Текст книги "Праздник поворота рек"

Проволочный папаша

Паспортный контроль не занял много времени. Его, можно сказать, и не было. Изнывающий от жары кхмер прошелся печатями по нашим паспортам и утомленно сказал:

– Можете проходить в Камбоджу!

Удивляясь такому приглашению, мы вышли из аэропорта и, таким образом, вошли в Камбоджу. За порогом здания Костя поставил чемодан на горячую землю и стал обмахиваться паспортом. Я оглядел окрестный пейзаж. Вдруг от него отделилась небольшая часть и подошла к нам, превратившись в потрепанного дядю.

– Чего тебе, папаша? – спросил недовольно Костя.

– Куда едем, ребята? – ответил тот. – Беру мало, везу быстро! – И он разрезал воздух рукой, сказав при этом: – Вжик!

Мы внимательно оглядели дядю. Это был странный человек. Из его многочисленных карманов торчали пучки разноцветной проволоки, а в брюки вместо ремня был вдет толстый телефонный кабель. Его хотелось назвать Проволочным папашей.

– Не нравится мне этот тип, – заключил Костя по-русски.

– Само собой, – ответил я и повернулся к Папаше: – Нам бы в какой-нибудь недорогой отель. Есть такие на примете?

Папаша заулыбался, увеличивая и без того большое количество морщин на грязноватом лице.

– О, я знаю один прекрасный и совсем недорогой отель! В самом центре города, рядом с дворцом.

– С дворцом?! – обрадовался Костя. – Ну что же, пожалуй, этот человек не так плох!

– Да, да, – подтвердил Папаша, – это недалеко от главной помойки.

– Что? – Костя помрачнел. – Я не хочу жить у помойки!

– Но это же не какая-то помойка, а главная! – Папаша поднял указательный палец. – Большая честь жить возле нее!

– Стойте, – перебил его я, – а у вас нет отелей без помойки?

Папаша в раздумье почесал лысоватую голову:

– Если только где-нибудь на окраине поискать.

– Не понимаю, как может в центре города, да еще у дворца, быть помойка? – продолжал возмущаться Костя.

– Ничего, – попытался успокоить его я, – если не понравится, переселимся.

– Конечно не понравится! – Мой друг сердито посмотрел на Папашу. – Ну, где твоя машина?

– О! У меня прекрасная машина! – Папаша подхватил Костин чемодан и, наклонившись под его тяжестью, побежал к углу здания. – Она почти новая! Я только недавно поменял на ней седло!

Костя на ходу повернулся ко мне:

– Что он поменял? – Мой друг провел рукой по лбу. – Вероятно, я очень устал и уже не понимаю, что говорит этот человек.

– Может, он плохо знает английский и называет машиной лошадь? – предположил я.

Мы завернули за угол и остановились. Нет, это была не лошадь. Перед нами стоял старенький мотоцикл, который не рассыпался на части только потому, что они были связаны друг с другом кусками проволоки. Это был проволочный мотоцикл.

Я, сам не знаю почему, засмеялся. Очевидно, сказалось накопившееся переутомление.

Папаша тем временем вынул из кармана обрывок провода и стал прикручивать Костин чемодан к седлу.

– Лучшая машина в городе! – Он гордо посмотрел на нас. – Такой нет даже у начальника полиции!

Костя раскрыл было рот, но я толкнул его локтем:

– По-другому мы все равно не доберемся.

– Но мы тут все не поместимся! – воскликнул мой друг. – Мотоцикл же очень маленький!

– Нет, нет! Он только кажется маленьким. – Папаша выхватил у меня чемодан и начал суетливо привязывать его с другой стороны седла другим куском провода. – На самом деле он о-очень большой! Я вожу на нем всю свою семью! А у меня знаете какая семья?! Девять детей, жена и две матери!

– Как это – две матери? – удивился я.

– Моя мать и мать жены, – объяснил Папаша.

– Так, – сказал Костя. – У вас, надеюсь, есть жалобная книга?

Только человек, который провел сутки в самолетах, автобусах и такси, мог потребовать у камбоджийского мотоциклиста жалобную книгу. Только усталостью и некоторой потерей связи с реальностью я объясняю этот печальный факт.

Но мотоциклист неожиданно ответил:

– О! Конечно, у меня есть эта книга! – Он с уверенностью похлопал себя по карману на груди. – В ней очень много предложений и совсем нет жалоб! Там расписываются самые почетные пассажиры! Но вам я ее не дам.

