Электронная библиотека » Станислав Росовецкий » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 10 января 2019, 20:40


Автор книги: Станислав Росовецкий


Жанр: Историческая фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 7
Тревоги настоятельницы Несмеяны

В горницу, где старый киевский сыщик после завтрака дремал на скамье (в доме считалось, что обдумывает дела), Прилепа вошла, стукнув дверью. Уже это указывало на то, что покой хозяина баба беречь не собирается, а когда рассмотрел Хотен выражение её смуглого, привычно милого ему лица, понял он, что и настроение у помощницы боевое.

– Чем обрадуешь, моя красавица? – льстиво вопросил.

– Ещё бы не обрадовала тебя! Другая твоя красавица пришла, та, что в чёрных ризах. Игуменья Алимпия к тебе пожаловала.

Несмеяна! Он только что и успел наскоро, пятернёю, причесать бороду, как она оказалась в горнице и, не чинясь, сбросила шубу чёрных соболей на скамью. Однако вовсе не в чёрные ризы оказался обвернут её, пятидесятилетней бабы, тонкий по-прежнему стан, а в нечто лилово-жемчужное, о монашеском смирении и бедности никак не напоминавшее. На шее висело серебряное распятие – да, да, именно то, подаренное чуть ли не тридцать лет назад Хотеном! Неспроста вспомнила сегодня о его подарке гордая игуменья, неспроста…

– Мир дому твоему, Хотен Незамайкович! Прости, что пришла к тебе незваной, однако в моей беде один ты сумеешь помочь.

– Вечно живи, мати Алимпия! – низко поклонился Хотен, и сам не уследивший, как оказался на ногах. – Поведай мне про беду свою, авось и сумею помочь тебе, святой православной церкви на благо. Усаживайся, прошу.

– Я больше не смогу сказать тебе ни слова о моей беде, боярин, – мягко выговорила Несмеяна, оставаясь на ногах, – пока ты не ушлешь из горницы прислужницу свою Прилепу.

– Прилепа, ты сама ведь знаешь, Несмеяна… то бишь мать… – начал было объяснять Хотен.

– Да все в Киеве знают, что она тебе помогает, Прилепа, что подслушивает под чужими воротами. И знаю, что ты ей всё обязательно разболтаешь, – вы, мужики, болтуны ещё похлеще нас, баб, – да уж лучше ты потом, выслушав меня, сам решишь, что можно будет сказать твоей жёнке-помощнице, а о чем лучше промолчать. Ведь я всегда ценила твой светлый разум, Хотенушко.

Хотен, спиною ощущая лютый взгляд Прилепы, попросил:

– Прилепа, голубушка моя сизая, позови ко мне, пожалуйста, Сновидку. И сама не возвращайся больше, пока мы с матерью игуменьей не переговорим. Уж такая причуда у матери игуменьи, голубушка.

Прилепа исчезла. Игуменья ж осталась стоять. И села только после того, как явился Сновид и, получив распоряжение никого не подпускать к двери ближе, чем на две сажени, удалился.

– Какой он теперь взрослый! Совсем даже заматерел. И до чего же стал похож на тебя! – воскликнула Несмеяна.

– Да уж, – проворчал Хотен. Сновид обзавелся уже женой и, собственно, давно уже сделал его дедом, но об этом ему совсем не хотелось докладывать бывшей зазнобе. Переходила бы скорее к своему делу.

– А Важен, тот, сын сбежавшей твоей жены… Тот, небось, и постарше теперь будет. А где он, кстати, Хотенушко?

Хотен помолчал. Много лет никто не произносил при нём это имя, Важен, некогда с умыслом выбранное им для младенца, которого считал своим сыном и в котором души не чаял… Былая горькая обида шевельнулась в душе его, однако, давно уже изжитая, быстро притихла.

– Дед его, гость Корыто, хотя ему и был родная кровь, не оставил выблядку ничего в завещании, однако один из дядей дал место приказчика в семейной лавке в Чернигове. Впрочем, было то лет десять тому назад, когда друга моего, боярина Петра Бориславича, обвинили в краже табуна у великого князя. До того, как на Киев обрушились все те беды…

– Почему же ты не простил его, Хотенушко? Ведь сам малый не был перед тобою виноват.

