Текст книги "Дикая вода"

– Чего стоишь? – спросил Шумейко, словно только сейчас увидел его здесь.

– Жду, может, ты еще что-то скажешь, – ответил Гудков.

– Ничего я тебе не скажу, – задумчиво посмотрел на Гудкова начальник участка. – Бери ноги в руки и дуй в райцентр. И без керосина оттуда не возвращайся.

Шумейко начал звонить на авиабазу насчет вертолета, а Гудков направился к Шабанову. Тот сидел за столом вместе с Пановым и вел разговор о солярке. Паша Коровин лежал на застеленной кровати и внимательно рассматривал старую, замусоленную, порванную в нескольких местах газету. Гудков остановился у порога, подождал, пока холодный пар, ворвавшийся с улицы, не осядет на пол, потом сказал:

– Собирайся, Шабанов. Полетим с тобой в райцентр.

Димка повернулся на табуретке, поднял на него глаза, спросил:

– Зачем?

– Керосин просить будем, – сказал Гудков. – Если дадут, надо будет погрузить его в вертолет. Разбавим солярку и завтра начнем работать. Не стоять же нам. За простой никто не платит.

– А сколько мы там пробудем? – спросил Димка.

– Не знаю, – пожал плечами Гудков. – Полдня на все про все наверняка уйдет.

– Я Зину с собой возьму, – твердо сказал Димка.

– Зачем тебе Зина? – удивился Гудков.

– Нам с ней зарегистрироваться надо.

– Сейчас мне не до твоих сердечных дел. – Гудков даже сморщился от самой мысли о Димкиной затее. – У меня ни один бульдозер не работает, все экскаваторы стоят, а ты – регистрироваться. Другого времени найти не можешь?

Димка опешил от такого ответа. Он уже несколько недель пытался выбраться с Зиной в райцентр, чтобы зарегистрироваться в ЗАГСе, но то не было вертолета, то не мог оставить работу. А сейчас казалось бы сам Бог предоставляет такой случай, но Гудков почему-то против. Выручил неожиданно вступившийся за Димку Панов.

– Возьми ты их обоих и договорись, чтобы зарегистрировали без проволочек, – сказал он, поднимаясь из-за стола. – Им без этой регистрации Шумейко отдельную жилплощадь не предоставляет.

Коровин, молча слушавший разговор, отложил газету и внимательно посмотрел на Гудкова. По всей видимости, ему показалось, что судьба Димкиной женитьбы зависит сейчас только от мастера участка. Не согласится тот взять в вертолет Зину – и свадьба не состоится. Но Гудков кашлянул, вытер губы ладонью и нерешительно произнес:

– Ладно, бери ее, раз уж такое дело. Жду вас на вертолетной площадке.

Он вышел, плотно притворив за собой дверь. Димка быстро натянул шубу и унты и побежал к Зине. Коровин выскочил за ним на улицу.

– Подожди, – сказал он, останавливая Димку у вагончика.

– Чего тебе? – насторожился Димка.

– Насчет обмена денег ты тогда потрепался или это на самом деле будет? – спросил Паша, запахивая полушубок, который он не успел застегнуть.

У Димки сразу отлегло от сердца. Он боялся, что Паша начнет говорить ему о своих душевных делах.

– Чего мне трепаться? – ответил Димка. – Я передал тебе то, что слышал.

– Узнай, пожалуйста. – В голосе Паши зазвучали просящие нотки. – Если такой обмен действительно будет, может, там и мои обменяют.

– Ладно, узнаю, – сказал Димка и скорым шагом направился в столовую. Над тайгой уже слышался звенящий рокот вертолета.

От трассы до районного центра Мартовска было около часа лету. Все это время Димка с Зиной смотрели в иллюминатор на проплывающую внизу тайгу. Сверху она не казалась сплошной. В ней были обширные участки редколесья. Димка знал, что это болота. К краю одного из них они с Зиной подходили, когда охотились на рябчиков. Сейчас Димка благодарил Бога и за ту прогулку, и за охотничью избушку. Именно там он сделал Зинку своей женой. При одной мысли о том, что ее мог увести Паша Коровин, у него начинало сосать под ложечкой. Он до сих пор ревновал ее к нему. Уже подлетая к Мартовску, Зина, наклонившись к Димкиному уху, чтобы не услышал Гудков, спросила:

– А вагончик нам дадут?