– Почему?! – несколько опешил Костя.

– Потому что вы напишете жалобу и все испортите.

В этих словах была своя, железная, я бы даже сказал проволочная, логика.

Не в силах бороться с Папашей, Костя махнул рукой и забрался на недавно поменянное седло. Конечно, дома, в Ташкенте, он бы действовал иначе: устроил бы скандал или, может быть, просто дал Проволочному папаше по шее. Но тут, в другой стране, он растерялся. Кто знает, может, так и положено, чтобы мотоциклисты имели жалобные книги, но никому их не давали? Теперь с Костей можно было сделать что угодно. Его даже можно было продать кому-нибудь в рабство, он бы и не пикнул.

– Сколько вы возьмете? – спросил я тем временем.

Папаша только отмахнулся:

– Пустяки! Даже смешно говорить!

– Точнее? – потребовал я.

– Двадцать долларов.

– Сколько?! – Я, видимо, сильно выпучил глаза, потому что вид у Папаши стал испуганный.

– Разве это много? – удивился он.

– За двадцать долларов мы пешком дойдем. Отвязывай чемоданы!

– Э-э! – Папаша вцепился в руку Кости, который попытался покинуть седло. – Ладно, пусть будет пятнадцать.

– Сколько?! Пятнадцать?! – Я схватил Костю за другую руку и тоже стал тянуть, стараясь вырвать из лап Папаши.

– Десять! – крикнул тот, пытаясь все-таки оставить моего друга на седле.

Ошарашенный столь неожиданным поворотом, Константин молчал и переводил изумленный взгляд с меня на кхмера.

– Десять? – Я дернул друга к себе.

– Пять! – завопил Папаша, упершись костлявыми коленями в мотоцикл.

Увидев, что мы наконец достигли приемлемой цены, я необдуманно отпустил руку товарища. Не ожидавший этого Папаша сдернул Костю с седла, и они вместе рухнули на землю. Сверху на них упал мотоцикл.

Как раз в этот момент из-за угла вышел наш знакомый канадец. По-королевски обмахиваясь ушанкой, он стал с интересом смотреть на происходящее. Солнечные лучи, отраженные его лысиной, сплетались в яркую световую корону.

Искоса поглядывая на него, я поднял мотоцикл и помог встать другу. Костя, морщась, потирал ободранное проволокой ухо.

– Пять так пять, – сказал он. – Только поехали скорее, а то перед мировым сообществом неудобно.

Мы кое-как разместились на «машине», со скрежетом проехали мимо канадца и выбрались на шоссе.

Хотя Папаша управлял мотоциклом молча, его обращенная к нам спина непрестанно двигалась, явно пытаясь донести до нас недовольство нашей скупостью. Ее движения были столь красноречивы, что их хотелось назвать мимикой. Стараясь отвлечься от этих безмолвных жалоб, я стал смотреть по сторонам.

Мы ехали среди других мотоциклистов, и по мере приближения к городу их становилось все больше. Глядя на встречный поток транспорта, я подумал, что, вероятно, Папаша не так уж врал насчет грузовых возможностей своего железного, вернее проволочного, коня. На некоторых мотоциклах кхмеры ехали целыми семьями вместе со всем своим имуществом и скотом. В толпе на колесах мелькали и щеки младенцев, и седые бороды стариков. Ездоки сидели друг на друге, как акробаты, создавая высокие раскачивающиеся пирамиды.

Тут Папаша повернул ко мне свое потрепанное лицо:

– Если добавите два доллара, я расскажу об истории нашей замечательной столицы.

Костя сердито выглянул из-за моего плеча:

– Я дам еще доллар, если ты замолчишь!

Папаша с готовностью кивнул. И действительно, до конца пути голова его соблюдала тишину. Зато спина Папаши, судя по всему, от головы не зависела и продолжала свои странные движения, видимо тоже стараясь заработать. Но платить ей отдельно никто не собирался.

Между тем я возобновил наблюдения. Вдоль дороги стояли невысокие грязноватые дома, в основном двухэтажные. На обочинах длинными грядами лежали кучи мусора, где преобладала кожура кокосового ореха. Между куч, словно огромные тропические цветы, то и дело вырастали яркие зонтики, под которыми люди с аппетитом обедали, орудуя китайскими палочками. На заднем плане вспыхивали и гасли золотые треугольники пагод. На магазинах, помещавшихся в первых этажах зданий, висели аляповатые вывески. Под ними продавали буквально все: от бананов до мотоциклетных покрышек.

