Текст книги "Переформулируй"

Станислава Могилева
Переформулируй. Книга стихов

К формулировке женского голоса: зов разоблачения

Чтение стихов Станиславы Могилевой производит энигматический эффект кружения, вращения, обращения вокруг… Поэтическая интенсивность этих текстов проявляется в момент исчезновения структурной оформленности, когда их внутренние дискурсивные карусели не оставляют шанса на то, чтобы сконцентрировать внимание на чем-либо, кроме самого движения. Эта поэзия исполнена виражами: зацикленными петлями11
  Loops – фрагменты звуковой записи, замкнутые в кольцо (петлю) для их циклического воспроизведения.


[Закрыть] интонаций, параллельными синтаксическими конструкциями, лексическими повторами, ритуальными рефренами (заклинательными, молитвенными и наравне с этим – компьютерно-механическими), перечислениями и другими формами головокружительной сериальности, отчасти сравнимой с навязчивым невротическим повторением.

Сразу замечу, что здесь не идет речи о концептуалистской установке на разрушение стереотипности и клишированности властного дискурса через аннигилирующий повтор. Однако определенное сходство с практикой поэтов-концептуалистов в этих стихах все же возможно обнаружить – оно состоит в способности расчищать жизненное пространство (и пространство высказывания) от загромоздивших его социальных алгоритмов и бытовых идеологем. Теперь дискурс власти относится не к языку пропаганды и закона, а к языку системы как таковой, языку тренда и контента в его безостановочной конвенционализации и ускоренном перепроизводстве (внимание на название книги). Действительная власть последних воплощена в реалиях, в которых мы, непрерывно подключенные к сети, существуем сегодня.

Например, в стихах Могилевой то предельно эмоционально, то шутливо-иронически отображаются такие императивные процессы, как коммуникационное вымогательство (отсюда обилие повелительного наклонения, глаголов речи, обращений, прямых отсылок к устно-письменному общению в многочисленных чатах), информационная атака (апелляция к постам, рекламе, блогам, музыкальному эфиру, фильмам и т. д.), а также – требование подробной трансляции повседневности (в тесном переплетении внешней и внутренней рутины), высокоскоростной (само)рефлексии, публично артикулированной сексуальности и т. д. Безусловно, эти запросы современности в основном работают в фоновом режиме, а в некоторых текстах явные маркеры быстрых коммуникаций и виртуальной среды и вовсе отсутствуют. Однако я все же отмечу ключевое основание для рассмотрения поэзии Могилевой в этом срезе – ее усиленная адресность, проявленная в повышенном включении направленных на адресата лексики и стратегий. Сам механизм адресации можно понимать достаточно широко – как отношение, конструирующее множество приписываемых тексту миров и контекстов22
  По мысли Т. С. Золяна, адресация – это задаваемая текстом интерпретационная функция, соотносящая его (текст) с внетекстовой реальностью (как с «реальным миром», так и с «текстом культуры»). См.: Золян Т. С. Семантика и структура поэтического текста. М.: УРСС, 2014. С. 15–18.


[Закрыть] (то есть как открытую для читателей потенциальность различных интерпретаций). И в этом смысле стихи, вошедшие в сборник «Переформулируй», производят максимальное множество ультраскоростных модальностей, характеризующих связи с отчетливо современной действительностью – во всей ее эклектике, невротической динамике, самоподрывной критике, рыночной перенасыщенности и т. д. Избыточные актуальные запросы микшируются и отправляются в произвольной связке. Например, такое требование, как непрерывно артикулируемый анализ собственных ощущений парадоксальным образом перепоручается внешнему собеседнику:

 
чувствую, но не понимаю
не могу отрефлексировать и вербализовать ощущение
объясни, пожалуйста
помоги мне назвать: что я чувствую?
 