Димка пожал плечами. Подумал: главное зарегистрироваться. Вопрос с жильем так или иначе утрясется.

Прямо из аэропорта они втроем пошли в районную администрацию. Поднялись на второй этаж довольно старого деревянного здания со скрипучей лестницей, прошли в приемную. Белокурая пожилых лет секретарша сказала, что глава района Семен Григорьевич Ушкуев на месте и сейчас она доложит о посетителях. Скрывшись за дверью начальственного кабинета, она тут же вернулась и, сделав жест рукой, сказала:

– Проходите.

Они вошли. В узком длинном кабинете было два стола – небольшой письменный и широкий, длинный, обставленный вокруг стульями. Глава района – сухощавый человек с длинным лицом и большими залысинами у седеющих висков, бросив взгляд на посетителей, провел ладонями по гладко зачесанным назад волосам и сказал, кивнув на длинный стол:

– Милости прошу. – Подождал, пока гости усядутся, спросил: – Чем могу служить?

Гудков представился, представил Димку. О Зине не произнес ни слова, словно ее здесь не было. Потом начал говорить о нефтепроводе, о жутких морозах, о том, что из-за них постоянно выходит из строя техника, а трассу нужно сдать точно в срок, потому как на поставку нефти уже заключены соответствующие контракты. Глава администрации слушал не перебивая. А когда Гудков заговорил о керосине, оживился, будто заранее знал об этом разговоре. Усмехнувшись, заметил:

– У нас ведь промышленных запасов керосина нет. Мы завозим немного для населения, чтоб на коптилки хватило.

И остановился взглядом на Зине. Уперся в нее зрачками, словно наткнулся на неожиданное препятствие. Зина несколько мгновений не отводила взгляда, потом опустила глаза. Гудков заметил это и сказал:

– У нас к вам, Семен Григорьевич, еще большая личная просьба. Вот этих молодых людей, – Гудков посмотрел сначала на Димку, потом на Зину, – надо зарегистрировать.

– А я при чем? – удивился Ушкуев. – Или хотите позвать меня посаженным отцом?

– Именно это я и хотел предложить вам, – сказал Гудков. – Посмотрите, какая пара красивая.

Зина, засмущавшись, покраснела и опустила голову. А Гудков, решивший, что такой разговор поможет ему найти лучший контакт с хозяином района, продолжил:

– У нас ведь с трассы даже к вам выбраться не всегда можно. А уж о том, чтобы попасть в городской дворец бракосочетания, и говорить нечего. Пока не сдадим трубу в эксплуатацию, мы к ней привязаны, как рабы к галере. Помогите нам уговорить ваш ЗАГС, чтобы их зарегистрировали прямо сейчас без всяких там испытательных сроков. Жениться они не раздумают, у нас других женихов и невест на трассе нету.

Ушкуев снова посмотрел на Зину, потом перевел взгляд на Димку. И, обратившись к Гудкову, неожиданно спросил:

– А лет-то невесте сколько? У нее, поди, и паспорта еще нету?

– Да ну что вы? – тут же возразил Гудков. Но на всякий случай кивнул Зине: – Сколько тебе?

– Восемнадцать еще летом исполнилось, – все так же смущаясь, ответила Зина.

– Ну, вот видите, – сказал Гудков. – У нас всегда все в порядке.

Что имел в виду под порядком Гудков, никто не понял. Но до Ушкуева дошло одно: зарегистрируй их сейчас или нет, жить, как муж и жена, они все равно будут. Так лучше пусть уж живут в законном браке и в нормальных условиях, а не отводят стыдливо глаза, выходя вечерами из кустов. Он уже сделал одну ошибку. Не разрешил своей дочери выйти замуж, посчитал, что она еще для этого не готова. Потом пришлось делать свадьбу, когда у нее живот на нос полез.

Ушкуев молча снял телефонную трубку, набрал номер.

– Марина Сергеевна, – сказал он, снова глядя на Зинку, – к вам сейчас подойдут двое молодых людей с трассы нефтепровода. Да, да, прямо немедленно. Им летать туда-сюда некогда. Да и вертолет для таких случаев предоставить не можете. – Повернулся к Димке и произнес: – Поздравляю, счастливчик.

