Электронная библиотека » Стефан Кларк » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 5 января 2016, 04:40


Автор книги: Стефан Кларк


Жанр: Зарубежная публицистика, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Стефан Кларк
Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII

Посвящается Парижу, который непременно обратит вас в парижанина… если в вас есть хоть капля ума


Stephen Clarke


DIRTY BERTIE


САМЫЙ ФРАНЦУЗСКИЙ АНГЛИЙСКИЙ КОРОЛЬ


Жизнь и приключения Эдуарда VII


«Книга, в которой сочетаются блестящее чувство юмора и познавательность исторического рассказа».


The Spectator


«Стефан Кларк рисует захватывающую картину, интересную как для тех, кто любит читать о прошлом, так и для тех, кто считает себя настоящим “историком”».


Amazon.com


Перевод с английского И. Литвиновой


© Stephen Clarke, 2014

Вступление

Эдуард VII царствует в Лондоне, но правит в Париже.

Эмиль Флуранс, французский министр иностранных дел

Если бы в начале XX века существовали тесты ДНК, они бы, конечно, подтвердили, что король Эдуард VII был представителем англо-германской породы. Его отец Альберт – чистый тевтон, с моралью такой же жесткой, как усы кайзера. Мать, Виктория, пусть и наполовину, но тоже немка. А родился он в то время, когда в лексиконе англичан слово «француз» было синонимом «дьявола», «смертельного врага», «неудачника» и «грубияна».

Тем более странно, что Эдуард – или Берти, как называли его в семье, – вырос французом по духу. С такой-то родословной и воспитанием ему впору было стать образцовым викторианцем – со всеми моральными ограничениями, к которым обязывало это звание, – но из Берти получился бонвиван и жизнелюб, сладкоречивый соблазнитель, который был не прочь смотаться через Ла-Манш на ужин с шампанским и канканом в поисках amour[1]1
  Любовь (фр.).


[Закрыть]
.

Исследуя эскапады Берти в процессе работы над книгой «Англия и Франция. Мы любим ненавидеть друг друга», я с удивлением обнаружил, что историческая литература несправедливо обошла вниманием эту наиболее яркую, «французскую» часть его жизни. Целые недели, проведенные в Париже, уместились в две-три строчки, а ведь мы с вами знаем, как можно накуролесить в этом городе и за неделю.

Я нашел немало эвфемизмов о «взрослых развлечениях», часто цитируемые жалобы Виктории на «ужасный Париж» и его «испорченность»; мне попадались списки парижских знакомых Берти, пользующихся дурной репутацией, даже скабрезные анекдоты, но больше никаких подробностей. Я все не мог понять, в чем дело.

Возможно, эти писатели думали, что парижские экскурсии Берти слишком легкомысленны для серьезной истории? Или что его невинные сексуальные подвиги во Франции были всего лишь ширмой, скрывающей длительные любовные отношения со знаменитыми соотечественницами – Лили Лангтри и Алисой Кеппел (прабабушкой Камиллы Паркер-Боулз)?

Я счел позорным такое невнимание к французским эпизодам жизни монарха, поскольку Берти был полноправным участником парижских событий – пожалуй, самого увлекательного, творческого периода в истории города. На вторую половину XIX века пришлись зарождение канкана, расцвет импрессионизма и появление Больших бульваров; это было время, когда формировалась культура Монмартра, Елисейских Полей и парижских café[2]2
  Кафе (фр.).


[Закрыть]
;
когда проститутки были повсюду, а адюльтер стал непременным атрибутом жизни высшего света.

Берти с удовольствием вращался в этом мире, который и сделал его тем дружелюбным весельчаком, каким его знали современники. Он танцевал при дворе императора Наполеона ш, испытывал страдания во время осады Парижа и был первым гостем, поднявшимся на Эйфелеву башню. Он умел находить общий язык с самыми радикальными французскими роялистами и республиканцами, и они относились к нему с восхищением, уважением и любовью – как и все, почти без исключения, кто встречался с ним, независимо от пола и национальности. Даже полубезумный кайзер Германии Вильгельм становился сговорчивым, когда рядом с ним был Берти.

Этой книгой я попытался рассказать – впервые – полную, без купюр и прикрас, историю о том, как французы научили будущего короля Англии очаровать весь мир.


