Текст книги "Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней"

Мы поинтересовались у него, не может ли он помочь нам деньгами, оружием и продуктами, чтобы мы смогли добраться до Бордо.

– Увы, мы ничем не можем вам помочь. Используйте собственную смекалку. Французы тоже не станут вам помогать. Большинство, похоже, не слишком довольны нашим присутствием в их стране. Они почему-то считают, что немцы будут помогать нам. Мы тоже собираемся уезжать отсюда. Будем продвигаться в южном направлении.

– А какие последние новости о немецком наступлении?

– Мы не получили свежих новостей. Примерно с час назад нам позвонили из Ле-Мана и сообщили, что немецкие танки вошли в город. Это невероятно, они не могли продвинуться так далеко. Если же дело обстоит именно так, они будут здесь не позднее завтрашнего дня.

– У вас нет хоть какого-нибудь оружия?

– Увы, нет даже револьвера.

– А вы не знаете какую-нибудь военную часть, где бы мы могли получить оружие? – спросил я. – Мне бы не хотелось опять попасть в руки немцев.

– В нескольких милях южнее располагается французский полк. Попытайтесь там достать оружие.

Мы пришли в указанное место, но там не оказалось никого, кто бы взял на себя ответственность выдать нам оружие. Нам объяснили, что на это требуется разрешение. В течение часа мы пытались убедить французов, но все было напрасно. Вечером появился французский майор и приказал нас арестовать. Мы незаконно завладели французским грузовиком, у нас нет никаких документов, значит, рассудил он, мы дезертиры. Нас заперли в казарме, а снаружи приставили часового.

Мы так устали за эти дни, что сразу заснули. Утром мы стали барабанить в дверь, требуя накормить нас. Никакой реакции. Мы опять стали стучать и кричать, но снаружи никто не отзывался. Выломав дверь, мы обнаружили, что в казарме никого нет. На флагштоке развевался белый флаг.

Из ворот за нами наблюдали несколько местных жителей, и мы спросили у них, что произошло.

– Немцы уже в Анже. Вам лучше уйти отсюда. Мы не хотим, чтобы les Boches[25]25
  Боши (фр.).


[Закрыть] расстреляли нас только за то, что в казармах находятся les Polonais[26]26
  Поляки (фр.).


[Закрыть].

За то время, что мы отсутствовали, грузовик бесследно исчез. В караульном помещении висела связка ключей, и мы начали открывать все казармы в поисках оружия. Нам повезло. В одной из казарм мы нашли несколько сотен винтовок и около дюжины легких (ручных) пулеметов. Все оружие было еще в смазке. Я выбрал пулемет. Сташек набил патронами свои и мои карманы. Остальные взяли винтовки.

– Давайте проверим оружие в действии, – предложил Сташек.

Мы зарядили пулемет, и Сташек дал пулеметную очередь. С улицы раздался топот бегущих ног и громкие крики:

– Здесь les Boches!

Мы рассмеялись, и не потому, что умудрились посеять панику среди французов, а потому, что пулемет оказался в полной исправности. Наконец-то у нас было оружие.

После короткого совещания мы решили немедленно двинуться на юг через Бресюир и Ньор на Бордо, надеясь в пути обзавестись каким-нибудь транспортом. Улицы опустели. Мы шли по городу с винтовками на плече, и люди, завидев наше приближение, в спешке разбегались.

– Они думают, что мы немцы.

– Вот и отлично. Тем дольше они не решатся стрелять в нас.

– Нам нужен грузовик. Не стоит даже пытаться пешком дойти до Бордо, – заявил Сташек.

Мы ходили по улицам до тех пор, пока не наткнулись на стоявший у магазина грузовик, доверху забитый корзинами с овощами. Сташек вошел в магазин и по-французски сказал, что нам нужен их грузовик.

При нашем появлении трое мужчин, находившихся в магазине, подняли руки. Один тут же ответил:

– Jawohl[27]27
  Да (нем.).


[Закрыть].

– На улице стоит ваш грузовик? – продолжал Сташек.

– Jawohl.

– Мы можем его взять?

– Jawohl.

– Но в нем корзины. Вы можете их выгрузить?

– Jawohl.

Мужчины тут же вышли на улицу и стали поспешно разгружать грузовик.