Димка улыбнулся. Он даже не ожидал, что все решится так просто. Но для Гудкова это было лишь прелюдией к тому, зачем он пришел. Он пересел поближе к Ушкуеву и посмотрел на него ласковыми и преданными глазами.

– А тебе что надо? – спросил Ушкуев. – Тоже невесту нашел?

– Мне керосин надо, – сказал Гудков. – Не откажет же посаженный отец новобрачным.

– Ну и ушлый же ты, – рассмеялся Ушкуев. И Гудков по этому смеху понял, что вопрос с керосином тоже будет решен. – Сколько тебе? – спросил Семен Григорьевич.

– Хотя бы тонны три, – Гудков даже сглотнул от неожиданности воздух. – Мы его вертолетом за два рейса вывезем.

Ушкуев снова снял телефонную трубку и позвонил теперь уже председателю райпотребсоюза:

– У тебя три тонны керосина для нефтепроводчиков найдется? Не жмоться, не жмоться, я знаю, что керосин у тебя есть. У них вся техника из-за мороза встала. Солярка застыла. Сейчас они придут к тебе. – И положил трубку.

– Бегу за шампанским, – не скрывая улыбки, сказал Гудков. – Обмоем молодоженов.

– Обмывайте без меня, – пододвигая к себе лежавшие на столе бумаги, ответил Ушкуев. – У меня сейчас совещание начнется. В школе отопление разморозило, ребятишки не учатся. Морозы и нас достали.

Нефтепроводчики встали со стульев, попрощались и вышли из кабинета. Димка с Зиной направились в ЗАГС, а Гудков – в райпортебсоюз.

– Как только зарегистрируетесь, сразу же идите ко мне, – предупредил Гудков. – Мне одному керосин не погрузить.

– Придем, – ответил Димка, обнимая Зину. Несмотря на мороз, на то, что на трассе остановилась вся техника, он был счастлив. Впрочем, Зина была счастлива не меньше его.

Регистрация прошла безо всяких торжеств и на редкость сухо. Заведующая ЗАГСом Марина Сергеевна, не глядя на молодоженов, попросила их паспорта. Димка с Зиной достали документы и положили на стол. Заведующая открыла сейф, достала оттуда чистый бланк свидетельства о браке, аккуратно заполнила его, поставила печать и протянула Димке.

– Желаю вам всего хорошего, – сказала она, даже не подняв глаза на тех, кого только что зарегистрировала.

Зина немного смутилась от такого холодного приема, а Димка не обратил на это внимания. Засовывая в карман свидетельство о браке, он улыбнулся и подмигнул ей. Она тоже улыбнулась.

Над райцентром между тем все так же висела морозная дымка, сухой воздух обжигал щеки, смерзшееся дыхание оседало куржаком на ресницах. Зина прятала лицо в воротник полушубка, а Димка думал о том, что на трассе сейчас еще холоднее, чем в поселке. Но все же он зашел в магазин и купил несколько бутылок шампанского.

Правление потребительской кооперации нашли быстро. Председатель сидел в своем кабинете в шубе и великолепной выдровой шапке. Глядя на нее, Димка сразу вспомнил Коровина. Тот сошьет себе из шкурки, которую купил у охотника, точно такую же. Председатель торговался с Гудковым.

– Везите пустые бочки и забирайте керосин, – говорил он. – Свои я вам не отдам, вы их не вернете.

– Зачем они нам? – убеждал его Гудков. – Мы что, грибы солить в них будем, что ли? Мы весной заканчиваем стройку и уезжаем отсюда.

– Вот и увезете с собой мои бочки, – стоял на своем председатель. – Я таких кочевников, как вы, уже видел.

Каждый стоял на своем, и казалось, спору не будет конца. Димка некоторое время молча слушал его, потом достал из сумки бутылку шампанского и сказал:

– Мужики, я сегодня женился. Давайте хотя бы символически отметим это событие. Иначе у нас с Зиной не будет счастья.

– Правда, что ли, женился? – удивился председатель.

– Только что из ЗАГСа, – сказал Димка и, достав из кармана свидетельство о браке, протянул председателю.

Тот развернул его, прочитал, вернул Димке, молча открыл сейф и достал оттуда бутылку коньяка.

– С шампанского сейчас на улице околеешь, – сказал председатель, свинчивая с бутылки пробку.

Гудков по-хозяйски взял с тумбочки два стакана, стоявшие рядом с графином, поставил их на стол. Председатель налил в них коньяка.

– С ним бы я пить не стал, – сказал он, кивнув на Гудкова, – а с тобой выпью. Будьте счастливы.

Он подмигнул Зине и опрокинул коньяк в рот. Потом выпили Гудков с Зиной. После этого председатель произнес:

– Ладно, черт с тобой, забирай керосин вместе с бочками, но чтобы завтра они были у меня.

– Голову даю наотрез, что будут, – произнес Гудков и провел ногтем большого пальца по своему горлу.

– Смотри, я надеюсь, – погрозил ему председатель и тут же, позвонив на базу, распорядился, чтобы там загрузили десять бочек и доставили их в аэропорт.

Уже в вертолете, в котором нечем было дышать из-за запаха керосина, Гудков сказал Димке:

– Если бы не твоя свадьба, ничего бы я здесь не получил.

На что Димка ответил:

– Вот видишь, что значит вовремя жениться.

16

Бульдозеры и экскаваторы завели на следующий день, но счастливая полоса на трассе от этого не наступила. Техника постоянно ломалась, не выдерживали и люди. Суеверный Шумейко боялся докладов своих подчиненных, потому что ничего хорошего в такую погоду от них не ждал. И когда увидел Гудкова с каким-то странным, растерянным взглядом, сразу насторожился. Гудков осторожно, бочком вошел в вагончик, сел на стул, снял шапку, помял ее в руках, потом нерешительно сказал:

– Не знаю, что делать. Трассу потеряли.

– Как потеряли? – удивился Шумейко.

– А вот так. До девяносто второго пикета дошли, а девяносто третий найти не можем.

– Значит, плохо искали, – решительно сказал Шумейко. – Там же просека должна быть.

Гудков несколько мгновений молча смотрел на Шумейко, потом достал сигарету, закурил и забарабанил пальцами по столу.

– Чего ты стучишь? – нервно дернулся Шумейко, не заметив того, что тоже начал барабанить пальцами. – Кто у тебя там работает?

– Панов и Шабанов, – Гудков зачмокал губами, раскуривая сигарету, огонек которой не успел разгореться.

– И они тоже не могут ее найти?

– Не могут. Там как раз такое место, что снегу намело чуть не до верхушек деревьев.

– Сколько строю, а такой трассы у меня еще не было, – сказал Шумейко и, закрыв толстую тетрадь, которая заменяла ему рабочий журнал, поднялся из-за стола. – Бери лыжи, и поехали на трассу. У тебя вездеход на ходу?

– На ходу. Только у него аккумуляторы сели. Надо трактором дернуть.

– А больше у тебя ничего не случилось?

– Да нет, – пожал плечами Гудков, не понимая, куда клонит начальник.

Три дня назад на трассе страшно обморозился Павел Коровин. С самого утра у него забарахлил экскаватор, а потом сломался совсем, и сколько Паша ни бился, запустить его снова так и не смог. Ждать, пока кто-то из начальства приедет на трассу, он не стал, знал, что раньше обеда здесь все равно никого не будет. Плюнув с досады в сторону машины, которая так некстати подвела его в самый неурочный час, он отправился в городок строителей пешком. И хотя на трассе было минус сорок три, а от места поломки до городка – километров восемь, Паша, ни минуты не раздумывая, скорым шагом направился домой. Около экскаватора ему делать было нечего. В холодной машине долго не высидишь, у костра в такой мороз шибко не обогреешься.

Через полтора часа Паша пришел в городок. Первым делом зашел в столовую выпить горячего чаю. Зина увидела его и ахнула. Все лицо Паши было белее снега.

– Ты же обморозился, – всплеснув руками, сказала она. – Беги на улицу и попытайся оттереть лицо.