– Ну, я уже никаких отцовских чувств к нему не испытывал. А принимать выблядка в дом было бы тогда всё одно, что змею пригревать на своей груди. Вырос бы он – и непременно просветили бы его, кто настоящий отец ему, и захотел бы мстить…

Тут Хотен запнулся. Так случилось, что смертельную обиду, нанесённую покойной Любавой, избывал он в грешных объятиях белотелой черницы Алимпии, и кто знает, каких только тайн не выболтал тогда в любовной горячке! Однако гостья ничем не показала, что ей известно, кто приказал убить Любаву и её любовника, и он проговорил осторожно:

– У меня в душе всё давно отгорело, Несмеяна. Давай лучше о твоём деле поговорим.

– Я надеюсь, – выговорила красавица-игуменья довольно напряжённо и на собеседника не глядя, – что и блудная страсть ко мне отгорела в твоём мудром сердце. Иначе тебе неприятно будет выслушать поведанное мною.

– Да ладно уже, мать Алимпия. Какая уж там в мои лета блудная страсть, какая теперь ревность? Говори.

Впрочем, начала она с происшествия, которое к Хотену и его былым страстям явно отношения не имело. Года полтора тому назад через стену Андреевского (он же Янчин) монастыря, где Алимпиада игуменьей, в годину утреннюю, когда черницы спали после заутрени, перелетела стрела. Все, и сестра-привратница тоже, почивали, посему некому было выскочить из калитки и если не узнать, то хотя бы рассмотреть стрельца. Монахиня, нашедшая стрелу под дверью амбара, отнесла её матери игуменье и клялась, что не отвязывала бересты, которой стрела была обвернута у наконечника.

– Если клялась… Скорее всего, полюбопытствовала. А стрела сохранилась? – встрепенулся сыщик.

– Кто бы стал её беречь? – вскинулась встречно Алимпия. – Я и ту бересту сохранила после больших колебаний. Вот она.

– Подожди пока с берестой, давай со стрелой разберемся… Какая она была?

– Обычная стрела, только совсем без наконечника. А ты читай, что ж теперь мне от тебя таиться…

Хотен осторожно развернул ссохшуюся, хрупкую бересту, прочитал вполголоса: «КЪНАЧАЛЬНИЦЕВЪСОФШЗАБЛАГОДЕТЕЛЕМЬТВОИМЬ».

И повторил ещё тише:

– «К начальнице. В Софии, за благодетелем твоим». Да, хитро… Любопытной монахине нечем было поживиться.

– Думаешь, у меня нет злопыхательниц в обители? Могли бы догадаться, и за каким благодетелем в Святой Софии укрыта вторая грамота. Да только стрелец правильно рассчитал, что без моего разрешения никому за ворота не выйти.

– И ты, небось, сразу побежала в Софию…

– А кто бы на моём месте не побежал? Ничего хорошего не ожидала я – и не ошиблась, сразу скажу. Посему и в слове «благодетель» почуяла угрозу и искала сообщение за иконою тёзки того благодетеля, которым меня можно было пугать… – тут она придвинулась к Хотену и взяла его за руку. – Конечно, Хотенушко, первым моим благодетелем в монашеской моей жизни был ты, однако уж очень давнее то дело.

– Да и образ моего святого тёзки Лаврентия – в алтаре, куда тебе, жёнке, ходу нету, хоть ты и игуменья.

– И сказано ведь, что «за», а святой тёзка архидьякон Лаврентий в Софии цветными камушками выложен. Где ж там искать? Посему я сразу же направила стопы свои к большой иконе великомученика Феодора Тирона, что под образами Ярослава Мудрого и его сыновей, затеплила свечу, помолилась-помолилась и, улучив мгновение, пошарила за нею. Я не ошиблась, да только никакой радости мне находка не принесла.

– Грамотка та с тобою?

– Окстись, Хотенушко, – нельзя было такое хранить! Да я её наизусть помню, ту грамотку: «Ты была в Киеве сторонница и вестовщица окаянного Федорца, да ты же»… Ну, тут ругань… В общем, тут о том, что я… – тут она склонилась к уху Хотена и зашептала. – Что я ребёнка родила от одного своего… приятеля, так скажем. И я должна была каждую первую пятницу месяца в полдень класть в дупло старого дуба, первого вниз по течению Днепра от Аскольдовой могилы, по две куны. Иначе не смолчит.

