сухими пальцами в пустоту. Зима выдалась необычайно холодной.

Я не люблю зиму. Ночной воздух, в котором ощущается холодная влага, длинные ночи, утро, приходящее откуда-то издалека. Даже не считая этого, у меня было больше причин ненавидеть зиму, чем любить ее. Настроение бесконечно падало вслед за температурой воздуха, а проклятый холод не давал ни шагу ступить наружу. Поэтому с окончанием осени я пряталась в своей сумрачной пещере, как медведь, впадающий в зимнюю спячку.

Но сегодня захотелось немного пройтись из-за одной истории, которую я недавно прочитала в интернете, о том, что эскимосы, когда злятся, просто идут куда глаза глядят, пока злость не утихнет. Они идут и идут вперед, пока гнев бурлит внутри, и только полностью успокоившись, останавливаются и возвращаются по той же тропе. Поэтому дорогу назад называют «дорогой раскаяния и прощения», – именно эта часть истории и отозвалась в сердце. Я быстро натянула немногочисленную, имевшуюся у меня зимнюю одежду и вышла на улицу. Дверь позади тяжело захлопнулась.

В этот район я переехала недавно. Почти сразу после наступила зима, поэтому я даже не знала, что и где находится, и просто пошла куда глаза глядят. Засунув руки глубоко в карманы толстого пуховика и выдыхая изо рта бледный пар, я брела и брела, не выбирая направления.

Тело непроизвольно съежилось от неприветливого ветра, пронизывающего до костей. По пути я вдруг вспомнила день, когда получила лекарства в больнице и сразу выбросила их в ближайшую урну.

Ваш период скорби немного затянулся. Да, все верно. Когда кто-то умирает, мы грустим о его смерти. Но в вашем случае этот период слишком затянулся. К этому времени пора бы перестать скорбеть.

Слова, сказанные врачом в тот день, растеклись по голове липким вязким месивом. Расплатившись, я записалась на следующий прием и присела на диван, ожидая, пока выдадут таблетки. Время тянулось невыносимо медленно. Будто кто-то нарочно изменил всю концепцию времени. Прямые цифры на экране телефона и не думали двигаться вперед. В пустой приемной стояла мертвая тишина, а мое терпение висело на волоске. В этот момент дверь больницы, которая, казалось, никогда не откроется, распахнулась, и в приемную ворвался мужчина.

Тяжело дыша, он обогнул стойку регистрации, шумно втянул носом воздух и одним пинком открыл дверь в кабинет врача. Внутри никого не было. Последней пациенткой на сегодня была я. Закончив прием, он не стал дожидаться положенного времени и сразу отправился домой.

– Эй! Кто-нибудь! Здесь есть кто-нибудь? – смертельно побледнев, закричал мужчина в сторону кладовой, где медсестра собирала для меня лекарства.

Затем резко остановил свое беспокойное брожение по приемной и уставился на часы на запястье. Тик-так. Тик-так. Глаза его нервно забегали по сторонам, и мне показалось, что тревожное тиканье секундной стрелки явственно звучит даже в моих ушах. Мужчина осторожно погладил часы, словно прикасаясь к чему-то драгоценному. Похоже, эта привычка имелась у него давно, поскольку циферблат часов сверкал как новенький, а ремешок по сравнению с ним выглядел выцветшим и потрепанным.

– Эй, кто-нибудь! Выйдите сюда! Здесь человек умирает!

Здесь человек умирает.

Мужчина снова отчаянно закричал в сторону кладовой. Конечно, он выпалил эту фразу в порыве злости, но сердце в одно мгновение ухнуло вниз. В ушах зазвенело, а ровный гладкий пол приемной вдруг пошел волнами. Я зажмурилась и быстро опустила голову. Это был мой защитный механизм в преддверии панической атаки.

– Кто-нибудь… Пожалуйста…

Минутная стрелка на настенных часах сдвинулась вперед. Увидев, что прошла целая минута, мужчина, вздрогнув, перестал кричать и с силой закусил губу. Мы оба находились в одной комнате, но были разделены невидимой стеной, словно существовали в совершенно разных пространствах. В той приемной, где мужчина яростно сжимал зубы, стояла ужасающая гробовая тишина.

– Госпожа Ким Чживон, ваши лекарства.

Сколько же прошло времени к тому моменту? Измученный мужчина уже без сил опустился на пол перед стойкой регистрации, когда вышла медсестра и позвала меня по имени. Я с опаской обошла сидящего с отсутствующим видом посетителя, забрала лекарства и поспешно выскочила из больницы.

Пакетик с таблетками громко шуршал в руке, пока я спускалась по лестнице. Сама консультация не продлилась и пяти минут, но остальное отняло слишком много времени. Мне никогда не было так жаль потраченных минут, как в тот момент, когда я выходила из больницы.