Я обратил внимание, что один из них пристально изучает нас. Неожиданно он бросил корзину на землю и закричал:

– Это не Bodies! Это Polonais!

Теперь и остальные поставили корзины и с удивлением уставились на нас. Они обрушили на нас страшный поток ругательств. Тут же откуда ни возьмись появились еще французы и тоже стали всячески оскорблять нас.

– Стефан, скорее заводи машину! – закричал Сташек. – Все в грузовик, живее. Надо быстро уезжать.

Я двинулся к водительской кабине и тут увидел, что один из французов достал нож и собирается проткнуть шины. Сташек выстрелил в воздух. Все разбежались, я вскочил в кабину, завел машину и отъехал от магазина. Нам нужно было выбраться на дорогу, ведущую на юг, и мы какое-то время блуждали по городу, наводя панику среди французов, пока не выехали в нужном направлении. У нас была с собой карта, и мы поняли, что едем в Бресюир.

Через несколько километров мы остановились, чтобы обсудить дальнейшие действия. Страшно хотелось есть, а в грузовике остались только салат и капуста. Заметив с дороги ферму, мы решили купить там какие-нибудь продукты. Я съехал с дороги и понял, что у меня не работает сцепление. В грузовике нашлись только гаечный ключ и отвертка. Пришлось разобрать коробку передач, и это заняло у нас большую часть дня. Тем временем движение на дороге возросло. Если с утра мимо проезжали отдельные машины, то теперь густым потоком ехали грузовики, легковые машины, запряженные лошадьми телеги. Днем движение постепенно стихло, и дорога опустела.

Мы отремонтировали грузовик и могли вплотную заняться поисками пищи. Мы рискнули подойти к ферме, но молодой француз громко крикнул при нашем приближении:

– Убирайтесь отсюда! Чем быстрее, тем лучше. Мне не нужно, чтобы Bodies нашли у меня Polonais. Убирайтесь, да побыстрее!

Салатом не очень-то наешься, но мы жевали его и обсуждали дальнейший план действий. Дорога опустела. За полчаса, что мы сидели на траве, поедая салат, не проехало ни одной машины.

– Не нравится мне все это, – заметил кто-то из спутников. – Слишком уж тихо.

– Что ты имеешь в виду?

– Дорога опустела. Не видно ни одного беженца. Не нравится мне это, – повторил он.

– Может, все уже прошли, – предположил другой. – Или решили остаться. Я уверен, что, если бы поблизости были немцы, дорогу бы запрудили тысячи беженцев.

– И выстрелов не слышно, – добавил Сташек. – Я не думаю, что немцы в тридцати километрах от нас. Как вы считаете?

Все согласились и продолжили набивать животы салатом, чтобы хоть немного заглушить преследующее нас чувство голода.

– А что это там? – указывая на перекресток дорог, спросил кто-то.

Мы посмотрели в указанном направлении.

– Французская разведывательная машина, – определил один из нас.

– По всей видимости, они устанавливают контрольно-пропускной пункт. Давайте поедем, пока они не перекрыли движение.

– Правильно. Надо ехать.

Я снова сел за руль. Сташек и еще один мужчина забрались в кабину, а остальные сели в кузов. Наше напряжение возрастало по мере приближения к перекрестку.

– А вдруг они попытаются арестовать нас? Что мы будем делать? – спросил Сташек.

– Они даже не смотрят в нашу сторону. Разведывательный автомобиль стоял под деревом на перекрестке. Я медленно подъехал и остановился, ожидая, что французы выйдут из машины и зададут нам вопросы. Если мы проедем мимо, рассудил я, то они заподозрят неладное и могут открыть огонь. Но из машины никто не выходил.

Тогда я завел двигатель и только собрался тронуться с места, как из машины вышел одетый в форму человек с автоматом на груди.

– Halt! Wohein gehen sie?[28]28
  Стоять! Куда едете? (нем.)


[Закрыть] – прокричал он.

– Немцы! – заорал Сташек.

– Немцы! – увидев еще трех солдат на дороге, заорали остальные.

Мне бы, конечно, следовало прорываться вперед. Но вместо этого я развернул грузовик и погнал его обратно туда, откуда мы только что приехали.