Нахмурившись, Хотен убрал свою руку с колена Несмеяны (и как она там оказалась?) и отодвинулся от гостьи на край скамьи. Слишком многое вспомнилось ему после неосторожной этой ласки, несвоевременно затуманив голову. Что Алимпия стремилась помочь ростовскому епископу Фёдору, брату Петра Бориславича, и тайно снабжала его вестями о происходившем в Киевской митрополии, Хотена не удивило. Он и сам, как и многие киевляне, с сочувствием следил за попытками этого ученика покойного митрополита Клима Смолятича если и не избавиться от греческой церковной опеки, то хоть ослабить её. После осуждения и казни епископа Фёдора приближенные митрополита Константина распространяли о нём ужасные слухи, словно о некоем исчадии ада: он-де, вымогая с ростовчан куны и прочее имение, головы им рубил и бороды стриг, распинал будто бы несчастных толстосумов на стенах, вынимал глаза и отрезал языки. А если головы рубил, то как мог надеяться что-то с мертвецов получить? Заврались греки, явно заврались. Тем более что на так называемом церковном суде не было ни одного свидетеля-калеки.

Все знали, в чем настоящая вина епископа. Он ослушался князя своего Андрея Юрьевича, приказавшего ему идти в Киев к митрополиту-греку Константину, чтобы тот подтвердил его поставление. В споре с князем епископ прибегнул к обычному способу борьбы церковного владыки с непокорным правителем: он закрыл и запечатал все ростовские церкви. Но не на того напал – князь Андрей Юрьевич приказал его схватить, отвезти в Киев и там выдать головой злейшему врагу отца Фёдора – митрополиту.

Злопамятный грек показал себя во всей красе. Его слуги и дружинники Андрея Юрьевича отвезли владыку на Песий остров, что у залива Собачье горло, там отрезали ему язык, отсекли десницу и выкололи глаза. Так и не покаялся он и там же, на месте казни, был добит митрополичьими прихвостнями. В тот же день на Подоле, на Торжище сожгли из Ростова привезённые и в Киеве отобранные книги отца Фёдора, в которых ратовал он за самостоятельность русской церкви.

Повернулся Хотен к Несмеяне, спросил сурово:

– Ты ещё не успела мне солгать? Нет? Теперь отвечай только правду, иначе я не смогу тебе помочь. Это весьма важно. Скажи, что для тебя было опаснее, когда получила ты грамотки: обвинение в связях с покойным владыкою Фёдором или… то, второе?

– Тогда был жив ещё Ирод церковный, митрополит Константин. Доносы по обоим обвинениям грозу и позор мне сулили: в лучшем случае, просидела бы я до конца жизни на цепи в монастырском подземелье… Ты на меня рассердился? Почему?

– Потом. Как ты поступила, прочитав вторую грамотку?

– Я решила платить, Хотенушко, – вздохнула она. – Две куны раз в месяц не такая уж большая плата за молчание. Янчин монастырь не из бедных.

– Небольшую мзду и небольшой человек потребовал, не иначе, – Хотен оживился, потом снова посерьёзнел. – Надо было сразу же поведать мне. Такой вымогатель никогда не отстанет. От него нужно было сразу избавляться. Кстати, а почему теперь ты обратилась ко мне за помощью – или надоело платить?

Ответ Несмеяны удивил сыщика. Оказалось, что год тому назад, оставляя, как обычно, две куны в дупле, она нашла там бересту. В грамоте было сказано, что больше с неё не возьмут ни ногаты, только последнюю выплату – пятнадцать кун греческими монетами. И чтобы поскорее. Как на грех, свободных кун в монастырской казне не было, а идти самой к ростовщику побоялась. Пока позанимала по куне, по две у знакомцев, благодетелей обители, прошло дня три. Она оставила требуемое в дупле, однако через неделю её словно бес начал подзуживать: пойди посмотри да пойди, посмотри же, лежат ли на месте твои куны. Посмотрела – а их никто не взял! Подумала-подумала, да и забрала назад. И всё было тихо. До вчерашней обедни.

– Что ж – опять стрела прилетела? – вопросил Хотен, глядя на рассказчицу во все глаза.

– Да нет, под ноги подбросили. Выхожу, как положено по нашему уставу, первой во главе черниц из Андреевской церкви, слышу: под носком башмачка моего хрустнуло. Смотрю: вроде как поплавок берестяной. На всякий случай спрятала за пазуху, а в келье развернула – Господи, грамотка! Вот она, Хотенушко.

Хотен прочитал:

– «ПОЛОЖЬТЕКУНЫНАМЕСТОСТАРОЕДВАДЦАТЬКУНЪАТООСОРОМЛЮ». Ага, уже двадцать кун хочет… И снова грозит. А подай-ка мне первую грамотку, что на стреле была! Да, почерк очень похожий… Скажи, а та, вторая грамотка, были выдавлена похожим на эти почерком – или другим?

– Я не помню, но, кажется, похожим…

– Есть работа для Прилепы. Тебе, мати Алимпия, придётся запустить её в книгохранительную палату обители, или куда вы свои грамотки да записи складываете?

– Имеется для них особый ларь в ризнице. Да только что это нам даст? И с чего ты это взял, что я позволю твоей проныре рыться в наших записях?

Старый сыщик ухмыльнулся. Всё-таки баба, уж какая она ни умная, остаётся бабой.

– Иногда мне кажется, что напрасно Владимир Красно Солнышко понаустраивал в Киеве школ, и теперь каждый простолюдин знает грамоту. Как бы сумел мошенник, что вытянул из тебя столько кун, связаться с тобою прикровенно, если не умел бы писать? Однако не знает сей хитрец, что почерк точно так же может его выдать, как рост или походка! Если среди ваших грамоток найдётся написанная тою же рукою, Прилепа определит мошенника.

– Ладно, я подумаю, Хотенушко.

Хотен покривился, однако заговорил о неприятном себе:

– Пока ничего не указывает на то, что неизвестный мошенник связан с твоей обителью. А вот твои прегрешения перед монашеским обетом… Назови мне человека, которому ты рассказывала и о связях с замученным отцом Фёдором, и о рождении тобою сына, и мы на пути к хитрецу.

Несмеяна подумала, потом заявила уверенно:

– Такого человека нет. Вот про поддержку мною дела отца Фёдора знали некоторые люди, но они в это дело и сами замешаны. А про грех мой… Ты удивишься, Хотенушко, но рождение детей нами, черницами, не такое уж необычное дело, как вам, мирским, мнится. Знает про грех мой повитуха, но она баба надёжная: сама монашенка, десятки черниц не выдала, а меня вдруг выдаст? Да и платят ей щедро. А кроме неё… Нет, я никому не говорила. Уж это точно.

– Значит, ты от святого духа родила, мати Алимпия?

– Что ты за шутки со мною шутишь, боярин! – Несмеяна чуть не опрокинул скамью.

Хотен вскочил на ноги. Как странно! Нарочно сдерживался, чтобы не сгрубить бывшей любовнице, а вот издёвка сама с языка соскочила.

– Прости, мати, не хотел тебя обидеть!

– Не надо мною зубы скалишь – над Духом Святым! Да вдобавок и над Богородицею Девой! Великий то грех – кощунство! Поберегись, боярин!

Он крякнул, но не стал спорить с игуменьей о грехах. И без того нет-нет, да и вспомнится пекло, которого, как умные люди говорят, успешным в мирской жизни людям не миновать.

– Послушай, я хотел сказать, что не духом же… Ты забеременела от мужика, и не могла же ты ему потом не сказать, что родила от него. А мужики, сама же сегодня сказала, ещё болтливее баб. Вот он и проговорился кому… Ладно, не обижайся, а просто подумай.

– Ладно уж, это ты меня прости, Хотен, – заговорила она после недолгого раздумья и взглянула на него снизу своими голубыми глазами, за эти годы никак не выцветшими, словно действительно просила прощения. – Сей муж и вправду мог проговориться: уж очень ветреным он оказался. Да только нет уже его на белом свете: убит прошлой весною.

– Но остались дети, слуги, наконец, вдова. Вот я о том, что у нас с тобою была любовь, никогда никому и словечка не проронил, однако не уверен, что мои тогдашние слуги, Хмырь и Анчутка, так-таки ни о чём и не догадывались. Давай, говори, кто это был.

– Ну что ж, приходится, – вздохнула она. – То был Добрила Яганович, боярин князя Михаила Романовича. Слыхал о таком? Он тоже варяг наполовину, но отец его на Севере родился и много ему о родной земле рассказывал. А он мне уже. Мы ведь однолетки, а я жёнка в самом соку была и о ребёнке просто мечтала, так что даже не сильно и устрашилась, когда забеременела. Тем более, что у него как раз умерла жена, и Добриле удалось окрестить нашего сына как рождённого его женою, Терпилой. После чего пропали для меня оба – и любовник, и сын. Я осторожно навожу справки – а моя беглая лада уже клинья подбивает к вдовой невестке Нестора Бориславича….

У Хотена звенело в голове. Значит, не показалось ему, что Добрилов сынок столь походит на белокожую красавицу Несмеяну… Оба дела неимоверно усложнились – или, напротив, упростились?

Глава 8
Пробиваясь к воде

– Христос воскресе, княже! Смертию смерть поправ!

Игорь поднял очумелую от сонного забытья голову. Только по голосу узнал он тысяцкого Рагуила: на лице, чёрном от пыли и крови, одни белки глаз слабо светились. Мелькнула трусливая мысль, что лучше было и совсем не просыпаться. Как вообще сумел он заснуть? Ушибленная через стальной наплечник и кольчугу шуйца болела так, будто и правда отваливалась.

– Воистину воскрес, Рагуиле! – проворчал. – А разве…

– Небо очистилось, а по звёздам видно, что полночь миновала. Пасха, княже, Велик день Христов настал!

Игорь заставил себя, наконец, сесть и огляделся. Безумная надежда, что орды кыпчаков снялись и ушли, растаяла, когда увидел он везде в ночи далёкие угольки костров. Не случилось чуда на Пасху! Окрест него смертельно уставшие дружинники спали, застыв и вроде бы окоченев, и только храп успокаивал: вокруг живые, а не мертвецы. Перекрестился. С трудом – на правой, здоровой руке ныли все мышцы. Потянулся было похристосоваться с Рагуилом, да решил повременить. Тут же ахнул: да ведь Пасху отпраздновали они в Новгороде-Северском, за пару дней до выступления в поход! А сегодня праздник, конечно, да небольшой: воскресенье второй седмицы по Пасхе. Свихнулся, что ли, старик от постоянного недосыпа? Решил пока не напоминать ему об ошибке.

– А что? Разговеться никогда не поздно, – буркнул. – Я сейчас один выпил бы целую корчагу красного вина. Почему, старче, мы не взяли с собою бурдюки с чистой деснянской водой?

– Скорее, половцы разговеются нами, – Рагуил скривил беззубый рот, не то в улыбке, не то в болезненном оскале. – Я обошёл полки. Разбудил и поставил новых сторожей. Все князья пока живы, а ранен из князей ты один. Ковуи проснулись и совещаются, Ольстина на своё вече не пустили. Многие раненые поумирали, княже, некоторые в смертной горячке. Надо нам всё же пробиться к воде. А то кони падут, а люди обезумеют.

Князь скрипнул зубами. Вчера весь день пробивались к воде – а что толку? Половцы то отступали и засыпали их стрелами, то, не уклоняясь от удара подбегавшей пешей рати, стойко рубились с русичами. Даже если удавалось прорвать их строй, поганых на эту равнину набилось столько, что они сразу же смыкали ряды и снова окружали Игорево войско. Да, северские полки продвинулись за день к Суурлию на полверсты, не меньше, но не дошли. На закате половцы вдруг отступили на расстояние перестрела, а русичи в смертной истоме попадали на ковыль. Словно перемирие заключили на ночь.

– Я-то сам вздремнул ненадолго. Много ли старику надо? А тебя разбудил почему? Если нам пытаться дойти до воды, так сейчас. Половцы тоже спят. Если по-тихому наших поднять и выстроить, мы сможем пройти сквозь них, как нож через масло.

– Твоими устами, Рагуил, да мёд пить. Давай попробуем.

Половецкие разведчики и дозорные, наверное, крепко спали, потому что лязг оружия и стоны потревоженных раненых могли бы, кажется, разбудить и мертвого. Наконец, отчаянно зевающее войско кое-как построилось, раненых посадили на коней, мертвых, матерясь от бессилия, оставили на месте ночлега. Князь Игорь сорвал с себя грязное корзно, а левую руку ему подвесили на большом платке. Его красавец Игрун то ли погиб, то ли захвачен был половцами, поэтому ему подвели Серка, наследство покойного Михала. С неловкой помощью Тренки взобрался он на громоздкого коня и выехал на этот раз в середину клина. Речей не было говорено, вперёд двинулись нестройно, передавая друг другу вполголоса приказы Рагуила, ведущего теперь войско и занявшего место на самом острие. Сверху, с коня, Игорь не так видел, как чувствовал, что войско сильно сократилось: немало полегло народу вчера во всех четырёх дружинах.

Огоньки половецких костров впереди медленно увеличивались. Игорь подумал вдруг, что до них ближе, чем мнится ему сейчас. Ведь что могли дети бесовы жечь в тех кострах? Такое огромное их войско давно уже свело на свой пилав рощи во всей округе, поэтому горят под их котлами жирные бараньи кости, ну ещё грудки кизяка, а они большого пламени не дадут… Тут у половцев поднялась тревога. Завопили сторожа, забухали барабаны, запищала труба.

– Стрели! – закричал, надрывая горло, Рагуил.

Ковуи и стрельцы-русичи выпустили по две стрелы, целясь в черную ночь как в мишень. Зато хоть напугали. Ответной тучи стрел от половцев не дождались: не успели, видать, те спросонья достать свои тетивы из заветных коробочек и натянуть на луки. Впрочем, и потерь у той половецкой орды, сквозь стан которой прошёл северский боевой клин, оказалось немного. Во всяком случае, Серко только пару раз споткнулся, и не понять, были ли то трупы половцев или брошенные ими тюфяки. Уголья одного из костров, разбросанные и затоптанные сапогами пеших северцев, проплыли справа от Игоря. Что ж, вроде прорвались. Теперь отбиваться от погони. Уже веселее!

Невольно все ускорили шаг. Игорь же ударил Серка коленями и догнал Рагуила:

– Ты уверен ли, боярин, что идём к Суурлию?

– Речка невдалеке, княже, за ближними холмами, – по частям вымолвил тысяцкий, задыхаясь. – Звезды… Они не лгут.

Тревога на окрестных холмах всё разгоралась. Половцы гортанно перекликались, ржали их свежие и напоенные лошади, били в землю копыта. Полчища степняков готовились снова окружить попавших в ловушку русичей. Однако, пока кольцо снова не замкнулось, сохранялось лучшее время для переговоров. Игорь уже не надеялся, что кыпчаки пришлют посла. Значит, надо отправить к ним своего. Как только рассветёт, а кого послать, он ещё придумает. Обещать можно что угодно, лишь бы выпустили. И дары всем ханам, и куны, и даже, что оружие и доспехи оставим им. Можно выдать половцам ковуев, а потом уж умилостивить как-то их господина толстяка Ярослава. Ещё можно пообещать ханам, что разорит и сроет валы городков-крепостей на Посемье. Лишь бы выпустили сейчас… А тогда Кончак поможет исправить условия сделки, чтобы по-человечески: чтобы только одарить степняков, щедро одарить, бес уж с ними, но для чести своей не обидно.

– Княже, они настигают!

Князь Игорь и сам уже обернулся на боевой клич за спиной – в неверном свете звёзд катится по степи тёмная волна, только оружие местами проблескивает.

– Вижу, Рагуил! Собери копейщиков в задний полк!

– Каких копейщиков, княже? Копейщики-то ещё есть, да только копья почти все изломаны!

– Передать по цепи: «Рыльской дружине! Отбиваться от конных сулицами!» Стрелкам – по три стрелы!

Подкатила сзади тёмная волна – и отхлынула, слава богу, не смяла рыльскую дружину. Но вот впереди поднимаются кони и люди на пригорок, и вот уже Серко принялся головою своею лохматою кивать, одолевая подъём. Неужто дошли до Суурлия? Неужели удастся теперь напиться и напоить коней? Тогда ещё возможно и… Однако спереди, из черного русла реки доносятся рычанье дружинников и чей-то отчаянный мат.

Он и сам не заметил, как оказался на земле. Под ногами чавкала жидкая грязь. Это же немыслимо! Речка исчезла… Незнакомый дружинник катался по грязи, выкрикивая ругательства. Надо действовать! В русло Суурлия скатывались с берега всё новые волны воинов и коней. Крик нарастал, и в его многоголосии расслышал Игорь и причитания. Кто-то голосил, что степные шаманы осушили речку, кто-то без конца повторял, что завели-де князья в гиблое место. Беспорядок и отчаяние бойцов грозили превратить северское войско в непослушное стадо.

– Рагуил!

– Я здесь, княже!

– Есть ли здесь ещё вода поблизости, боярин?

– В двух верстах – озеро. Вот ведь хрень какая!

– Как называется?

– Да просто Морем. Солоновата водичка, правда…

Здоровой рукой Игорь ухватил тысяцкого за железное плечо:

– Веди! Пока будем строиться, расставь по гребню стрельцов!

– Сам веди! Сам расставляй, вояка! – вдруг завопил Рагуил, стряхнул с плеча Игореву руку, сорвал с головы шлем и бросил его на землю, едва не зашибив своему князю ногу. – Легко тебе приказывать! Да пока мужи в себя не придут, никого тут не построишь, военачальник ты хренов!

Князья протолкались к Игореву стягу. Буй-Тур Всеволод прорычал:

– Братие, эти косоглазые что же – речку перекопали?

Игорь потянул носом: от Всеволода тянуло вином. Любопытно, а сам он поделился бы с братом, если бы у него осталось во фляжке? Махнул здоровой рукой, спросил:

– Скажи лучше, брат, ты не видал ли моего Владимира?

– Тут я, батюшка, – отозвался весёлый (с чего бы это?) Игорев сынок. И даже захихикал. – У нас здесь, право, как в песне поётся:

 
Осерчал Святослав грозный великий Киевский,
Наступил на землю половецкую,
Притоптал холмы и яруги,
Иссушил реки и озеры.
 

– Велесе всемогущий, тут не знаешь, на каком ты свете, а он соловьем разливается! – поразился Игорь. – И где только ты эту чушь перенял?

– А не помнишь разве? Это же Сева, князь Всеволод Ростиславович, тот, что без удела в Киеве живёт, сам сложил и спел на пиру у великого князя Святослава о прошлом годе.

– Не такая уж это и чушь, князья, – возразил Рагуил уже поспокойнее. – Половцам не пришло бы в голову перекапывать речку, попросту их кони всю её выпили.

Князь Игорь присмотрелся к Святославу: вокруг рта у племянника чернело, будто за ночь на его безволосом лице борода выросла.

– Эй, у тебя что ж – рот разбит, сыне?

– Да нет, дядя Игорь, Бог миловал, то я конской крови напился. Ковуи у своих коней вены взрезают и пьют. Ну, и я попробовал.

Буй-Тур Всеволод плюнул и выматерился. Игорь настороженно огляделся. Народ вокруг постепенно притихал, замолкал. В наступившем молчании уловил Игорь угрозу. Один Белее знает, что может прийти в голову этим мужам, коли поймут, наконец, что власть над их жизнями уже почти перешла от северских князей и бояр к победителям-половцам. Очухаются, начнут подзуживать друг друга, вспоминать все свои обиды, конец тогда порядку. Времени нельзя было терять, и он закричал что было сил:

– Братие и дружина! Наш тысяцкий Рагуил тёмной ночью водит войско по звёздам, будто под солнышком ясным, под лучами могучего и щедрого нашего Хорса. Не вина этого старого лиса, что половецкое полчище выпило всю воду из Суурлия! В двух перелетах стрелы есть озеро, так и напьемся, и напоим коней. А половцев стыдно нам бояться, мы же их столько раз с вами били. Батыры-ковуи и вы, стрельцы-русичи, встаньте на высоком берегу, не пускайте сюда орду, что погналась за нами. А мы тут пока построимся и с Богом поедем за тысяцким моим Рагуилом Добрыничем к озеру. И ещё: друзья, садитесь все на коней. Я понимаю, что кони извелись от безводья, но они ведь отдохнули этой ночью. А не напоим коней, вконец бедных животин загубим. Князья, бояре! Построение то же. За Бога и Северскую землю, мужи!

Послушались его мужи. Поворчали, однако начали разбираться по десяткам и дружинам. Игорь приободрил сына и снова выехал на правый, высокий берег Суурлия. Там уже стояли конные стрельцы. Игорь присмотрелся: цепь вышла жидкая, ковуев в ней было не много. Он вспомнил, что и Олстин Олексич не подъехал к нему вместе с князьями, и вздохнул. Ковуи, вот от кого в первую очередь следует ждать неприятностей. Но стоит ли их винить? Как и все чёрные клобуки, они хороши в лихом конном наскоке, незаменимы для преследования бегущего противника – тут им и цены нет! Однако для таких изматывающих, тяжелых боёв, для выхода из окружения, для отступления перед превосходящим тебя противником нужен русич – не пугливый, терпеливый и стойкий. Построились, наконец. Игорь приказал Рагуилу вести войско и сам поехал снимать с берега стрельцов. Всмотрелся в темень. Половецкое полчище тоже остановилось: видимо, хан не решался нападать на русичей, полагая, что они закрепляются на высотах над руслом речки. Игорь выехал в голову войска.

– Ты уж прости меня, княже, на серчай на старого, Игорь Святославович, – раздался рядом скрипучий голос Рагуила. – Сам не понимаю, что со мною сделалось, с моей головою! Будто тетиву натягивал, а она вдруг соскочила.

– Да я сам виноват, что не заставил тебя выспаться, – ответил, продолжая думать о своем, Игорь. И вдруг встрепенулся. – Так ты уже не станешь твердить, что сегодня Пасха?

– Неужто я тебе такое говорил? – и со всхлипом даже каким-то втянул воздух. – А ведь сыростью потянуло, княже.

Игорь глубоко вдохнул, но его пересохшее горло не ощутило присутствия в воздухе водных испарений. Далеко впереди мелькнул красный проблеск костра и тут же на мгновение удвоился. Теперь и вправду вода! Что там, у озера, половцы, это несомненно, а вот сколько их там?

– Стой! Тренка, передай по цепи: «Стой! Ольстина ко князю наперёд. С ним двух ковуев!»

Пока повторялись, угасая постепенно, за спиной его слова, пока пробирался Ярославов боярин в голову полка, красный огонёк снова появился, но уже в другом месте.

Игорь понял, что это не костёр, а факел: кто-то ездит глухой ночью по дальнему берегу с огнём.

Позади частый топот. Голос, до того охрипший от жажды, что не узнать:

– Я здесь, княже.

– Ольстин, ты? Что прячешься от меня, боярин?

– Просто боюсь я, княже, от ковуев надолго отъезжать. Альпар поведал мне, что они замыслили убежать, спрятав свои высокие шапки. А свежих коней по дороге купят либо отберут. Тогда кто-нибудь, говорят, и спасётся, а гнев твой или князя Ярослава, говорят, всё же не пуще смерти от половецких рук.

– Леший с ними и с Ярославом твоим. Понакрутили вы с Кончаком на мою голову! А теперь, боярин, езжай на разведку. Пусть ковуи подползут к огню поближе, прислушаются и присмотрятся, сколько напереди у озера половцев.

– Понял, княже. Ей, Темирчук, ей, Гибай! Слышали? Айда!

Вернулся Ярославов боярин быстро. Слишком быстро. Даже пугающе быстро.

– Что там?

– Темирчук и Гибай даже подползать не стали. Там много половцев. Стоят вокруг озера, в несколько рядов. Впереди у них конные, в доспехах, копья к седлам приторочены.

– Ага. А чего ж было ждать? Твое слово, Рагуил.

– Я бы дал людям передохнуть. Скоро рассветет. Вот тогда и увидим, как поступить.

– Быть по-твоему. Вон уже и звёзды блекнут.

Игорь встряхнул головою. То ли задремал, сам того не заметив, то ли рассвело мгновенно. Увиденное вокруг его не обрадовало. Словно повторяющийся еженощно страшный сон, стояли со всех стороны живые стены из половецких войск.

Он окликнул Тренку, дремлющего рядом в седле, и велел ему растолкать тысяцкого. Тот долго протирал глаза, потом огляделся.

– Однако… Что будем делать, княже?

– Я уже решил. Отправим к ним посла, а пока снова построимся. Эй, Беловода Просовича ко мне!

Беловод Просович, черниговский боярин, помогавший Ольстину Олексичу управляться с ковуями, выпучил глаза, когда выслушал порученные ему слова: «От Игоря Святославовича Северского к великим ханам Кончаку Отраковичу, Башкорту Кобяковичу, Козе Бурновичу и прочим великим ханам, мне по именам не знаемым. Выпустите моё войско с оружием и наших мёртвых возьмём. А сколько за то хотите гривен серебра?».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации