Текст книги "Наст и сход лавины"

Наст и сход лавины
Soverry

Посвящается каждой, кто угодила в зависимые отношения и не знает, как там оказалась. Всегда выбирай себя, дорогая

Дизайнер обложки Марьяна Куприянова

Редактор Василиса Ройн

© Soverry, 2024

© Марьяна Куприянова, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0064-8514-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Калинов мост

– Зря ты, конечно, все это затеял, – устало выдыхает Ящер. – Мое мнение ты слушать не станешь, знаю, но, может, братец надает тебе тумаков за дерзость, а там и воротишься.

Насмешливый тон и желтые блестящие глаза не вписываются в мрачно-спокойную атмосферу. По эту сторону моста всегда так: темно, мертвенно-тихо и одиноко. Расположившийся под мостом грязно-серый дракон щелкает пастью беззлобно лишь потому, что чувствует чужую силу.

Чернобог опирается о деревянные перилла и хмурит густые широкие брови.

– Не нравится мне это, друг. Совсем не нравится.

– Братцевы-то тумаки? – Ящер бессовестно заливается смехом, выглядывая из-под моста. – Кому ж такое понравится!

– Темные времена грядут. Темнее Смородины.

– Да куда ж темнее-то, – посмеивается Ящер, щурясь. – Пока твой братец молчит и в ус не дует, нам-то о чем беспокоиться? Уж где мы, а где смертные чертоги.

– Все мы связаны, – раздраженно обрывает его Чернобог. – Сегодня захватчики покусятся на смертных, а завтра и от Прави ничего не останется. Так если мой брат ослеп, я мигом помогу ему прозреть.

Ящер устраивается под мостом поудобнее, вода тихо плещется, пока он с бока переворачивается на спину и кряхтит так, словно несколько рек в другое русло поворачивал собственными лапами.

– На мечах или на кулаках учить его уму-разуму будешь?

Его слова, как и раззадоривающий тон, остаются без ответа. Чернобог пропускает их мимо ушей, и его голос звучит абсолютно серьезно, когда он спрашивает:

– Ты-то со мной?

Ящер цокает длинным языком, растягивается на спине и складывает драконьи лапы на пузе. В темных водах Смородины его чешуя кажется похожей на ил, но яркие глаза горят янтарем, а вертикальные черные зрачки то сужаются, то расширяются.

– Коли назначишь добрую цену, князь, – скалится он.

– А если смертью пригрожу? – щурится Чернобог и фыркает. – Не играй со мной в игры, Ящер. Твое место – мост сторожить и не пускать кого ни попадя в Навь, а не мне дерзить по поводу и без.

Он не угрожает, скорее безобидно щелкает по носу, напоминая о разнице положений, но наглая драконья морда будто бы старается выглядеть поприличнее. Зубы не скалит, заговаривая в следующий раз, глазами не сверкает, а тон почти похож на почтительный.

– Не верю я в эти сказки, князь. Кто же может пробраться в Навь, да еще и новые порядки установить?

– Однако в Явь они уже пробрались, – глухо отвечает Чернобог, понурив голову.

Ящер то ли не слышит, то ли впервые за долгое время решает попридержать свой длинный раздвоенный язык. Чернобог отталкивается от перилл и твердым шагом идет по мосту.

– Скоро ли воротишься, князь? – кричит ему вслед Ящер.

– Скоро, – так же глухо, как и прежде, звучит в ответ.

– Ты мне какой-нибудь подарок захвати, так я и сговорчивее стану!

Чернобог фыркает, не оборачиваясь.

Задерживаться у него все равно повода не будет. Даже если брат откажется, даже если запретит ему и пригрозит, он все равно начнет собирать армию. Отдавать владения без боя – совсем не в его привычках.

Черные воды Смородины отражают темное небо Нави, мост заканчивается не скоро, но едва Чернобог сходит на другой берег, как небо светлеет, становится лазурно-чистым, и даже почва под ногами кажется другой. Бродить среди смертных ему никогда особо не нравилось, но что поделать, ведь путь до Прави пролегает через Явь.