Мы успели отъехать около сотни метров, когда раздались первые выстрелы. Сидевшие в кузове стали отстреливаться. Мы мчались в облаке пыли, и поэтому в зеркале мне не было видно, преследуют ли нас немцы. Вдавив ногу в педаль газа, я мчался не разбирая дороги, когда услышал голос Сташека: «Что-то впереди на дороге!»

«Наверно, еще одна немецкая машина», – подумал я, и свернул на дорогу, ведущую к ферме, на которой нас так неласково встретили несколько часов назад, въехал во двор и резко затормозил.

– Сарай! Я въеду в сарай, Сташек! Открывай двери!

Сташек не двигался. Тяжело навалившись на меня, он бормотал:

– Меня ранили, Стефан... Я ранен... – У него текла кровь из носа и левого уха.

Кто-то открыл дверь сарая, и я въехал внутрь. Дверь тут же закрыли.

– Немцы могли не заметить, как мы повернули к ферме, – раздался голос. – Но если они все-таки засекли нас, я не собираюсь снова попадать в тюрьму!

Сташек упал на сиденье, когда я вышел из кабины; его руки все еще сжимали пулемет. Я осторожно разжал пальцы и взял пулемет.

– Иди сюда. Отсюда отличный обзор, – услышал я, когда стал осматриваться в поисках подходящего места для пулемета.

Оставив пулемет, я вернулся к кабине, чтобы вытащить патроны из карманов Сташека. Затем мы выломали доску из двери сарая, и теперь был прекрасно виден весь двор и дорога, ведущая к ферме. В голове у меня была полная неразбериха. Только по дрожанию рук я понял, что сильно напуган, но не задумывался о том, что может с нами произойти в любой момент. Я думал только об одном. Сташек умер. Что я скажу его родителям по возвращении? Меня так волновал этот вопрос, словно я собирался увидеться с ними через несколько дней. Что я им скажу?

Шум во дворе заставил меня очнуться. Я увидел молодого француза, который утром выгнал нас с фермы. Он сердито кричал на пожилого человека, вероятно отца. Я практически не знал французского и не понимал, о чем идет спор.

– Что они говорят? – спросил я соседа. – Ты понимаешь?

– Да. Молодой хочет, чтобы мы убрались с фермы, – ответил он. – Его отец настаивает, чтобы мы остались.

Раздавшийся стон отвлек мое внимание. Стон становился все громче и громче.

–Я... умираю... Я... умираю...

Это не мог быть Сташек, ведь он умер. Так кто же это?

Тут мы услышали шум, и на дороге, ведущей к ферме, появилась разведывательная машина, которая въехала во двор и остановилась перед спорящими мужчинами. Водитель остался в машине, а трое с автоматами выскочили наружу.

– Главное – сохранять спокойствие, – прошептал мой сосед. – Они могут уехать.

Французы подняли руки вверх.

– Wo sind soldaten?[29]29
  Где солдаты? (нем.)


[Закрыть] – спросил немец.

– Я умираю... Я умираю, – опять раздался голос, и кто-то зажал рот умирающего рукой.

– Wo geht der soldaten?[30]30
  Куда уехали солдаты? (нем.)


[Закрыть] – повторил свой вопрос немец.

Французы явно не знали немецкого языка, и немец повторил вопрос по-французски.

– Они поехали по той дороге, – сказал отец, указывая в направлении Пон-де-Се. – На север.

– Они поехали по той дороге! – одновременно с отцом закричал сын, указывая в сторону перекрестка.

Немец посмотрел на две руки, указывающие противоположные направления, и рассмеялся. В это время два других немца внимательно осмотрели двор и заметили следы нашего грузовика, ведущие в сарай.

– Они там! – закричал один из них, показывая в нашу сторону.

Тогда немец, стоявший рядом с французами, выпустил автоматную очередь, сразившую наповал отца с сыном.

Я нажал гашетку, и три немца замертво свалились на землю. Четвертого я застрелил, когда он попытался развернуть машину и уехать с фермы.

Мы просидели в сарае минут десять, ожидая прибытия других немцев, но все было тихо. Внезапно тишину разорвал крик выбежавшей из дома старухи. Склонившись над телом старика француза, она попыталась поднять его, но это ей было не по силам. Один из моих спутников выскочил из сарая, чтобы помочь старухе. Она набросилась на него с проклятиями. Все, что мы поняли из ее слов, так это то, что мы должны убираться отсюда.