Или можно указать на эффект погруженности в социальные сети, где невозможна никакая причинно-следственная связь, включая аффективную (раздражитель–реакция), но где существует только имманентная операциональность, безразлично соединяющая своих пользователей посредством бесконечной комбинаторики. Так, желание подражать сменяется на копирование контента (в данном случае не без юмора): не «я тоже хочу», а «я тоже пишу». Этот копипаст – скорее, копипаст самого жеста откровенного до смешной странности высказывания, потому что «пишу», а не «копирую»:

 
я хочу накачать мышцы влагалища
пишет одна девочка в своём тг-канале
 
 
я тоже пишу
 

И все-таки было бы неправильно полагать, что такие (само)повторы никак не мотивированы с точки зрения субъекта – другим желанием, или желанием Другого. А. Кожев в своих семинарах говорил, что желание является человеческим лишь в том случае, когда оно направлено не на природный налично-данный объект, а на другое желание. То есть субъект желает с точки зрения Другого, а его собственное желание характеризуется бесконечной непрерывной отсрочкой33
  Пересказывается по: Кухарец Т. И. Ключевые понятия концепта желания Жака Лакана // Вісник Харківського національного університету імені В. Н. Каразіна, 2014. Вып. 52. С. 18–26.


[Закрыть]. Эта отсрочка может проявляться в рутинном повторении элементов речи, а также в копировании контента и информационном самообращении, о которых шла речь выше.

 
ты говоришь: мы хотим исчезать но не знаем куда
ты говоришь скажи: не куда а откуда
ты говоришь скажи скажи: мы хотим исчезать пока мы не исчезнем
скажи: продолжать исчезать исчезать пока все до конца не исчезнем
ты говоришь: пока всё не исчезнет и вся не исчезнет
 

Бодрийяр называет это явление «коловращениями репрезентации»44
  Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть / Пер. с фр. С. Зенкина. М.: Добросвет, 2000. С. 149.


[Закрыть]. Они представляет собой нечто вроде погони за собой «настоящим» (в высказывании Кожева ключевое слово – «человеческое» [желание], то есть настоящее, подлинное, ущемленное собственными множественными означающими). Это стремление настичь оригинальную модель себя же самого и, по факту, «настоящую» смерть (в том числе символическую, подстерегающую систему), украденную у «доживающего» субъекта социальностью, чей процесс постоянного самоумножения сравним с разрастанием раковых клеток. «Невыкупленная вещь убегает от вас во времени, она никогда и не была вашей»55
  Бодрийяр Ж. Система вещей / Пер. с фр. С. Зенкина. М.: Рудомино, 1999. С. 171.


[Закрыть]. Вещь неуловима в своем вечном растворении – в повторяющихся следах, по которым мы стремимся догнать их действительную причину (что будет с нашими стикерпаками, когда мы, наконец, сгинем).

Вероятно, о такой же человеческой «вещи» – «вещичке» – идет речь в стихотворении «шестнадцать». То есть любить кого-то для поэтического субъекта Могилевой – значит желать посредством него/нее (или вместе с ним/ней) разорвать зацикленную петлю и настичь себя настоящую и свою настоящую смерть66
  Для Вещи Фрейда (das Ding) также важен концепт повторения в качестве моторной реакции на нехватку, «следуя в этом правилам нерушимого, жадного до повторения, до повторения знаков, Wunsch [Желания. – Е. З.]. Именно таким образом регулирует субъект свою первоначальную дистанцию по отношению к das Ding [Вещи. — Е. З.]» (Лакан Ж. Этика психоанализа (Семинары: Книга VII (1959–60)) / Пер. с фр. А. Черноглазова. М.: Гнозис, Логос, 2006. С. 97. И далее: «Вещь… предстает в виде изолированного и чуждого предела, вокруг которого вращаются представления» (Там же. С. 77–78).


[Закрыть]. Неслучайно в этом тексте модифицируется речь женщины, высказывающей желание зачать новую жизнь (и вместе с тем признать бренность собственной) возлюбленному: «хочу от тебя ребенка», «давай заведем ребенка», «сделай мне ребенка» и т. д. «Ребенок» трансформируется в «вещичку» (димунитив из разговорного употребления77
  Разговорность в стихах Могилевой подчеркивается в силу установки на непосредственную коммуникацию, а конкретнее – звучащую (или генетически восходящую к устной).


[Закрыть]), будто бы, на первый взгляд, на что-то неважное, с оглядкой на потребительскую ориентированность современного дискурса. С другой же стороны, в этой трансформации с исключенной патетикой открывается возможность для разговора о собственной смертной сущности. В воображаемой теореме, доказывающей человеческую подлинность, телесную материальность и необратимость, константы способности родить и умереть взаимозаменяемы. Конечно, здесь говорится о конкретно женской человеческой подлинности, стихи Могилевой интенсивно гендерно маркированы, хотя и сама форма выражения этого иронически обыгрывается – как уже было замечено, Могилева критически работает с дискурсивными трендами. Так, в тексте с использованием гендергэпов, гендергэп помещается в слове «женщин_а», в котором в принципе невозможно нулевое окончание, указывающее на мужской род.