Связывай Ра-река Правь и Навь напрямую, ноги бы его здесь не было. Но вот он – ступает по сырой земле, проходит через лес, огибает деревни и выходит к реке, старательно избегая встречи с людьми. Им не захочется с ним видеться; они даже имя его стараются не произносить. Хотя в скором времени, пожалуй, не только его имя будет под запретом, но и всех остальных.

Как бы брат от него ни отказывался, как бы ни пытался подчеркивать, какие они разные, тут мигом всех уравняют. От злобы аж челюсти сводит.

Остановившись на берегу, Чернобог присаживается на корточки и погружает ладонь в воду. Течение Ра мало чем отличается от Смородины, только цвет у нее другой – светло-серый, местами молочный. От соприкосновения с его ладонью течение становится быстрее, вода бурлит, но он не торопится вытаскивать руку.

Пускай все знают, пускай сам Род слышит, что явился его сын и хочет видеть своего брата.

Он держит ладонь в воде до тех пор, пока поодаль не появляется знакомая фигура. Но не мужская, столь похожая на его собственную, как он ждет, а женская. Женщина ступает по берегу реки уверенно, ее босые ноги пачкаются в земле, мажутся в глине, но она выглядит вполне счастливой, когда наконец заговаривает:

– Надеюсь, ты с доброй вестью?

Ее заплетенные в косы волосы уложены на манер корзинки, и Чернобог узнает ее сразу.

– Я хотел увидеть брата, – мрачно отзывается он, вытаскивает руку из воды. Он выпрямляется и стряхивает влагу с кисти почти с пренебрежением. – Но он, как я вижу, все прячется за женскими юбками. Сама-то не стыдишься его прикрывать, Жива?

Богиня останавливается в двух-трех шагах от него и вежливо улыбается. Руки заводит за спину и покачивается на пятках. Она слишком молода и беспечна, думает Чернобог. А еще вряд ли верит в надвигающуюся угрозу, которая с каждым днем становится все более и более ощутимой.

– Я никого не прикрываю. Разве не ты ли устроил в прошлый раз драку, разозлив великого и всесильного Рода? Помнится мне, из-за того ты больше и не можешь ступить на земли Прави.

Чернобог сжимает челюсти, стараясь сдержать нарастающий гнев.

Его взаимоотношения с братом всегда были непростыми. С самого первого дня, как они появились, что-то не заладилось. Похожие, как два колоса, растущие рядом, они постоянно спорят и пререкаются, смотрят на одну ситуацию под разными углами и не могут найти общий язык.

И в тот раз, когда Чернобог в последний раз был в Прави, все вышло из-под контроля. Оба крутые нравом, братья повздорили из-за пустяка, о котором никто и не помнит уже, но спор перерос в ругань, а ругань в драку. Они колотили бы друг друга днями и ночами, не вмешайся отец. На корне языка все еще кислое послевкусие обиды за то, что брат так и не был сослан прочь из Прави в отличие от Чернобога.

Не поспорь они тогда, он мог бы пройти сквозь Ра-реку, а не ждать, когда кто-нибудь соизволит ответить на его зов. Не поспорь они тогда, ему бы не пришлось проделать столь длинный путь от своих владений до владений Рода.

– Я пришел сюда не препираться с тобой, Жива, и уж точно не терпеть твои насмешки. – Низкий голос звучит раздраженно. – Позови мне брата и проваливай.

– Не очень-то ты сегодня любезен.

Ее взгляд становится серьезнее, а улыбка уже не кажется такой широкой и добродушной. Жива выпрямляет спину, окидывает его взглядом и произносит намного спокойнее и вдумчивее:

– Зачем ты здесь? Неужели новую ссору затеял?

В ответ он раздраженно фыркает и переводит взгляд на течение реки. Жива и правда ничего не знает. Ей не снятся вещие сны, к ней не приходят видения, а верные слуги не нашептывают ей все то, что увидели за день, прогуливаясь среди смертных. Она далеко не самая младшая, но если даже она настолько наивна и не осведомлена, то что говорить о других?

– Я буду разговаривать с братом, больше ни с кем, – отрезает он, не глядя на нее.

Жива мнется, перестает покачиваться на пятках и не решается уйти. Чем дольше она стоит и бездействует, тем сильнее он закипает. И стоит ему резко развернуться, намереваясь наорать на нее, как она растворяется в воздухе, оставив Чернобога один на один с журчащей рекой и тяжелыми мыслями.

Пошла, значит, за братом.

Нехотя, из-под палки, но все же пошла. И ему бы быть благодарным за это, но чем дольше приходится ждать, тем мрачнее становится Чернобог. Солнце катится к закату, а Жива не возвращается, как и не появляется брат.

Посмеяться над ним решил, значит.

Вот ведь как.

Ему надоедает ходить вдоль берега, сидеть на камнях и считать пролетающих мимо птиц. Он сапоги стягивает и почти ступает босыми ногами в воду, когда за спиной раздается громкий и низкий голос:

– Свои грязные ноги в Ра-реке мыть – это как же сильно надо презирать всю свою семью?

– Еще бы дольше шел, я бы и весь вымыться в ней успел.

Отвечает ершисто, но почти без злобы. Разворачивается и взглядом натыкается на прямой и суровый взгляд брата – но все же лишенный тени тяжести и усталости. Он выглядит будто бы моложе, чем когда они виделись в последний раз. Борода стала короче, волосы убраны то ли в небольшой хвост, то ли в подобие пучка – отсюда и не разглядишь. Вода почти не касается его сапог, когда он ступает по дну. Она течет совсем иначе, расступаясь и почтительно огибая его следы. Он выходит на берег, и даже походка у него легкая и какая-то почти беспечная.

– Смотрю, ты совсем разжирел и обленился, – фыркает Чернобог вместо приветствия и усаживается на валун чуть поодаль. Ладонью указывает на соседний, приглашая присесть. – Скоро ноги носить перестанут.

Тот мнется, на лице непонимание. Неужели и правда думал, что он придет к нему драться да спрашивать за обиды прошлого?

И все же наконец обходит камень, но выбирает другой – тот, что подальше от Чернобога, и грузно усаживается, ладонью опираясь о бедро.

– Не могу сказать, что ты лучше выглядишь. Побледнел, постарел. Седина в бороде появилась.

– Так тебе первому стареть, ты же старше.

– И то верно, – усмехается он и губы растягивает в хитрой улыбке. – Зачем звал? Уж прости, не верю, что соскучился по нашим разговорам.

– Не соскучился, – соглашается Чернобог и хмурится. Довольное выражение у брата на лице лишь раздражает, но он напоминает себе, что не за этим явился. Потом сможет высказать ему, будет еще время и подходящие поводы найдутся.

Сейчас есть дело поважнее.

Закатное солнце разделяет землю между ними четко посредине. Чернобогу достается тень, его брату – остатки теплого солнечного света. Природа играет чудными образами, но чудеса не меняют его тон.

– Слышал, захватчики с юга идут. Выкашивают деревню за деревней. Дай, думаю, узнаю, как мой старший братец поживает и справляется с ними.

То ли дело в уходящем солнце, то ли у того на лице и правда проскальзывает тень неудовольствия.

– Давно ли смертные стали твоим делом, брат? Помнится, тебя отец не просто так в Навь сослал. Значит, было за что.

– Ты и сам знаешь, не прикидывайся невинным, – рявкает Чернобог, все же не сдержавшись.

На лице брата появляется самодовольная улыбка. Ненадолго, но зато так отчетливо-явно, что кулаки непроизвольно сжимаются.

– Не будем о прошлом, – примирительно предлагает старший. – Твой чертог за Калиновым мостом, мой – перед. Вот и пусть каждый будет занят своими землями.

Чернобог фыркает, выпрямляет спину и подбородок задирает. Глядит сверху вниз и почти не моргает.

– Я не учить тебя пришел, а предложить помощь.

– Помощь? – уязвленно уточняет тот. Усмехается и головой качает, словно услышал хорошую шутку. – Ты? Мне? Помощь предложить он собрался! – И всплескивает руками, обращаясь к незримым слушателям. – Какую ты можешь предложить мне помощь, брат? Не было еще такой беды, в которой мне бы понадобилась твоя помощь. Ты в своих землях, небось, совсем одичал и забылся.

Откровенная насмешка, ядовитый блеск в светло-голубых глазах. Чернобог видит брата насквозь – видит и дрянную душонку, и издевку с самомнением. Видит все то, к чему остается слеп отец вот уже бесконечные дни и ночи.

Это задевает сильнее любых слов. Он подрывается на ноги, брат смотрит четко на него – с вызовом во взгляде.

– Ты хоть понимаешь, к чему твое тщеславие привести может? – ревет Чернобог.

– Тщеславен здесь только ты, брат, – парирует тот. – Жива рассказала, как грубо ты с ней обошелся. В Прави и так о тебе речь заходит редко, а теперь…

– Да не будет никакой Прави скоро!

От злости он кидает об землю сапог, который в порыве гнева подобрал, чтобы надеть. Тьма вокруг Чернобога разрастается, и солнце почти полностью скрывается.

– Пойми же ты, что сейчас не до наших пререканий и различий. На кону стоит будущее! Может, даже существование целого мира!

Брат цокает языком и голову склоняет набок.

– Нет, – задумчиво тянет он, – я говорил отцу, что ты захочешь вернуться. Что будешь прибегать к всевозможным уловкам, уж он-то знает твою дрянную натуру, но это… Такой изобретательности остается похлопать.

И подтверждая свои слова, он отталкивается от бедра, приподнимает руки повыше, чтобы они были лучше видны, и начинает хлопать. Громко, медленно. Чем-то на раскаты грома похоже.

Чернобог разочарованно качает головой.

Поднимает сапоги с земли, принимается их надевать и все никак подходящие слова подобрать не может. Такое чувство, что любая фраза вызовет лишь приступ смеха да новый поток ядовитых комментариев.

– Ты неправ, – наконец коротко произносит он, выпрямляясь. – Таких нападок на нас еще не было. И не мои, а твои идолы сжигают и топят, брат. И не мои, а твои подданные взывают о помощи. Но я пришел к тебе, забыв все обиды и прежние ссоры. Я предлагаю тебе свое плечо в грядущей битве. Ты можешь на меня положиться.

Колкая и презрительная насмешка в чужих глазах гаснет. Тот поднимается на ноги медленно, выпрямляется и делает несколько шагов в его сторону. Они равны – никто не смотрит сверху вниз, но взгляд у старшего брата все равно выходит высокомерным. Он шагает в тень, переступая границу между ними, прищуривается и говорит:

– Не будет никаких битв.

Добавляет:

– И плечо мне твое не нужно.

Чеканит:

– Не настал еще тот день, когда я опущусь до того, чтобы жать тебе руку, брат. Придумай речи послаще. Может, кого другого ты этими и запугаешь, но точно не меня.

Чернобог нервно дергает уголком губ, скептически вскидывает брови.

– Что ж, пусть будет по-твоему.

Он не прощается. Поворачивается к брату спиной – знает ведь, как тот терпеть этого не может. Знает, но все равно делает, чтобы поддеть. Впервые за весь разговор, во время которого и правда держался.

– И больше не приходи сюда! – кричит тот вслед.

– Не беспокойся, – тихо произносит Чернобог себе под нос, прекрасно зная, что брат его не услышит, – не приду. Придут другие. Да только как бы тебе ни пришлось пожалеть.

Где-то со стороны леса слышен волчий вой. Ему бы обернуться, чтобы просто убедиться, что брат, оскорбленный и разозленный его предложением, все так же стоит у Ра-реки, но Чернобог шагает вперед и глядит туда же.

Не в себялюбии и распрях ведь дело. Завоеватели и правда идолы рубят мячами, топят, сжигают и все глубже по землям Яви продвигаются. Если напрячь слух, то можно услышать отголоски их ликующих криков, победные вопли и стенания людей, чьи мольбы и просьбы остаются тщетными.

И ему слушать не хочется, но он слышит.

Те часы, что бредет до Калинового моста, слышит и чувствует чужеродный запах на знакомых землях Яви. Маслянистый такой, тяжелый и мало чем похожий на тот, что обычно исходит от можжевелового костра.

– Не принес ты мне гостинец, – смеется Ящер, едва Чернобог ступает на мост. – Не принес подарочек мне или булку сладкую!

– Заткнись уж, – отмахивается от него Чернобог, доходя до середины моста. – И без тебя тошно.

– А вспомнил бы о своем лучшем друге да закадычном товарище, то не было бы так тошно, – продолжает подначивать. – Может, и какое-нибудь решение нашлось бы само собой.

– Это какое у тебя может быть решение? – устало спрашивает Чернобог, потирая переносицу указательным и большим пальцем.

Драконья туша шевелится под мостом, или это вода в Смородине течет – не разглядеть. Но Ящер лапы передние ставит на перилла, подбородок вытянутой морды кладет на них сверху и сверкает желтыми глазами в темноте.

– Есть у меня одно.

– Так говори.

Чернобог опирается рукой о скрипящие под тяжестью лап Ящера перилла. Мост так или иначе не рухнет, думает он. Покуда такую громилу выдерживает и все его непомерное тщеславие, то и их двоих вполне выдержит.

А развалится – так и без того паршивым получился день.

– Есть в Нави такие земли, князь, – елейно проговаривает Ящер; длинный язык между словами высовывается из пасти и сам по себе дергается, – которые неподвластны ни тебе, ни кому другому из мужчин. Ты хоть сотни войск туда пошли, а все они полягут. В них сила древняя скрыта – да такая, что вперед меня родилась. Тебе бы эту силу на свою сторону переманить, тогда никакие завоеватели не страшны будут.

– Понятнее говори. Я тебе не заблудившийся мальчишка, чтобы сказки слушать.

Ящер раскрывает пасть, получается странное подобие улыбки.

– А это плата за отсутствие гостинца.

Чернобог бьет кулаком по деревянным перилам, те скулят и стонут, Ящер дергается, голову и шею втягивает в свою массивную тушу.

– Говори уже, надоел!

Длинный язык облизывает нос, пробирается в одну из ноздрей и выскальзывает, что-то найдя там. Ящер от моста отстраняется, то ли боясь сломать его, то ли стараясь держаться от гнева своего господина подальше.

– Тебе на север надо, князь. В самые дальние мерзлые земли. Через вечный холод и ледяные пустоши. Там найдешь ты невиданную силу. Но брать ее хитростью надо, иначе не договоритесь вы.

Чернобог хмурится, оглаживает густую темную бороду и задумчиво глядит на Ящера.

– Что это за сила такая и почему я о ней ничего не слышал?

– Как не слышал, темнейший, – удивленно шипит Ящер. – Слышал, конечно. Все о ней слышали, даже те, кто предпочел бы мучительные пытки этому знанию.

Он делает паузу, янтарные глаза гаснут, а потом вспыхивают еще ярче.

– Только сама Зима владеет невиданным войском. Одной лишь ей – жестокой богине смерти – по силам совладать с любыми иноземными тварями. Ты знаешь ее имя, князь. Как же не знать?

– Морана, – выдыхает Чернобог, и холодный пар исходит от его губ.

Глава 2. Мужья Мораны

Вести от Руевита пришли с гонцом быстрее, чем он выдвинулся в сторону Вечной Мерзлоты и студеного княжества Мораны.

«Мои войска – твои, брат. Да не наступит тот день, когда мы покоримся иноземцу!»

Коротко, резким росчерком пера и жирной кляксой в конце. Чернобог сводит брови, кивает, глядя на гонца, и сворачивает письмо в трубочку.

– Будет ли ответ?

– Скажи своему князю, что я призову его с войском, как настанет час.

Гонец откланивается и не ждет ни оплаты за свои труды, ни добрых слов. Военный, понимает Чернобог. Один из воинов Руевита, коих у него сотни и тысячи. Когда-то ему довелось воевать с ними бок о бок – стойкие, выносливые и удивительно неприхотливые, когда дело касалось ночлега или пропитания; мужчины и женщины слаженно бились единым организмом. Сейчас уже и не вспомнить хоть одно лицо из увиденных. Впрочем, что-то подсказывает, что это не из-за прошедших лет, а есть в их лицах что-то общее – Руевитовское. Списанное с предводителя их и князя.