– Он был бы жив, если бы вы не приехали! Он был бы жив! – закричала она, сидя рядом с телом мужа, и разрыдалась.

– Что будем делать? – раздался чей-то голос.

Сиденье и пол в кабине были залиты кровью Сташека. Его лицо посерело, и открытый рот, казалось, все еще произносил: «Меня ранили, Стефан... я ранен...»

Кто-то открыл противоположную дверь кабины.

– Давай похороним его, Стефан, а потом попытаемся уехать отсюда.

Увидев, что я колеблюсь, он раздраженно сказал:

– Ну же, помогай! Или ты тоже хочешь умереть? Немцы не захотят брать нас в плен, когда увидят своих во дворе. Давай, помоги мне!

Мы подняли тело Сташека и отнесли за сарай. Там уже несколько человек рыли могилу лопатами, которые нашли во дворе. Погибли еще двое наших. Одним был тот, кому, спасая собственные шкуры, зажали рот рукой, когда он бормотал предсмертные слова. Второй, как мне объяснили, был убит во время бешеной гонки по дороге, когда мы мчались к ферме.

Могила еще не была готова, когда сквозь лязг канистр, которые один из моих спутников перетаскивал из немецкой машины в наш грузовик, до нас донеслась короткая автоматная очередь. Затем другая, третья.

– Бежим, скорее!

– Мы не можем оставить их здесь! – запротестовал я. Я должен похоронить Сташека. Мы вместе сбежали из Польши и добрались до Франции. Я обязан похоронить его.

– Ты ляжешь рядом с ним, если сейчас же не уедешь отсюда.

– Не могу оставить его, – повторил я, но мой голос потонул в шуме летящих над головой самолетов. Затем опять раздались автоматные очереди.

– Стефан, живее! Мы уходим!

Не знаю, стояли у меня в этот момент в глазах слезы или я грязно ругался, поклялся ли отомстить или молчал. Помню, что засыпал Сташека, так и оставшегося с открытым ртом. Над ним уже роились мухи, и я снял с себя мундир и накрыл его тело. Подбежала собака и, почуяв покойников, убежала, тоскливо завыв и поджав хвост. На бегу она пару раз оглянулась. Я вернулся в сарай.

(Много лет спустя, после войны, я приехал во Францию и попытался найти ферму, где похоронил Сташека. По памяти нашел дорогу, по которой, как мне казалось, мы ехали на юг. Я обошел несколько ферм, задавал массу вопросов. Все было безрезультатно. Многие фермы были сожжены или разрушены, какие-то перешли другим людям. Мои двухдневные блуждания по окрестностям закончились арестом. Кто-то сообщил в полицию, что появился странный «незнакомец», который ходит и расспрашивает окрестных фермеров. Французские полицейские проявили максимум вежливости и понимания, но, к сожалению, ничем не смогли мне помочь.

После войны я написал в Польшу родителям Сташека. Письмо вернулось с пометкой, что в живых никого не осталось. Оказалось, что бабушка Сташека была еврейкой, и всю семью сожгли в печах Освенцима. Война убила шесть миллионов поляков, и семья Сташека оказалась в их числе.

Однако кто-то похоронил Сташека, причем под моим именем. В мундире, которым я укрыл друга, были мои документы. Их направили в Красный Крест, а тот, в свою очередь, сообщил моим родным, что я убит и похоронен во Франции; местоположение могилы неизвестно. Это было одно из двух сообщений о моей смерти, которые получила моя семья.)

Дверь сарая была открыта. В кузове на соломе сидели четверо наших с винтовками. Двое в водительской кабине выбивали остатки переднего стекла, чтобы было удобнее стрелять из пулемета. Я сел за руль, развернулся и выехал со двора.

На дороге по-прежнему не было никакого движения. Я надавил педаль газа.

– Ты словно сходишь с ума, когда садишься за руль. Мы можем вылететь из кабины! – заорали мои спутники.

Когда мы выехали на главную дорогу, то увидели, что в небе в северном направлении идет воздушный бой. Ветер доносил до нас глухие звуки взрывов.

Я гнал машину к перекрестку. Мы проскочили мимо злополучного места и понеслись дальше, так никого и не встретив на дороге. Наконец впереди показалась маленькая деревушка. При нашем появлении несколько местных жителей бросились врассыпную. Немцев не было, и никто в нас не стрелял.