Но как раз здесь, в этом пробеле, быть может, и разворачивается перспектива для голоса, опять же, женского голоса, чье звучание, по замечанию философа М. Долара, в самой своей сути является чревовещанием88
  Долар М. Голос и ничего больше / Пер. с англ. А. Красовец. СПб: Издательство Ивана Лимбаха, 2018. С. 171.


[Закрыть]. Такой промежуток, гэп, отделяет субъекта от голоса, обладающего призрачной автономией и производящего самостоятельное сообщение. Это сообщение есть зов: голос зовет нас выйти из замкнутого присутствия. Исторгаясь из нас, подобно ребенку-вещичке, он приглашает нарушить собственные пределы-означающие, открыться, разоблачиться до своей подлинности вместе с ним. Можно сказать, что голос и есть разоблачение, возвращение к неназванности:

 
блаженны вы, когда забудете имена, когда выйдете из имён и сами окажетесь тем тавром, которое несёте подобным себе, ибо велика ваша радость: вы вернулись сюда
 

Долар начинает «Голос и ничего больше» с известной цитаты Плутарха о голодном спартанце и соловье. Ощипав птицу перед приготовлением в пищу, человек грустно восклицает: «Ты всего лишь голос и ничего более». А так пишет Могилева в стихотворении, во фрагменте которого представлено размышление о поэте и его занятии:

 
что ещё мы хотим узнать об «авторе»
<…>
даже если его нет
даже если он – только голос
даже если он – голос
 

Голос раздается из самой сокровенной области, из внутренней пустоты, которую означивает тире, не заполняя ее, но в ней резонируя. Голос превосходит субъекта говорения, подобно разрывающему снаряду, обнажая его реальную самость, неискоренимую материальность. И поэтому он никому и ничему не принадлежит: он проистекает из неопределенного, структурно скрытого пространства и не может соответствовать своему зримому носителю. Этот тезис, вероятно, покажется туманным, но его можно отнести к банальному повседневному опыту: всегда есть какое-то совершенное несоответствие во взаимосвязи между эфемерностью звука и стабильной видимости его источника. Это несоответствие инвертированно99
  Здесь в определенной степени стабильность сохраняет не источник, а наоборот – звук, голос.


[Закрыть] показано в буквальном воплощении в фильме «Аннигиляция» (Annihilation, 2017), когда смертоносное чудовище вместо рычания воспроизводит искаженные крики о помощи своих уже убитых жертв (эти крики мы слышим впервые – как свидетельства о смерти).

 
чьи это голоса
 
 
не разберу
в поисках главного
 
 
<…>
чьи это голоса
не разберу кстати
 
 
в поисках главного
молча ждут своей очереди
ну то есть как бы объекты и их имена
 
 
чьи это голоса
 

Таким образом, голос – нечто большее, чем просто средство смысла или генератор эстетического удовольствия. Это излишек означающего, в котором сосредоточено требование Другого, требование за границами всякого отдельного требования, требования как такового (всех тех требований, о которых было сказано в начале как о запросах современности). Голос опирается на знакомое, но не замеченное (словно бы подслушанное), в качестве основания для того, чтобы быть услышанным во всей полноте интимного разрыва, молчания, в котором он поистине звучит и от которого отправляется, как от пустого места, дыры. Поэтому, привлекая гендерное измерение в это понятие, можно сказать, что любой голос, голос вообще – это женский голос. Ведь под видом нехватки подходящей формулировки, хотя и в знак беспокойства, возможно, неуверенности, невысказанное заставляет слышать себя, как голос в его минимальной дифференциации – в молчании, традиционно предназначенном для женщин. При этом голос никогда не исходит из культурной предзаданности (в отличие от дискурса), он всегда звучит с чистого листа, сообщая некий независимый от своего источника или содержания высказывания код – зов разоблачения себя от своих означающих, раздвижения собственных пределов.

В поэзии женский голос может «звучать» во множественных отступах, на пустых страницах, в цитатах, аллюзиях, интерполяциях из других источников, реализуясь, по мысли Долара, посредством запуска избыточных механизмов: инкорпорации и удаления. Многие стихи Могилевой прошиты закавыченной речью: в них раздаются разные голоса, в совокупности и нестабильном мерцании составляющие голос – который, в сущности, и есть сам «автор» (если он – только голос). Так, в следующем примере цитаты связываются квантами в единое высказывание, и мы не знаем, действительно ли это скомбинированные в связную фразу чужие слова (инкорпорация) кого-то одного или многих, либо способ отстраниться от собственных (удаление):

 
«я кончаю с тобой каждый раз»
«каждый раз без исключений»
«каждый раз буквально я кончаю»
«с тобой»
«иногда три»
«или четыре раза»
«подряд»
 

Кроме того, разговор о голосе в отношении этих стихов мотивирован их открытой дискретностью, видимостью неровных склеек. В самом начале я сказала об исчезновении структурной оформленности вследствие бесконечного вращательного движения и постоянного соскальзывания в разрыв, «брешь хромающей причинности»1010
  Долар М. Голос и ничего больше. С. 67.


[Закрыть], в которой резонирует голос. Повторю, что голосу необходима несостыковка, чтобы быть услышанным. Наконец, на рассеянные фрагменты звучащей речи указывают соответствующие глаголы в разных грамматических формах (говорить, сказать, кричать, рассказать, спросить и т. д.), что выстраивает образ сложного и подвижного слухового впечатления и проявляет нестабильность коммуникативных контактов.

Возвращаясь к феномену зацикленного воспроизведения, добавлю, что петля в контексте поэтического высказывания формирует ритм присутствия-отсутствия, позволяя субъекту предстать конгломератом потенциальностей. Петля огибает пустоту, из которой доносится голос, всякий раз размыкающий цикл посредством различия – ведь голос существует в постоянно изменяющихся условиях, неизбежно воздействуя на восприятие предыдущих повторений. Именно так становится возможным разоблачение и открывается выход из означающих:

 
кому это танька кричат
не танька ли я
не нужно ли обернуться
ли увернуться
вернись и по памяти
выйди
 

Екатерина Захаркив

I
имена или целые люди

«выйдем на задний двор…»

 
выйдем на задний двор
полноценные человеческие тела
 
 
широко, сбалансированно
(не забудь об отце-солнце)
 
 
твоя куртка цвета подъёмного крана
только-только отъехавшего
 
 
сошьём обратно
что-то получится
 
 
с минуты на минуту
кончим как следует и поспим
 
 
не сходства
не разницы ради
 
 
не свiтлого iменi во
але темного часа
 
 
мы ходим по парку в обнимку
мы изображаем влюблённых
 
 
у нас хороший рейтинг
на главном сайте божественной федерации
 
 
нельзя просто так
взять и выпасть
 
 
(автозамена: выбрать)
а ты попробуй
 
 
беседовать с человеком
было достаточно интересно
 
 
теперь нужно сделать из этого текст
оформить жанрово
 
 
выживут только
<роботы-биографы>
 
 
и оба отца
извлечённых
 
 
<ограничение; сжатие>
(большие данные просыпаются)
 
 
на нашем кассетнике кончилась плёнка
ой-вей
 

«опущу глаза отведу…»

 
опущу глаза отведу
внутри иерархии которой нет
 
 
ты меня за всё пожалей
как теперь смерти избежать
 
 
то хочу что вечно далеко
вдруг захотелось смерти избежать
 
 
чтоб она казалась неземной
что теперь обычно а что нет
 
 
я прилежно то соберу
на шпар отсыпь лентой дроби
 
 
ты другой любви не ищи
отсыпь и дроби вот так да
 
 
то что рядом я не хочу
калачиком на кушетке свиясь
 
 
словно это было не со мной
сначала скажи огонь потом обожгись
 
 
краску я взяла как огонь
сначала скажи огонь потом обожгись
 
 
только не бросай не бросай
 
 
даже если хочешь обожгись
только не бросай
 

«видок у вас диковатый какой-то вы кто…»