Но вот мы покинули шоссе и свернули в узкий проулок. Разбрызгав лужу, наш мотоцикл проехал между особенно высокими кучами мусора, сделал замысловатую фигуру и, не то заскрипев, не то заржав, снова выскочил на открытое пространство. Мы оказались в центре города.

Миновав несколько улиц, мотоцикл проехал по набережной Меконга и наконец остановился у гостиницы «Счастливый турист». На вывеске у входа был изображен человек в европейской одежде и с азиатским лицом. Он действительно имел счастливый вид. Рядом с ним стояли чемоданы, которые, как ни странно, тоже улыбались.

Спрыгнув с мотоцикла, я стал отвязывать прикрученный проволокой багаж. Однако мой друг слезал с седла куда дольше меня. Кое-как он отделил себя от мотоцикла и со страдающим видом принялся растирать поясницу.

Папаша тем временем озабоченно осматривал своего «рысака». Он подкрутил какую-то развязавшуюся от тряски проволоку и деловито сказал:

– Шесть долларов. Пять за дорогу и один за то, что я честно молчал. А знаете, как трудно молчать, когда так много знаешь?

– Хорошо, хорошо. – Мой друг с недовольным видом вынул из кармана деньги.

– А дадите еще доллар, я донесу ваш багаж до комнаты и даже помогу разложить вещи в шкафу, – предложил Папаша.

– Сами справимся. – С трудом согнувшись, Костя подхватил свой чемодан и с не меньшим трудом выпрямился. – Будь здоров, отец!

Папаша пожал плечами, сунул в карман заработанные деньги и уехал, высматривая новых пассажиров.

Великая женщина Пень

За гостиничной стойкой стоял человек, удивительно похожий на туриста с вывески – улыбался он так же неестественно широко:

– Добрый день!

– Здрасте. – Костя устало опустил чемодан перед стойкой. – У вас есть две свободные комнаты?

– Какие номера предпочтете? – Тут хозяин гостиницы показал, на что способно его лицо, и улыбнулся так, что голова его едва не разделилась надвое. – Есть комнаты с видом на дворец и на помойку. – Он посмотрел по сторонам и громким шепотом добавил: – Вид на помойку значительно дешевле!

Костя озадаченно оглянулся на меня.

– Бери помойку, – посоветовал я, – нечего шиковать.

– А других видов нет? – Костя снова повернулся к хозяину. – Может, имеется что-нибудь в запасе, для особенно дорогих клиентов?

Хозяин неуловимым движением придал улыбке выражение сочувствия.

– Сожалею! Но я могу предложить только это.

Костя со вздохом вынул деньги.

– Ладно, берем помойку. В конце концов, нам не привыкать!

Заплатив за жилье, мы подхватили чемоданы и потащились на верхний этаж. Окна наших маленьких номеров действительно выходили на заваленную мусором улицу.

– Стоило ехать за этим через тридевять земель! – Костя в сердцах пнул чемодан. – У меня дома под окном помойка.

Оставив его свыкаться с не совсем обычным видом из окна, я пошел в свой номер.

Распаковав вещи и немного передохнув в креслах на окруженной пальмами веранде, мы решили наконец по-человечески поесть – завтрак в самолете принес больше волнений, чем калорий.

Мы вышли из гостиницы, пересекли улицу с не очень оживленным движением и остановились у небольшого кафе «Счастливая еда». Однако, несмотря на схожие названия, к гостинице оно не относилось. И владелец его был далеко не так улыбчив – в одних шортах он сидел перед дверьми на стуле и, скрестив руки на груди, хмуро смотрел на проезжающие мимо мотоциклы.

– Простите, мистер, – сказал Костя, – мы бы хотели покушать.

Хозяин кафе перевел на нас сердитый взгляд.

– Что вы хотите этим сказать?

Видя, что человек его явно не понимает, Костя поднес ко рту воображаемую ложку и начал двигать челюстями. Испытываемое им чувство голода придавало этой сцене особенную правдивость. Рядом стали останавливаться прохожие, и скоро собралась толпа, загородившая вход в кафе.

– А! – кивнул наконец хозяин. – Понимаю! Но тут вы не сможете этого сделать.

– Почему? – удивился я.

Кхмер развел руками:

– Потому что здесь еда только для местных.

– Разве? А почему же у вас написано по-английски?

Хозяин посмотрел на вывеску.

– Чтобы вы могли ее прочитать, – вполне логично ответил он.

– Послушайте, – возмутился Костя, – но такое отношение к гостям подрывает основы международного добрососедства!

– А вы идите в «Париж», – крикнул вдруг кто-то из толпы. – Там и поедите.

– Что?! – Костя обомлел. – Вы выгоняете нас из страны? Это что – расизм?

– Ничего подобного, – ответил кричавший. – Так называется кафе для иностранцев. Пойдемте покажу.

И мы пустились за ним в путь по раскаленному городу. Голод и жара подгоняли нас, а мы в свою очередь подгоняли своего провожатого.

Миновав несколько улиц, мы в конце концов остановились у нашей цели. Вывески тут не было, но в дверях кафе стоял человек, который ее прекрасно заменял. Он излучал здоровье и гостеприимство. Мы сразу распознали в нем иностранца: буквально каждая часть его донельзя загорелого тела говорила о том, что он француз.

– У вас можно покушать? – спросил Костя робко. – А то нам это пока никак не удается.

Хозяин с сочувствием оглядел нас.

– Во всяком случае, что вам мешает попробовать? Ведь человек, даже если он иностранец, должен что-то есть! – с этими мудрыми словами хозяин пригласил нас в кафе.

Войдя в прохладное помещение, мы сели за столик и огляделись.

– Меня зовут Жан, – представился француз. – Всю жизнь я не мог выбиться из бедности, а теперь, – он взмахнул рукой, – владею целым «Парижем»!

Затем Жан с улыбкой передал нам меню на сегодня:

– Рекомендую номера пять и восемь.

Пробежав глазами перечень блюд, мы решили последовать совету хозяина и вернули папки.

– А кроме вашего кафе, где еще тут можно поесть?

Мсье задумчиво почесал загорелый подбородок.

– В Пномпене есть три конкурирующих с «Парижем» «Лондона». Но даже если б их было четыре, они бы не были лучше моего кафе.

Наконец мы приступили к завтраку. И тут случилось нечто невероятное. Номера пять и восемь пришлись Косте по вкусу и, значит, по всем правилам должны были не понравиться мне. Но ничего подобного не случилось. Это странное обстоятельство поразило нас обоих.

Запив съеденное номером десять, который имел вид чая, мы расплатились с хозяином.

– Хоть я никогда не был в Париже, – сказал Костя, – но ваше кафе мне понравилось!

– Приходите еще! – поклонился Жан. – Ведь «Лондонов» много, а «Париж», – он поднял палец, – один!

Мы пожали загорелую французскую руку, которая спасла два русских желудка от голода, и вышли из кафе. Наступило время осмотра достопримечательностей.

– Ну что ж, – Костя погладил живот, – пора перейти от обычной пищи к духовной. Хотя обнаружить ее среди куч мусора будет трудновато.

И мы отправились по кривым улицам к предполагаемому центру города. Висевшая над ним лампочка солнца светила так, будто хотела испечь Пномпень вместе со всеми жителями.

Тут мы сделали удивительное открытие. Оно заключалось в том, что центр города ничем не отличался от окраин. Только мусора тут было побольше, а дома – погрязнее. Но если раньше Костя не видел в этом ничего примечательного, то обед настроил его на более философский лад.

– Вот я говорил, что мне не нравится мусор, – он с глубокомысленным видом пнул пустую консервную банку, – но теперь вижу, что был не прав! Просто местные люди живут в гармонии с природой, и мусор – главный признак этого! – Он поднял указательный палец. – Если природа делает улицы грязными, значит, так надо!

– Глупости! – возразил я. – Главная примета гармонии – чистота!

Костя махнул рукой.

– Постепенно она образуется сама собой. Через сто лет эти дома превратятся в холмы, покрытые тропической растительностью, улицы порастут травой, и мусора не станет! Будет достигнуто окончательное равновесие! А люди начнут жить в мире с птицами и зверями! Они станут большой и дружной семьей!

Вдруг из-за угла дома, скрипя проволокой, выехал давешний Папаша. Мы все трое замерли, пораженные неожиданной встречей. Однако, почувствовав возможность новой наживы, Папаша быстро пришел в себя:

– Если заплатите десять долларов, я проведу незабываемую экскурсию по городу!

Костя, который самообладание также надолго никогда не терял, подумал и ответил:

– Три.

Папаша для виду поморщился, повздыхал, но в конце концов кивнул. Мы снова уселись на жесткое седло позади него.

– Пномпень представляет большие возможности для экзотических покупок, – сказал он, трогаясь с места, – а также для любителей кулинарии. Вы любители кулинарии?

– Пожалуй, – согласился Костя.

– Но прежде всего город, конечно, известен своей архитектурой! – Папаша свернул в очередной грязный проулок. – И начнем мы осмотр с главного, – он поднял над головой указательный палец, – с Монумента независимости, который был построен в тысяча девятьсот шестьдесят втором году в честь освобождения нашей страны от иностранного ига!

Продолжая указывать заскорузлым пальцем вверх, он вывел «машину» на широкое шоссе, и мы остановились перед означенным Монументом. Я почему-то ожидал, что он будет похож на Папашин палец, но памятник скорее напоминал летнюю беседку.

– Он, – Папаша сделал жест в сторону Монумента, – построен архитектором Ваном Молюваном и, как вы видите, напоминает одну из башен Ангкор-Вата. Здесь проходят праздники в День независимости, седьмого января, и в День конституции, это… – Папаша запнулся, потом вынул из кармана путеводитель и пошелестел его страницами, – двадцать четвертое сентября.

Осмотрев памятник, мы обогнули его и направились в обратную сторону. Проехав вдоль набережной, мы вырулили к огромному красивому зданию.

– Национальный музей! Он был возведен королем Сисоватом в тысяча девятьсот двадцатом году. В нем представлено, – Папаша снова поднял указательный палец, – более пяти тысяч предметов, включая статуи эпохи Ангкора!

Затем наш скрипучий мотоцикл проехал еще немного и остановился у длинной стены.

– Королевский дворец!

Мы недоуменно оглянулись.

– Где?

– Вот за этой стеной! – Папаша наморщился, как бы что-то припоминая. – Примечательная особенность Королевского дворца – высокая каменная стена и павильон Чанчая, которые стоят напротив речного берега…

Мы повернулись к Меконгу, оценивая положение невидимого дворца.

Папаша втянул голову в плечи.

– Там внутри очень тихо! Стены не дают шуму проникать внутрь! – Он плавно взмахнул руками. – Дворец похож на остров тишины посреди шумного города. – Затем, выпрямившись, он очень громко сообщил: – Это – резиденция нашего короля!

– Ну, поехали дальше.

– Я еще не закончил, – важно сказал Папаша. – Впервые дворец тут возник в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году, при короле Нородоме и французском протекторате. Но свои теперешние формы он принял только в тысяча девятьсот двадцатом. Там, если, конечно, когда-нибудь сможете туда попасть, вы увидите как кхмерские, так и европейские архитектурные элементы, а также элементы Бангкокского дворца. – Он немного помолчал. – Да! Чуть не забыл! Тут же находится уникальная Серебряная пагода! Она получила название за самый настоящий серебряный пол! В ней король встречается с монахами. – Сделав паузу, Папаша посмотрел в небо. – Но, – продолжил он, – в отличие от прочих пагод монахи там не живут. Она построена, – тут он принялся что-то считать на пальцах, – где-то между тысяча восемьсот девяносто вторым и тысяча девятьсот вторым годами.

Закончив осмотр стены, за которой якобы скрывалось все вышеописанное, мы снова двинулись вдоль берега и минут через десять подъехали к высокому холму.

– Ват Пном! – провозгласил Папаша, слезая с мотоцикла. – Это – гора, увенчанная, как вы видите, пагодой. Между прочим, это действующая пагода, то есть там работают монахи.

– Как «работают»? – не понял Костя.

– Молятся, – пояснил Папаша. – Это место основания нашего дорогого Пномпеня! – Тут он опустился на колени и с аппетитом поцеловал землю. – Кстати, кроме монахов на вершине есть гадальщики, которые тоже работают.

Папаша поднялся и отряхнул колени.

– Легенда гласит, что женщина по имени Пень…

– А это что, – перебил его Костя, – распространенное имя?

– Очень распространенное, – подтвердил Папаша. – Мою жену, например, зовут Пень и одну из матерей тоже. – Затем он вернулся взглядом и мыслями к горе. – Так вот, эта Пень выловила из реки ствол дерева, где были четыре статуи Будды. И возвела данный пном.

