Текст книги "Волчина позорный. Детектив"

– Что я должен делать? – спросил Гена нервно.

– Всё напиши как было. С фамилиями, числами, в какое время и где встречались, сколько ты денег получил. Короче, всё досконально излагай. И не забудь выделить желание Русанова сделать эту склейку с разных снимков. Не забудь уточнить, что снимки сняты в разное время и при совершенно разных освещениях. И разными фотоаппаратами.

– Тогда ко мне претензий не будет? Не посадят за ложный донос?

– Нет, – кивнул Малович. – Ты просто хотел заработать. Вот если бы сам отнёс монтаж в УВД и обком КПСС, то тогда ты главный герой. А реально кто?

Глава девятая

Алексей Иванович Русанов любил сырые яйца, сухое вино «Цоликаури», поруганное опытными Кустанайцами словом «кислятина», обожал собирать и наклеивать на стену своей комнаты пустые сигаретные пачки зарубежного производства, кататься на велосипеде вдоль берега Тобола и играть в шашки. Тихо, без демонстрации, власть над своими незаконнорожденными цехами любил. Все ханыги вороватые, начальники цехов и друзья «подпольного» чудо-производства с почтением к нему всегда располагались и с плохо скрываемой боязнью. Хорошо!

Главное увлечение, шашки, зацепило его ещё в детстве. Сейчас, день, когда город поливал дождь или гнобил население тридцатиградусный колотун, он считал напрасно прожитым. Потому как все игроки противились непогоде и смотрели дома кино по телевизору. Крыш над столиками в парке не поставили и зимних обогревателей тоже. Пальцы на морозе даже сквозь перчатки не гнулись как надо, чтобы протащить рядовую шашку в дамки. В парк, где круглогодично и ежедневно за старыми столиками возле танцплощадки собирались шахматисты, игроки в шашки, домино, лото и подкидного дурака, его влекло в сто раз больше, чем к выпивке, молодым девочкам со своей швейной фабрики или в дружескую, «не для всех», баньку деревянную в Затоболовке, куда заносило по выходным почти всю чинную городскую элиту. Даже к делёжке денег по тридцатым числам тянуло Алексея весьма умеренно. Не шибче, чем в баньку.

А похожую на сауну парную с комнатой отдыха и бильярдом построил шофер автоколонны 2556 Гриценко на деньги от продажи ворованного бензина и в итоге тоже вошел в ряды элиты. Он имел таких друзей, которые давали ему возможность не видеть и не встречать проблем в принципе.

Но шашки побеждали любое другое любимое занятие Русанова. Он не отказывался ни от девочек, без перебора попивал «Цоликаури», париться ходил к друзьям высокого полёта, но когда передвигал на доске шашки, выигрывая или стойко перенося поражения, душа его пела лучшие в мире мелодии лучших в мире композиторов.

Когда ему везло, то от выигрыша Алексей Иванович получал почти натуральный оргазм, а потому бросить игру не смог бы он даже по приговору Верховного суда – немедленно перекинуться на домино или шахматы. Наличие высшего психического и физиологического наслаждения, великую нервную разрядку Русанов имел только от шашек, о чём никогда никому ни разу, даже после литра «Цоликаури», не проболтался.

Ещё, конечно, любил Алексей Иванович, деньги.

Но, поскольку людей, у которых они вызывают ненависть, не создала пока природа, то и выделять для себя эту попутную любовь он даже и не пробовал. Жил Алексей и при крошечном достатке долго, а сейчас мог бы половину города купить – и что поменялось? Шашки куда выше денег. Даже девки с фабрики лучше любых денег дают заряда для разнообразия кайфа от шашек.

А денег хоть и много теперь у Русанова – и что? Никакой радости. Крупного ведь не купишь ничего. Или очень дорогого. Достать можно, но будет это подозрительно. Поэтому в старом доме у Алексея Ивановича, куда приходят с мелкими сувенирами ребята фабричные и соседи за солью, скромно всё. Портьеры – поплиновые. Тюль стандартная. У всех такая. Мебель недорогая и простая. Из Алма-Аты привёз. Стены белёные, пол деревянный, крашенный суриком. Хрусталя и сервиза «Мадонна» не имеется. Машина – «Москвич». Денег вроде занял у родни потому, что очередь за три года подошла. Вся одежда с родной фабрики. Бесплатная, правда. Начальству положено. А попробуй купить дублёнку за три тысячи! Кто-нибудь сразу «стукнет» в министерство. На какие шиши бухгалтер с зарплатой сто шестьдесят рублей размашисто живёт? И заклюют.