 
видок у вас диковатый какой-то вы кто
у них никогда не бывает лиц
 
 
моя бывшая мама
смотрит на меня
 
 
и не понимает
когда я ору ору
 
 
убивают пожар потоп
они молчат, они спят
 
 
когда я громко слушаю музыку
они просыпаются, они вызывают ментов
 
 
как выбрать цвет сердечка
для тебя если ты любовь
 
 
сто пятая снятая нулевая
плачь плачь вангуй вангуй
 
 
пустите эту боль в сто ран
у славных мух
 
 
захватывает дух
словá для отлюбви
 
 
одни и те же
душа моя пиксель
 
 
всё далеко
легко
 
 
папа устал он нежный пенсионер
мама во сне вызывает меня на дуэль
 

«между тем у страницы n…»

 
между тем у страницы n
за неделю четыре новых просмотра
 
 
забили речными камеями
торговец уксусом говорит
 
 
забили насмерть
передёрни затвор
 
 
на землю сухую, ничью
тёмный режим, лежим
 
 
бытописание вслепую
взгляд закреплённый
 
 
над остывающим телом
ночной борьбы
 
 
над неопознанным эпизодом
либидо, амбиции, селфи
 
 
дела разной степени
сокровенности
 

«одно на всех одно за всех…»

 
одно на всех одно за всех
и что ещё кроме саднящего этого
 
 
сжимающего ся вся
в парящее бездумное колечко
 
 
над красным городом тающим
убивающим
 
 
вдоль бледной речки
ты будешь бегать хорошо
 
 
пока он не пришёл а пока
сиди у каждого лица
 
 
без тела без лица
и метадосада номада
 
 
звенит укрывает видимое
танцуй танцуй следи следи
 
 
за тем кто уходи
и в этот раз и в этот час
 
 
ворота закрываются автоматически
в придуманном таврическом
 
 
тяжёлые места
грызут холодного листа
 
 
по-матерински
по-отечески
 

«эта проблема не проблема…»

 
эта проблема не проблема
фрагмент, когда имя не имя /больше/
 
 
но местоимение /меньше/
не подходи близко
 
 
не забывай просыпаться
у тела бывают другие части
 
 
красное не приживается
поднимите руки
 
 
кто не убийца
всего живого
 
 
сказанное здесь конструктивно
и объективно
 
 
продолжим беседу
в другом формате
 
 
мне нужно переодеться
 

«а ты такая ничего…»

 
а ты такая ничего
а я его
 
 
отвой живой водой чей баг
никто не враг
 
 
пока зело диктует снаф
сачкует страх
 
 
но дай нам бох
каких-то сноф
 
 
и может быть немного
во благо всех живых существ
 
 
перформативности
прости
 

«в списке имён…»

 
в списке имён
и другие – это о нас
 
 
да не пересохнет
гортань поющего
 
 
не спечётся
слюна в слюду
 
 
не выпадет окрик
в жжёное облако
 
 
горькое, одно на всех
прекурсор хрестоматийный
 
 
нерастворимый
безмирный останок
 
 
плеск надстройки о праздник
непроницаемой бычьей складки
 
 
снующая чешуя, разгар пирушки
в крепком ночном замесе
 

«ту плаценту мы съели…»

 
ту плаценту мы съели
как есть, не закусывая
 
 
я всё в мире видела
говорит девочка
 
 
в джинсовой юбке
идущая впереди
 
 
с двумя парнями
с бутылкой rosé в руке
 
 
последний раз обновлён
шесть лет назад
 
 
сдаёмся
сдаёмся
 
 
не открывать сообщения
чтобы не забыть ответить
 
 
записал свои мозговые
волны на плёнку
 
 
говорит брайан ино
в фильме о брайане ино
 
 
всё утро не могла вспомнить
как тебя зовут. мучилась.
 
 
с закрытыми глазами
лежала так долго как могла
 
 
перебирала имена
так и не вспомнила
 
 
«а вдруг я усну и соскользну»
одевайся а не наоборот
 
 
среда центральный вход
переспросить о берге
 

«я буду падать пред тобой…»

 
я буду падать пред тобой
пока не упаду
 
 
некоторые сомнения
 
 
произнести
умолчать
 
 
чтобы
 
 
другие
 
 
нужны
 
 
другие
слова
 
 
нужны
чтобы
 
 
их взять
их берут
 
 
гдедругие
 
 
насколько неотделимо
всё это было уже не раз
 
 
не раз не исцеляло
взрыв внутри взрыва
 
 
распускается как цветок
с той стороны славного сада
 
 
отменить письмо
 
 
в попытке нечеловеческого тепла
 
 
сначала научись ходить
потом ходи
 
 
сначала научись потом
глотай
 
 
пустое
 
 
поиск по слову
какое хорошее слово
 
 
воруй-движение
биение-на
 
 
пустое, пустое
 
 
лизни соскользни
по веночке веночкой
 
 
англетер далеко-далеко
глубоко
 
 
глубоко
 

«когда закончатся деньги…»

 
когда закончатся деньги —
морфинопиумверонал —
 
 
безоружные ангелы вога
придут на длинных руках
 
 
беспечных, и спасут нас.
белый день обживём как мы —
 
 
чей-то уже, другими уже населённый.
пригласим тебя, праздное ожидание,
 
 
в то, что зовём своим домом.
замрём и восстанем ждать
 
 
случайную перспективу.
в зачинающем зрении —
 
 
едва-касание, остраняющая опора —
сердце резче анчеля, легче чуланчика;
 
 
свет отрублен от лампочки,
больше никаких хэппиэндов.
 
 
что это тут – за до-языком – в траве нестрашной
в никто тычется, перетаптывается, мычит
 

«состоялось / или / прошло…»

 
состоялось / или / прошло
или
 
 
мы нашли пыточную
после того как уснули в ней
 
 
мы уснули в комнате
этой / любой / обычной
 
 
мы уснули в комнате
мы проснулись в пыточной
 
 
просто смотри
ничего не делай
 
 
пришло
китай переехал в нас
 
 
когда вода очернела
с самого края, с самого края края
 
 
с самого края
края
 
 
очернела, сгустилась
кто это тут у нас
 
 
что ты, вода, здесь чему должна
 
 
утром подняться с земли
вечером в земли лечь
 
 
слава богу
мы запомнили имена
 

«сжимается с убыстрением…»

 
сжимается с убыстрением
:отсеклось :отделилось
 
 
всё отдельно, всё отделено
да, сток к стку
 
 
ваши тайны
не слишком тайны
 
 
у нас есть один в один
такие же точно правда
 
 
там иногда совпадают
имена или целые люди
 
 
у тебя есть преимущество
язык кричит
 
 
обманутый, обманувший
воображаемый различим
 
 
как тушка зверька иного
разделан был не придраться
 
 
выбери место ударь
или ударь
 

«защищая другого защищаешь себя…»

 
защищая другого защищаешь себя
гостеприимству выкидыша
 
 
обучить невозможно но
постыдные ощущения это хороший подарок
 
 
боль это сообщение
кому подтопленное местечко чирик
 
 
не старый а прежний
как хлеб в поле
 
 
выпить полторы бутылки игристого
всё порешать
 
 
воображай, продолжай свет, смех
«я не плохая, меня просто
 
 
так нарисовали»
ровно в срок отошли мутные воды фонтанки
 
 
лежу под тобой, задыхаюсь,
слушаю, как заходится сердце
 

vol. 1

 
музыка вся не работает
не подходит
 
 
встретимся в баре
напротив
 
 
где и обычно
о рассыпаемся
 
 
время вино и место
от адама до пикселя
 
 
нет ничего
или глитч благонадёжный
 
 
и ещё твою мать любимый
ascii-посредник
 
 
эдипово сало
выйди бл.ть из-под контроля
 
 
уже хоть как-то
кошечка в фильме
 
 
кошечка
двигается, мерцает
 
 
о неделимый пиксель
я держу тебя за руку
 
 
где ты и ни за что
помехи ласкаешь ешь
 
 
всё и всегда на месте
достроимся же
 
 
позаимствуем
друг у друга
 

vol. 2

 
жест безупре увечен
коды седобороды
 
 
губы так относятся к языку
как язык к зубам
 
 
буду любить тебя
пока не кончу
 
 
я не кончаю
ты знаешь
 
 
я тот чувачок под моим окном
стою и курю с пивком
 
 
дети легко убивают
дети играют
 
 
главное совпасть
с этим «местом»
 
 
со случайным порядком
не перепутать главное
 
 
голый и голый
белый и белый
 
 
не изъять
друг из друга другого
 
 
наследовать самым <…> вещам
лида повсюду
 
 
разбитые руки
содранные колени