Стефан Кларк, Париж

Глава 1
1855: Любовь с первого взгляда

У вас очень красивая страна.

Я бы хотел быть вашим сыном.

Тринадцатилетний Берти Наполеону III, императору Франции

I

Старший сын королевы Виктории, Альберт-Эдуард, был человеком новой формации. Его предки, как и многие современники, видели в континентальной Европе лишь гигантское поле битвы. На протяжении тысячи лет в европейских турне их обычно сопровождал багаж, состоящий из доспехов, стрел и пушек.

Он жил в то время, когда большинство его соотечественников призывали Англию к «гордому одиночеству», а многие европейцы жаждали революции в собственной стране и/или войны с соседями.

Но Альберт-Эдуард – Берти для близких – думал иначе. Как и нас сегодня, будущего короля Эдуарда VII гораздо больше интересовал туризм, а не военные прогулки. Он знал, что война с любой европейской страной разом отлучит его от любимых ресторанов, театров, châteaux[3]3
  Зaмки (фр.).


[Закрыть]
друзей. Ему нравилось в континентальной Европе то же, что и нам, – курорты, еда, аромат экзотического секса. Он даже мог изъясняться на европейских языках.

Альберт-Эдуард был таким пламенным поклонником континентальных удовольствий, что заработал себе прозвище Грязный Берти в английской прессе, и, пока не стал королем, он старался держаться подальше от общественного внимания. Но мы не должны забывать, что именно Грязный Берти – первый претендент на обладание платиновой картой постоянного клиента самых престижных парижских cafés и борделей (если бы в XIX веке знали о картах лояльности) – со временем вырос в блестящего дипломата, возможно, величайшего в британской истории.

Именно Берти практически в одиночку удержал Европу от большой войны на пороге XX века. Можно даже поспорить (и эта книга тоже подкинет аргументов), что, если бы он курил намного меньше и прожил на несколько лет дольше, Европа не скатилась бы к войне в 1914 году.

Чаще всего не военные угрозы и официальные союзы между странами, а неформальные встречи Берти со своими европейскими друзьями и родственниками[4]4
  Кайзер Германии Вильгельм II и император России Николай II были племянниками Берти; испанский король Альфонсо XIII был женат на племяннице Берти; король Югославии Петр II, король Дании Фредерик IX и король Швеции Густав Адольф VI были женаты на его внучатых племянницах; король Греции Александр I приходился ему внучатым племянником; король Норвегии Хокон VII – зятем; Берти имел родственные связи по всей Европе, за исключением Австро-Венгрии, которой правил его старый друг император Франц-Иосиф, и Франции, где его любили как своего. – Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, приводятся комментарии автора.


[Закрыть]
рассеивали тучи войны. Государственный визит Берти на королевской яхте или частном поезде, легкий треп за сигарой, несколько приятельских обедов с генералами – и потенциально взрывоопасные конфликты вокруг господства на море или приграничных маневров забывались – по крайней мере, до следующего кризиса.

И именно Франция научила Берти этому bonhomie[5]5
  Добродушие (фр). – Примеч. пер.


[Закрыть]
, сделала его человеком легким и незлобивым, к которому тянулись все, даже мужья-рогоносцы его любовниц и вечно всем недовольный кайзер Вильгельм.

Французы сумели воспитать одного из самых успешных соблазнителей и, пожалуй, самого талантливого дипломата за всю историю Великобритании. Вопрос: как им удалось сотворить такое чудо, да не с кем-нибудь, а с сыном самой королевы Виктории?

II

Каждому из нас нужен образец для подражания, и у Берти, похоже, их было сразу два.

В европейской дипломатии (которая, как мы видели, в основном занималась поддержанием родственных отношений внутри разрастающегося семейного клана) он равнялся на свою мать, королеву Викторию, хотя на склоне лет она тяготела к затворничеству и уже не могла служить вдохновляющим примером. А вот в том, что касается личности, то тут, несомненно, кумиром Берти был француз, проживший недолгую жизнь император Наполеон III, человек, который применял боевую тактику своего дяди, Наполеона Бонапарта, по большей части в спальне и предпочитал не столько править континентом, сколько командовать под пуховым одеялом[6]6
  Здесь игра слов. Continental quilt (англ.) – пуховое одеяло. – Примеч. пер.