Я поочередно вспомнила глаза врача, в которых не отражалось абсолютно никаких эмоций, и глаза мужчины, из которых, напротив, чувства лились через край. И, словно подчиняясь внутреннему наитию, выбросила пакет с лекарствами в придорожную урну.

С тех пор прошло три недели. В качестве расплаты за бездумно выброшенное снотворное пришлось мучиться от ужасной бессонницы. И все же те таблетки казались ядом, к которому нельзя прикасаться ни в коем случае. При одном взгляде на плотный бумажный конверт меня охватило дурное предчувствие, будто в нем запечатаны одновременно неприятное ощущение, что оставил врач, и тревога, которую поселил во мне мужчина. Возможно, чтобы избавиться от болезни, нужны не пилюли, изготовленные из разных химикатов, а нечто другое.

В ушах послышалось завывание ветра. Ледяной порыв резко хлестнул по щекам, и я мотнула головой, словно очнувшись ото сна. В довершение что-то упало на плечо, и в следующую секунду сверху посыпались холодные капли. Похоже, небо, которое показалось серым из окна гостиной, было столь хмурым не от зимней тоски, а из-за надвигающихся туч. Ливень, заставший меня врасплох посреди улицы, ощущался совсем не таким уютным, как из окна теплой квартиры. Держа руки над головой, хотя от этого не было никакого толку, я побежала к ближайшей крыше. Промокнув под ледяным зимним дождем, я замерзла так, что зубы начали выстукивать дробь.

«Ну правда… все наперекосяк!» – вдруг подумала я, одиноко топчась под козырьком крыши и дрожа, как мышь. Казалось, несмотря ни на что я неплохо справляюсь, но мир, словно нарочно, постоянно подталкивал меня к краю обрыва. На каждом шагу я спотыкалась, падала, разбивалась, разлеталась на множество кусочков. А теперь еще этот гром среди ясного неба. В буквальном смысле. Капли дождя били по телу, однако складывалось впечатление, что они проделали дыру внутри сердца, и теперь там гулял холодный ветер.

Здесь человек умирает!!!

Интересно, он так же себя чувствовал? Тот мужчина. В голове до сих пор звучали отчаянные крики, – словно утопающий, хватающийся за соломинку. Что же довело его до такого состояния? Струи воды стекали по волосам и одежде, и я отряхнулась, смахивая заодно ненужные мысли. Ливень усиливался.

Тук-тук. Капли дождя стучали по земле, как дробинки. Запоздало подняв голову, я обнаружила, что навес, под которым мне удалось спрятаться, – не обычный пластиковый карниз, а козырек из проржавевшего шифера. Приглядевшись, я заметила, что деревянный настил, на котором я стою, выглядит потертым, тут и там зияют щели. Я растерянно застыла на месте, но вскоре пришла в себя и, снова осмотревшись, поняла: все здание жутко старое. Одноэтажное, что редко теперь встретишь в городе, а непрозрачные окна прикрыты ветхими деревянными решетками. На двери, которая, казалось, вот-вот со скрипом завалится набок, виднелась надпись: «Открыто».

«Что… что это за место?»

Под козырьком, где я стояла, не наблюдалось никакой вывески. Не было даже заурядной наклейки с графиком работы, обычно висевшей на двери любого заведения. Поневоле пришлось вновь ступить под струи дождя. Из-за стены воды, застилающей глаза, ничего не было видно, но удалось разглядеть на стене здания крохотную вывеску.

Книжный магазин «В»

«Что? Какое странное название».

Я вернулась под козырек и принялась стряхивать влагу с волос и одежды. Однако в этот момент теплый ветерок вдруг скользнул по затылку и коснулся закрытой двери магазина. Я, словно завороженная, обернулась. Старая раздвижная дверь была приоткрыта на расстояние одного пальца. Я удивленно моргнула. С другой стороны, ливень, похоже, не собирается заканчиваться, а идти домой после того, как я так долго шла куда глаза глядят, да еще под струями ледяной воды, желания не возникало.

«Если это книжный магазин… может, я найду там что-нибудь полезное?»

Я надеялась, что в этом месте смогу обнаружить хоть крохотную частичку надежды продвинуться дальше со своей книгой. Иногда я неожиданно получала вдохновение, читая хорошие книги других авторов. Времени навалом, можно и посмотреть, что скрывается в магазине. Просунув руку в приоткрытую щель, я сдвинула потертую бурую дверь вбок. Вопреки ожиданиям, она открылась мягко, не издав ни единого скрипа. Я ступила внутрь, прикрыв за собой дверь, и звуки дождя моментально стихли, как по мановению волшебной палочки. В магазине не ощущалось присутствия человека, и я осторожно шагнула вперед.

«…» Как странно.

На улице определенно шел дождь. Бурный колючий ливень как посреди лета. Капли одна за другой собирались в струи, а затем превращались в стену воды. Она ударялась о мое тело и окрашивала серый асфальт в мокро-черный цвет, разбиваясь об него с громким резким стуком. Но стоило закрыть дверь, как шум, сотрясавший небо и землю, исчез без следа. Будто весь мир вдруг поставили на беззвучный режим. Это из-за моего настроения? Или звон в ушах из-за бесконечной бессонницы, преследовавший меня, словно тень, в последние несколько дней, в конце концов вызвал какие-то проблемы со слухом? С тревогой я медленно начала осматривать зрелище, представшее моему взору.

Внутри магазин оказался намного шире и выше, чем казалось снаружи. Это поддавалось разумному объяснению примерно как слон, поместившийся в холодильник. Я сплю? Или у меня нарушилось восприятие пространства? От коридора, где я стояла, вдаль простирались бесконечные стеллажи, до отказа набитые книгами. Но не могли же эти книги, заполнившие собой все пространство, полностью поглотить звуки внешнего мира? От абсурдной мысли сердце вдруг заколотилось быстрее.

«…Да что это такое?»

Нужно немедленно выбираться. Дурное предчувствие никогда не подводит. Надо срочно покинуть это место, пока не началась паническая атака. Я поспешно повернулась и схватилась было за ручку двери, как вдруг перед глазами мелькнул теплый свет. Сквозь старую раздвижную дверь в помещение лился мягкий солнечный свет. Неужели дождь закончился? Нет, не может быть. Такой дождь не может остановиться так легко. И даже если внезапно прекратился, хотя это все равно невероятно, черные тучи, застилающие небо, ни за что не пропустили бы эти яркие лучи солнца, которые, словно насмехаясь, смело струились в окна книжного магазина. Что-то явно не так. Я подставила ладонь прямо под палящий солнечный свет.

«Ох, как… тепло».

От этого по коже пробежали мурашки. Ладонь тут же взмокла от пота и соскользнула с дверной ручки. Оказавшись в непонятных ситуациях, я всегда в первую очередь чувствую страх. Но сейчас, к моему удивлению, нахлынуло какое-то необъяснимое спокойствие и любопытство, затмив чувство опасности. Как если бы свет, струящийся мне под ноги, подействовал как успокоительное.

Я вытерла потную ладонь о брюки и сделала глубокий вдох. «Все в порядке, все хорошо», – несколько раз прошептала я, и бешеный ритм сердца понемногу начал замедляться.

– Извините, здесь кто-нибудь есть?

Чувствуя, как во рту пересохло от волнения, я снова развернулась и встретилась лицом к лицу с магазином. Свет от ламп, падающий на книжные стеллажи, был таким же теплым, как солнечный, а вдалеке, под еще более ярким светом, за мной наблюдало гигантское дерево с толстым стволом, которое я совершенно не заметила раньше.

«Как я могла его не увидеть?» – подумала я, как зачарованная подходя поближе. «А такие деревья вообще могут расти в помещениях?» – невольно задалась я очередным вопросом, глядя на ярко-зеленые листья, щекочущие высокий потолок. Дерево уходило корнями в пол, словно было одним целым с этим зданием, а вокруг него росли неизвестные мне цветы.

Да ну, оно же наверняка искусственное? Не в силах поверить, что в столь маленьком помещении может расти это огромное дерево, я машинально продолжала кружить вокруг него. Внезапно острая ветка скользнула по моей руке, и на коже тут же выступила ярко-красная капелька крови. Дерево явно было живым. Кроме того, слабый, но ароматный запах травы, цветов и мокрой земли давал понять, что передо мной настоящие растения. А значит, жутко невзрачный и до невозможности странный книжный магазин мне не снился.

Я снова вернулась к входной двери и принялась рассматривать стеллажи. Книги, аккуратно расставленные на полках, оказались потрепанными, с потертыми уголками и желтыми, выцветшими от старости страницами. «Такие должно быть стыдно выставлять на продажу. А может, это магазин подержанных книг?» – подумала я, глядя на толстый слой пыли, похоже, скопившийся здесь за долгие годы. Движимая любопытством, я протянула руку к первой попавшейся книге. «Чан Ен Силь». Название и иллюстрация на старой обложке выглядели смутно знакомыми, будто я уже видела их много раз.

«О, это же была моя любимая книга в детстве!»

Легкий ветерок мягко подул на руку, в которой я держала книгу. Открыв твердую обложку и пролистав несколько замусоленных страниц, я вдруг почувствовала, как в нос ударил давно забытый запах. Я поднесла лицо поближе к странице. Это запах места, где я провела детство, места, куда уже никогда не вернуться… запах дома.

Наша семья переезжала не часто. На то, чтобы перебраться из старого дома в пригороде, где родилась я, в современную квартиру в центре большого города, у родителей ушло ровно пять лет со дня женитьбы. За это время с разницей в два года со мной родился младший брат, а папа стал директором строительной компании и купил для нас квартиру площадью в девяносто девять квадратных метров. Я жила в ней до двадцати – без малого пятнадцать лет.

Мама очень любила эту квартиру и дорожила ею. Цепкий взгляд и неутомимые руки под руководством профессионального дизайнера не оставили без внимания ни единого уголка. Создание идеального интерьера для дома, в котором будет жить наша семья, стало маминым способом поздравить себя и папу за достигнутый успех.

Мы очень гордились нашим домом. Даже соседи, чьи квартиры имели такую же площадь и планировку, постоянно твердили, что наша кажется намного просторнее, и неустанно нахваливали мамин вкус. Там мы с братом провели подростковый период и стали взрослыми. Казалось, мы будем жить в ней вечно и впредь, но в тот год, когда мне исполнилось двадцать, ее продали с молотка.

Я застыла на месте, не в силах пошевелить рукой с зажатой в ней книгой. С огромным усилием удалось отвести страницу от лица, но запах родного дома все еще стоял в носу. С трудом придя в себя, я быстро пролистала книгу до последней страницы. На ней зеленой шариковой ручкой были выведены кривые буквы.

Чан Ен Силь[1]1
  Чан Ен Cиль – корейский ученый-изобретатель, работавший во времена династии Чосон. Родился в сословии крестьян, но сумел занять должность при королевском дворе.


[Закрыть] смог преодолеть разницу сословий, он удивительный. Я решила, что с этих пор среди великих личностей больше всех уважаю Чан Ен Cиля.

«…Этого не может быть».

При виде до боли знакомого почерка у меня перехватило дыхание. Как при первом посещении той застывшей во времени больницы, сейчас было ощущение, словно я вернулась в далекое прошлое. Передо мной стоял образ семилетней меня.

Я захлопнула отвисшую от удивления челюсть и торопливо потянулась за другой книгой. «История моей жизни»[2]2
  Келлер Х. История моей жизни. Открывая мир движениями пальцев. М.: Эксмо, 2024.


[Закрыть] Хелен Келлер[3]3
  Хелен Келлер – американская писательница, лектор и политическая активистка. В возрасте девятнадцати месяцев перенесла заболевание, в результате которого полностью лишилась зрения и слуха.


[Закрыть]. Очередная книга из серии биографий великих людей от того же издательства, что и предыдущая. Страницы внутри выглядели сморщенными, будто на них пролили воду и небрежно высушили. Возможно, это просто случайность и не стоит придавать ей большого значения, подумала я, но решила все-таки проверить догадку.

Я быстро пролистала страницы. По мере того как листов слева становилось больше, сердце начинало стучать быстрее. Не понимая, на что надеюсь и чего опасаюсь, я бездумно пролистывала книгу до конца. Вскоре история жизни великой Хелен Келлер подошла к концу и передо мной возник форзац цвета слоновой кости. На нем синей шариковой ручкой были выведены буквы.

Больше всего на свете я боюсь ослепнуть. Если бы со мной случилось такое, смогла бы я, как Хелен Келлер, довериться своему учителю и полноценно жить, несмотря на болезнь? Честно говоря, не знаю.

Теперь я была уверена: все биографии великих людей, стоящие на этой полке, принадлежали мне. Это подтверждалось множеством деталей: уголками страниц, загнутыми треугольником, поскольку тогда я еще не приобрела привычку пользоваться закладками, пятнами случайно пролитого апельсинового сока, помятым углом твердой обложки – я уронила книгу на пол в пылу ссоры с братом.

Отступив на шаг назад, я принялась разглядывать плотные ряды книг. Пространство от нижней полки до третьей снизу занимала серия биографий великих людей, а выше до отказа было забито романами, которыми я зачитывалась в детстве. «Джейн Эйр», «Колюшка»[4]4
  Роман корейского писателя Чжо Чанина.


[Закрыть], «Маленький принц» и «Ночной полет», и даже «Лосось»[5]5
  Роман корейского писателя Ан Дох Ена.


[Закрыть].

«Лосось» Ан Дох Ена. Этот роман имел для меня особое значение. Я прочитала его лет в десять и в ту ночь не смогла сомкнуть глаз. Описанный в романе закон природы, согласно которому рождение новой жизни непременно влечет за собой смерть родителя, показался мне ужасно жестоким. Да что там. Даже сейчас, преодолев отметку в тридцать лет, я все еще не могу есть лосося по вине этого романа. В моей памяти до сих пор слишком свежи воспоминания о наивном серебристом лососе и его величественной смерти.