Текст книги "Закаты (читать в октябре)"

С. П
Закаты (читать в октябре)

Предисловие

Этой книги не должно было случиться. Я её никогда не задумывала, не писала заметок в блокноте, не крутила в голове мысли, картинки, не играла со словами по дороге домой – в общем, совершенно не предполагала написать что-то бессюжетное, не обременённое рассуждениями о бессмысленности жизни, депрессии, апатии, циничности и прочих прелестях животного мира.

Но случилось так, что все эти «прелести мира» низверглись на всех нас в 2022 году в картинках, настолько ярких, что вряд ли миру нужен ещё один посредственный писатель, который испортит вам настроение очередным шедевром на тему того, что все мы обречены.

И пока мир грандиозно переживает цивилизационные разочарования, никто не защитит нас от переживания своих маленьких жизненных трагедий, потерь, сожалений и прочих прелестей животного мира, которые всегда застают врасплох, как бы тщательно мы к ним ни готовились. И вряд ли кто-то станет сочувствовать нам, когда целый мир нуждается в сочувствии, но это, увы, не делает процесс восстановления легче.

Так случилось и со мной. И мои попытки не занимать сочувствия у кого-то привели в итоге к тому, что вы прочитаете чуть ниже и что, я надеюсь, напомнит вам, что можно любить эту жизнь.

Это сочинение на незаданную тему ни в коем случае не получилось бы, если бы рядом со мной не было моих дорогих друзей: великой Эммы, Давида, Марии, Тима, Аси, Ника, Юлии и её умения рассказывать истории, Димы, Яны, тратившей часы в Telegram, чтобы по пятому разу выслушать истории моей несостоявшейся жизни, Максима М., Саши и её автомобильных экскурсий по ночному Петербургу, Илюши Поноедова, Максима Г., который был настолько возмущён сложноподчинёнными предложениями предыдущей книги, что уверенно вдохновил умеренное стремление к односложности в этой, Леры, которая настаивала написать что-то попроще, Полины, Майкла, напомнившего мне про одно и то же солнце, Джизельды, Катерины и Вадима, Макса и Юлии, открывших мне заново Янтарный, Александры, Алёны и Марко, дорогой О.И.Л., Оксаны – её собранности и уверенности в том, что всё обязательно будет хорошо, Даши, Ксении, Никиты и Жени – их искрящей юности, которой мне повезло по-тихому вдохновляться, подсматривая из-за угла Instagram; а также компании «Аэрофлот», на борту самолётов которой была написана эта книга, отеля Radisson Sonya в Питере, группы Pompeya, Glass Animals, Леонида Агутина и всех многочисленных заведений общественного питания, которые всегда открывали мне двери в Москве, Петербурге и Калининградской области, каждый раз, когда казалось, что точно наступит конец.

Надеюсь, эти вольноскроенные мысли помогут и вам вспомнить обо всём, что делает вас счастливыми, о всех тех людях, что каждый раз оказываются рядом, о всех запахах, цветах, звуках и событиях, которые заставляют улыбаться, даже если завтра не случится мир.

А ещё это небольшой оммаж моему родному городу Орлу, его летним закатам и очень редко, но случающимся только там маленьким человеческим чудесам.

Посвящается моей дорогой маме и памяти Ирины Измалковой – мамы моей доброй подруги – Виктории.

“Sometimes all I think about is you

Late nights in the middle of June”

‘Heat Waves’ Glass Animals

Осень

Сезоны меняются… вроде известные вещи. Меняется погода, звук и плотность воздуха. Какая-то банальная физика. Повседневная данность, не требующая дополнительных объяснений или планов на то, чтобы это всё-таки состоялось. Просто случается. Помимо тебя, помимо того, что вокруг кто-то взрывает чужие надежды, а чьи-то ещё истерики танцуют по чужим планам, пальцами по стеклу и тревожным аппетитом по пятницам. Твоё дело жить – остальное происходит как-то помимо.

Сезоны меняются… Забываются номера телефонов … И, только укутываясь в тёплые пледы на осенних верандах больших городов под обычные истории чьего-то высокомерия, ты неспешно укладываешь свои разбросанные по календарю мысли в какие-то забавные события, случайным образом скопившиеся вокруг тебя в попытке рассказать что-то ещё, что ты о себе не узнал в зеркале.

И ты придумываешь всем этим событиям объяснения, слишком серьёзные, чтобы они действительно кем-то подразумевались, когда происходили по счастливому совпадению именно с тобой, чтобы ты им придал смыслы, в противном случае так и не подкрепившие бы яркие картинки, просмотренные сквозь солнечные линзы.

Говорили, впереди случится жизнь, и вроде она уже накопилась, а делать с ней что же – так и осталось вопросом. Вопросом, звучащим с балкона в сухой листве уставшей природы и твоих картинках о том, как ты провёл это лето, картинках, разосланных в семейные чаты и личные сообщения, на которые уже никто не собирался отвечать.

Сезоны меняются… Забываются лица … Ещё одно лето, ещё пара фотографий, ещё пара друзей, которым уже не напишешь, ещё пара вечеров и закатов, которые вспомнишь, включая настольную лампу тёмным усталым утром рабочей недели, исправно копящей тебе на обед. Песок в ботинках, слишком лёгких для слякоти на улице, остатки загара на коже, сломанный мокрый зонт под ногами и фотографии, распечатанные в автомате. Окно не откроешь – простынешь, но исправно выйдешь без шапки нараспашку, спеша отсюда, вновь приближая дни, календари и расписания, ожидая рассвета, улыбаясь под ноги, рассказывая себе, кто ты есть.

Вновь меняются сезоны… Случаются жизни… Случаются глупости… Совершенные натуральные человеческие глупости, которые перелистывает весь этот мир. А они, в свою очередь, путаясь в своих произношениях, составляют ему смысл, сворачиваемый в вощёную бумагу малинового заката с запахом умеренного дижестива в простом стакане и воспоминанием о себе самом.

Ну разве не глупостью было родиться, чтобы об этом сожалеть? Разве не глупость: прожить лето, вспоминая о зиме?

{…}

Его все ждали.

Никто не знал его имени, не был с ним лично знаком, не знал его родственников и даже не имел представления, как он выглядит и какую школу закончил, если заканчивал в принципе. Ни одна из газет не задавалась вопросом, откуда он появился, а соцсети не были развиты до такой степени, чтобы кто-то поделился тем, как странный человек в чёрном костюме супергероя на стуле с пропеллером и парашютом летает над городом в розовом закате. У него не было расписания, никто не видел, откуда он взлетает и где приземляется, но в самый обычный летний вечер, в разряжённом летней жарой воздухе, едва уловимый звук его мотора останавливал тебя за чем-то будничным и вряд ли добавляющим этой планете перспектив и заставлял обернуться на небо, поднять голову и узнать, что происходит чудо: и кто-то летает на табуретке над твоей смущённой головой и разгадывает свои мечты, не стесняясь уставшего за день солнца, уходящего в едва уловимый облаками розовый свет и отражающийся в криках подросших за апрель ласточек.

Так ты узнавал, что приходило лето.

Май

Ты сидишь один в своей лёгкой куртке на подоконнике неоткрытой веранды, замерзая от зачем-то добавленного льда в стакан с тоником, который ещё слишком рано пить для этого времени года, но ты и твоя лёгкая куртка и тёмные очки, отчего-то неисчезающие с переносицы, когда уличные фонари подсвечивают усталые дороги, надеетесь на июнь, вопреки прогнозу про дожди и плащи, вопреки отправленному сообщению о мгновенном расставании, вопреки кошкам, лениво скребущим там, где больнее, как будто не хватает корма, но не им, а тебе. Но ты сыт. На подоконнике конец мая, зябко немного, но почему-то хорошо. Не сейчас, а уверенно будет хорошо, когда ты сядешь на этот же подоконник, уже остывший и усталый от лета, и вспомнишь, что как-то странно себя чувствовал за день до июня: и вроде было всё тоже неплохо, если подумать, но как-то не так. Но это лето ещё надо прожить. А пока зачем-то лёд в стакане, замёрзшие пальцы, прилипшие к стеклу, тёмная улица и хочется надеяться. На что? Пока ещё сложно сказать. И закурить тоже хочется… Но стоит ли, когда впереди лето?