[Закрыть]
.

Если Наполеон III и вдохновил старшего сына Виктории пойти по его стопам, так исключительно тем, что не позволил свой приземистой фигуре, большому носу и опухшим глазам служить помехой в деле обольщения. Как раз в самом впечатлительном возрасте тринадцатилетний Берти впервые увидел Наполеона III в действии[7]7
  Первое впечатление Берти от внешности Наполеона III не назовешь многообещающим. В своем дневнике он сухо отметил, что «император невысокого роста. У него очень длинные усы, но короткие волосы».


[Закрыть]
. Хотя и невзрачный внешне, французский император слыл невероятно искусным любовником и неутомимо прочесывал свой дворец в поисках новых приключений с прекрасными придворными дамами. Однажды на бале-маскараде он так торопился довести до логического конца новое знакомство, что в спешке затолкал свою добычу в первую попавшуюся комнатенку, где и обнаружил, уже раздевая, что Mademoiselle[8]8
  Мадемуазель (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
на самом деле – Monsieur[9]9
  Месье, господин (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
.

Но Наполеон III вовсе не был дикарем и хамом. Когда замужняя англичанка, известная своей чопорностью, до восемнадцати лет делившая спальню с матерью, навестила императора в Париже, она призналась, что была «приятно удивлена» его галантностью. «Я гостила у него целых десять дней, – писала она, – проводила с ним… зачастую наедине… по двенадцать – четырнадцать часов… Не знаю никого, с кем бы я чувствовала себя так свободно, с кем бы мне хотелось говорить без всякого стеснения, кому хотелось бы довериться…»

Кажется, еще немного – и мы прочтем откровения о сорванном корсете? И, словно в подтверждение наших догадок, та же дама по возвращении в Англию написала Наполеону по-французски, признаваясь в том, как глубоко ее «тронул и покорил» его прием, и, когда они прощались, «ее сердце распирало от чувств» после столь «прекрасных и счастливых дней», проведенных вместе. «Вы крикнули с берега au revoir[10]10
  До свидания (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
, – признается она в письме, – и эти слова до сих пор живут в моем сердце». Заканчивается послание заверениями в «нежной дружбе и глубокой симпатии».

Дышащие любовью слова страстной женщины. Тем удивительнее узнать, что они были написаны в 1855 году 36-летней королевой Викторией. Да-да, выходит, и ее смог «тронуть и покорить» француз.

История не слишком справедливо обошлась с Викторией. Старую королеву, неулыбчивую даму с плотно сжатыми губами, затянутую во вдовий траур, привычно обвиняют в ханжестве и всех прочих грехах, в которых увязла Британия XIX века. Достаточно лишь мысленно представить ее портрет, чтобы разом избавиться от фантазий даже отдаленно эротического содержания. Она предстает антиподом сексуальности.

Но, судя по «французскому письму»[11]11
  French letter (англ.) – презерватив (букв.: French – французское, letter – письмо). – Примеч. пер.


[Закрыть]
(в прямом смысле bien sûr[12]12
  Конечно (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
) у Виктория была просто женщиной. И, уже будучи стареющей вдовой, она немало изумила своих детей, в том числе и Берти, когда приблизила к себе двух слуг – шотландца Джона Брауна и индуса Абдула Карима. Один из них представлял нацию, прославившуюся отсутствием нижнего белья, а другой был выходцем из страны, которая подарила нам Камасутру.

Доподлинно неизвестно, насколько близкими были отношения Виктории с этими красавцами, да и от диванной дипломатии с Наполеоном III она, скорее всего, удержалась; но, как потом доказал ее сын Берти, тугие корсеты и многослойные нижние юбки никому в XIX веке не мешали наслаждаться здоровой сексуальной жизнью, и причем не обязательно моногамной.

На самом деле общество строгой морали и сексуальных запретов, которое мы привыкли называть викторианским, во многом было альбертианским. Печально знаменитое ханжество английского высшего света того времени пошло именно от супруга королевы, Франца Альбрехта Карла Эммануила фон Саксен-Кобург-Готского, или просто Альберта.

Принц Альберт был на редкость строгим отцом и так крепко стянул рукава моральной смирительной рубашки своего старшего сына, что, когда они лопнули, чувство свободы отправило того жуировать по всей Европе (чаще всего молодой человек заглядывал во Францию). Это Альберт пытался создать ангельского принца Альберта-Эдуарда, а породил Грязного Берти.

И переломный момент наступил во время визита королевской семьи ко двору Наполеона III в Париже в 1855 году.

Ill

Будучи одновременно и снобом и монархисткой (одно другому не мешает), Виктория поначалу отнеслась к Наполеону III, мягко говоря, настороженно. Да и чему удивляться? Мало того что он был племянником злейшего врага Англии, Бонапарта, так еще и стал президентом Франции после изгнания короля Луи-Филиппа в 1848 году[13]13
  Более подробно о британском участии в революции 1848 года и несчастной судьбе Луи-Филиппа, к которой приложили руку его английские хозяева, см. в книге «Англия и Франция. Мы любим ненавидеть друг друга».


[Закрыть]
, а потом устроил государственный переворот и объявил себя императором Наполеоном III. Произошло это 2 декабря 1851 года, в 47-ю годовщину инвеституры самого Бонапарта.

В глазах Виктории Наполеон III – кем бы он ни был, императором или всего лишь президентом, – пришел к власти путем свержения короля, а потому представлял собой угрозу для стабильности Европы (и самой Виктории).

Виктория знала и о «непородистом» прошлом Наполеона III. Его мать, Гортензия де Богарне, была дочерью Жозефины, первой жены Наполеона Бонапарта. Его отец, Людовик, приходился Бонапарту младшим братом – по крайней мере, с юридической точки зрения. Когда в 1808 году родился ребенок, Людовик заподозрил Гортензию в неверности и признал отцовство только под давлением всесильного брата.

С семилетнего возраста попавший в водоворот непредсказуемой французской политики начала XIX века будущий Наполеон III был вынужден скитаться по разным странам и два года – с 1846-го по 1848-й – прожил в Лондоне. Это здесь он освоил разговорный английский язык, сожительствуя во грехе с молодой актрисой Гарриет Говард, поднявшейся по английской социальной лестнице классическим способом – сбежала из дому в пятнадцать лет с богатым любовником, родила от него ребенка, а потом унаследовала его состояние. Когда в 1848 году король Луи-Филипп бежал из Франции, а будущий Наполеон III пересекал Ла-Манш в противоположном направлении, именно деньги Гарриет Говард стали финансовым подспорьем для президентской кампании ее любовника и последующего государственного переворота. Она переехала в Париж и оставалась с Наполеоном III до тех пор, пока он не нашел подходящую жену; в память о Гарриет Наполеон III на всю жизнь сохранил чувство благодарности и любовь ко всему английскому.

Как ни печально для него, но это чувство не было взаимным. Когда он стал императором, спустя тридцать шесть лет после Ватерлоо, англо-французская вражда не то что никуда не делась, она даже процветала в Британии. В августе 1853 года Виктория взяла с собой одиннадцатилетнего Берти на Королевский военно-морской парад в Соленте[14]14
  Пролив в северной части Ла-Манша, отделяет остров Уайт от южного берега Великобритании. Через пролив проходят многочисленные маршруты пассажирских, грузовых судов и военных кораблей, кроме того, он является важной рекреационной зоной, особенно для парусного спорта. – Примеч. пер.


[Закрыть]
, задуманный как демонстрация силы, чтобы напомнить Наполеону III о Трафальгаре и предостеречь от провокаций в отношении соседей. В последний раз такой смотр проводился в 1814 году, за год до Ватерлоо, зато теперь британский флот был оснащен самым современным 131-пушечным военным кораблем «Герцог Веллингтон», который был спешно переименован после смерти национального героя, поставившего крест на карьере Наполеона Бонапарта. Даже старенькая «Виктория», флагман Нельсона при Трафальгаре, присутствовала на параде 1853 года и салютовала своим молодым преемникам. Пожалуй, единственным диссонансом на этом параде мощи была яхта «Фея», с которой Виктория и королевская семья наблюдали за происходящим.

Но бритты были не одиноки в своих попытках поставить новоиспеченного императора на место. Высшие слои французского общества тоже были настроены крайне недружелюбно. «Настоящая» аристократия – та, что была титулована королем, а не императором, – видела в Наполеоне III и его испанской жене, императрице Евгении, самых что ни на есть parvenus[15]15
  Парвеню, выскочка (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
. Между тем другие ветви семьи Бонапарта завидовали своему кузену и отказывались присоединяться к его двору.

В стремлении придать легитимность Второй империи Наполеон III обратил свой взор за пределы Франции и попытался завязать личные отношения с европейскими собратьями-суверенами. Но когда в 1854 году он закинул удочку в сторону Виктории, то получил предсказуемый отказ, несмотря на то что с октября 1853 года две страны – впервые за многие столетия – сражались на одной стороне – в Крымской войне [16]16
  Не все в Британии чувствовали себя комфортно в связи с этим внезапным англо-французским альянсом; сэр Джеймс Грэм, первый лорд Адмиралтейства, называл его «противоестественным».


[Закрыть]
.

Англофобы в Париже поспешили заметить, что неприветливость Виктории была вполне в духе британцев, которые не прочь принять помощь Франции в защите своих интересов на востоке, но из-за врожденного снобизма не могут им пригласить нового союзника на ужин. Ближайший сподвижник Наполеона III, Орас де Вьель-Кастель, презрительно заметил в своих мемуарах, что Виктория отказала в «личном приглашении императору и императрице французов», как будто их титулов достаточно для того, чтобы заполучить билет на проезд через Ла-Манш.

Но хитрый Наполеон не сдавался. Он вскользь упомянул о том, что хотел бы приехать в Лондон и доставить персональное приглашение Виктории и Альберту для участия в Exposition Universelle[17]17
  Всемирная выставка (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
1855 года, которая должна была состояться в Париже. По-видимому, он знал, что Альберт живо интересуется новинками науки и техники и даже был одним из инициаторов Всемирной выставки 1851 года в Лондоне, на которой, к великому недовольству Наполеона, среди почетных гостей были и члены свергнутой французской королевской семьи.

Уловка сработала, и официальное приглашение посетить Лондон было направлено.

В апреле 1855 года корабль с французской императорской четой пришвартовался в Дувре (в густом английском тумане, который они, возможно, приняли за дурное предзнаменование), но на берегу гостей встречала не Виктория, а ее супруг. Другие суверены, быть может, восприняли бы это как оскорбление, но Наполеон и Евгения не обратили на это внимания и немедленно принялись обольщать сурового Альберта. У обоих мужчин было что-то общее, потому что Наполеон III говорил с сильным швейцарско-немецким акцентом, чему поспособствовала одна из его иностранных ссылок после падения Бонапарта. Так что беседа протекала в тевтонской манере, неспешно – это было под стать английским железным дорогам того времени, – и путешествие на поезде до вокзала Паддингтон, видимо, прошло очень гладко.

В Виндзоре их поджидала – без сомнения, тщательно продумав степень снисходительности, с которой подобает встретить французских выскочек, – королева Виктория, чье отношение к императорскому визиту ясно выражено в ее письме к статс-секретарю по иностранным делам графу Кларендону в октябре 1854 года: «Его [Наполеона] прием здесь должен быть благом для него, а не благом для нас». Она собиралась встретить его как бедного родственника с протянутой рукой.

Но если Виктория и была поначалу слегка холодна со своими французскими гостями, то лед недоверия очень скоро растаял. Низкорослый Наполеон был далеко не красавец в сравнении со статным Альбертом – чего стоили его клочка-стая бородка и нелепые вощеные усы, которые торчали длинными острыми иглами, – но зато он был прирожденным сердцеедом. Как отмечал Жак Дебюсси, биограф императрицы Евгении, Наполеон «без промедления завоевал симпатии королевы [Виктории], как это бывало со всеми, кого он хотел обольстить»[18]18
  По-французски это séduire, что может означать и обольщение, и совращение.


[Закрыть]
.