Поначалу Чернобог и не думал обращаться к суровому и кровожадному воину, но отказ брата буквально заставил его пойти на крайние меры: письмо было написано за полночь, тотчас отправлено, и не успело солнце обернуться вокруг Яви, как гонец прибыл с ответом.

Повоевать Руевит всегда рад, но Навь и Правь, распри между чужими родственниками и уж тем более дележка власти его никогда не интересовали. Пожалуй, отчасти Чернобог даже готовился получить отказ. Какая вояке разница – кому поклоняются смертные, если сталкиваться лбами они будут вечно, а ратные поля не закончатся вовек?

Но пробегаясь по коротким строчкам взглядом, Чернобог ловит себя на мысли, что был несправедлив по отношению к Руевиту.

– Думаешь, и правда явится? – спрашивает Ящер, посмеиваясь. – Семиликий лишь свои цели преследует и ничьи другие.

Чернобог снова сворачивает письмо в трубочку, хлопает ей по тяжелому деревянному столу и поднимается на ноги.

– Сейчас любая помощь будет кстати. Сам же знаешь, какая битва надвигается.

Когтистая лапа тянется к столу, двигает чернильницу, откровенно копается в чужих вещах, но Чернобог то ли не замечает этого, то ли позволяет давнему другу подобную вольность. Складывает руки за спиной и подходит к приоткрытому окну, перемежаемому кованными железными прутами в замысловатых фигурах.

Гонец удалился уже давно, с тех пор Ящер умудрился нагло наведаться в палаты, отмахиваясь ото всех вопросов о том, как же он покинул свой извечный пост у моста. Что-то наплел, наверное, страже, потому что звуков потасовки не было, а теперь и вовсе ходит тут подобно хозяину, рыщет по чужим вещам и ни капли скромности не проявляет.

Лишь посмеивается:

– Знать-то знаю, да не верю я, что его семимордая светлость не воткнет тебе нож в бочину в самый ответственный момент.

Ветер не проникает в помещение, хотя ветки деревьев колышутся, а темное небо висит привычными тучами. Чернобог не поворачивается лицом к Ящеру, глядит все так же на улицу, но произносит сурово:

– Рыться там перестань.

Какое-то время тот еще шуршит бумагами, а потом перестает, убирая лапы подальше от чужих бумаг, чернил и прочих безделиц.

– Не нравится он мне, князь, – продолжает Ящер как ни в чем не бывало. – Как пить дать – не нравится. Ему бы только воевать, а с кем, за кого и куда – и разницы нет.

Чернобог тяжело выдыхает, отчасти жалея, что в этих землях Нави нет гроз. Сейчас бы пригодилась одна, хотя бы самая небольшая. Но тучи не сгущаются, не становятся сизо-черными, а значит, и ливня с громом и молниями не будет.

– Вот и пусть воюет, – наконец отзывается он. – Раз нет разницы, то с чего бы ему не принять нашу сторону, правильно?

Ящер недовольно причмокивает, мордой качает, но больше убеждать в своей правоте не пытается. Вместо этого переводит тему:

– А что насчет Мораны? У нее-то войско точно в несколько раз больше Руевитового.

Чернобог оборачивается не сразу. Хмурится, скользит взглядом по решетчатым окнам, а потом и вовсе глядит мимо Ящера.

– Больше-то больше, да что-то я сомневаюсь, что она ответит на мое письмо.

– А ты не сомневайся. Я тебе и так скажу – не ответит она. Хочешь добиться от нее чего-то, так это тебе придется ехать к ней на поклон, унижаться, красивыми речами ее обхаживать. Зима никогда приветливой и радушной не была, а ее хозяйка и подавно.

– А ты откуда так много про нее знаешь? – подозрительно спрашивает Чернобог. Ящер хмыкает, пытается выйти из-за стола, но почти застревает из-за приземистого пуза и тяжелых задних лап, служащих ему опорой. Пыхтит, пытается повернуться, но на помощь ему никто не торопится.

Чернобог будто и не замечает затруднительного положения товарища. Так и стоит на месте, ожидая, когда тот наконец соизволит ответить на вопрос.

– Да только ты, князь, ничего и не знаешь, – почти со смехом произносит Ящер, все же справившись с внезапно образовавшейся ловушкой из стола и стула. – У княгини нашей дурной характер, потому никто в ее владения и не суется. Это еще до тебя повелось, когда Навь была разрозненными землями со своими владыками. Мы тогда с ней соседями были, да не могу сказать, что добрыми.

Вспоминать о тех веках, когда ему принадлежал не только мост, а какие-то сказочные земли, Ящер любит даже больше, чем посмеиваться и издеваться над другими – это Чернобог хорошо знает. Но не закатывает глаза, не прерывает его, а наоборот – даже брагу разливает по чашам и протягивает одну из них, полную до краев, хозяину Калинового моста. Тот осушает посудину одним крупным глотком, широко растопырив пасть, и глотает с таким громким звуком, что стены чуть ходуном ходить не начинают.

– Так вот, – принимается рассказывать Ящер, явно довольный, что ему налили выпить, – было это, еще когда она была женой Велеса. То ли повздорили они, то ли он оскорбил ее как-то, и как взвилась эта жестокая женщина – ух как взвилась! Бросила, говорят, мужа среди смертных, всех детей, даже от первого брака, ему оставила и ринулась в старый, давно заброшенный Хладный двор. Заперлась там и заявила, что к мужу-де не вернется, а ежели он попытается вернуть ее силой, то убьет его, а из кожи его себе перчатки сделает, из костей его серьги, а глаза засолит и так съест.

– Ты уж чушь-то не мели, жив он и с глазами.

– Жив-то жив, князь, а все потому, что не сунулся Велес к супруге разозлившейся. Он-то не глуп: знает, что гневить Морану – себе могилу рыть. Задобрил ее дорогими подарками, мехами задобрил. И на развод согласился, будто и не было между ними ничего. Детей-то назад не спрячешь только, – ехидно посмеивается Ящер и когтем в чашу тычет, намекая, что налить бы нужно.

Чернобог льет ему из кувшина сам, снова доливает браги до самого-самого края. Ящер пристально следит за текущей жидкостью, чуть не расплескивает себе на когтистую лапу, когда поспешно тянет в пасть.

– Ух, хороша бражка! – И облизывается длинным раздвоенным языком.

– Так что там с Велесом? – напоминает Чернобог, задумчиво потягивая брагу, совсем не так, как Ящер. – Они примирились в итоге?

– А этого я уже не знаю, князь. Знаю только, что раньше наша княгиня туда-сюда через Смородину бегала, а теперь уже много лет и не показывается рядом с моими владениями. То ли нашла дорожку покороче между своими землями и Явью, то ли не покидает свои хоромы, опасаясь, как бы ее не лишили всего нажитого.

Чернобог хмурится. Не допивает до конца, а отставляет стакан и направляется к висящей на стене карте Нави. Старый гобелен ему достался вместе с землями и хоромами. Чтобы проще адаптироваться или потому, что остался от кого-то из прежних князей – Чернобог и не разбирался. Он тогда был слишком зол на брата, чтобы дотошно изучать новые владения и подарки.

Все как на ладони – и все здесь принадлежит ему, кроме тех самых земель, про которые и думать-то нечего. Вот они – на самом севере. Вышитые белыми нитками на гобелене, словно и не земли это, а одно огромное озеро. Неясно, ни какие там дороги, ни много ли жизни. Может, там и нет ничего, кроме ледяной пустыни.

– Призадумался, князь? – ехидно спрашивает Ящер. – Подумай, правильно. Где ж тебе еще такое войско достать, как не у Мораны?

– В этом-то ты прав, – произносит Чернобог, поглаживая бороду. – Но если все твои рассказы правдивы… Нет, если в них хотя бы часть правды есть, то силой тут нельзя действовать. Да и столько лет я не притеснял ее прав на земли, будет странно это, реши я сейчас завладеть ими. Как бы война не началась, а нам не воевать с таким войском надо, а заполучить его себе.

– Нам? Это ты меня с собой возьмешь?

Он оборачивается, взгляд бросает на Ящера, и губы сами собой растягиваются в насмешливой улыбке.

– Твое дело – сторожить мост, а не по землям Нави скитаться в поисках приключений.

– Так ты же не справишься без меня, – тут же находится Ящер и делает широкий шаг мощными лапами в сторону Чернобога. – А я и подскажу, как к княгине подступиться, и еще много чего знаю.

Глухой смех все же вырывается у Чернобога. Он качает головой и возвращается взглядом к карте.

– Ну уж нет, друг мой. Ты меня не уболтаешь, хотя болтаешь ты и складно. Не я тебя владыкой моста назначал, не мне тебя и отпускать.

Изо рта дракона раздается разочарованный вздох, больше похожий на рык, но Чернобог никак не реагирует. Прослеживает тонкие черные нитки дорог, тянущихся в обход вечной мерзлоты, присматривается. Пальцами ведет по ним и наконец находит. Вот же она – одна единственная тоненькая серая тропинка. То ли картограф ошибся, то ли прялка напортачила – то ли это и в самом деле тропка, что может завести в густой лес морозной пустыни, с которого и начинаются владения холодной княгини.

– Коня седлать надо, – говорит Чернобог, какое-то время еще разглядывая карту, как будто она может ответить хотя бы на часть из множества вопросов, что появляются у него в голове. Но гобелен-карта молчит, и он тяжело выдыхает, оборачиваясь к Ящеру.

– Сегодня выступаешь в путь?

– Сегодня.

Но короткий ответ не устраивает хитрого Ящера, он продолжает наседать:

– И кого же возьмешь с собой, если не меня?

Чернобог не выпроваживает его, но и отвечать не торопится. Возвращается за стол, пишет короткую записку и сворачивает в несколько раз. Чувствует, как Ящер вытягивает длинную шею, пытаясь заглянуть туда, куда его явно не звали. Сургуч капает крупными каплями на край письма, нагретый пламенем свечи.

– А если тебе помощь понадобится? А если совет? – никак не успокаивается Ящер, но Чернобог даже в лице не меняется. Прижимает печать к мягкому воску, придавливает и машет письмом, откладывая печать в сторону. – От меня пользы будет в несколько раз больше, чем от любого из твоих людей!

Брага делает его еще более болтливым, чем обычно, хотя и выпил-то всего ничего. Чернобог смотрит на него, но на место не ставит. Что-то для себя решает и протягивает ему письмо с печатью.

– Вот, – говорит, – возьми.

– Что это? – спрашивает Ящер, но письмо берет в лапу осторожно, не сжимает когтями, чтобы случайно не порвать.

– Отдашь моему брату, если он вдруг явится в мое отсутствие.

– Думаешь, явится?

– Не знаю. Но нрав у него крутой, а характер нелегкий – он точно смертельно обидится, если решит протянуть руку помощи, а меня в это время не окажется дома. Надеюсь, это письмо умерит его вспыльчивость, если что.

Ящер хмыкает, письмо крутит перед глазами-бусинами, и они похожи на тлеющие угли. Есть что-то почти мудрое в его сосредоточенном взгляде, но эта мудрость сменяется насмешкой спустя несколько мгновений. Может, никакой серьезности там и не было; Чернобогу все равно. Он знает, что Ящер не подведет его в таком простом деле: передаст письмо, если брат появится. А если не появится, то все равно вскрывать не станет.

– Хоть попрощаться придешь?

– К чему нам прощаться? Поездка не будет такой уж долгой. Да и вряд ли наш разговор с Мораной займет много времени. Если ты прав и она стала затворницей, то сомневаюсь, что она – образец гостеприимства.

На последних словах Чернобог усмехается, и Ящер тоже хрипло посмеивается.

Впрочем, дорога оказывается дольше, чем он предполагал.

Это становится ясно, когда на четвертый день он не продвигается вперед по ледяному лесу, а ходит кругами. Все деревья, покрытые инеем, выглядят одинаково, дорожек нет, а склоны, валежники и холмы мешают идти четко прямо. Если бы он не сворачивал никуда, то рано или поздно вышел бы из этого бесконечного леса.

Если бы.

Слишком много сослагательного наклонения.

Он злится к концу первой недели, к концу второй впадает в откровенную ярость. И пускай не помнит, чтобы хоть раз видел ее холодный взгляд и лицо, но почему-то не покидает ощущение, что она смеется над ним.