А в голове лишь одна мысль, и от неё порядком уже устал. Сидишь в полуночи, считаешь мошек в жёлтом фонаре и просишь лишь дать тебе шанс забыть колющие свитера с горлом и промокшие перчатки в городском автобусе. Вокруг тихо, лишь любопытные коты укоряют твою неспособность зажить уже завтра, без вопросов о странном вчера. И вот бы не уходить никуда, просидеть бы так до утра, не замёрзнув, чтобы случайный прохожий не задал свой неожиданный вопрос, забрав тебя у себя, так и не предоставив шанса рассказать себе, что пора заканчивать с хворью и наконец начать улыбаться в зеркало.

И домой уже не хочется. Хочется пойти куда-то, потому что знаешь, что куда бы ни пошёл – неизменно встретишь рассвет, который каждую следующую ночь будет стремиться к тебе всё быстрее, и небо будет светлеть всё настойчивее, и воздух как-то сразу меняться, заманивая тебя глотать его с наслаждением, как будто догоняешь что-то и смеешься по дороге, зная, что это что-то от тебя уже не убежит.

И ты шаркаешь потёртыми с прошлого лета ботинками по тротуару, следящему за такими, как ты, без дела болтающимися закатными вечерами бездельниками, заложниками собственных мыслей. В голове играет Kate Bush, и даже кофе в бумажном стаканчике уже не хочется купить. Всё знакомое превратилось в укачивающую глупость. Непременно хочется что-то начать.

И закат, кажется, ждёт тебя, чтобы ты успел загадать последнее желание на завтра и пустил себя танцевать по ночным и липким от вечерних сплетен улицам. И так хочется хотя бы раз никого не встретить.

И вся пыль с дороги и редкий шум неспящих ночных машин не изменят твоей уверенности в том, что вот-вот и произойдёт чудо, повторяющееся изо дня в день чудо, совершенно не зависящееся от тебя, да и для тебя не созданное, может, но неизменно останавливающее тебя в твоих глупых, царапающих горло мыслях, нерешительностях и сожалениях посреди хитрых сплетений городских развязок посмотреть на то, как начинается небо, сначала намеком, светло-голубым прищуром, а потом пением вдруг откуда-то взявшихся птиц и странной тишиной в свете.

Свет.

Тихий.

Тихий.

Ещё чуть-чуть, и будет лето. Кто-то изо всех сил нажмет на газ и помчится к нему по пустой магистрали. А ты легче вздохнешь и, шурша прохладным асфальтом, отправишься наконец к себе.

Потёртым ключом откроешь свою дверь и растерянно останешься в прихожей, подумаешь: стоит ли налить себе воды или отрезать кусочек чего-нибудь из пустого холодильника. Снова подойдёшь к окну, толкнёшь его, посмотришь, как дворовые коты с подозрением разглядывают мусорные контейнеры, усталые люди зевают в автобусах, а вчерашний полиэтиленовый пакет задумчиво летает по проезжей части, цепляясь за остатки ночного дождя на асфальте и твои неразборчивые мысли о чем-то, что, возможно, уже прошло, а значит, неважно, если только не вызовет улыбку со временем за ужином у окна.

Глупо улыбаться в небо, кому-то, кто нет-нет да и тоже посмотрит на него, задевая выдохом и опущенными в карманы ладонями твои надежды быть выслушанным. Губы обветренные, мысли спутанные, но воздух уже тёплый, а значит, уже можно кому-то не звонить.

Июнь

И надо бы спать, а совершенно не хочется. Будильник прозвенит сам себе. И вроде вот уже наступило завтра, а ты ещё где-то вчера. Стоит ли его отпускать? Получится ли? Был ли в нём смысл?

Конечно, не было. Столько времени тратится на эти смыслы, а ведь впереди ещё три месяца настоящего, в чуть слышно цокающем электрическом зное, горизонте, стягивающем беспечного тебя, задевающем чуть загорелые плечи и обветренные и солёные в кои-то веки не от слёз губы.