Наполеон, возможно, и не пытался затащить Викторию в постель, но, читая между строк ее описания государственного визита, нетрудно заметить, что француз применил все свои галльские приемы обольщения. Как признавалась Виктория своему другу, сэру Теодору Мартину, император был «так прост, даже наивен, и так радовался, когда ему рассказывали что-то новое, чего он не знает» (прямо слышится, как Наполеон говорит королеве: «О, мадам, вы меня околдовать, прошу, расскажите еще что-нибудь об идеаль диет для корги»), и «так великодушен, тактичен» («Не волновайтесь, Ваше Majesté[19]19
  Величество (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
, ваша тайная ненависть к ваш премьер-Ministaire[20]20
  Министр (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
умирать во мне»), и «настолько внимателен по отношению к нам, не сказал и не сделал ничего, что могло бы вывести меня из терпения» («Да, майн дорогая Виктория, я просто adoré[21]21
  Обожаю (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
отварной фазан»). Это был французский séducteur[22]22
  Соблазнитель (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
 во всем блеске своего таланта, терпеливо и любовно обхаживающий свою добычу, словно рыбак, подцепивший на крючок призовую форель.

И апофеозом этого действа, пропитанного пьянящей атмосферой эротики, стало вручение Наполеону высшей награды Британии – ордена Подвязки, учрежденного еще в XIV веке королем Эдуардом III, так энергично кружившего в танце даму, что та обронила подвязку. Король поднял ее, повязал на свою ногу выше колена и объявил (на французском языке): «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает», вероятно, при этом подразумевая: «Если вы полагаете, что я собираюсь и дальше ее раздевать, это все ваши грязные домыслы». Как и следовало ожидать, слова короля и стали девизом ордена: «Honi soit qui mal y pense»[23]23
  «Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает» (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
. Орден Подвязки был вручен Наполеону по праву как прибывшему с визитом главе государства, но его наэлектризованные отношения с Викторией, должно быть, добавили церемонии французской frisson[24]24
  Дрожь (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
.

После недельной череды публичных и приватных мероприятий, когда еще не окончательно рассеялся дурман английского высокомерия, Виктория писала своему дяде Леопольду, что «наши высокие гости… ведут себя с большим тактом», как будто удивленная тем, что глава французского государства и его супруга правильно держат нож и вилку и не вытирают рты о скатерть. Но обе супружеские пары преодолели все разногласия и стали хорошими друзьями, так что ответный визит был согласован.

IV

До того как тринадцатилетний Берти узнал, к своему великому восторгу, что будет сопровождать родителей во Францию, его детство было, без сомнения, унылым. В попытке вылепить из мальчика идеального англо-немецкого принца, отец воспитывал Берти в режиме строжайшей дисциплины и принуждения.

Репетиторы были обязаны – с согласия Виктории – заниматься с мальчиком по шесть часов в день шесть дней в неделю немецким, французским языками, латынью, арифметикой, историей, с упором на германскую, прежде всего рассказывая об истории королевских домов. Чтобы избежать дурного влияния, Берти держали подальше от других детей – за исключением его ближайших родственников, – и после отмеченного преподавателями отставания в учебе от младшего брата, Альфреда, Берти был объявлен недоумком и переведен на индивидуальное обучение в полном одиночестве, изредка оживляемом коротким натянутым общением с мальчиками из Итона, считавшимися достойной компанией для принца.

Юный Берти был вынужден писать тематические эссе для своего отца, каждое из которых подвергалось жесткой критике, а вердиктом был наказ учиться еще усерднее. Когда расстроенный мальчик бунтовал, топая ногами и швыряя разные предметы, Альберт устраивал ему показательную порку. Короче говоря, тело и душа юного Берти сполна хлебнули унижений и страха неудач[25]25
  Кстати, на страхе неудач и унижении до сих пор строится французская система образования, которая ставит перед собой задачу доказать – пусть и необоснованно, как думают некоторые, – что учителя знают больше, чем их ученики.


[Закрыть]
.

Даже учитель-француз десятилетнего принца, некий доктор Вуазен, заметил, что мальчика перегружают интеллектуальной работой, и это отчасти напоминало жалобу военного инструктора викингов на то, что учебный план предусматривает слишком много мародерства.

«Заставляй его лазать на деревья! Бегать! Прыгать! Грести! Скакать верхом!» – призывал Вуазен главного наставника юного Берти, наискучнейшего двадцатилетнего барристера Фредерика Веймаута Гиббса. Но эти и другие просьбы доктора Вуазена позволить мальчику хоть что-то из детских забав были проигнорированы его родителями.

Однако не стоит возлагать на Викторию и Альберта всю вину за излишнюю жесткость. Альберт и сам пережил трудное детство: когда ему исполнилось пять лет, его мать ушла из дому, вышла замуж за своего любовника и больше никогда не видела своих детей, скончавшись от рака в возрасте всего лишь тридцати лет. Отец Альберта, известный распутник, вскоре женился на родной племяннице и отвернулся от своего потомства. Надо полагать, естественно, что эти печальные события разожгли в Альберте горячее желание добиваться стабильности любой ценой.

Викторию тем временем преследовал страх, что ее сыновья могут унаследовать дурные гены ганноверской ветви ее семьи. Дядей Виктории был «сумасшедший» король Георг III, первый из королей, любивший разговаривать с деревьями, а кузеном ей приходился сластолюбец Георг IV, кончину которого газета «Таймс» отметила таким издевательским пассажем: «Еще никогда о потере какой-либо персоны соотечественники не сожалели меньше, чем о смерти этого короля». Нет, такая ДНК явно не способствовала сохранению британской монархии. А Виктория с детства была убежденной роялисткой, и, как замечает в едкой биографии королевы Литтон Стрейчи, ее любимой мелодией в молодости была «Боже, храни короля».

Когда малышу Берти было всего несколько дней от роду, Виктория писала своему дяде, королю Бельгии Леопольду: «Я надеюсь и молюсь, что он будет таким же, как его дражайший отец». Месяц спустя она написала снова, более решительно повторяя: «Вы поймете, как отчаянно я молюсь… чтобы увидеть в нем отражение его ангельски доброго отца, его тела и души». Как видим, Виктория молила Бога о том, чтобы Берти вырос настоящим немецким ханжой, который ненавидит забавы и ни черта не смыслит в крикете.

И конечно, целиком и полностью благодаря столь деспотичному воспитанию, Берти взбунтуется и станет обаятельным плейбоем, любителем азартных игр и флирта – воплощением всего, что внушало ужас его родителям. Собственно, через такую палочную систему воспитания прошли большинство мальчишек – отпрысков британских аристократических семей того времени, так что Виктория и Альберт ничем не выделялись среди других родителей – последователей современной английской педагогической мысли.

До первого визита во Францию у Берти была единственная отдушина в жизни: время от времени Альберт брал его с собой на охоту в Виндзор и Балморал, – и эта страсть останется с ним до конца жизни. Изредка ему выпадало счастье сопровождать одного или обоих родителей на официальные мероприятия, такие как торжественные похороны герцога Веллингтона в 1852 году, военно-морской парад 1853 года, а также присутствовать на долгих церемониях, на которых его мать награждала солдат, вернувшихся из Крыма, Крестами Виктории. А в целом его детство нельзя было назвать богатым на события.

Поэтому, когда Берти сказали, что он едет с Викторией, Альбертом и сестрой Вики в Париж, он, должно быть, ликовал, как школьник, узнавший о предстоящей долгой экскурсии с классом, – никаких уроков целых десять дней! Даже новость о том, что ему придется надеть военную форму – килт, – наверное, не огорчила его, поскольку у него не было одноклассников, которые могли предупредить Берти, что французы обязательно посмеются над подростком в юбке.

Но, вероятно, самой захватывающей в этой поездке в Париж была перспектива снова увидеть императрицу Евгению.

Как и Наполеон III, императрица поднималась на вершину французского общества, эксплуатируя свои природные данные. В то время как большинство избранниц Наполеона, учитывая его статус, немедленно сдавались под напором его шарма, Евгения заставила его ухаживать за ней в течение двух с лишним лет и в конце концов жениться. Писатель Проспер Мериме, автор оригинальной истории Кармен и старинный друг Евгении, написал не совсем приличный куплет об императорской чете: «Император на троне из-за элекции, а Евгения – из-за эрекции». Она не была классической красавицей, но все, кажется, были согласны с тем, что от нее исходит мощное сексуальное притяжение.

Берти успел пообщаться с ней во время визита французской четы в Англию и написал в своем дневнике, что она «очень мила» – смелое признание, если учесть, что ведение дневника было одним из заданий, придуманных отцом Берти, так что личным его никак нельзя было назвать. Во время своего недолгого пребывания в Виндзорском замке Евгения, мечтавшая о детях после нескольких неудачных беременностей, расточала на мальчика всю свою нежность и заботу, чего никогда не делали ни Виктория, ни Альберт, и легко представить себе, какое впечатление произвела чувственная француженка на обделенного любовью подростка.

Короче, если бы 18 августа 1855 года, в день переправы через Ла-Манш британского королевского семейства, вдруг заглох пароход, лихорадочный жар предвкушения, исходивший от Берти, смог бы запустить паровой двигатель на полную катушку и дотянуть пароход вверх по Сене до самого Парижа.

V

Государственный визит Виктории и Альберта во Францию можно назвать самыми удачными семейными каникулами в истории.

По всеобщим отзывам, в том числе и самой королевы Виктории, мать и дети пребывали в исступленном восторге, и даже степенный Альберт несколько раскрепостился. Те восемь славных летних дней во Франции были наполнены такими острыми ощущениями, каких юный Берти еще не знал в своей жизни.

Хотя подростку доводилось и прежде бывать в обществе вместе с родителями, прием, оказанный им в Булонь-сюр-Мер, стал для него откровением. Живописное полотно работы современника, Луи Армана, ныне хранящееся в Компьенском дворце под Парижем, дает представление о том, как все происходило и что мог чувствовать при этом впечатлительный подросток.

Бухта забита яхтами, вышедшими в море, чтобы поприветствовать королевскую семью. В заливе им салютует из пушек флотилия военных кораблей (если только французские и английские капитаны не устроили реконструкцию Трафальгара в честь полувекового юбилея битвы).

Новенькая, с иголочки, королевская яхта «Виктория и Альберт» – величавая, сияющая золочеными поручнями – только что причалила к берегу, и на ее палубе толпятся французские сановники, снимающие шляпы-цилиндры в знак приветствия. Евгения, снова беременная и опасающаяся очередного выкидыша, осталась дома, и Наполеон III прибыл в Булонь в одиночестве; вот он с гордостью сопровождает Викторию вниз по широким, застеленным красным ковром сходням к веренице конных экипажей, которые должны доставить гостей на вокзал.

Куда ни посмотри, повсюду толпы восторженных людей, пытающихся хотя бы одним глазком увидеть Берти и его семью. Много элегантных женщин в шелках и турнюрах, под зонтиками скрывающих от солнца бледную по моде того времени кожу. Целая армия императорских гвардейцев и кавалеристов сдерживает натиск экзальтированных дам.

В этом приеме не было и намека на фальшь или какую-то снисходительность. Если бы Наполеон хотел продемонстрировать свое высокое положение, он бы, как того требует обычай, дождался, пока Виктория ступит на его землю. Чуть в стороне раскинулся небольшой шатер с двумя тронами, и это наводит на мысль, что первоначальный план предусматривал церемонию встречи на суше. Но Наполеон поднялся на борт, чтобы взять Викторию за руку и лично пригласить ее сойти на берег. Это был дружеский и, видимо, спонтанный жест.


После своей успешной поездки в Англию Наполеон III явно хотел доказать две вещи. Во-первых, что он полноправный европейский суверен и понимает историческое значение этого события. Ни один правящий британский монарх не был с государственным визитом во Франции со времен Генриха VI (1431 год), да и тот визит был не особенно счастливым для французов, потому что Генрих приезжал в Париж, чтобы короноваться на французский престол. Теперь у Наполеона появился шанс стереть тот эпизод из памяти своего народа.

Во-вторых, он был полон решимости показать себя гостеприимным хозяином. Наполеон хотел, чтобы все – ив Англии, и во Франции – увидели, что он умеет закатывать роскошные приемы.

Пока Берти везли сквозь ликующие толпы, он, должно быть, уже подозревал, что его ждет нечто совсем не похожее ни на одно из официальных государственных мероприятий, которые устраивали его мать и отец. Дома, в Англии, он привык к тому, что люди на улицах выказывают должное уважение к его (или, точнее, его матери) королевскому статусу. Приветствуя монарха, они восхваляли и себя как нацию. Здесь, во Франции, все было по-другому: французы были ничем не обязаны британской королевской семье, но все равно кричали: «Добро пожаловать chez nous,[26]26
  К нам (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]
уверяем, скучать не будете».


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации