Текст книги "По следам полка Игорева"

Всё так же шагом, с копьями на пятках стремян, продвигались вперёд дружины Игоря и Всеволода, а тени их на степной молодой траве всё удлинялись. Облако комаров всё так же гудело над войском, а в белом жарком небе повисли над ним орлы-стервятники, и на ближайшую рощу, дружно каркая, опустилась станица воронов. Ну, эти опытному воину не в диковину: где войско, там и птицы-трупоеды, надеющиеся на поживу себе, но почему половцы отаборились со своими вежами на этой заболоченной речонке, поистине комариной (так и названа на их языке, Суугли, то есть «река мошкары»)? Мало того, ещё и грязная какая! Вон Бобыль словно в серых чулках.

– Княже! Игорь Святославович!

Он отмахнулся: сам уже рассмотрел, что с вежами неладно. Раздавались женские крики, а возле веж сидели неподвижно одни старухи-половчанки. Охраны из дружинников, которую здесь непременно должны были оставить молодые князья, словно и не бывало.

Игорь остановил полки и передал им приказ: никому не покидать строя. Князья с сопровождающими осторожно подъехали к крайней веже и уставились на гору кожухов и ковров, возвышавшуюся рядом с нею. Внезапно крики и стоны, доносившиеся из вежи, смолкли, и из неё, сквозь кожаный полог, выпал простоволосый дружинник-русич. Подтягивая штаны, встал он на ноги и, заслонив грудью кучу тряпья, завопил:

– Не трожь! Имано есть князем моим Святославом Ольговичем!

Буй-Тур, недолго думая, ткнул наглецу в лоб кулаком в железной перчатке, ловко подхватил его, не давая упасть, и принюхался.

– А ведь пито было у подлеца, – сказал с некоторой даже завистью и отпустил тело на траву.

– Вино или кумыс? – задумчиво осведомился Игорь.

– Вино – и сладкое. Гишпанское, возможно. Это распробовать надо.

– Я те попробую, брат! Ведь в походе мы. Скачи к своим курянам, успокой их. Как только наведу тут порядок, будем становиться табором.

Порядок наводил, разумеется, тысяцкий Рагуил, вывел для того из строя дремлющих в седле новогородцев первые два десятка. Пока устроили стан, пока отправили во все четыре стороны сторожей, отгорел закат, показавшийся Игорю необычайно кровавым, и сгустились сумерки. О молодых князьях и ковуях, которым давно пора было вернуться, и вести пока не приходило.

Зато на холмах на полуночь и на запад от северского стана замерцали далёкие костры.

К Игорю, обсуждавшему с тысяцким, как ловчее и безопаснее напоить коней в Суурлии, подошел Буй-Тур Всеволод. Помолчал. Игорь незаметно принюхался: сторожа, поставленные Рагуилом у вежи, куда велено было снести все корчаги с вином, князю, понятно, не указ. Нет, вином не пахнет. Почувствовав неловкость, Игорь проговорил:

– Мы тут, брат, решили разжечь костры. Пусть ребята горячей каши поедят. Да и наша молодёжь мимо табора не проскочит.

– С ними хитрец Ярославов, Ольстин. Конечно же, брат, пусть разжигают, уже всё одно от половцев не спрятаться, – рассеянно отозвался Всеволод. И вдруг оживился. – Игорь! Шатры нам поставлены, не пойти ли передохнуть часочек-другой? Я успел при свете обсмотреть баб, есть одна девка как раз по твоему вкусу… А?

– Опять ты забыл про праздник, язычник…

Игорь как раз выталкивал означенную девку из шатра, удивляясь бедности полученного удовольствия, когда в её болтовне, к коей до того не прислушивался (молола звонким своим язычком всю дорогу), вдруг прозвучало знакомое имя. Игорь встрепенулся, удержал её за рукав:

– А ну-ка, повтори…

Красные отблески недальнего костра, падавшие на размалёванное лицо половчанки, осветили её довольную улыбку. Она протянула руку ладошкой вверх и сказала, медленно на сей раз выговаривая:

– Кончак обещать конязь хабар… Куны!