Нам уже никогда не пришлось воспользоваться оружием во Франции. После столкновения с немцами мы ждали новой встречи с ними, предполагая, что они двинулись дальше на юг. Кроме того, мы ожидали, что натолкнемся на французскую линию обороны. Но, проехав несколько деревень и не встретив на дороге ни одного транспортного средства (не то что машины, даже телеги), въехали в Бресюир. Когда мы остановились на площади, к машине подбежало несколько человек. Они хотели знать, видели ли мы немцев и как они далеко от их города. Мы рассказали им о своих приключениях.

– Сколько же их там было?

– Четверо.

– Всего четверо? И вы сбежали?

– Сначала мы их убили.

– Bien[31]31
  Хорошо (фр.).


[Закрыть]. Они убили кого-нибудь из ваших?

– Да. Троих наших и двух французов.

– C’est la guerre, mais elle est finie...[32]32
  Война хоть и закончилась... (фр.)


[Закрыть]

День подходил к концу, и только сейчас мы почувствовали сильный голод.

– У вас есть деньги? – спросил один из французов.

В общей сложности у нас оказалось почти пятьдесят франков. Он завел нас в свой магазин и отрезал несколько кусков колбасы и хлеба.

– Estes-vous Polonais?[33]33
  Вы поляки? (фр.)


[Закрыть]

– Да.

– Вы хотя бы понимаете, что навлекли на нас? Мы ведем войну за ваш Данциг[34]34
  Данциг – бывшее немецкое название польского города Гданьска.


[Закрыть] и «польский коридор»[35]35
  «Польский коридор», Данцигский коридор – встречающееся в историографии наименование полосы земли, полученной Польшей по Версальскому мирному договору 1919 года и дававшей ей доступ к Балтийскому морю. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. И к чему это привело? Les Boches в Париже! Никогда не надо воевать за другие народы.

Мы не стали вступать с ним в спор. Отдали деньги, взяли хлеб и колбасу и, только выехав из города, остановились, чтобы перекусить.

Глава 15

На следующий день вслед за колонной беженцев вы въехали в Бордо. Помимо французов, англичан и поляков, город был наводнен беженцами всех национальностей. Люди сидели на улицах, площадях, в парках, на ступенях лестниц. У открытых окон стояли толпы людей, слушавших последние новости. Франция капитулировала. Кто-то плакал, кто-то, казалось, испытывал облегчение. «La guerre est finie», – говорили они, потягивая вино за столиком в уличном кафе.

– С ними все ясно, а что нам делать? – спрашивали мы друг друга. – Теперь воюет только Англия.

– Но мы не можем переплыть через Ла-Манш!

– А вот это твое дело, капитан, – сказали мне мои спутники. – Веди нас на судно, любое – от лодки до линейного корабля, – которое перевезет нас через пролив.

До войны я не раз бывал в Бордо и прилично знал порт. Мы оставили грузовик (несколько французов тут же завладели им, как только мы отошли на приличное расстояние) и, забрав оружие, отправились через город в порт. У причалов и на рейде стояло несколько судов. Я поискал глазами польский флаг, но не нашел ни одного судна с нашим флагом. Мы узнали, что в порту стоят английские и американские суда, но американцы берут на борт только граждан своей страны. Нас согласился взять владелец небольшого голландского каботажного судна с единственным требованием, что мы достанем выездные визы.

Прозвучали сигналы воздушного налета, и над городом появились немецкие самолеты. Не сбрасывая бомбы, они держали курс на море.

– Они минируют устье реки, чтобы запереть суда в гавани, – пояснил нам французский докер.

– А есть в порту какие-нибудь польские суда? – спросил я его.

– Вчера стояли два судна. Одно вошло вечером во время прилива, а второе сегодня стояло под разгрузкой. Они привезли орехи, но кому сейчас нужен арахис? Думаю, что они попытаются уйти днем, в отлив. Возможно, они уже отплыли.

Мы помчались к указанному докером причалу.

– Ou est le cargo Polonais?[36]36
  Где польское грузовое судно? (фр.)


[Закрыть] – запыхавшись, спросили мы у первого попавшегося докера.

– Parti. Il est la-bas[37]37
  Ушло. Вон оно (фр.).


[Закрыть], – указав на небольшое грузовое судно, медленно скользящее к выходу из дока, ответил он.

– Черт побери, опоздали!

– Чтоб им пусто было! – в сердцах откликнулись с причала.

Повернувшись, мы увидели группу поляков, расстроенных не меньше нашего.

Я сообразил, что судно должно пройти еще через два шлюза, прежде чем выйти в реку.

– Бежим! Скорее! Мы догоним их в шлюзе! – возбужденно прокричал я.

Судно уже входило в первый шлюз, и мы помчались сломя голову, перепрыгивая через какие-то ящики, швартовочные канаты и якорные цепи, увертываясь от кранов, поднимающих и опускающих грузы. Когда мы добежали, судно стояло у стенки, дожидаясь подъема воды в шлюзе.

На палубе не было свободного места. Сотни людей лежали, стояли и сидели, прислонившись к борту, и даже в спасательных шлюпках. Я запрыгнул на палубу и, подождав окончания швартовки, поднялся на капитанский мостик.

– Пан капитан, нас семеро. Вы не могли бы взять нас в Англию?

– Все семеро поляки?

– Да. Все поляки.

– У меня на борту уже более четырехсот человек, а спасательные лодки рассчитаны на сорок. Французы заявили, что не выпустят меня, если я возьму кого-нибудь, кроме команды. Ты видел, что творится на палубе?

– Да, пан капитан.

– Значит, у тебя лучше зрение, чем у меня. Я ничего не вижу, – засмеялся он. – Вот так я и отвечу французам, если им захочется задать мне вопросы. – Он пристально посмотрел на меня и спросил: – Не мог ли я видеть тебя раньше?

– Да, пан капитан. Перед войной я несколько раз ходил с вами в Лулео[38]38
  Лулео – город-порт на севере Швеции, на островах в устье реки Луле-Эльв, на берегу Ботнического залива.


[Закрыть].

– Точно, теперь я вспомнил. Ты можешь пригодиться. Скажи друзьям, чтобы они прыгали на борт и вовсю наслаждались удобствами, – рассмеялся он.

Я повернулся, собираясь отойти, когда он сказал мне вслед:

– И несите свои винтовки, они могут понадобиться. На борту нет никакого оружия.

Я соскочил на причал, но, кроме нескольких французов, внимательно рассматривающих меня, никого не увидел. Где, черт возьми, их носит? Тоже мне, нашли время для прогулок!

Мое внимание привлек свист с палубы. Мои товарищи были уже на борту.

– Мы предполагали, что капитан согласится взять нас, – улыбаясь, сообщили они. – Никто даже не заметил, как мы оказались на палубе.

Шлюз заполнился. Судно отдало швартовы и стало медленно двигаться к выходу. В этот момент раздался резкий визг тормозов и из машины выскочили мужчина и женщина с двумя маленькими детьми.

– Вы плывете в Англию? – крикнул мужчина.

– Да.

– Мы англичане. Возьмите нас на борт, – попросил он, глядя на капитанский мостик.

Получив, вероятно, положительный ответ, он одного за другим передал детей на палубу. За детьми последовала жена. Судно двигалось, и мужчине удалось забросить на палубу только два чемодана из всего багажа и запрыгнуть самому.

– Все из-за этой проклятой машины, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал мужчина.

– Но все-таки вы успели, – заметил я.

Вы говорите по-английски? – удивился он. – И куда вы направляетесь? Господи, дурацкий вопрос, простите, – рассмеявшись, добавил он.

Его жена в растерянности смотрела на чемоданы.

– Ты оставил самые нужные вещи, дорогой, – проворчала она. – Пропал весь мой гардероб.

– Прости, дорогая. У меня времени было в обрез.

Мы медленно вышли в реку, развернулись и поплыли к устью, до которого было свыше девяноста километров. Нас обогнали несколько судов с беженцами. На причалах, на улицах, тянущихся вдоль реки, мы видели толпы людей, обтекающих длинные вереницы машин, привозящих с севера тысячи беженцев. Теперь, узнав о капитуляции Франции, они уже никуда не стремились, возможно, они даже растеряли свой страх перед немцами. Впереди их ждали годы оккупации. Мы, покидавшие Францию, по-другому отнеслись к ее поражению. Мы следовали в страну, о которой большинство из нас знало лишь понаслышке. Мы плыли в неизвестность.