– Чего возвела?

– По-кхмерски «пном» значит – «холм», – с удовольствием пояснил Папаша. – И на этом пноме она построила пагоду.

– Но один человек не мог сложить такую гору! – возразил Костя.

– О! Это была очень сильная женщина! – благоговейно сказал Папаша. – И ей помогали боги! Позже эту гору в честь нее назвали Пномпень. В последний раз пагода там, наверху, была перестроена в тысяча девятьсот двадцать шестом году. Кстати, в ней есть большая ступа, где хранятся останки короля Понеа Ята, который перенес столицу из Ангкора в Пномпень в пятнадцатом веке. И еще есть Алтарь Пень, который очень помогает женщинам. Пойдем поглядим?

– Зачем? – равнодушно пожал плечами Костя. – Мы же не женщины.

Завершив осмотр горы, мы снова оседлали проволочный мотоцикл и поехали вдоль вездесущей реки. Папаша некоторое время молчал, а потом с неожиданной глубокомысленностью сказал:

– Это очень удивительная река!

– Чем же она так удивительна? – Костя скептически оглядел Меконг. – Наверное, тем, что она очень грязная?

– Два раза в год она меняет свое течение.

– Как это?

– Что, интересно? – спросил Папаша довольно. – Дело в том, что река соединена с озером Тонлесап – самым крупным, между прочим, озером в Юго-Восточной Азии, и обычно вытекает из него. Но в сезон дождей реки так переполняются, что вода начинает течь обратно в озеро, и тогда оно увеличивается больше чем в пять раз! А в ноябре все возвращается на свое место. В это время в Пномпене проходит Праздник поворота рек. Сюда съезжаются люди из всех провинций и устраивают гонки на лодках.

– Как колоритно! – сказал Костя. – Надо будет обязательно посмотреть.

– Если хотите, – предложил Папаша, – можно проплыть по реке и посмотреть на плавучие деревни рыбаков. На рассвете они очень красивы! Правда, там плохо пахнет.

– Тогда обойдемся.

– Кстати, имейте в виду, что самые лучшие магазины и рестораны находятся на берегу. Так что если надо чего купить или поесть, идите сюда. – Папаша снова ненадолго замолчал. – Вы знаете, в девятнадцатом веке наш Пномпень состоял всего из нескольких пагод и деревянных домов вдоль реки. Но потом его захватили проклятые французы и начали строить современный город. И когда захват был наиболее ожесточенным, наш город сделался особенно великолепен. Он мог поспорить с Парижем!

С большим удивлением глядели мы на проносящиеся мимо нас огромные горы мусора. В слова Папаши верилось с трудом.

– Да, – подтвердил он свои собственные слова, – вокруг были прекрасные парки и бульвары, остатки которых вы можете видеть и сегодня. А также некоторые колониальные здания желтого цвета могут быть видимы вами.

– Куда же это делось? – спросил Костя после долгой паузы.

– Ушло вместе с проклятыми колонизаторами, – вздохнул Папаша.

Наконец мы оставили реку и снова направились в центр.

– А теперь посмотрим рынки.

– Это пригодится, – согласился Костя.

Проехав несколько кривых улиц, мы выехали к огромному желтому куполу.

– Уникальное здание! – сказал Папаша с восторгом. – Когда-то тут было болото. Но в тысяча девятьсот тридцать пятом его осушили и построили торговую точку! Впрочем, ее до сих пор строят.

Через десять минут проволочного скрипения перед нами появился еще один рынок.

– Он называется Русский.

– Почему? – удивился Костя.

– Это название рынок получил в тысяча девятьсот восьмидесятом, когда большинство иностранцев были русскими. Правда, в архитектурном отношении он гораздо менее интересен, чем Центральный.

– Ну вот, – шепнул мне Костя, – а я только начал гордиться!

Развернувшись, наша «машина» снова двинулась к реке. Хотя мы были переполнены сведениями о столице Камбоджи, Папаша никак не мог остановить лекцию и пытался впихнуть в нас новые:

– В Пномпене девяносто пять процентов населения буддисты, поэтому тут так много пагод! Среди них, конечно, много современных, но пять были построены еще в пятнадцатом веке и до сих пор стоят!

На берегу реки мы простились с Папашей и, заплатив обещанные три доллара, просили его кланяться обеим матерям и жене Пень.