Ещё раз напомним, что обожал Русанов власть свою над «подпольщиками» больше, чем деньги, вино и девочек. Власть на втором месте примостилась после шашек. Тащился Алексей от того, что управляющие цехами к нему всегда с поклоном и боязнью, плохо скрытой. Тепло было на душе, когда он приказывал, а перед ним навытяжку стояли исполнители, готовые сквозь ушко игольное просочиться, чтобы шефу угодить. Тоже ведь хорошо душе!

Но многого Алексей Иванович и не любил. На первом месте закрепилась прочно жена Валентина. Дура и толстая уродина со сволочным характером, которая никогда нигде не работала. Дома сидела с самой свадьбы. Нормально она с ним не разговаривала. Только орала даже без повода. Это была склочная тётка, завистница, сплетница, жадина и потрясающая врунишка. Как он на Валентине женился, Алексей и сейчас не понимал. Вроде заколдовал его тогда кто-то. Через неделю шальной страсти она сказала ему, что нечего по чужим койкам валяться, а надо завтра подавать заявление в ЗАГС. Он как во сне пошел и через месяц как в ещё более кошмарном сне – сыграл с ней свадьбу. А жил-то Русанов сейчас с этой дурой-бабой только потому, что его большой двухэтажный дом за городом, напичканный всем импортным, был записан на её сестру. Автомобиль «Волга ГаЗ-21 М» повышенной комфортности – на тестя, а все ворованные деньги, сотни тысяч, изумруды и цепочки с бриллиантами хорошо спрятаны были в огороде Валиного брата Виктора.

Ещё он не любил вообще людей. Всех, кроме партнёров по шашкам. Остальные были хвастуны, завистники, трусы и тупыри безмозглые. Не любил Русанов книги, кино, театр, живопись и даже святое мужское – рыбалку. А поэзию просто ненавидел. И в доме не было ни одной книги со стихами. Только «Три мушкетёра» и «Война и мир». Жена купила.

Не любил он и бухгалтерию, которой отдал одиннадцать лет жизни. Но не пошел переучиваться на токаря или столяра только потому, что в бухгалтерии было тихо, свой стол и возможность придумать что-то, которое вытащило бы его из очень средних слоёв населения наверх. Поближе к «большим» людям. И шанс разбогатеть на очень квалифицированном обкрадывании никем не виданной государственной казны имелся натуральный, очевидный и доступный.

Его, в общем, Русанов быстро и успешно воплотил в жизнь. Стал шефом «цеховиков», их отцом родным и повелителем. Хотя не любил их тоже, жадных и готовых сожрать его при удобном случае. Очень не любил он подчинённых и потому был с ними суров как в армии старший сержант, командир роты, с рядовыми первогодками.

А на первый взгляд, на пятый да на десятый выглядел Алексей Иванович почти пришибленным дяденькой, тихим и покорным не престижной своей судьбе среднестатистического бухгалтера, которому закрыт путь к героизму и высокой чести. В сером своём пиджаке, при серой рубашке и черно-сером галстуке вызывал он у многих работниц фабрики материнскую или почти сестринскую жалость. Сострадание. Некоторые даже приносили иногда ему домашние пирожки с ливером или капустой, лимонад, и как больному – апельсины с рынка. Русанов краснел от злости, но женщины считали, что от стеснения, поскольку продукты брал осторожно и ел при них смиренно, заткнув за галстук широкий бухгалтерский нарукавник.

Жена Валентина утром к восьми бегала в универмаг отмечаться в очереди на цветной телевизор. «Накопила наконец». Так она сама объясняла соседям. Потому, что они всё равно бы потом интересовались – откуда роскошь. Она не работает. Он на смешной зарплате кукует.

– А ты какого чёрта дома торчишь, сучок ты трухлявый? – поинтересовалась супруга громко и свирепо. – Или уже дали тебе инвалидность? Башка-то у тебя тупая. Вон, недавно в город завезли немецкие люстры пятирожковые с плафонами из богемского стекла. Все нормальные мужики взяли, только твоя бестолковка не сработала. У, мухомор хренов! Я давно такую хотела.

– Так она же висит в доме загородном. Я успел. Выхватил одну, – Русанов подошел ближе к окну, чтобы выскочить, если подруга жизни метнёт сковороду или даже чашку эмалированную.

– А мне, падла, знать не положено? – орала жена, разбрызгивая слюни. – Как же! Ты один у нас первый сорт. Государство грабишь! Высшая каста! А мне даже про люстру не сказал, скотина!

– Так ты вчера там была, – Алексей открыл окно. – Лень было в пятой комнате шары к потолку поднять? Висит, сверкает твоя люстра богемским стеклом, дура тронутая!

В него уже летела не очень крупная, но чугунная сковородка, поэтому он перекатился через подоконник и свалился на травку.

– Как же теперь чемодан забрать? – прикидывал он, растирая задницу, принявшую на себя контакт с землёй. – Всё уложено в расчёте на три месяца путешествий. И пятьдесят тысяч в футляре от бритвы «Харьков».

Понимал Алексей Иванович, что майор Шура душу из него вынет. У него же фальшивка фотографическая на руках.

– А фотографы, мать их, меня, конечно, сдали. А если и нет – он всё равно из меня признание вынет. Не зря его волчиной зовут. Зверь, мля! Вот же повезло мне! И, главное, пугать его бесполезно. Не боится ничего и никого. Точно псих. Только психи страха не имеют. А мне надо срочно сваливать туда, где даже он не догадается искать. В Литву. К армейскому корешу Ромасу Лусису. И билет, мля, в чемодане. Надо как-то Вальку из дома вытащить, чтобы чемодан тихо забрать, во!

Он побежал к соседке Коноплянниковой.

– Катя, дорогая! Ты нашу с Валькой жизнь знаешь. Как собаки чужие грызём друг друга.

– В основном она тебя жрёт без соли и постного масла, – ответила Катерина. – Чего от меня надо?

– Вытащи её к себе на пять минут. Мне чемодан забрать надо. Уезжаю я. Отдохну от неё в Гаграх месяца три. Потом вернусь.

– А вот пусть она мне поможет штору повесить, – и Катя сорвала с окна плотную ткань, названия которой Русанов не знал. Сорвала и пошла к Валентине. – А ты бегом давай, через окно залезь, хватай чемодан и чеши под всеми парусами. Я ей не проболтаюсь, не дёргайся.

Через десять минут Алексей Иванович узкими улочками старого города бежал с желтым чемоданом к вокзалу. Поезд на Москву – через час. А оттуда самолётом – в Клайпеду. Хрен Малович его там искать будет. И час с трудом, но прошел. В купейном вагоне тепловоз быстро потащил Русанова от всех грехов подальше. В купе он познакомился с ребятами из управления теплосетей. Слесари ехали на стажировку в Москву поднимать разряд. Все, если их не загнобят, получат высший, шестой разряд и зарплата у них будет больше, чем у Русанова – двести сорок рублей.

– За знакомство и успех на стажировке надо бы приголубить чуток. – Сказал весело Валера, светловолосый, с чистыми как у ребёнка голубыми глазами.

Каждый достал из рюкзака по бутылке «Столичной». У Русанова были для общего пользования только бутерброды с красной икрой.

– Вот, – стеснительно сказал он. – Брат в кооперативной системе работает. Им там иногда деликатесы дают.

К вечеру все перенасытились «напитком богов», передрались из-за того, что у двоих из них инструмент новый, а вторым двум его не выдали. Потом они привязались к Алексею Ивановичу.

– Ты кто такой! – держал его за грудки голубоглазый. – Чего в нашем купе торчишь? Тебя звали?

– Выкинем его в окно, – предложил маленький, толстый и лысый Иван Степанович. – Гля – кось, желтый чемодан у него. Как у бабы! Только серьги в уши воткнуть – на мужика станет вообще не похож.

Окно никто открыть не смог. В трудах парни потеряли силы, боевой настрой и скопытились. Уснули они мёртвым сном и ещё сутки до Москвы Русанов ехал спокойно, если не считать трёхголосого с присвистом храпа соседей.

Билет из Москвы в Клайпеду купил он прямо в Шереметьево и через полтора часа на такси подкатил к красивому восьмиэтажному дому, где жил армейский дружбан Ромас.

Русанов рассказал ему вообще всё про себя. Литва – она вон аж где. Кто услышит из кустанайских? А сам Лусис не болтун. Он, как и все прибалты, говорил мало и медленно. Поседел, постарел. Брюшко заимел. Работал начальником цеха на судоремонтном заводе. Получал аж триста рублей. Ну, Литва! Заграница! Почти Европа.

– А милиция тебя здесь не будет искать? – Ромас со смаком выпил стакан «Цоликаури». Алексей смог довезти. Для купейного общества и красной икры было жаль. Но не дать ничего – опасно. – А то я тут на хорошем счету. Депутат горсовета. И вдруг преступника прикрываю. Выгонят из депутатов. А это хоть и не большая, но власть.

– И в Австралии искать не будут. Живи спокойно. В Кустанае толком и не помнят, что есть Литва, а Клайпеда для них вообще неизвестная планета. – Успокоил Алексей Иванович армейского товарища.

– Ну, раз так, то и ты у меня живи пока не надоест, – пожал ему руку Ромас. – Я один. Жена ушла три года назад. Пил я крепко. Сейчас иногда девушек для усмирения плоти привожу. Ты ж часик-два по городу всегда сможешь погулять?

– Ночью? – ужаснулся Русанов.

– Ночью я сплю, – засмеялся Лусис. – Мне, как и тебе – полтинник. Ночью надо сил набираться, а не тратить. Они днём приходят, девочки.

И стал Русанов сразу же на время литовцем. Гулял по городу неторопливо. Как все местные. На верфи подолгу сидел, в кино ходил, по музеям. Так первый день и прошел. Тихо. Блаженно. Позвонил он вечером в день приезда прямо от Ромаса жене. Доложил. Что в Гаграх он, в профилактории. Сказал, что вернётся через пару-тройку месяцев. Решил, мол, дух перевести. Работа задолбала. И попутно интересовался, не искал ли его кто?

– Да кому ты, козёл старый, нужен! – закричала жена. – Директор фабрики звонил. Я сказала, что ты, сволочь паршивая, бросил меня и утёк к какой-то шалаве. Может, рядом, в Рудный. Или в Джетыгару. Директор сказал: «Чтоб его мать!» и больше никто не звонил.

В общем, успокоился Алексей Иванович и вечером у Ромаса выяснил, что в местном клубе профсоюзов прямо с утра собираются мужики играть в шахматы и шашки. Ну, на бильярде ещё. И жизнь снова засверкала. Русанов пошел в клуб к десяти и самозабвенно играл в шашки. Ромас ему поочерёдно двух девочек пообещал дать на время, пообедал он после шашек в красивом, с необычными интерьером и кухней, кафе «Два петушка», а всё остальное время до семи вечера потратил на всякие раздумья. Приехал в Национальный парк «Куршская коса», выбрал уголок глухой и заросший, пристроился на старинной скамейке и думал свои тяжкие думы. Кто будет вместо него и вообще – получится ли у дрожащих перед ним придурков его свергнуть, когда он вернётся? И будут ли его подчиненные откладывать ему его долю от продаж? Короче и в эмиграции голова Русанова думала о деле.

Малович утром позвонил Вове Тихонову, назначил ему прибыть на фабрику к девяти с блокнотом. Записывать разговор с бухгалтером. Он аккуратно уложил в портфель фотографию смонтированную. Целовать было некого. Жена ушла в больницу рано. Снова операция. Шура пожал сыну руку, приказал вести себя достойно мужчины и за десять минут на мотоцикле долетел до «Большевички».

– А что, Русанов часто опаздывает? – спросил он у секретарши в приёмной.

– Так его потеряли, – удивленно ответила она.– Жена говорит – не ночевал дома. А перед этим набил до отказа чемодан. Но когда успел его забрать и сбежать – не помнит. Бросил меня, падаль, сказала. Ну и хрен с ним, сказала.

Малович пошел к директору и вернулся злой.

– Похоже, что свалил наш герой незаконного труда и организатор убийств.

Врубился, что фотография – это начало его конца жизни на воле.

– Да найдём, – Тихонов даже не расстроился. – Если на Луну не улетел – в СССР никуда он не спрячется.

Они вернулись в кабинет. Малович сбегал, доложил полковнику, что Русанов смылся, но Лысенко даже не удивился.

– Лови. Ищи. Алексей хоть и хитрый лис, но он не умнее тебя. Вот ты ум и включай. Зачем он тебе вообще, если на работе им не блистать?

Шура позвонил секретарше на фабрику.

– У жены его какой номер телефона дома? Может они поругались и он поехал в наш дом отдыха «Сосновый бор», чтобы там свалиться в запой и обиду заглушить?

– Два, сорок четыре, тридцать два. – Больше ничего?

– Нет. Спасибо, – Шура, бросил трубку на телефон и сразу же выдал версию.

– Он должен был звонить домой. На работу и в цеха – маловероятно. А жене он должен втюхать, что уехал отдохнуть. И назовёт место в совершенно противоположной стороне. В Гаграх, скажем. А свалит в Воркуту. Ну, если с перепуга не поглупел.

– Ну, а жене-то чего звонить? Хотя… Распустить слух, что он в Гаграх – самая лучшая кандидатура это его жена? – удивился Тихонов.– Точно!

Малович записал номер в блокнот и стал смотреть в потолок. Считал варианты поиска.

– Саш, у меня сегодня праздник. Маринка возвращается. Я поеду, заберу её вещи и дочкины? А вечером приходи. Все вместе отпразднуем.

Ух, ты! – обрадовался Малович. – Простила тебя, идиота? Я бы, конечно, ещё полгодика тебя помурыжил. Но ей виднее. Давай. Только ты, запомни, виноватый. Так себя и веди. Понял?

Но Вова уже вылетал со двора милицейского на асфальт и напутствия не слышал. Он привёз своих любимых Маришу и Наташу, накормил специально купленным вчера набором из трёх блюд, купленным в лучшем ресторане «Целинный». Разогрел. И солянка с ромштексом и апельсиновым соком понравились всем. Наташа убежала во двор к подружкам. Более полугода не виделись. А Володя с Мариной обнялись и молча сидели так на диване долго, впитывая всей кожей подзабытый вкус тел друг друга.

– Ты больше не будешь от меня бегать? – спросила Марина через час.

– Да что ты! Для меня это было великим наказанием. Моя жизнь – это вы с Наташкой.

Не отпуская друг друга они объединились долгим поцелуем, поднялись и на пару часов, не открывая глаз, ушли в спальню. Им было слегка неловко, но страстно и долгожданно. Хорошо было. Как раньше.

А Малович, волчина позорный, на то и был «волком», чтобы нюхом почувствовать – где добыча. Он взял блокнот и пошел к начальнику АТС междугородней связи. Марецкий Виктор Данилович Шуру уважал крепко. Три года назад ночью его сторожа связали, кляп воткнули и вытащили из помещения все пульты, радиоантенны и соединительные провода с особенной резьбой. Эту станцию можно было очень дорого продать в любом городе Союза. С руками бы оторвали.

Малович нашел её за два дня. Сначала спросил у сторожа: говорили грабители что, или молча работали? Сторож вспомнил, что когда его вязали, один носатый бандит крикнул другому.

– Ты, Чукча, деда не задуши. Мокруху нам не надо. Вяжи слабенько. Он не распутается.

Потом на косяке двери криминалист отпечаток нашел. Не Чукчи. Другого. В картотеке он был. И Малович сначала их нашел, потом ещё двоих по наводке арестованных. Отвезти урки за два дня аппаратуру не успели. Через две недели АТС работала как обычно. Марецкого тогда поразила уверенность Александра Павловича.

– Дело я буду вести. Потому, что было нападение на сторожа с ножами. Пару дней подожди, Данилыч. И заберёте свою технику.

– Надо же, – удивился один из мастеров монтажа. – У нас умеют быстро раскрывать преступления! Кому скажи в той же Москве, ржать будут час. Лучшие сыскари, они ведь в МУРе все. А мы – дерёвня лапотная. Вот обалдуи. Не знают ничего. У нас, бляха, мусора почище МУРовских есть.

– Данилыч, – пожал начальнику руку Александр Павлович. – Вот на этот телефон вчера или сегодня звонили?

Марецкий отнёс кому-то бумажку и спросил: – Жисть-то как? Воюешь?

– Да бывает, – засмеялся Малович. – А в основном рыбалка, с женой по театрам ходим, в музеи.

Марецкий зашелся в таком приступе хохота, будто Шура затравил новый офигенный анекдот.

Пришел через пятнадцать минут парень в голубой униформе и с двумя бумажками в руках. Одну, с номером, сразу отдал Маловичу. Вторую зачитал. Вчера в двадцать один сорок две на номер был звонок из Литвы. С телефона 370 – 46– 67 – 31. Это Клайпеда. Зарегистрирован аппарат по улице пятьдесят лет Октября, дом сто семь, квартира тридцать два. Ромас Янович Лусис, владелец.

– Спасибо, Дима, – сказал Марецкий.

– Вы быстрее работаете, чем мы, – засмеялся Шура. – Ну, чтоб всё было у нас всех хорошо. Благодарю. Очень помогли мне. Я в долгу.

– Да боже упаси. Лучше не надо, – Тоже посмеялся Виктор Данилович. И они расстались.

Шура пошел домой на обед. Зина мрачно выставила на стол всё, что положено и села напротив.

– А сама поела уже? – Александр метал ложкой борщ так же быстро и точно как во Владимировке вилами копнят сено. Швыряют на три роста выше себя со скоростью прямо под ноги ровняльщику.

– Тебя видели в парке на скамейке с девушкой сегодня в одиннадцать. Это подстилка офицерская? Ты ж майор целый. Тебе положено. А то свои засмеют. Такой орёл, а кроме жены нет никого. Значит, или дурак, или импотент.

Малович сидел с полным ртом и не жевал.

– Глотай, – посоветовала жена.– Как врать с полным ртом?

– Так это. Я же кобель. Весь город знает. Я половину ваших в больнице откатал на кушетке в процедурной. Тебе не говорили? А боятся меня. Я же волчина. Загрызть могу, а то и застрелить, – Шура отложил ложку. – Ты знаешь, Зинуля. Надо мне будет, я полгорода завалю в койку. При этом как придурок сидеть и рисоваться перед знакомыми в парке не стану. С башкой пока всё в норме.

Но мне пока не надо. Никого. Кроме тебя, ясный день!

Слова моего мало? Я офицер или где? Тогда следи за мной. Я и на любом вооруженном задержании могу кого-нибудь трахнуть. Под пулями. Баб бандиток тоже – ого-го! Ты ходи за мной незаметно. Хорошее занятие. Свежий воздух, ножи, дробь-шрапнель летает, а я посреди этого концерта тёлок мну.

– Чё, ошиблась она, что ли? – Зина посмотрела в окно. – Вот лошадь.

– Так если б не ошиблась, то я бы и её прямо там, в парке. Мне по фигу – одна кобыла или сразу бригада закройщиц.

– А, может, это Борька был!? – охнула жена.– Этот красавец может. А вы-то похожи как. Оба красивые, здоровенные.

– Анне Петровне не ляпни по горячке. Здоровенных и красивых половина города.

Он не доел, взял портфель и поехал в УВД. Полковник посмотрел бумаги и сказал.

– За полдня найти гада в другой стране… Волчина ты позорный. Собирайся. И Тихонову скажи. Вместе полетите.

– Один полечу. Тихонову найдите тут работу. Что, преступления кончились? Бандюганы наши перековались в честных тружеников? Скажите, пусть Лосев командировку выпишет. И денег на два билета обратных до Москвы на самолёт. И в Кустанай на поезд.

Пока поезд задумчиво плёлся в Москву, Шура читал книгу Зощенко и жутко хохотал. С ним ехала бабушка лет семидесяти. Она сидела за столиком у окна, жевала яйца вкрутую, запивала кефиром и испуганно поглядывала на весёлого парня. Но лучше ведь ехать с весёлым, чем с пьяным.

В Клайпеду он прилетел поздно. Около одиннадцати. Поймал такси и через полчаса стоял у двери квартиры номер тридцать два.

Открыл Ромас и, увидев обтянутое футболкой тело, покрытое большими буграми мышц, остолбенел.

– Мне ваш друг нужен. Русанов Алексей Иванович, – сказала гора мускулов.

– Рома, не пускай его, – закричал из дальней комнаты Русанов. – Это из милиции за мной. Я его по голосу узнал!

Малович отодвинул вбок щуплого Ромаса и вошел в квартиру. Тут же грохнул пистолетный выстрел и пуля застряла в бетоне справа от Шуры, покрошив на пол штукатурку.

– Зайди на кухню, – Русанов наставил ствол на Александра и тихо вдоль стены пошел к двери.

– Пистолет у блатных взял? Значит, незаконное хранение и применение. Дополнительная статья, – Малович зашел на кухню и прижался к боковой стене справа за дверью.

– Ну, вот тебе и конец, – в кухонную дверь на левую сторону влетел Алексей Иванович, направил пистолет на Шуру, зажмурился и выстрелил.