Паша вышел из вагончика, зачерпнул горсть снега и начал тереть сначала щеки, а потом лоб и нос. Но сколько ни тер, не ощущал ни холодного снега, ни прикосновения к лицу ладоней. Два дня, закрывая лицо мокрым полотенцем, он отлеживался в вагончике, на третий пришел в столовую. Когда он заглянул в окно раздаточной, Зина ужаснулась. Его лицо напоминало кусок оттаявшего сырого мяса. Оно было намазано какой-то мазью и все сочилось. На щеках и лбу у Паши виднелись мутные капли. Сначала она испугалась, но, переборов страх, подала ему тарелку со щами. Он поставил ее на стол к сварщику Бочкареву. Бочкарев, увидевший Пашу, когда тот заходил в столовую, ел, опустив голову. Но было видно, что он через силу заставляет себя глотать горячую, ставшую вдруг невкусной пищу. Наконец он положил ложку на стол, встал и, не поднимая головы, вышел из столовой. Ко второму блюду он даже не притронулся.

Зина сразу поняла, что так он поступил напрасно. Коровин тоже перестал есть и повернулся к двери, словно ждал, что она сейчас откроется и в нее войдет Бочкарев. Но Бочкарев не вошел. Паша перевел взгляд на раздаточную и увидел в окне Зину. Ей показалось, что он сейчас заплачет. Его обезображенное лицо даже искривилось, и она вдруг поняла, что кроме физической боли он испытывает другую, более страшную. «Он совсем молодой и симпатичный, – подумала она и тут же поправила себя: – Был симпатичным. Теперь для него даже собственные фотографии стали чужими, потому что он уже непохож на самого себя». Ей стало жалко Пашу, и она спросила:

– Что тебе принести, чай или компот?

– Ничего мне не надо, – ответил Паша, поднялся из-за стола и вышел из столовой.

Всю эту сцену наблюдал Шумейко. Беду Коровина он принял как свою собственную, но ничем помочь ему не мог. Вчера он отправил Пашу самолетом на Большую землю. До конца строительства Коровин на трассу уже не вернется. Теперь Север заказан ему навсегда.

Не успел Шумейко прийти в себя после этого потрясения, как на его голову теперь свалилось новое. Бульдозеристы потеряли трассу. Что это – случайность или цепь неприятных событий, которые должны закончиться чем-то из ряда вон выходящим?

Шумейко посмотрел на Гудкова, но о своих мрачных догадках ничего ему не сказал. Обмотал шею толстым шерстяным шарфом, снял с вешалки полушубок и, толкнув рукой дверь, вышел наружу. Мороз за последние сутки спал, хотя висевший на стене вагончика термометр показывал минус тридцать семь. Но минус тридцать семь – это не минус сорок три. При такой температуре на Севере даже дети младших классов в школу ходят. Шумейко взвалил на плечи лыжи и двинулся к вездеходу. Около него уже крутились механик и водитель. Минут через пятнадцать вездеход завели, дернув трактором. Шумейко с Гудковым уселись в кабине рядом с водителем, и машина выехала на трассу, напоминающую траншею, проложенную в глубоком снегу. Иногда казалось, что машина идет не по трассе, а по снежному тоннелю.

Раздражение Шумейко постепенно начало проходить, хотя он, поглядывая на Гудкова, и повторял, рассуждая сам с собой: «Потерял трассу! Голову не мог потерять? Еще один-два простоя, и мы точно вывалимся из графика. Кто будет платить заказчику неустойку?»

Но Гудков смотрел вперед, покачиваясь на сиденье, и выглядел абсолютно равнодушным. Трасса поднималась на гриву, на ее вершине резко вырисовывался четкий силуэт бульдозера. Около него стоял человек.

– Кто это? – вытянув руку, спросил Шумейко.

– Шабанов, – не поворачивая головы, сказал Гудков.

– Почему не работает?

– Завести, наверное, не может. Да и трассы нет.

Гудков видел, что у бульдозера под баком с соляркой горел факел. Второй факел обычно зажигают под картером двигателя. Таким способом механизаторы разогревают свои машины для работы зимой.

– Чего стоишь? – крикнул Шумейко, когда они подъехали. Двигатель вездехода ревел, разговаривать в таком шуме нормальным тоном было невозможно.

– Разогреваю, – ответил Димка, кивнув на бульдозер. – Сегодня, поди, начнем. Я тут пытался сунуться в тайгу, думал отыщу пикет, да разве без лыж пройдешь? Снегу по грудь.

– Найдем, – уверенно сказал Шумейко. – Не может быть, чтобы не нашли.

У конца просеки Шумейко увидел небольшой, стесанный с одной стороны топором столбик. На нем была написана цифра 92. Это был девяносто второй пикет. От него путь трассы пролегал к девяносто третьему. Его-то и потеряли бульдозеристы.

– Давай карту, – сказал Шумейко, повернувшись к Гудкову.

Тот засунул руку за отворот полушубка, достал карту. Шумейко развернул ее, стал изучать, время от времени поднимая голову и поглядывая на молчаливую заснеженную тайгу. Но разглядеть что-либо в ней ему не удавалось. Перед сильными морозами целую неделю мели бураны. Снегу навалило до нижних веток деревьев. В этом случае пикет можно и не отыскать. Но ведь кроме пикета есть еще и просека. Ее прорубили проектировщики, прокладывая трассу нефтепровода. Просеку никакой снег завалить не может. Но она исчезла, словно ее тут никогда не было.

Шумейко сделал шаг в сторону, пригнулся, пытаясь рассмотреть среди деревьев узкий ровный просвет, но так ничего и не увидел. В десяти метрах перед ним бульдозеры набуровили такую гору снега, что из-за него виднелись только верхушки сосен.

– Держи свой путеводитель, – сказал Шумейко, протягивая карту Гудкову. – Я думаю, мы тут должны определяться визуально.

Он залез на снег, присел на корточки, потом лег на живот, вытягивая шею то в одну, то в другую сторону. Кряхтя, поднялся, отряхнул снег с полушубка рукавицей и сказал Гудкову:

– Тащи лыжи. Кажется, просека идет туда. – Он ткнул рукавицей впереди себя. – Но это надо проверить.

Гудков сходил к вездеходу за лыжами. Забрался на снежную гору к Шумейко, потоптался, утрамбовывая перед собой площадку, положил на нее свои лыжи, сунул в крепления унты.

– Где ты увидел просеку? – спросил он, выискивая глазами просвет между деревьями.

– По-моему, это она. – Шумейко вытянул вперед руку.

Гудков пригнулся, прищурившись, посмотрел вдаль. Повернулся к Шумейко и, пожав плечами, сказал:

– Ничего я там не вижу.

– Давай пройдем метров сто, тогда и определимся. Если не найдем просеку, пойдем перпендикулярно трассе. Где-то мы ее все равно должны пересечь.

Проваливаясь на вершок в снег и все время оглядываясь по сторонам, они неторопливо направились вглубь тайги. По карте выходило, что трасса сразу за девяносто вторым пикетом должна была заворачивать немного вправо. Шумейко и взял это направление. Они прошли почти километр, но никакой просеки так и не обнаружили. У Гудкова лыжи были почти вдвое ýже, чем у Шумейко. Поэтому они и проваливались больше. Вскоре он остановился, соскреб куржак с ресниц и шапки и сказал:

– Кажется, мы сильно уклонились вправо.

– Мне тоже так кажется, – ответил Шумейко.

Несколько минут они постояли, успокаивая дыхание, потом снова тронулись в надежде отыскать просеку, теперь уже забирая гораздо левее. Но и здесь им не встретилось никакой просеки. Тайга выглядела мертвой, и от ее вида у обоих в душе возникло нехорошее чувство. Им казалось, что они уже никогда не выберутся из нее. Первым остановился Шумейко. Насторожился, прислушиваясь, и тихо произнес:

– По-моему, Шабанов так и не завел свой бульдозер.

Гудков понял, что если не разрядить обстановку и не успокоить себя, потерянную просеку им сегодня уже не найти.

– Давай-ка перекурим, – сказал он, глядя на Шумейко. – Заодно и карту еще раз посмотрим.

Он снова достал из-за пазухи карту, повертел ее в руках, ткнул пальцем, показывая Шумейко:

– Посмотри, вот он поворот. Мы пошли сюда, – Гудков ногтем провел на карте невидимую линию. – Примерно вот здесь мы должны выйти на просеку.

– Теоретически должны, – согласился Шумейко. – А на практике где эта просека?

– Давай возьмем еще немного левее.

Скрипя лыжами по сухому, рассыпчатому снегу, они поднялись на небольшую гриву. Поперек ее склона лежало огромное упавшее дерево, поломавшее и придавившее верхушки молоденьких кедров. Сверху на дерево намело целый снежный сугроб. Он висел над кедровым подростом, почти касаясь его. Шумейко остановился, чтобы осмотреться. Его взгляд почему-то сразу задержался на желтом пятне под сугробом. Да и сам сугроб снизу был не плотным, слежавшимся, а разъеденным, словно покрытым изморозью. Шумейко сразу пришло в голову, что такое могло случиться только от живого, теплого дыхания. Побледнев и приложив палец к губам, он кивнул на пятно, показывая его Гудкову.

– Что это? – спросил Гудков, но Шумейко так резко поднял руку вверх и нахмурил брови, что тот сразу замолчал.

– По-моему, медвежья берлога, – шепотом произнес Шумейко.

Оба молча и настороженно посмотрели на снег под упавшим деревом, не сговариваясь, скатились с гривы и торопливым, размашистым шагом направились подальше от опасного места. Минут через десять остановились, чтобы перевести дух. Гудков почувствовал, что его еле держат ноги. Он присел на торчавший из снега пенек, достал сигарету, закурил и сказал, глядя на Шумейко:

– А что, если бы он нас услышал и поднялся?

– Поубивал бы, как щенков, – мрачно сказал Шумейко. – Что бы он еще мог сделать?

– Рассказать об этой берлоге мужикам, они же с ума сойдут, – выпустив кольцо дыма, сказал Гудков. – На вездеходах сюда с ружьями полезут. Ты представляешь, что такое добыть медведя?

– Я-то представляю, – все так же мрачно произнес Шумейко. – А вот представляешь ли это ты?

За всю свою долгую работу на сибирских трассах Шумейко только один раз пришлось столкнуться с медведем. Было это ранней весной лет десять назад на берегу глухой таежной реки Вах. Работа на нефтепроводе была закончена, шли его испытания. В вагончик к Шумейко зашел коренастый бородатый мужчина в новеньком противоэнцефалитном костюме и болотных резиновых сапогах с широкими отвернутыми голенищами. Это был начальник изыскательской партии Николай Иванович Глушков, которая проектировала трассу нового нефтепровода. Шумейко слышал его фамилию, знал от других, что это опытный специалист. Глушков без всяких предварительных фраз сразу начал о главном.

– У меня в тайге молодые специалисты, муж с женой, – сказал он явно озабоченным тоном. – Это сто пятьдесят километров отсюда. На следующей неделе к ним должен вылететь основной отряд. Но они уже четвертый день не выходят на связь. Не выручишь вертолетом? Надо бы узнать, что случилось.

Лишнего вертолета у Шумейко не было. Но по тону, а, главное, по внешнему виду Глушкова он понял, что дело очень серьезное. Шумейко как раз собирался на насосную станцию. Чтобы залететь к изыскателям, надо было делать приличный крюк. Но в тайге люди привыкли выручать друг друга.

– Пошли, – сказал Шумейко, поднимаясь из-за стола.

Глушков даже не поверил, поэтому переспросил:

– Что, прямо сейчас?

– Мы опрессовываем нефтепровод. Я лечу на насосную станцию. Залетим к твоим молодоженам, посмотрим, что с ними.

О том, что они увидели на таежной стоянке, Шумейко боится вспоминать до сих пор. Палатка, в которой жили изыскатели, была изорвана в клочки и вся залита кровью. Рация лежала около нее, втоптанная в грязь. Всюду виднелись следы огромных медвежьих лап и жуткой расправы. Как установили потом охотники, медведь напал на изыскателей ночью, когда они спали. Разорвав палатку, он оттащил убитых в кустарник и забросал их мхом, землей и прошлогодними листьями. Женщина была съедена наполовину, мужчина лежал нетронутым. Но его было трудно узнать. Кожа на лице и голове была содрана, шейные позвонки переломаны. Медведь находился недалеко. Он ушел от своих жертв только тогда, когда услышал приближающийся вертолет. Это можно было легко прочитать по свежим следам.

Глушков попросил пилотов передать в райцентр, чтобы высылали бригаду охотников, а сам остался около убитых с карабином. Охотники прилетели в этот же день, а еще через два дня выследили и убили медведя. Эту страшную историю рассказывали потом по всей трассе. «Поднимись сейчас медведь из берлоги, – подумал Шумейко, – и он бы сделал с нами то же самое, что с изыскателями».

Гудков докурил сигарету, выбросил окурок в снег и поднялся с пенька. Снег с него осыпался, и Шумейко увидел, что одна сторона пенька стесана топором.

– А ну-ка отойди в сторону, – сказал он, наклоняясь и рассматривая пенек.

На стесанной стороне четко виднелась нарисованная черной краской цифра 93. Если бы внимание трассовиков не переключилось на медвежью берлогу, они бы нашли этот пикет сразу. Шумейко выпрямился, оглянулся по сторонам и тут же увидел просеку, ровной линией прочерчивающей тайгу. Где-то далеко-далеко зарокотал двигатель. Это Шабанову удалось завести застывший бульдозер. Трассовики переглянулись и, не сговариваясь, направились на звук мотора.

– А берлогу так оставлять нельзя, – сказал Гудков, шедший след в след за Шумейко и дышавший ему прямо в затылок. – Если не поднимем его мы, он поднимется сам. Трасса-то идет прямо через него. И тогда кому-то из наших точно несдобровать.

– Как думаешь, на вездеходе к ней можно пробиться? – спросил Шумейко.

– Думаю, что можно, – ответил Гудков. – Надо только охотников побольше взять.

– Никакой бригады здесь не надо, – сказал Шумейко, сразу сообразив, что Гудков немного трусит. – Возьмем двух человек, и этого вполне хватит. Чем больше людей, тем больше неразберихи. Они в страхе перестрелять друг друга могут.

Брать медведя решили следующим утром. Трасса находилась от него довольно далеко, гул моторов он еще не должен был слышать. Зимой, в лютую стужу, медведи спят крепко. Еще с вечера Гудков проверил свой арсенал. Кроме двустволки у него были карабин «Сайга» и мелкокалиберная винтовка. Винтовку он решил не брать, на медведя с ней идти опасно. А вот снаряженные пулями патроны к ружью и карабину он проверил.

Но когда на следующее утро Шумейко с Гудковым и двумя сварщиками со всем своим арсеналом добрались до берлоги, медведя в ней уже не было. От нее в тайгу вел глубокий след, уходящий через гриву к ручью и дальше в непролазную чащобу. Остановив вездеход на крутом берегу ручья, Шумейко сказал:

– Теперь нам его бояться нечего. На трассу он не сунется, его наша техника испугает.

– Послушай, а не тот ли это медведь, которого мы видели осенью? – спросил Гудков.

– Это ты у него спроси, – смеясь, ответил Шумейко. – Я с тем медведем не знакомился.

Гудков задумчиво посмотрел на медвежью тропу и спросил:

– Неужели мы отпустим такую шкуру?

– Ты что, хочешь идти за ним на лыжах? – спросил Шумейко.

– Зачем на лыжах? – удивился Гудков. – Мы его с вертолета хлопнем.

– Слишком дорого обойдется, – сказал Шумейко и полез в вездеход, чтобы возвратиться на трассу.

17

Зима в этот год выдалась суровой не только в Сибири, но и во всем северном полушарии. В нью-йоркских трущобах никогда не знавшие холода посиневшие негры, стуча зубами и содрогаясь от ужаса, прислушивались к вою метелей. В такую погоду они боялись выскочить даже в соседний магазин за бутылкой рома.

В Голландии – к не меньшему ужасу любителей водных прогулок на фоне ветряных мельниц – замерзли каналы. Оставшиеся на зимовку дикие утки вылезли на берег и, сбившись в стайки, сидели, угрюмо нахохлившись и по переменке поджимая от холода то одну, то другую лапу.

Солнце, отражаясь от чистого, словно отполированного льда, резало глаза. Один русский эмигрант, надев мерлушковую ушанку и черные очки и обмотав шею длинным шерстяным шарфом с развевающимися концами, решил прокатиться на коньках по каналу, но провалился и утонул. Его выловили только на следующий день. Недалеко от места гибели, распугав уток, всю ночь выла невесть откуда взявшаяся собака. Об этом целую неделю писали голландские газеты.