Три месяца, чтобы, не позволяя себе завтра, отвечать на свои сообщения и, запивая сочные помидоры холодными лимонадами, бежать навстречу ещё вчера недопустимому, рассказывая на автобусных остановках незнакомцам, как может быть хорошо и как стоит мечтать. Доказывать себе несуществующее.

Какое-то другое кино, куда тебя не каждый раз зовут сниматься.

Но пока слишком рано и слишком светло, слишком много мыслей в голове на завтрак, кофе в турке шипит на тебя, растрёпанного и растерянного, так и не купившего никуда билеты, не скопившего на эталонный отдых для социальных сетей и сплетен твоих друзей, не заказавшего чемодан и не заработавшего за зиму так, чтобы обо всем этом не думать по утрам, пока двери круглосуточных автобусов открываются пустым остановкам.

Кофе закипает, на столе чудом оставшееся засохшее печенье, и глупые утки, поселившиеся вместо пруда на твоей крыше, дерутся друг с другом, как будто можно разобраться, кто из них прав, различив.

Глупые утки делят крыши на периметры счастья. Всего лишь клювы и ласты. Спорят в четыре утра, путают электрические провода с цирковыми канатами, перья летят с крыши на твой подоконник… оказывается, вот и все беспокойства прошедшей весны.

А в голове только ты. И прошлая обида. Какая-то глупая обида, которой не было бы, если бы удалось пережить март. Но март не пережили, и стоит ли теперь об этом волноваться, когда снега уже никто не помнит, и единственное, что есть, – это пара фотографий, где мы улыбаемся будущим воспоминаниям друг о друге, когда позвонить и признаться в том, что ещё помним, будет уже как-то неловко. И так и разойдёмся в свои новые истории, желая спокойной ночи друг другу каждый вечер и переживая, что кто-то вряд ли заснёт, не вздохнув о том, что старые истории заканчиваются в фотоальбомах.

Март всегда случается долгим, тянущим за лёгкие и обязательно ни к чему не приводящим в итоге в протёртом кармане демисезонного пальто с завалявшейся шелухой в кармане.

Но теперь июнь, и в полусумеречном небе мигают самолёты, чтобы спасти тебе лето, спасти тебе жизнь и вернуть тебе себя, когда придёт время вновь достать из шкафа пуховик и завернуть себя в тёплый шарф, вспоминая, как песок натирал между пальцами по вечерам, когда приходилось уходить с пляжа, посылая воздушные поцелуи чернилам, превратившим море в небо, а небо в море, а тебя в себя с фотографий из детских лагерей и летней продлёнки, со стёсанными коленками, грубыми манерами, кривыми зубами, до неприличия наивными, но простыми мечтами.

И вот сейчас снова лето. Кто-то снова станет беззаботно искать того, кого можно полюбить, кого можно проводить до дома по тихим тёплым утренним проспектам, патрулируемым коммунальными машинами, под фонтанами которых чужие люди дарят беззаботные улыбки водителям серых асфальтов. Кто-то вновь станет вспоминать чей-то номер телефона, не решаясь позвонить долгими вечерними прогулками в никуда, закидывая немытую черешню за щёки и выплевывая косточки в кулак. Кто-то будет снова думать о том, что могло бы быть, если бы зимой, под слоями свитеров и пуховиков, не случилось обидеть того, с кем сейчас хотелось бы молча бродить по тем же улицам, но уже перекрытым ремонтными работами. Кто-то в очередной раз творит всё те же ошибки своей жизни, кто-то другой выбрасывает в утиль тротуарную плитку, по которой ещё было можно пройти.

А потом середина июня – и уже хочется забыть, что год начался шестью месяцами ранее под твои же аплодисменты всему тому, что в очередной раз не должно было, но случилось. Но ты знал, что все пройдёт, стоит дождаться лета. А вокруг лимонады и мороженое, дыни и эспрессо-тоник, щекочущие нос пузыри, и каждый раз июнь, и каждый раз ты оглядываешься на набережных на беззаботные улыбки, выгоревшие волосы и смуглые скулы, из-под тёмных линз. Снова июнь и нет планов. Нет желаний. И от этого уже легче, легче возвращаться домой и пугать дворовых котов, вырывать страницы дневника с воспоминаниями и глупо улыбаться себе в отражении дорожных луж, теряясь в радуге из-под собственных подошв.