Оставшаяся часть дня, пока судно медленно двигалось к устью Гаронны, была потрачена на составление списка пассажиров. Всего на борту оказалось четыреста семнадцать пассажиров и тридцать два члена судовой команды. Более половины беженцев составляли поляки; второй по численности была группа чехов, остальные были голландцы, бельгийцы и французы. Ну и английская семья, попавшая на судно в последний момент.

Женщин и детей разместили в кубриках, а мужчины заняли не только палубы, но и все укромные уголки. С пресной водой проблем не было: на судне она имелась в достаточном количестве, а вот с продовольствием было намного хуже. Судно шло обратно с грузом (в трюмах находилось несколько сотен тонн арахиса), который французские докеры отказались разгружать. Нам сказали, что мы можем есть орехи сколько душе угодно. Довольно скоро стало ясно, что два гальюна не могут удовлетворить потребности всех находящихся на борту людей, и для мужчин на корме отгородили «специальное место».

Около десяти вечера мы бросили якорь южнее Руайана, в устье Гаронны. Французский лоцман отказался сопровождать нас дальше, заявив, что устье заминировано, а он не собирается кончать жизнь самоубийством. Матросы, доставившие его на берег на одной из спасательных шлюпок, вернулись с известием, что в Руайане уже появились немецкие моторизованные части.

– Если они воспользуются артиллерией, нам крышка, – растерянно пробормотал кто-то на палубе.

– А что по этому поводу думает капитан? – спросил я одного из членов команды.

– Он хочет дождаться утреннего прилива. Нет смысла пытаться пройти ночью без лоцмана. Мы поплывем утром. Может, удастся пристроиться в фарватер к крупному судну, – и он указал в сторону стоящего на якоре в нескольких кабельтовых от нас большого лайнера.

Я набил карманы орехами, нашел теплое местечко рядом с машинным отделением и заснул.

Ночь была холодной, но благодаря теплому воздуху, проникавшему сквозь решетку, я не замерз. Я просыпался несколько раз за ночь и видел, что звезды меняют положение на небе. Судно мерно покачивалось; вода постепенно прибывала. Дважды за ночь с северного берега доносились пулеметные очереди. Ближе к утру в небе появились низко летящие самолеты, но в темноте я не смог разглядеть их опознавательных знаков. Затем меня разбудил женский голос, жалующийся на холод.

– Здесь тепло, – сказал я. – Ложитесь рядом со мной.

Она легла рядом, и я, не открывая глаз, обнял ее, прижал к себе, и мы заснули.

Спустя несколько часов я проснулся от криков, доносившихся с капитанского мостика, и топота бегущих по палубе людей. Наступило утро, и, судя по всему, судно собиралось сниматься с якоря.

Я хотел встать, но женщина еще спала, и мне стало жалко ее будить. Я заглянул ей в лицо... и рассмеялся. Она закрыла глаза шляпой с перьями, а нижняя часть лица, белая блузка и элегантный костюм были покрыты слоем сажи, всю ночь летевшей из трубы.

Мой смех разбудил женщину. Она села и с недовольным видом посмотрела на меня:

– Что вас так рассмешило?

– Ничего особенного. Просто я посмотрел на вас, и все, – ответил я. – Вами что, чистили ночью дымоход?

– Почему вы так решили? Уж если кем и чистили дымоход, так это вами. – При этих словах она достала из кармана маленькое зеркальце. – Вот, полюбуйтесь!

Я посмотрел в зеркальце и расхохотался.

– Теперь ваша очередь, – протягивая женщине зеркальце, сказал я.

– Какой ужас! – вскрикнула она, закрыла руками лицо и застонала.

Мимо нас в это время проходил матрос из машинного отделения со стопкой чистой ветоши. Я попросил у него несколько тряпок и, приказав женщине сидеть не двигаясь, вытер сажу с ее лица.

– Знаете, а вы, оказывается, очень симпатичная, – сообщил я. – Как жалко, что я не знал этого раньше.

– К сожалению, не могу ответить тем же, – парировала она.

