Текст книги "Рассказы попутчика"

Станислав Ластовский
Рассказы попутчика

© Станислав Ластовский, текст, 2023

© Издательство «Четыре», 2023

Попутчик

Глава первая

В том году отпуск пришёлся на октябрь. Рассматривая разные варианты отдыха, остановились на белорусском санатории «Белая Русь», забронировали места и начали готовиться к поездке. Скорый до Минска отправлялся в шесть вечера с «копейками». На вокзал приехали минут за десять до отправления, нашли указанный в билете вагон, вошли в купе под громкое обращение к провожающим с просьбой покинуть поезд, и увидели будущего попутчика. Он сидел на застеленной нижней полке возле окна, повернулся на звук открываемой сдвижной двери, широко улыбнулся, словно давно ждал нас, и, не вставая, сказал бархатным баритоном, почти басом:

– Добрый вечер. Меня зовут Николай, можно просто: Коля.

Мы тоже представились, разместили багаж, я вышел в коридор, жена начала застилать верхнюю полку. Николай деликатно подвинулся к окну и что-то разглядывал на платформе, всё быстрее двигавшейся мимо нас вместе с людьми, прощально машущими вслед.

После обычной поездной суеты, когда проводница принесла чай в металлических подстаканниках, решили поужинать. На купейном столике, накрытом белой салфеткой, стало тесно от прихваченных в дорогу закусок. Когда сосед стал выкладывать свои продукты, выискивая свободное место, как он сказал, на «поляне», я предложил объединить их с нашими; чтобы ужин стал общим, достал плоскую металлическую фляжку, обтянутую черной тиснёной кожей, с надписью красным «Абхазия» – память об отдыхе в пансионате «Самшитовая роща» – и четыре такие же стопочки. Четвёртая предназначалась для недостающего пассажира, который мог появиться в любой момент. Под дежурные тосты – «за знакомство», «с отъездом» и прочие – беседа постепенно перешла в почти дружескую, особенно после предложения Николая отведать его, как он сказал, «самогнали». Чтобы не уподобиться некоторым телевизионным шоу, превращающим любой диспут в базарную перебранку, говорили обо всём, кроме политики. Когда количество выпитого приблизилось к расслабляющей дозе, и Николай перешёл к рассказу о себе, стало понятно, что наш попутчик не только улыбчив, но и разговорчив.

– Я – деревенский, и где бы ни жил, куда бы ни забросила судьба, в моей душе не исчезает любовь ко всему, связанному с селом. На первом месте, конечно, семья, дом, дети, ради которых и живу, но если отпуск, то хочется в деревню… К животным, которых незаслуженно называют «скотиной», к огороду с давно не крашенным штакетником и скрипучей калиткой, с прополкой, гудящими над головой пчелами и шмелями, с промокшей от пота майкой.

– Так вы едете домой или в гости?

– Еду навестить маму. Её не видел давно, со дня похорон отца, который много лет назад служил срочную службу в Белоруссии, встретил там маму, да так и остался на её родине, где работал полеводом, потом председателем колхоза. Через несколько дней будет три года, как его не стало.

После короткой паузы, вызванной печальным сообщением, Николай продолжил:

– По совету отца после десятилетки я подал документы в Военно-строительное училище, которое успешно окончил с красным дипломом. Участвовал в строительстве военных объектов по всей стране, но начались девяностые годы, когда офицерам месяцами не платили зарплату, поэтому, чтобы содержать семью, приходилось подрабатывать на «гражданке». Поняв, что мне в такой армии не место, ушёл в отставку в звании капитана. Теперь живу в вашем городе, и живу неплохо.

Николай надолго задумался, а мы, используя паузу, застелили свою нижнюю полку и начали готовиться ко сну. В коридоре, по пути к туалету, стали делиться впечатлениями о попутчике.

– Похоже, – сказала жена, – он нам не доверяет. Почти пять часов в пути, а сосед не вставал со своего места и не выходил из купе. Тебе не кажется это странным?

– Кажется, но вдруг он везёт что-то ценное или секретное?

– Или в багажном ящике под его полкой лежит кейс, набитый долларами? Говорят, стодолларовыми купюрами в кейсе среднего размера можно разместить миллион…

Когда возвратились в купе, Николай при дежурном синем свете лежал, укрытый до головы одеялом, и, возможно, спал. Я опустил светонепроницаемую штору окна, выключил свет, запрыгнул на верхнюю полку и в полной темноте быстро заснул. Разбудила меня, похоже, тишина, когда затих перестук вагонных колёс. Чьи-то шаги приблизились к нашему купе, дверь сдвинулась ровно настолько, чтобы пропустить человека, и высокий мужчина средних лет при слабом, поступавшем из коридора свете стал устраиваться на свободной верхней полке.

Поезд стоял минут пятнадцать, потом слегка дёрнулся и стал плавно набирать скорость. За тонкими купейными перегородками отдалённо слышались тихие разговоры и какие-то шорохи, но меня привлекли звуки, слышавшиеся с полки Николая. Он ворочался, чем-то постукивая, негромко храпел, посапывал и даже как будто похрюкивал во сне. Объяснив беспокойный сон соседа впечатлениями от рассказанного, я незаметно для себя заснул. Проснулся от мягкого утреннего света и ласкового прикосновения руки жены к начинавшей колоться щеке. Поселившийся ночью сосед ещё не проснулся. Полка Николая с аккуратно свёрнутой постелью была пуста.

Первые положительные эмоции от поездки в Белоруссию начались со столичного вокзала – современного, из стекла и бетона, пронизанного светом и очень удобного для пассажиров. На Привокзальной площади многочисленные таксисты предлагали свои услуги, но поездка на такси почти в 150 километров до санатория «Белая Русь» оказалась не по карману. Ближайший к выходу из вокзала таксист, хоть и был не очень доволен отказом ехать с ним, объяснил, как пройти к стоянке автобуса нужного нам направления.

После нескольких остановок перед городскими светофорами автобус выкатил на широкую ленту шоссе и набрал рейсовую скорость. По обеим сторонам дороги мелькали леса, в основном, хвойные, но ухоженные, как парки, по крайней мере, в зоне видимости, прерывавшиеся просторными пожелтевшими полями с убранным урожаем. Многочисленные зоны отдыха для путешествующих, мимо которых мы проезжали, были выполнены в народном стиле – с деревянными резными скульптурами, скамейками, столами, обязательными туалетами и контейнерами для мусора. Домики и огороды деревень и посёлков, в которых автобус останавливался, отделяли от дороги деревянные заборы из штакетника, аккуратно покрашенные в яркие цвета. Ехали почти два часа, но объявление водителя: «Деревня Воронцы. Пассажирам до санатория «Белая Русь» приготовиться к выходу», – прозвучало неожиданно.

В просторном административном холле санатория нас встретили, как долгожданных гостей, быстро оформили, выдали ключи от номера, там же внесли наши медицинские данные в электронную картотеку и сказали, что обо всех лечебных мероприятиях сообщат дополнительно. Так и случилось. Каждый раз накануне посшелния врача или перед очередной процедурой под нашей дверью лежала записка с напоминанием, номером нужного кабинета и назначенным временем. И никаких очередей! Двухместный номер оказался просторным, со всеми удобствами, холодильником и телевизором. В номере было всегда чисто, через три дня менялось бельё, но ни разу, как и уборка, в нашем присутствии.

Отдых начался с обеда. Накормили вкусно и сытно. Две женщины, за столик с которыми нам предложили сесть, оказались польками, не первый раз отдыхающими в этом санатории. По-русски, но с заметным акцентом, они рассказали, что их здесь привлекают низкая цена, места, когда-то бывшие вотчиной их предков, шикарная природа и близость одного из красивейших водоёмов Белоруссии – озера Нарочь.

– Мы уезжаем послезавтра. Завтра после обеда пойдём бросить монетки в озеро, чтобы возвратиться снова. Если будет желание, можете пойти с нами.

На следующий день, через час после обеда, мы встретились у выхода из главного корпуса и направились к озеру. Под ногами мягко пружинила хвойная подстилка соснового бора. Воздух, насыщенный озоном, хотелось пить, а не вдыхать. Синее с серебряной дымкой осеннее небо сквозь высокие густые сосновые кроны казалось узорчатым. Широкая извилистая тропа, плавно понижаясь, через 15 минут привела к озеру. Оно оказалось таким большим, что противоположный берег просматривался с трудом. По лёгкой ряби озера в нескольких метрах от берега плавно, с гордо поднятыми на изогнутых шеях головами, плыла небольшая белая лебединая стая. Они плавали вдоль берега то в одну сторону, то в другую, словно патрулируя его. И мы долго стояли, любуясь их красотой.

– Лебеди знают время, когда сюда приходят отдыхающие, и, в ожидании угощения, не уплывают далеко, – пояснили наши спутницы, поделившись припасёнными с обеда кусками хлеба.

Когда мы с хлебом в руках подошли к самой воде, несколько лебедей отделились от стаи и опасливо приблизились к берегу. Сначала подбирали брошенные в воду куски, потом один из них осмелился, вышел на берег, стал брать из рук, за ним и другие.

Глава вторая

Октябрь в Белоруссии выдался тёплым и не дождливым. Мы почти каждый день ходили на озеро кормить лебедей. Те, похоже, стали узнавать нас, и смело подходили. Накануне отъезда жена долго купалась в бассейне, устала и попросила, чтобы прощаться с озером и лебедями я пошёл без неё. Подошёл к кромке воды, бросил монеты подальше в озеро и обнаружил, что пакет с хлебом оставил дома. Решил возвращаться, не покормив лебедей, когда увидел женщину с двумя детьми, отламывавшую куски белого хлеба от целой буханки.

– Не подскажете, где можно купить такой хлеб? – подойдя ближе, спросил я её.

– Мы купили в посёлке Нарочь, в десяти минутах ходьбы. Там есть и булочная, и магазин.

Пошёл в посёлок, и не пожалел об этом. Небольшой населённый пункт пересекала асфальтированная дорога с аккуратной разметкой, она же – главная улица, вдоль которой уходили вдаль, насколько видно, ряды малоэтажных жилых домов. На тротуаре – ни одной бумажки, ни одного окурка и, мне показалось, даже пыли. Магазин с другой стороны дороги-улицы радовал глаз почти забытой вывеской «Гастроном», а не привычным теперь чужестранным словом «маркет». Пешеходная «зебра» так ярко выделялась на черном гладком асфальте, что казалась свеженанесённой. И на каждой стороне коротенького перехода стояли по две урны. В одной, с надписью «пластик», были видны пластиковые бутылки, в другой – бумажки, окурки и прочий мусор. Только поставил ногу на проезжую часть, как машина, выезжавшая из-за неблизкого поворота, остановилась и терпеливо ждала, пока перейду дорогу. Вошёл в магазин – и неожиданно услышал знакомый голос:

– Ой, здравствуйте! Рад вас видеть!

– Николай, какими судьбами? Вы так быстро покинули купе, что мы не успели проститься…

– Как вам отдыхается?

– Отлично. Но всё когда-то кончается, и мы завтра возвращаемся домой.

– Жаль не знал, в каком санатории отдыхаете, а то бы встретились раньше.

– И я этой встречи не ожидал.

– Мне хочется извиниться за поспешное бегство из купе и ещё многое рассказать, но здесь, в присутствии посторонних, неудобно. С другого торца магазина есть кафе. Предлагаю пойти туда и немного посидеть. Как вы насчет пива?

– Положительно, особенно по поводу встречи.

В маленьком, на несколько столиков, кафе самообслуживания мы взяли по две поллитровых банки пива, нарезки сыра и сервелата, и я приготовился внимательно слушать Николая.

– Исчезновение из купе было вынужденным. В багажном ящике под моей полкой лежал рюкзак, в котором, запелёнатый в детскую простынку и завёрнутый в тёплое, тоже детское, байковое одеяло, ехал маленький, чуть больше молочного, поросёнок. Я не мог позволить себе даже встать со своего места. Вдруг он развизжится на весь вагон или нагадит? Удивительно, но поросёнок все тринадцать часов пути молчал, как партизан.

«Так вот кто ворочался и хрюкал», – подумал я, а Николай продолжил:

– Когда приближались к Минску, я, стараясь не шуметь, собрался, вышел с рюкзаком из купе, пошёл по междувагонным переходам из нашего десятого к головному вагону и стоял в тамбуре рядом с проводником, готовый выскочить на перрон, не дожидаясь полной остановки поезда. На Привокзальной площади увидел машину сестры, трусцой побежал к открывшейся задней дверце и положил пронзительно завизжавший рюкзак на заранее подготовленную, лежавшую между передними и задними сиденьями, клеёнку. И случилось то, чего боялся в поезде. Запах скотного двора мгновенно заполнил салон. Сестра опустила стёкла дверец машины. Мы ехали, обдуваемые ветром, но казалось, от резкого запаха не избавимся никогда. Когда приехали, рюкзак, верой и правдой служивший несколько лет, выкинули в помойку. Салон машины долго мыли и опрыскивали разными пахучими средствами.

Николай предложил тост за неожиданную встречу, мы чокнулись пивными банками, пили, закусывая сыром и колбасой, и, продолжая беседу, перешли на «ты».

– Поросёнок-то откуда у тебя?

– В пятидесяти километрах от нашего города живёт сослуживец, с которым дружны с училища. Он, когда уволился из армии, занялся фермерством, и довольно успешно. Мы с Серёгой одногодки, да и родились в одном месяце. Только он старше на неделю, потому иногда, подшучивая, называет меня «салагой». Кстати, ты знаешь происхождение слова «салага»?

– Нет, не знаю.

– На севере, по-моему, в Кольском заливе, есть остров Алаг, на котором указом Петра Первого была создана мореходная школа, готовившая мальчишек-юнг для флота. Когда взрослые встречали юнца во флотской форме, спрашивали: «Ты откуда такой?», он отвечал: «С Алага».

– Интересно, но ты начал про поросёнка…

– Этот год у меня, как и у Сергея, юбилейный. Мы с женой приехали его поздравить, а когда уезжали, Серёга подарил живого молочного поросёнка, добавив: «Это к твоему юбилейному столу. Неделю поживёт у тебя, потом зарежешь. Мешок с сеном для подстилки лежит в багажнике твоей машины».

Но разве можно было его зарезать? Когда уезжали, поросёнка, укутанного в одеяльце, сначала держал на коленях (за рулём была жена), потом, зашевелившегося и тихонько похрюкивавшего, прижал к себе. Так и держал у груди, пока не вошли в квартиру. Поросёнку выделили спальное место в просторной кладовке, застелив пол привезённым с фермы сеном. Днём держали на застеклённом балконе. Поначалу он и есть-то толком не мог. Мы поили его молоком из бутылочки через соску, постепенно приучая к обычной еде. Когда поросёнок подрос и стал громко хрюкать и топотать, понял, что зажарить его уже точно не смогу. После неоднократных жалоб соседей на непонятные звуки, позвонил маме. Она выслушала нашу историю и согласилась присоединить поросёнка к своему небольшому хозяйству, состоявшему из пяти кур, петуха и домашнего любимца дворовой породы Акбара. Мама живёт в просторном доме на окраине посёлка. После смерти отца она долго болела, и тогда её дочь, а моя сестра, с мужем и двумя четырёхлетними сыновьями-близнецами, жившая в деревне рядом с вашим санаторием, переехала в Нарочь. За дворовым забором маминого дома – большое, летом зелёное, зимой заснеженное поле, куда два раза в день, утром и вечером, отпускают гулять Акбара. Он, щенком подобранный сестрой на улице, не любил посторонних, потому днём почти всегда был на цепи. Однажды у Акбара появилась подруга, терпеливо ожидавшая за калиткой, чтобы вдвоём пойти в поле. Это была бездомная рыжая собака, похожая на овчарку, которую однажды, возвращаясь из магазина, я имел неосторожность угостить пряником. Благодарная, она не отстала от меня до самого дома, и с того дня стала приходить регулярно. В один из вечеров, как обычно, я ослабил ошейник, снял с Акбара, повесил на большой гвоздь, вбитый в стенку конуры, и открыл калитку. Когда вышел проверить, не возвратился ли пёс, увидел, как через калитку вбежала собака, шедшая когда-то за мной. Она сунула голову в ошейник, соединённый с цепью, и с гордым видом села рядом с будкой. Вскоре возвратился необычно усталый Акбар, увидел такое нахальство и строго, но негромко зарычал. Его гостья неохотно освободилась от ошейника и медленно, опустив голову, вышла через калитку. Так началась их дружба. Поросёнок, которого я привёз, оказался Машкой. Её временно поселили в небольшом курятнике вместе с курами. Похоже, мы привязались друг к другу. Если появляюсь во дворе, Машка радостно визжит, мчится ко мне и требует ласки. Скоро возвращаться домой, но чувствую, что какое-то время будет её не хватать.

Как часто бывает, случайные попутчики редко ищут следующую встречу. Так было бы и у нас с Николаем. Но прошло лет пять-шесть, когда я, опять неожиданно, в бассейне, куда хожу раз в неделю, увидел его на одной дорожке со мной. К удивлению других пловцов, мы обнялись прямо в воде! Оказалось, что он плавает по вторникам, но так получилось, что, пропустив свой день, пошёл в бассейн в четверг – и попал как раз на моё время. Из бассейна вышли вместе, зашли в магазин пекарни «Хлебная усадьба», взяли пиццу на двоих, кофе и сели за столик.

– Надо же, прошло столько лет, и опять судьба свела нас. Как семья, как мама, как Машка?

– В общем-то, всё нормально. Семья прибавляется теперь внуками. Мама не очень здорова, но за ней присматривает сестра. Машка превратилась в огромную свинью, каждый год приносит от шести до двенадцати поросят. Когда приезжаю, всё так же радостно приветствует меня, но не поросячьим визгом, а солидным хрюканьем. В прошлом году был у них опять осенью. К моему приезду забили одного из Машкиных поросят последнего помёта, приготовили колбасу, поджарили мясо, но я ничего из этого есть не мог, да и домой отказался взять.

– А пёс Акбар?

– Он в прошлом году ушёл с подругой в поле и не возвратился. Возможно, сытой жизни на цепи предпочел голодную свободу.

Неожиданно Николай резко отодвинул стул, вышел из-за столика и снял с рогатой вешалки, стоявшей на расстоянии вытянутой руки, куртку и спортивную сумку.

– Извини, чуть не забыл, я ведь должен на работу возвратиться!

Мы крепко пожали друг другу руки и договорились созвониться и встретиться снова. И встречи продолжились. Они не были частыми и регулярными, проходили в разных кафе и кафешках. Я слушал рассказы Николая всегда с удовольствием, и, как итог, с его разрешения решил собрать их в один сборник под общим названием «Рассказы попутчика».

Отшельник

Завод сантехнического оборудования был приватизирован и вымирал. Закрывались цеха, из них вывозили и распродавали оборудование. Освободившиеся площади сдавали в аренду малым предприятиям типа нашего ООО. Исправно, бесперебойно и круглосуточно трудилось только литейное производство, где в электроплавильных печах постоянно пополнявшиеся горы алюминиевого металлолома превращались в высокопробный алюминий и в виде стандартных отливок – «чушек» – вывозились с завода. Въезд в «литейку» охранял милицейский пост, пропускавший внутрь только машины с металлоломом. Рабочих, занимавшихся сортировкой и подготовкой лома к литью, привозили организованно, в автобусах.

В мае закрыли заводскую столовую. Моё меню, как и у большинства слесарей-авторемонтников нашей бригады, сократилось до нескольких домашних бутербродов, запиваемых чаем или кофе из термоса. Металлический стол, бесхозно стоявший в углу цеха, застелили старой клеёнкой из закрывшейся столовой, и он превратился в обеденный. На нём до конца перерыва играли в домино на выбывание, убрав остатки еды и хлебные крошки. Я не попал в первую четвёрку игроков, вышел на улицу и удобно устроился на облезлой, бывшей когда-то садовой, скамейке между корпусами нашего цеха и литейного.

– Не куришь?

– Нет, – ответил я и открыл прикрытые от яркого майского солнца глаза.

Перед скамейкой стоял незнакомый рабочий в старомодной кепке, сшитой из восьми клиньев, с пуговкой наверху, в расстёгнутом старом ватнике и стиранной-перестиранной робе.

– После десяти лет жизни отшельником в тайге не переношу табачный дым, выхлопные газы и суету большого города. Слава Богу, терпеть осталось не долго – доматываю последний месяц принудиловки на разборке металлолома в вашей литейке.

– Нас привозят и увозят на ментовском автобусе, – добавил он, опускаясь на скамейку.

«???» – зароились у меня в голове вопросы, которые я так и не задал.

Несколько минут молчали, потом сосед по скамейке заговорил, и я на несколько недель обеденных перерывов превратился во внимательного слушателя.

Глава первая

В школе он был скорее троечником, чем «хорошистом», потому, заглянув в аттестат зрелости, отец предложил:

– Илья, в институт всё равно не поступишь, так что подавай документы в ПТУ.

В ПТУ ему понравилось. Во-первых, обучался конкретному делу, во‑вторых, получил востребованную на любом промышленном предприятии хорошо оплачиваемую профессию слесаря-наладчика металлообрабатывающего оборудования, в том числе станков с ЧПУ. Производственную практику проходил в крупном приборостроительном объединении «Вымпел». Туда и направили после обучения. Работа понравилась, начал привыкать к коллективу, но получил повестку из военкомата о призыве в армию. Повезло попасть в танковые войска, где служба прошла в ремонтных мастерских, почти по специальности. Демобилизовался в звании сержанта и возвратился на работу в объединение. Родители советовали пойти на подготовительные курсы и поступить в Индустриальный институт, но судьба распорядилась иначе.

Её звали Люба. Направленная в объединение после института по распределению, она работала плановиком-экономистом. Люба была стройна, привлекательна и улыбчива. Илья мечтал о встрече с ней, но не мог найти повода для знакомства, пока не оказался рядом на первомайской демонстрации. Радиогромкоговорители на всю округу вещали: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», выкрикивали партийные лозунги, в перерывах между ними включая бодрящие весёлые песни и маршевые мелодии. Люди в праздничных колоннах пританцовывали в такт им и подпевали. Возникало чувство единения, хотелось со всеми дружить и всех обнять. Играли «Марш энтузиастов», когда пальцы Ильи случайно коснулись Любиных, и по ним словно пробежал ток. Её удивлённые карие глаза оказались рядом, а ладошка попала в его ладонь. На одном из перекрёстков они вышли из колонны, до вечера гуляли по кумачово-нарядному городу и не могли наговориться. С того дня почти не расставались.

В середине декабря был достроен заводской кооперативный дом, и Любе вручили ордер на однокомнатную квартиру, которую обустраивали вдвоём. Вечером тридцать первого декабря, поздравив родителей с наступающим Новым годом и пообещав вернуться в следующем, Илья помчался к своей Любови, и длинные новогодние праздники они наслаждались друг другом, почти не выходя из дома. Через год зарегистрировали брак и сыграли свадьбу, на которую из далёкой Архангельской области приезжали Любины родители. На третьем году семейной жизни у них родилась девочка. И Любина, и его бабушки были Наталиями, и малышка единогласно была названа Наташей. Через семь лет дочь стала маленькой красавицей, не была избалована и восхищала не только родственников. Готовились пойти в первый класс. Наташу на всё лето, последнее перед школой, отвезли на дачу к бабушке. В выходные хотели навестить их, но случилось то, чего не исправить и не искупить.

Объединение «Вымпел» состояло из головной организации и нескольких производственных площадок в разных концах города. Илья часто бывал на них, выполняя задания по ремонту и наладке оборудования. Иногда приходилось задерживаться, но и жена стала возвращаться с работы всё позже – под предлогом, что по пути зашла к подруге. От её сослуживцев слышал некоторые намёки о настоящей причине опозданий, но не хотел верить.

В тот день он быстро справился с работой, и на обратном пути решил заехать домой пообедать. Когда вошёл в квартиру, насторожился, услышав шум воды, доносившийся из ванной комнаты. Хотел открыть дверь, но та была заперта изнутри. За ней были слышны голоса, говорившие опасливым полушёпотом. С мыслью, что в квартире воры, Илья взял из кладовки топор и с криком: «Кто там, выходи!» отжал дверь. В ванной стояли голые, дрожавшие от страха, его жена и незнакомец кавказского типа. Илью затрясло, как от озноба, его прошиб холодный пот, руки сначала онемели, потом в отчаянии начали крушить топором всё подряд, не обращая внимания на кровь и ужас происходящего. Когда всё стихло, он в полубреду дошёл до телефона, позвонил отцу на работу, сообщил о случившемся, попросил вызвать «скорую» и милицию, ничего не говорить дочери – и потерял сознание.