И, может быть, в очередной раз некстати июнь, солнце по позвоночнику, а там и у жизни есть шанс. И вроде ожидалось недолго, и каждый год одно и то же, но почему-то снова именно тебе и именно с тобой должно произойти что-то за пределами твоей обычной жизни, от чего и всматриваешься в чернильное небо отчаяннее, как будто там что-то написано, там знают тебя и ведут дневники твоих ожиданий.

Кто-то рассказывает небо, кто-то читает его, и, возможно, кто-то другой написал там что-то для тебя, и именно с завтрашнего дня твоя Венера в Скорпионе и Солнце в Весах найдут себе место в картах Вселенной и рассказах о старающихся тебя согреть звёздах. Всё будет непременно хорошо.

И ты сидишь, немного растерянный, немного потухший, жадно ловишь взгляды прохожих, казалось бы, знающих свою жизнь наперёд, так, что тебе и о своей прошедшей рассказать им стыдно. На досках мелом нарисован эспрессо-тоник, и в воздухе как будто что-то должно случиться. Купил мягкие летние туфли, уже успел натереть себе стопы и решить поехать куда-нибудь, где те же закаты, но немного другие напитки, не на вкус, а на ощущение: что и сегодня хорошо, и завтра будет непременно лучше. И пускай не рядом, но кто-то смотрит на тот же закат с другой стороны берега, и ему кажется, что с ним точно так же случается жизнь. Заново и по-настоящему. И даже если только кажется. Жизнь – это всего лишь возможность на правду, привычка пользоваться которой не всегда делает тебя счастливым. Но пока целый кулёк черешни на обед.

Кажется… Такое удобное слово, чтобы не признаваться себе, что по дороге куда-то ты уже всё пропустил. Не в целом, но в небольшом наслаждении жизни, забытом на послеобеденной лавочке. Кажется… Вместо чего-то более конкретного, чуть менее трогательного, унылый шаг подальше от чего-то искреннего. Кажется. И целый мир доброй надежды на то, что до завтра надо обязательно дотянуть.

И дотянуть обязательно хочется, с абрикосами в кармане и парочкой инжиров в целлофановом пакете, которые съешь до того, как дойдёшь домой, запьёшь чем попало у метро – и станет так хорошо, что захочется кому-то позвонить и рассказать, как сам давно так себя не чувствовал, как скучал по себе и ждал, когда по небу разольют малиновый сироп из пионов, как будто какой-то сумасшедший скупил все цветы у придорожной бабушки, обернулся назад, улыбнулся тебе и, дотронувшись до вечера, размазал букет по небу. И ты, потерявшись в небрежно уходящем солнце, собираешь лепестки с асфальта в кулак, чтобы, сжав их крепко в кармане, не потерять эту записку о том, что опять случился июнь.

И ты стоишь в своих Ray Ban’ах, улыбаешься сам себе, люди проходят мимо, машины проезжают, минуты уходят, в руке шипит холодная газировка, футболка и джинсы и новые мягкие летние туфли, на губах искусственный сахар и краситель, впереди ещё месяца три, а хорошо уже сейчас. Запиваешь чужую суету своим участием и не думаешь, что стоит задумываться о большем.

И так стоишь под тёплыми ивами, малиновый превращается в огненно-красный, а потом и вовсе гаснет с первыми фонарями и собирающейся вокруг них мошкарой. Вокруг тени и случайный смех поздних прохожих, и тебе опять не хочется домой, потому что на улице июнь, на экране 22:22, кот-полуночник трётся о джинсы, и кажется, что так можно кого-то дождаться и пообещать подарить ему лето, а там и счастливые фото на память, засвеченные, забытые в недочитанной книге и странным образом найденные, когда уже и полжизни готов был выбросить на мусорку в последствиях очередного разочарования ноября.

А пока июнь: и так хочется себя полюбить, стоять напротив и смотреть, как разводят мосты, мчаться от одного к другому, радоваться, что обогнал чьё-то расписание, оставил себя на размазанных фотографиях радости тому, что прожил, что случилось, что вот-вот и подступающая к горлу свобода даст выдохнуть под летние песни с видом на закаты, медленно-медленно растекающиеся по горлу, заканчивающие день, но продолжающие тебя в твоей мечте о том, что завтра непременно будет хорошо. Юные музыканты, поющие тебе песни, и вдруг нашедшие тебя полнолуния, заставляющие повторять их куплеты, подпевая самому себе в такси, снова уезжая куда-то, едва приехав, чемодан в руке, джинсы, футболка и какое-то странное ощущение, что небо смотрит на тебя и искренне хочет, чтобы у тебя всё получилось.

И тут вдруг числа после десятого тебе так захочется счастья и неожиданно возникнет сладкая уверенность, что наконец-то именно с тобой это счастье и произойдёт. А почему бы и нет? Чем ты хуже? Что-то в воздухе, что-то в людях рядом, что-то в том, какой крепкий кофе стал получаться по утрам. И пусть он подольше покипит и время чуть-чуть остановится, потому что так хорошо не знать, что что-то ещё может не случиться.

Уже июнь. И ты дожил до него, хотя и сомневался. А в итоге справился, как и со всем остальным в своей жизни. Отчего и купил кулёк семечек на радостях, надеясь, что предоставиться возможность сесть на бордюр и щёлкать их со звуком и довольно и нагло улыбаться проходящим мимо парочкам, у которых сейчас всё хорошо, потому что уже закончилось вчера и не успело начаться завтра. Сплюнешь шелуху под колеса проносящихся мотоциклов и загадаешь желание, глупое, человеческое, хрупкое, но обязательно сбывающееся в раскладах таро в интернете.

И эти глупые беззаботные люди напомнят тебе, что вновь с кем-то можно слегка мёрзнуть от еще не разогретого моря, солью на кончиках волосков на теле, рассказывать о своих мечтах, которые сам знаешь, что никогда не совершатся, которые ты просто копил, собирая по пыльным тротуарам весной в окурках бестолковых людей и фантиках слишком сладких конфет. Жизнь в глупых развлечениях, как жвачка, которую и смысла-то пережёвывать нет, а зачем-то покупаешь на кассе, чтобы сожалеть по поводу пустой траты впоследствии. Ходишь, сожалеешь себе под ноги, срываясь на придорожный мусор, перебираешь очередные «если бы», как будто они и правда могли бы если бы быть.

Но июнь. И он-то точно был в планах, в пионах, в закатах и вечном взгляде наверх, как будто и правда кто-то смотрит на тебя, рассыпая сонные звёзды над головой, предлагая тебе загадать в другой вселенной себя и через двести миллионов лет предложить себе повторить себя снова, постаравшись воздержаться от колющих монологов по ночам, о том, что вряд ли меняет расписание звёзд на небе или заставляет задуматься о том, кто изменит расписание радостей в тебе. И всё чаще этот кто-то – это ты сам, потрёпанный и потерпевший надежды.

А вокруг люди стремятся на вокзалы, раздражённые электропоезда, пугающие не по-летнему чёрных ворон. И уже пиджак кажется лишним. А значит, точно можно нести зимние сапоги на мусорку, и уже вряд ли пойдёт снег, а не будет снега – и не будет тех мыслей. Лишь бы голову почаще в закаты, там и мысли можно спрятать в себе.

Но зачем-то всё таскаешь этот пиджак от привычки, боишься не взять и замёрзнуть, оттого и вернуться раньше домой, не додумав свои мечты до того момента, когда сам всё прилично начинаешь портить и заранее сожалеть о том, что не получилось то, чему ты ещё не дал права случиться в обед.

Стоишь с этим пиджаком наперевес и думаешь, что хочется чего-то простого: ломтя колбасы или какой-нибудь яичницы, обязательно неизысканной, которую никто и не старался готовить, а тебе, несмотря на это, так хорошо и так добротно, что и мосты разводят как-то по-другому и уже не надо на противоположный берег. Хорошо и на этом. И юные выпускники, утратившие веру университетов, ждут вместе с тобой чуда в час ночи, пока ещё светлой. У них впереди жизнь, у тебя – воспоминания. А между вами что-то общее, что делает вас людьми настоящего толка, такими, которых мечтаешь встретить и промолчать рядом в ответ.

Ажиотажные таксисты гоняются в темноте за шумной молодёжью, в очередной раз уставшую от собственных приключений и от собственной энергии, требующей праздника до утра, зовущей друг друга с противоположной стороны улицы, перебегающей её в неположенном месте, жадно хохочущей от того, что намеренно свершилось что-то противозаконное, назло старым чиновникам, пытающимся отменить юность и лето. Но разве можно отменить что-то, что каждый раз случается без тебя?

Над головой самолёты чертят маршруты чьих-то решений, а ты ждёшь, пока следы от топлива растают сначала на небе, а потом в памяти, а затем те же 7A и 9F увезут тебя и кого-то ещё, кто так же поднимал голову к небу, в места, совершенно не созданные для того, чтобы кому-то улыбаться в ответ.

Сколько случайностей проносятся мимо друг друга, не пересекаясь, оставляя белые клубы, как напоминание, что что-то снова не случилось в обед. Но пока над вами расстаются другие люди, убегают, думают сложить свою судьбу по-другому, а значит, можно с интересом смотреть, как чистое небо превращается в расчерченный черновик чужих не случившихся встреч.

И ведь никто не знает: совершают ли они поступки достаточно верные для того, чтобы о них потом не жалеть всю жизнь, снимая обувь в чужой квартире, надевая тапки, которые сами себе не выбирали. Столько причин убедить себя, что тебе что-то не нужно, что-то не стоит будущих разочарований и потерь. Но дал ли ты себе шанс прожить их хоть раз? Возможно, стал бы счастливее. Но как же легко что-то не жить, что-то отрицать и потом жалеть.

Но пока ещё июнь. И снова мечты. Мечты в стаканах с ягодами и прилавками, во фруктах, в летних напитках, желаниях куда-то бежать, пока уставший за зиму асфальт раскаляется слабым солнцем. На верандах рислинги, в головах рислинги, в поведении рислинги и в ценах картонных предложений июня только рислинги. Возможно, и туманы в голове и над слишком зелёной травой рано утром тоже из-за рислингов, от чего и поступки, даже самые глупые – слегка менее странные в стреляющих за щекой пузырях уходящего дня.

И в светло-розовых закатах середины июня все твои воспоминания о том, каким ты был в марте, что царапало тебя изнутри и из-за чего надевал тёмные очки в девять вечера в такси, наконец повернутся к тебе лицом и отпустят радоваться закату, в лёгкой рубашке, покупая газеты, чтобы сложить из них самолёты, с друзьями в обнимку, под глупые песни вечно любимой группы, не попадая в ноты, но попадая непременно в себя, узнавая вновь свою жизнь в ночных витринах гастрономов, ловя пальцами направление ветра, срывая с клумб одуванчики и пуская свои желания танцевать в вихрях городских машин.

Ты знаешь, что оставишь с собой воспоминания, непременно лучшие воспоминания о том, что ты ждал, провожал и растворял в своих глазах поздние июньские закаты, кривляясь на смазанных фотографиях, ничего не просил, кроме сегодня, под придуманные о тебе мелодии, уходящие эхом в рассвет.

Июнь. Середина. И впереди ещё всё лето. Всё лето и ты.

И таких, как ты, вас, вокруг ещё много, вы не разъехались по запланированным направлениям беспечности и минимальной связи с реальностью. Вы много говорите о том, что впереди, просчитываетесь в возможностях бюджета, собираясь успеть везде и ко всем. И, уже подозревая, что вряд ли выполните свои обещания, невиновато улыбаетесь друг другу, зная, что в июне вряд ли стоит начинать кому-то верить, получая ответ на приглашение на поздний воскресный обед.

Столько уверенностей, столько планов, которые останутся в ленивой кровати. И вроде список друзей готов к встречам за итальянскими поздними ужинами, но нерешительности в голове и зимние усталости мешают событиям – ведь так много людей в новом году стремилось занять твою голову и мысли абсолютно не трогающими тебя темами, целями, пригодными для их впечатлений, оставляя без внимания твои.

Небо. Голубое. Последним мизинцем держится за горизонт, пока твои надежды не зальют небосклон розовой газировкой. Спрыгнешь с подножки позднего трамвая – и вот они, мечты, разрисованные краской, мечты о чём-то, что ты пока ещё не нашёл рядом, не узнал названия и не записал адрес, чтобы уверенно схватить и оставить в своём недопитом стакане с водой без газа. И, кажется, есть такие качели, на которых, оттолкнувшись посильнее, можно достать носками до ускользающего чего-то в грубеющем розовом, в густоте которого, быть может, спрятаны твои надежды на то, что завтра не придётся волноваться о себе.

И вот первые салюты лету. Чьи-то свадьбы, чьи-то годовщины. Вроде мероприятия весьма долгожданные, но так хочется просто стоять посреди шума в джинсах и футболке и смотреть, как спускается солнце в твоём стакане, и знать, что не нужно куда-то спешить, кому-то отвечать и придумывать оправдание своему искреннему желанию побыть с собой, и ответить на вопросы, которые посадили тебя на крюк собственных сомнений. Так хочется свободы, так хочется побыть сумасшедшим – не сейчас, а, может, чуть позже, так хочется громко хохотать и очень долго возвращаться домой, не узнавая свой город без людей и машин, в утренних лучах изучающего тебя солнца, желая самому себе спокойной ночи. А потом кофе в круглосуточном кафе за столиком на улице, улыбки дворникам, странные диалоги со случайными прохожими, и впереди такая целая и такая прекрасная жизнь.

По ночам теперь открываешь окно, чтобы наконец набравшаяся смелости сирень ворвалась в твою бессонницу и накопила тебе сил ещё потерпеть до того момента, когда станет совсем хорошо. Ждёшь на подоконнике, когда станет совсем тихо, мосты разведут и суетливые машины устанут гнаться за временем, когда нужно будет оказаться на другом берегу, тихо, что слышно будет, как по горизонту жужжат лучи вновь вспоминающего про тебя солнца, и никто не будет тебе мешать мечтать о том, что будет происходить дальше, после того, как странные обстоятельства непонятной весны забудутся в улыбке малиновому закату, пахнущему пионами и сиренью, которые, завернув в бумажный кулёк, понесешь через надоевшие пылью проспекты, чтобы подарить себе и напомнить, что всё уже прошло.

Сезонные меню ресторанов колют лёд, просишь трубочки и споришь в своей голове о том, стало бы лучше, если бы ты подготовился заранее и всё-таки купил билеты куда-нибудь и выпросил отпуск.

Впрочем, может, и нет. И ты не сожалеешь о том, что не толкаешься с напуганными своим же выбором направления туристами. Рассчитываясь за первый апероль в сезоне, спрашиваешь себя, а чего бы тебе хотелось: а хотелось бы знать, что впереди ещё слишком много времени, чтобы не сожалеть о том, что уже август. Ведь всего лишь июнь и только удалось сменить демисезонные ботинки на что-то полегче, и так не хочется вновь заворачиваться в плед сочинений о том, как я провёл этим летом. Сочинений, у которых совершенно не увлекающий тебя конец.

И вдруг появится кто-то перед тобой, загорелый, о котором мечталось, которому так хотелось всё рассказать до того, как вновь придётся шнуровать осенние ботинки в слякоть. И вместо того, чтобы остаться с его взглядом, захочется сразу уйти во имя всех «если бы», которые составят подписи к альбомам воспоминаний о том, как могло бы пройти твоё лето. Но что-то красивое легче разрушить до того, как его создашь. Что-то, что – навсегда, всегда заканчивается к концу июня и, возможно, продлившись до конца августа, от нежелания разочаровывать себя, вновь подскажет, что ты – это единственное, что есть у тебя навсегда.