У нее еще осталось несколько черных пятен на лице, и эти пятна вместе с гневным выражением лица и нелепой шляпкой вызвали у меня новый взрыв смеха.

– Ненавижу вас! – заявила она, отодвигаясь подальше.

– Очень жаль, но я ничего не могу сделать с собой. Вы такая забавная.

– Противный невежда! – крикнула она. – Вы... вы черная обезьяна! Вот вы кто.

– Меня зовут Стефан. А могу я узнать, как зовут пани? – с притворной официальностью спросил я.

– Не скажу!

– Но вы просто обязаны сообщить мне свое имя. В конце концов, мы провели вместе большую часть ночи. Причем на виду у всех.

– Я очень замерзла.

– Должен заметить, что впереди еще несколько ночей, и не менее холодных.

– Я не подойду к вам, даже если буду умирать от холода, – заявила она, делая попытку встать.

Это оказалось не так-то просто. У нее были туфли на высоких каблуках, и один каблук застрял в решетке. Она вынула ногу, попыталась вытащить каблук, и тут туфля провалилась в машинное отделение.

– У меня больше нет туфель. Это единственная пара. Пожалуйста, достаньте туфлю.

Я спас упавшую туфельку, и мы заключили мир во время завтрака, состоявшего из воды и арахиса. Ее звали Галина. Она певица. У нее сопрано, и она пела во Франции. Как и мы, она сбежала без вещей, не считая тех, что были на ней.

Тем временем судно поднимало якорь и медленно двигалось к устью реки. Капитан, зная, что у нас есть пулемет, попросил занять позицию на спардеке[39]39
  Спардек – площадка над капитанским мостиком.


[Закрыть].

На корме боцман с несколькими беженцами устанавливали деревянный макет, по цвету и внешнему виду напоминавший четырехдюймовое орудие. Рядом с макетом расположился орудийный расчет.

– Может, удастся обмануть немцев, – посмеиваясь, сказал капитан.

На палубе выстроилось несколько очередей: одна – за пресной водой, другая – за едой для детей, а третья – в два имеющихся на борту гальюна.

С моего места, где я залег с пулеметом, был прекрасный обзор. Я видел наше судно, оба берега Гаронны, несколько судов за кормой и впереди, примерно в восьми сотнях метров от нас, огромный лайнер. Если немцы действительно вошли в Руайан, подумал я, то они, конечно, обстреляют нас, хотя их основной целью наверняка станет лайнер. Устье реки заминировано, и нам будет очень сложно пройти без местного лоцмана. Кроме того, люфтваффе вряд ли оставят в покое суда, выходящие из Бордо.

Я смотрел на стоявший впереди лайнер и вдруг увидел, как у его борта, обращенного к порту, взметнулся в небо столб воды. Мгновение спустя до нас докатился звук подводного взрыва.

Лайнер подорвался на мине!

– Поднять якорь! Полный назад! – крикнул капитан.

Судно затрясло как в лихорадке. Раздался скрежет якорной цепи, и на поверхности появился якорь.

Я не видел, что происходит на палубе лайнера: он был слишком далеко. С капитанского мостика мне сообщили, что на палубе не наблюдается никакого движения. Примерно через десять минут мы увидели, как лайнер немного наклонился в сторону порта; постепенно крен стал увеличиваться. По всей видимости, машинное отделение продолжало работать, и лайнер медленно сносило к устью реки, где он сел на мель. С палубы начали спускать спасательные шлюпки, и они поплыли к берегу. Затем лайнер развернуло, и он почти перекрыл фарватер.

– Черт побери, мы, похоже, попали в западню! – выругался кто-то на мостике.

Однако прилив, покачав лайнер, снял его с отмели и медленно потащил обратно к Бордо. Но тут под ним взорвалась еще одна мина, и лайнер быстро пошел ко дну. Прошло не больше часа с первого взрыва, и теперь лайнер навсегда успокоился на песчаной отмели.

На нашем судне пассажиры еще не до конца осознали происшедшее. На палубе по-прежнему стояли очереди; кто-то жевал орехи; кто-то спал; женщины следили, чтобы их дети не вывалились за борт. Некоторые интересовались, почему мы стоим. И только на капитанском мостике царила напряженная атмосфера. Капитан отправил стюарда пригласить всех помощников на капитанский мостик, чтобы обсудить с ними создавшееся положение.