Да, он не ошибся… Кончак. Это имя будто смыло наползающую на князя дремоту. Он выпихнул-таки девку наружу и крикнул Тренке, чтобы тот отвёл её к прочим пленницам, а потом поскорее принёс ему к костру захваченный днём бунчук. В древко вцепился обеими руками.

– Тренка, где тысяцкий?

– Залез в вежу поспать. Разбудить, княже?

– Не нужно.

Старик Рагуил и без того, словно железный, двое суток без сна мотался, пусть отдохнёт. Бунчук он рассмотрит и сам: вблизи видит всё прекрасно. Так, челка обычная, из лошадиного хвоста, хной выкрашенного. Древко небрежно покрашено красным и плохо обстругано: Игорь, не успевший снова надеть перчатки, едва не занозил ладонь. Вверху древко обвернуто тонкой серебряной пластинкой, а вот и хоруговь, вверху к навершию привязанная, – простая дощечка, с одной стороны белая, с другой – тоже красная. А вроде и не совсем белая… Игорь снова перевернул хоруговь и повернул её к свету – на плоскости дощечки проявился вырезанный ножом и натёртый серой грязью рисунок, и был на нём… Да, неведомый зверь, похожий на уродливого человечка, но с хвостом и с большими круглыми ушами. Обезьяна, вот кто. Простой народ считает сего зверя ни много ни мало, как бесом во плоти (тут Игорь перекрестился), однако на самом деле это забавное создание, стоящее больших денег. Прыгало такое по терему великого князя Святослава Всеволодовича, пока не сдохло. Так, так…

Князь Игорь уже обо всем догадался и страшился своей догадки.

Глава 6
Военный совет и начало битвы

Судя по звёздам, начавшим бледнеть, ночь шла к концу. Соловьи щебетали вовсю, однако вскоре должны были замолчать. Оттуда же, с речки, доносилось и карканье воронов, проснувшихся и обсуждавших свои вороньи дела. Теперь уже и на полудень от стана появилась между небом и землёй цепочка красных светлячков.

Молодые князья валялись прямо на траве в тех самых местах, где полчаса тому назад скатились со своих коней и приказали оруженосцам развязать на себе доспехи. Буй-Тур Всеволод сидел на кошме, Игорь на своей раскладной скамеечке, тысяцкий Рагуил, боярин Ольстин Олексич и старейшина Алпар – прямо на траве.

– Времени на разговоры мало, – отрубил князь Игорь. – Кто прав, кто виноват, разберёмся позже, если живы останемся. Решать надо, как сейчас нам поступить.

Ольстин, далеко ли вы заехали на восток и что видели?

– Я не мог остановить молодых князей. Они всё пытались настичь половцев, а те были на свежих конях. Дружинники Владимира Игоревича и Святослава Ольговича похватали нескольких отставших беглецов, но вынуждены были вернуться, потому что впереди увидели костры большого становища. Я понял дело так, что основные силы половцев стоят на берегах Тора. Ковуи отказались подъехать поближе и разведать. Можно будет ещё допросить языков.

– Куда подъезжать, слушай, когда кони совсем никакой? – возмутился Альпар. – Мы все погибнуть, потому что наш род кыпчаки в плен не взять.

Князь Игорь кивнул, соглашаясь с ковуем, повернулся к Святославу Ольговичу и ядовито спросил:

– Хочешь, Славко, чтобы я угадал, кого тебе удалось полонить?

– Ты, Игорь Святославович, лучше на своего сына покричи!

– Дряхлых стариков и мальчишек ты полонил – разве не так? А в вежах нас поджидали корчаги с крепким вином, старухи да размалёванные бабёнки – но почему-то ни одного ребенка, совсем не было в вежах детей! Перестали их половчанки рожать, вот ведь диво какое… И где это видано, чтобы, выпустив по стреле и пустившись наутёк, половцы бросали тут же свой бунчук? Ольстин, ты тогда не смог издалека распознать, чей бунчук. Хочешь посмотреть на него вблизи? Хочешь? Тренка, подай боярину!

Ярославов боярин внимательно рассмотрел бунчук – и вдруг бросил его на траву перед собою. Даже в неверном свете костра можно было разглядеть, как потемнело его и без того смуглое лицо.

– Это послание было нам, князья и бояре, а не стяг вовсе. Издёвка над нами! Стружие обмазано кровью, скорее всего, собачьей, а вырезанная на стяге обезьяна говорит о том, что над нами посмеялись… Сохрани нас, Боже!

– Вот-вот! А ты, Рагуил, что скажешь?

– И куда мои старые глаза глядели? – совсем по-старушечьи всплеснул руками тысяцкий. – Ясно ведь теперь, как день, что дети бесовы подставили нам эти проклятые вежи и эту жалкую рухлядь. Половцы хотели нас задержать здесь, пока соберут побольше сил, чтобы уж наверняка уничтожить. Любопытно мне, кто из ханов до этого додумался…

– Какая разница, который из них додумался? – взвизгнул вдруг Владимир. – Бежать надо, бежать…

Князь Игорь уже догадался, что подставные вежи измыслил хитроумный предатель Кончак, однако промолчал, не желая вызывать Ольстина Олексича на бессмысленные разглагольствования. Время, им отведённое, истекает. Он поднялся со стульчика и потрепал сына по голове. Волосы Владимира, всегда пышные, кудрявые, свалялись под шлемом и шерстяным подшлемником, и острое чувство жалости пронзило князя. Он откашлялся и заговорил:

– Да, конечно. Мы поедем сейчас же, через ночь. Сколько бы их там, половцев, ни собралось, все они не поедут преследовать нас, но отберут для погони лучших конников. А с теми, если догонят, дай Бог, что и справимся.

– Правильно, княже! – подхватился Рагуил. – Мы оставим гореть костры, доломаем на топливо последние вежи, а полон оставим сидеть у костров. Свяжем и заткнём кыпчакам рты, понятно. Великому князю Изяславу удалась эта хитрость, когда он уходил от Владимирки Галицкого… И поскачем на полудень, в той стороне они нас не ждут, а уже после я выведу вас к городам на Роси.

– Зачем возиться с полоном, связывать? – лениво вмешался Святослав Ольгович. – Передушить всех косоглазых, да и усадить у костров.

– Ты либо слишком смел, княже, либо слишком глуп, – отчеканил Игорь Святославович. – И можешь не терять времени, отвечая мне оскорблением, потому что и без того, скорее всего, великие князья лишат тебя удела – если останешься жив, понятно. Отныне запрещаю и пальцем тронуть пленных. Как можно даже помышлять об их убийстве, если сами можем завтра-послезавтра оказаться в колодках?

– Лучше уж убитым быть, чем в плен, – напыщенно заявил Буй-Тур Всеволод, и брат его пожалел, что не сам это сказал. Он набрал уже в грудь воздуху, чтобы отдать приказ, когда раздался странно спокойный голос Ольстина Олексича:

– Я не удивляюсь юному Владимиру Игоревичу, но ведь ты, князь Святослав Ольгович, летами постарше и женат уже. Почему же не скажешь, что наши полки не могут убегать вместе со всеми, потому что люди и кони измотаны погоней? Нам же тогда отстать непременно и достаться половцам!

– Новое дело, – насупился Игорь. – И правда ведь…

– Что же я могу сказать ему, Ольстин? – горько вопросил Святослав Ольгович. – Что же я ему посмею сказать, если наш маленький великий князь и без того меня, ни в чем не повинного, уже возненавидел?

Игорь крякнул. Он мог бы предложить, чтобы его и Всеволода дружины отдали неудачникам своих заводных коней, однако тут же понял, что и сей благородный поступок был бы напрасен: не имея возможности на скаку переменить коня, от половецкой погони не уйдёшь. Да ещё в их родных местах, где этим детям бесовым каждый бугорок ведом.

– Да разве я зверь, а не человек? – воскликнул он. – Значит, умрём на сем поле все вместе. Что ж тут дивного для воина и мужа – в бою умереть? Авось ваши кони успеют отдохнуть до утра.

Князь Игорь и сам лёг отдыхать и в огорчении своём не увидел никаких снов, тем более вещего. Впрочем, ему удалось забыться ненадолго. В предрассветкной густой темноте князя почтительно растолкал Рагуил. Соловьи уже молчали.

– Ну?

– Думаю, тебе нужно знать об этом, княже. Коноводы путивлян пытались напоить коней дружины в Суурлии, однако наткнулись на большой отряд половцев. Попробовали подойти к речке ближе к Донцу – и там сторожи. Еле ускакали.

– Не стоило будить меня ради этой вести, старик. Половцы ведь у себя дома. Перехитрили нас, а теперь играют, как кошка с мышью. Завтра ещё больше чудес увидим.

В следующий раз князь проснулся мгновенно – будто жена Евфросиния на супружеском ложе ткнула его острым локтем в бок. Сразу же понял, где он и что ему сегодня грозит. Из полуоткинутого полога струился холодный белый свет. Князь сел, пошарил по кошме, влажной то ли от росы, то ли от утреннего тумана, натянул на голову подшлемник, затем приладил шлем.

Выбрался из шатра. Кости привычно ломило после ночёвки в железках на почитай голой весенней земле. Густой туман расползался клочьями. День обещал быть солнечным. У шатра оруженосец Михал держал под уздцы двоих коней, отдохнувшего, однако скверно почищенного Игруна и своего Серка. Князь застегнул на себе пояс со всем к нему подвешенным, пристроил меч. Подумав, расстегнул пряжку и сбросил с плеч походный войлочный плащ.

– Достань мне корзно, Михал!

Под неодобрительным взглядом оруженосца застегнул алый княжеский плащ, безбожно измятый в чересседельной суме. Да, он теперь дополнительно подставится под выстрелы из самострелов, но разве и без того не будет над ним северского стяга? И позолоченный шлем разве не будет на таком солнце на всё поле сиять?

Подъехал Рагуил, уже вполне готовый, в сопровождении своего дюжего оруженосца, теперь не отстававшего от господина ни на шаг. Тысяцкий приветствовал князя, натянул поводья и постоял молча, наблюдая, как Михал, став на одно колено, придерживает позолоченное стремя, помогая Игорю подняться в седло. Потом заговорил:

– Ворог со всех сторон, княже. Дружины пока сбираются, каждая отдельно. Я жду, что ты выскажешь свой замысел на битву, мы его с тобою обсудим, а тогда уж построим полки.

– Построим полки, построим полки… – передразнил раздражённо Игорь. – Можно подумать… Да если они, сейчас, в тумане, со всех сторон сразу, не раздумывая, бросятся на нас, то просто затопчут копытами.

– Половцы не двинутся вперёд, пока не рассеется туман, поверь мне, – невозмутимо ответил Рагуил. – Я знаю своё дело, княже. Верши и ты своё. Обратись за советом к богам Перуну и Велесу, или к Распятому нашему Богу, или, что ещё лепше, к святым и мудрым предкам своим. Прими решение и поведай мне его.

– Что я могу решить, тысяцкий, если не вижу пока ничего на поле? Думаешь, святым моим предкам и дедам из ирия виднее? Распорядись лучше, чтобы князья и Ольстин с Алпаром подъехали сюда. Стяги свои пусть оставят в дружинах.

Пока туман рассеивался, открывая окрестные холмы, Рагуил ахал, Буй-Тур Всеволод заковыристо матерился, Игорь молчал мрачно, молодые князья молчали потерянно, а остальные участники сего последнего перед битвой военного совета молчали, потому что им положено было помалкивать, пока не спросят.

И как было Буй-Туру не поганить рот матерным лаем, пусть и утро настало первой субботы по Пасхе, когда надлежит христианину сберегать в душе священный ужас перед тайной Воскресения? Половецкие войска со всех сторон окружили северский стан, как будто за ночь степной волшебник вырастил вокруг русичей леса, ощетинившиеся острым железом.

– Да ведь тут вся их земля, кыпчаков! – изумился Ольстин. – Вон стяг Кончака Атраковича, вот стяг Кзы Бурновича, там дальше стяги Токсобичей, Колобичей, Етебичей, Терьтробмчей! А вон и бунчук Башкорда! Ну, если и этот ленивый старец, едва успев из плена выкупиться, снова на поле выехал, действительно встала на нас вся Половецкая степь!

– А за спинами нашими, Рагуил Добрынич, – ещё и стяги Таргола, Улашевичей и Вобурцевичей… Да, на нас вся Половецкая земля собралась, – подхватил Ольстин. – Назначай, Игорь Святославович, кому из князей на кого из них ехать!

Смешливый по юности лет князь Владимир фыркнул, сдерживая смех. Дядя взглянул на него недоумённо. Рагуил и князь Игорь переглянулись, и Рагуил проговорил осторожно:

– Княже, лучше поторопись! Ведь если они сейчас придвинутся к нам со всех сторон на перестрел, то их лучники просто перебьют нас на расстоянии, засыпав стрелами, а ты и меча не успеешь поднять.

– Не станется того! – воскликнул Ольстин. – Это не единое войско, Рагуил! Там нет одного на всех воеводы! Кончак свой полк ведёт, Кза свой, а Токсобичи – свой. Мы можем ударить на них во все стороны, каждая дружина ударит по одной орде, и… чем Бог не шутит? Глядишь – и побегут, как не раз уже от русичей бегали.

– Половцы пугливы на Русской земле, а тут они дома. Удивительно мне, что они до сих пор не отправили ко мне посла, – проговорил князь Игорь.

– Зачем им переговоры, брат? Ведь Кза и Кончак уверены, что мы обречены, – подал голос Буй-Тур Всеволод. – Но если ударим первыми, не всё ещё потеряно, клянусь Перуном.

Дальнозоркий тысяцкий тем временем потянул Игоря за рукав и показал налево:

– К нам послов не послали, а меж собою гонцами ссылаются. Надо поторопиться, княже.

Игорь ещё раз сам обсмотрел полчища половцев, заставив Игруна сделать круг на месте. Ничего нового там не увидел. Хмыкнул: если бы половцы успели снова подвезти из далёких азийских стран большие самострелы, как в прошлом году, так это для хитрецов-самострельщиков была бы не цель, а подарок: все предводители северского войска собрались на холме одной кучкой. Надо, надо торопиться… Прочистил горло. Уж не простудился ли? Или от половчанки подхватил какую мерзкую хворь? А теперь поувереннее:

– Спасибо тебе, мудрый старче. И вам всем спасибо, братие и дружина. Никто не скажет потом, что я не выслушал всех, кто захотел высказаться. А поступлю я вот как. Ударим мы первыми, ничего другого не остаётся. Да только нападать в разные стороны нам бессмысленно: половцев слишком много. Ну, допустим, погонит наш Буй-Тур одну орду, а другие прикроют брешь и окружат всех поодиночке. Этих нам не разбить врагов, разве что Господним чудом. Потому задача наша: сперва пробиться через их ряды к воде, лучше прямо к Донцу, а затем, коней напоив, точно так же, оружием, пробиваться на Русь. Это и будет наша победа, братие и дружина.

– Добре, княже. А как построимся? – спросил воспрянувший духом Рагуил.

– Одним полком, боярин, и супротив орд Кзы. Моя дружина – острие клина, справа – путивляне, слева – куряне и трубчевцы. Это крылья. В середине, сразу за новогородцами – ковуи и стрельцы из всех дружин, эти пробивают нам путь стрелами. Дружина Святослава Ольговича прикрывает нас сзади. Перестроиться надо быстро. Я подъеду со стягом и встану во главе клина, когда всё будет готово, чтобы ворог не сразу разобрался, что к чему.

– Почему же против Кзы? – удивился Святослав. – Речку от нас прикрывает Кончак…

Предводитель ответил ему только гневным взглядом. Тут же двинул рукой, отсылая воевод в полки.

– Постой, постой, княже! – вскинулся вдруг Ольстин. – Я знаю, как протянуть время. Давай отпустим пленных, всё одно только мешать будут. Половцы подумают, что мы к ним добры деемся, чтобы завязать переговоры, а мы успеем выстроить войско.

Игорь кивнул. Потом поставил Игруна прямо под стягом и принялся наблюдать, как князья и бояре разъезжаются по своим дружинам, а там возникает обычная суматоха, неизбежная перед боем. Потом он увидел, что сквозь ряды северских копейщиков прошли, сотрясая воздух рыданьями, полуголые половчанки и отдельно от них – кучка таких же ободранных пленников-мужчин. Позади всех два пленника волокли на себе третьего, насколько мог разглядеть Игорь, худого мальчишку.

– Михал, что с тем половцем – ранен? К чему было такого хилого и в полон брать?

Оруженосец пожал плечами и отвернулся. Князь было нахмурился, однако вместо оруженосца ответил трубач Тренка:

– Князь Святослав Ольгович, говорят, с мальцом поразвлёкся.

Ухмылка Тренки погасла, когда увидел он, как потемнел князь лицом. А Игорь Святославович только сейчас осознал, что два безмозглых мальчишки, зелёный юнец-сынок и дрянной племянник, погнавшиеся за этой жалкой добычей, завели его, опытного полководца, в ловушку, из которой теперь не выбраться. И с отвращением к себе понял вдруг, что испытывает сейчас те же чувства, что и вор, застигнутый на дворе, где собрался пограбить, вор, успевший там и пакость совершить. Такого не было с ним даже два года тому назад ночью под Киевом на Черторые, когда они с Кончаком, потеряв дружины, метались по берегу под градом стрел и, под дикие вопли чёрных клобуков, искали бревно или толстую доску, чтобы уплыть хоть на другой берег. Тогда Господь послал им, христианину-грешнику и язычнику, ладью с гребцами – неужто и теперь не совершит Он чуда? Игорь Святославович склонил голову и истово, в сокрушении сердечном помолился. А когда закончил князь Игорь молитву и направил свой взор на поле, увидел он сквозь умилённые слёзы, что клин на удивление быстро выстраивается, почти уже готов, и бросил:

– Михал, копьё мне! Не зевать!

Проскакав мимо уже выставившей вперёд копья путивльской дружины, князь хотел было поймать взгляд сына, чтобы подбодрить его, но тот успел опустить забрало и только дёрнулся вперёд, увидев отца перед строем. А вот и остриё клина. Игорь услышал, что Рагуил приказывает дружинникам поднять копья, и сам проследил, как его стяговник, оруженосец и трубач занимают место в строю. Тут же и сам заставил пятиться Игруна, а затем опустил копьё, левой рукою щёлкнул забралом шлема, пришпорил коня и завопил что было сил, чтобы все свои услышали:

– Вперёд! С нами Бог и Северская земля!

Затопали копыта обиженного на шпоры Игруна, потом их заглушил ответный крик войска. Сначала вырвался Игорь вперёд, однако почти сразу же дружинники нагнали его. Мощный, на медведя смахивающий Михал скакал теперь с ним почти стремя в стремя, готовый сменить князя в голове клина в самый момент удара.

Завыли, заулюлюкали за спиною ковуи, выпустили разом со стрельцами-русичами стрелы. Половцы перед ними стояли так густо, что промахнуться было невозможно. Столь густо, что, и поразив свои цели, стрелы ковуев и русичей не сумели заметно проредить половецкую толпу. Ответный залп половцев Кзы пришелся на конец клина, где скакала дружина Святослава Ольговича. Там раздались рычанье и матерная брань, но Игорю было сейчас не до потерь у рыльских дружинников – ряды половцев, в свою очередь закричавших свое «Ура!» и выставивших вперёд копья, неумолимо приближались.

Игорь перехватил копьё поудобнее, выискивая взглядом Кзу. О, если бы половцы держались того же воинского обычая, что и русичи, и их предводители бились бы тоже в первых рядах! Кза не ушёл бы тогда от Игорева копья, и кто знает, как повернулась бы битва… Может быть, оно и правильнее, что у степняков вожди издалека наблюдают за битвой, да только куда деться от собственного, ещё варяжских прадедов обычая, когда конунг рубится всегда впереди дружины? Хорошо, что хоть Рагуил… Вот сейчас! Удерживать теперь копьё, удерживать!

Затрещали копья, ломаясь. Игорь принял удар на щит и, опомнившись после сотрясения, увидел, что половец, в которого он целил копьём, исчез, а его собственное копьё укоротилось наполовину. В глазах у князя вдруг резко прояснилось, как бывает после первой чаши, он отбросил обломок копья и, вытаскивая меч, огляделся. Мало того, что строй половцев подался назад, принимая удар северского клина, русичам здесь удалось пробиться до третьего ряда половецких копейщиков. Теперь Кза Бурнович, в роскошных золочёных доспехах, с устрашающе разрисованной железной маской на лице, оказался уже ближе. Окруженный нукерами, под своим родовым бунчуком, он выкрикивал распоряжения, но слов князю Игорю разобрать не удалось. Да и зачем ему понимать сейчас, что там кричит Кза? Чтобы выгнать из головы осознание того, что прорвать ряды половцев первым ударом не удалось? Что остриё клина завязло в бесчисленной толпе половцев?

Впрочем, Рагуил уже распорядился, и воинов в голове клина, потерявших копья или сбитых с коней, заменили, протиснувшись вперёд, другие копейщики. Что они теперь сделают, когда потеряна сила, набранная клином во время скачки? Так и есть, застряли… Игорь, оттеснённый копейщиками вглубь строя, поискал глазами среди них Михала, но не нашёл. Стяговник и Тренка стояли рядом с ним, стяг высился над шлемами воинов, как и полагается. Теперь копейный треск и вопли сражающихся доносились слева и справа: это крылья русского войска ударили по противнику.

– Глядишь, и продавим ещё! – прокричал ему Рагуил.

Игорь кивнул головою в ответ. У него осталась одна надежда – на Буй-тура. Если неистовому брату удастся прорваться, можно будет развернуть свою дружину влево и бросить в прорыв всё войско, а тогда, заслоняясь рыльской дружиной, уходить с боем к Сууглию. И что это им даст? Только передышку… Вот и слева притихло. Спиною чувствуя, как сзади половцы замыкают кольцо и вот-вот, словно в его утренних страхах, раздавят северское войско самой огромностью толпы воинов и боевых коней, Игорь решился на последнее средство:

– Передай дальше! Спешиться! Ковуи – коноводы! Будем рубиться пешими, как деды наши! Слушать трубу!

Он спешился сам, поднял меч, собирая в себе тупую злобу, необходимую для рубки. Тренка, оставшийся на коне, поднёс к губам трубу, готовый. Игорь подумал: «И то хорошо, что, с половцами сцепившись, не подставимся под стрелы».

– Чего ж ты ждёшь? Труби «Вперёд!»

Тренка протрубил. Лязг железа впереди усилился. Игорь, на виду у всех сломавший сегодня копьё во главе войска, мог больше не лезть вперёд. Он и не лез. Вынужденный сам о себе позаботиться, перебросил повод Тренке и двинулся следом за бойцами, зорко следя, не требуется ли ввязаться в рубку. Чуть не упал, споткнувшись о труп, судя по густому чужому запаху, половецкий. Вот снова! Опустил глаза, увидел, что едва не наступил на лежащего навзничь Михала, перешагнул через него, мгновенно пожалел о парне и вернулся к мысли, что половцы Кзы, пожалуй, этого удара не выдержат и пропустят их к воде.

– Княже, поберегись!

Кричал Тренка-трубач, и Игорь, не успев испугаться, быстро шагнул влево. Около уха прошипело. Он обернулся: стальная стрела едва не вышибла древко из руки стяговника и ударила в шелом рубившегося с половцами дружинника. Тот выматерился, выронил меч и рухнул, гремя доспехом, на землю. Игорь сделал несколько поспешных шагов вперёд и встал на место Ивана-Волка (пока подбегал, вспомнил имя выбитого из строя), закрывая брешь. Три половца не из знатных оказались теперь прямо перед ним. Страшно скалясь, они размахивали своими длинными саблями, не решаясь сунуться вперёд, под сверкающий меч русского князя.

Игорь поднял меч и едва успел подумать, что самострельщик целил, конечно же, в него, как страшный удар свалил его с ног. Очнувшись, князь понял, что его волокут по земле и что алое корзно, за которое целая гривна плачена, безнадёжно запачкано глиной и конским навозом. Левой руки он вовсе не чувствовал – уж не оторвана ли шуйца? Посмотрел: на месте, слава Богу, только плетью висит… Не глядя, ощутил, что пеший строй русичей пятится. Ещё бы: нет приметы хуже, чем потеря главного военачальника в самом начале битвы!

Рассвирепев, князь Игорь хотел закричать: «Поставьте меня на ноги!» Однако услышал только хрип: пересохший рот не послушался.