Текст книги "Милая Роуз Голд"

С. Вробель
Милая Роуз Голд

Оригинальное название: THE RECOVERY OF ROSE GOLD

Copyright © Stephanie Wrobel, 2020

Изображения на обложке: https://www.shutterstock.com/

Дизайн обложки: Emily Osborne

Опубликовано по согласованию с Madeleine Milburn Ltd и The Van Lear Agency LLC

© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2021

Издательство Clever

Книги – наш хлѣбъ

Наша миссия: «Мы создаём мир идей для счастья взрослых и детей»

Генеральный директор Александр Альперович

Главный редактор Елена Измайлова

Арт-директор Лилу Рами

Ведущий редактор Алина Сафронова

Редактор Дарья Козлова

Корректоры Батыр Эсенов, Надежда Власенко

⁂

1.
Пэтти

День выхода на свободу

МОЕЙ ДОЧЕРИ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО было давать против меня показания. Но она все же решила это сделать.

Да, Роуз Голд виновата в том, что я села в тюрьму. Но ответственность лежит не только на ней. Если уж показывать пальцем, то свою лепту внесли прокурор с нездоровым воображением, излишне доверчивые присяжные и кровожадные журналисты. Им нужна была история. (Доставайте попкорн, история вышла что надо.)

Жила-была одна злая-злая женщина. Однажды у нее родилась дочка. Девочка была слаба и тяжело болела. Она питалась через трубку, у нее выпадали волосы, а передвигалась бедняжка на инвалидной коляске. Восемнадцать лет доктора разводили руками, не понимая, что с девочкой.

А потом появились два бравых полицейских и спасли девочку. Вы только посмотрите: выяснилось, что девочка была абсолютно здорова, зато мать оказалась больным чудовищем! Прокурор рассказал всем, что она травила собственного ребенка на протяжении многих лет. Это мать была виновата в том, что девочку все время тошнило, что она страдала от истощения. Жестокое обращение с ребенком при отягчающих обстоятельствах – вот как это назвали. Мать заслужила наказание.

Сразу после ее ареста налетели стервятники-репортеры. Они хотели нажиться на истории разрушенной семьи. В заголовках они требовали расправы над «Ядовитой Пэтти», «манипуляторшей», которой перевалило за пятьдесят. Все друзья матери поверили в эту ложь. Городок всколыхнулся в волне праведного гнева. Все адвокаты, копы и соседи считали себя благородными рыцарями, спасителями бедняжки. Они заперли мать в темнице и выбросили ключ. Свершилось правосудие, а потом почти все жили долго и счастливо. Конец.

Но где были все эти адвокаты, когда мать в тысячный раз соскребала с ковра дочкину рвоту? Где были копы, когда эта самая мать ночи напролет сидела за медицинскими справочниками? Где были соседи, когда малышка еще до рассвета начинала звать мамочку?

Объясните мне: если я почти двадцать лет издевалась над собственной дочерью, то почему она предложила сегодня забрать меня из тюрьмы?

Коннолли подходит к моей камере ровно в полдень, как и обещал.

– Готова, Уоттс?

Я вскакиваю с койки, похожей на печеньку «Поптарт»[1]1
  Прямоугольное печенье с начинкой, покрытое глазурью.


[Закрыть], и расправляю грубую униформу цвета хаки.

– Да, сэр!

Я превратилась в пташку, готовую чирикать по команде.

Пузатый надзиратель достает большую связку ключей и, насвистывая, открывает дверь камеры. Я у Коннолли любимица.

У койки сокамерницы я останавливаюсь. Мне не хочется устраивать сцену, но Алисия уже сидит у стены, обхватив колени руками. Она поднимает на меня взгляд и начинает рыдать. Она выглядит намного моложе своих двадцати.

– Ш-ш, ш-ш. – Я наклоняюсь и обнимаю бедняжку, пытаясь украдкой взглянуть на ее перебинтованные запястья, но она замечает. – Не забывай наносить мазь и менять повязки. Чтобы не было инфекции, – говорю я, поигрывая бровями.

Алисия улыбается. На щеках блестят слезы. Она икает.

– Хорошо, сестра Уоттс.

Я стараюсь не показывать, что мне приятно. Я ведь сертифицированная сиделка, двенадцать лет проработала в этой сфере.

– Вот и умница. Диаз сегодня сводит тебя на прогулку. Тридцать минут. Все как доктор прописал. – Я улыбаюсь Алисии в ответ, гладя ее по волосам. Она уже перестала икать.

– Будете мне писать?

Я киваю.

– И можешь звонить мне когда угодно. – Сжав ее руку на прощание, я снова встаю и иду к Коннолли, который терпеливо меня ждет. На пороге я останавливаюсь и оглядываюсь на Алисию, а потом мысленно ставлю галочку, чтобы не забыть отправить ей письмо, когда доберусь до дома. – Со временем станет легче.

Алисия смущенно машет мне рукой:

– Удачи вам там.

Мы с Коннолли идем к контрольно-пропускному пункту. Заключенные из других камер прощаются со мной.

– Не теряйся, слышишь?

– Будем скучать, мама.

– Береги себя, Скито! (Это сокращение от «Москит». Меня так назвали, желая оскорбить, но я восприняла эту кличку как комплимент. Москиты упрямые, они не сдаются.)

Я машу им всем с видом королевы Елизаветы, но от воздушных поцелуев воздерживаюсь. Не стоит превращать все в фарс. Мы с Коннолли идем дальше.

В коридоре меня чуть не сносит Стивенс. С виду она самый что ни на есть настоящий бульдог – приземистая, крепкая, щеки обвисшие, иногда пускает слюни.

– Скатертью дорожка, – бурчит Стивенс.

До моего появления она здесь всеми командовала. Пряники не в ее стиле, ей знаком только метод кнута. Но на одной грубой силе и устрашении далеко не уедешь, а с такими крупными противниками, как я, – вообще с места не сдвинешься. Свергнуть ее было проще простого. Неудивительно, что она меня ненавидит.

Я кокетливо машу ей:

– Всего самого наилучшего, Стивенс.

– Не трави больше маленьких девочек, – рычит она.

Задушить ее нельзя, так что я пытаюсь убить ее добротой: улыбнувшись, делаю вид, что я сама безмятежность, а потом бросаюсь догонять Коннолли.

Контрольно-пропускной пункт выглядит крайне непримечательно: длинный коридор с бетонным полом, слишком белые стены и изоляторы с окнами из толстого стекла. Коридор заканчивается небольшой офисной зоной, где стоят столы, компьютеры и сканеры. Прямо как в какой-нибудь бухгалтерской конторе, только все работники носят значки и пистолеты.

Кресло за стойкой администратора развернуто к радио. Передают новости. «После короткой рекламной паузы, – говорит ведущий, – мы вернемся к истории пропавшего младенца из Индианы. А также поговорим о том, могут ли конфеты вызвать рак. Это и многое другое – скоро в эфире нашей радиостанции». Я не смотрела, не слушала и не читала новости с тех пор, как был вынесен приговор. СМИ уничтожили мое доброе имя. Из-за них со мной четыре года не разговаривала родная дочь.

Я прожигаю взглядом радиоприемник. Кресло разворачивается, и я понимаю, что знаю сидящего в нем служащего. Я привыкла мысленно называть этого лысого крепкого мужчину «мистер Пропер». Мы с ним встретились пять лет назад. В тот день он без устали флиртовал со мной, спрашивая, что у меня за парфюм, а я только отмахивалась. Мне приходилось изображать непринужденность, а мой разум в это время обуревали злость из-за несправедливого приговора и страх перед тем, что меня ждало в ближайшие пять лет. С тех пор мы больше не виделись. До сегодняшнего дня.

– Пэтти Уоттс? – говорит он, выключая радио.

Я киваю.

– Я вас помню, – улыбается он.

Мистер Пропер достает какой-то документ из ящика, а затем исчезает за дверью склада, чтобы через несколько минут вернуться с небольшой картонной коробкой в руках. Он дает мне листок:

– Мне нужно, чтобы вы проверили все по описи и поставили подпись, подтверждающую, что вам вернули все, с чем вы сюда поступили.

Я открываю коробку и окидываю взглядом вещи, прежде чем нацарапать свою подпись.

– Можете переодеться в обычную одежду, – говорит мистер Пропер, указывая на туалет и подмигивая мне, пока Коннолли не смотрит. Я запрокидываю голову и шаркающей походкой удаляюсь, прижимая к себе коробку.

В кабинке я срываю с себя рубашку с надписью «ДЕПАРТАМЕНТ ИСПОЛНЕНИЯ НАКАЗАНИЙ» во всю спину и начинаю копаться в своих вещах. После пяти лет на тюремном пайке я чувствую, что мои любимые джинсы слегка мне великоваты – к счастью, они на резинке. Я натягиваю футболку с Гарфилдом и красную толстовку с эмблемой муниципального колледжа, где я училась. Мои старые носки стали жесткими от пота, но все равно они лучше, чем тюремные, из грубой шерсти. Я влезаю в белые кроссовки и замечаю последнюю вещь на дне коробки. Это медальончик в форме сердца. Я беру его, планируя положить в карман, но потом все же застегиваю на шее. Пусть увидит, что я надела ее детский подарок.

Я выхожу из туалета и отдаю пустую коробку мистеру Проперу.

– Ну, удачи там. – Он снова подмигивает.

Мы с Коннолли проходим через освещенный флуоресцентными лампами коридор контрольно-пропускного холла, ведущий к парковке.

– Тебя встречают, Уоттс?

– Да, сэр. За мной скоро приедут. – Я не уточняю, кто именно: хотя Роуз Голд уже двадцать три, некоторые до сих пор видят в ней болезненную маленькую девочку. Не все обрадуются нашему воссоединению. Некоторым плевать на то, что я не спала ночами, следя за показаниями приборов каждый раз, когда она попадала в больницу. Они не знают всей глубины моей материнской любви.

Мы останавливаемся у дверей. Я тянусь к ручке, чтобы толкнуть ее, и чувствую покалывание в кончиках пальцев. Коннолли почесывает усы, подстриженные под Тома Селлека[2]2
  Американский телевизионный актер, снимался в сериале «Частный детектив Магнум» в 80-х годах.


[Закрыть].

– Родителям жены очень понравились вареники по тому рецепту.

Я радостно хлопаю в ладоши:

– Я же говорила!

Помедлив, Коннолли добавляет:

– Мне явно удалось впечатлить Марту. Вчера она даже не стала спать на диване.

– Постепенно все образуется, сэр. Она оттает. Продолжайте читать ту книгу. – В последние месяцы я натаскивала нашего надзирателя по книге «Пять языков любви»[3]3
  Книга Гэри Чепмена по саморазвитию, снискала большую популярность в США и в других странах.


[Закрыть].

Коннолли улыбается и, кажется, не может подобрать слова.

– Ну-ну, не раскисать, – шучу я, хлопая его по плечу.

Он кивает:

– Удачи, Пэтти. Пообещай мне, что я тебя тут больше не увижу, ладно?

– Сделаю все, что в моих силах, – говорю я.

Коннолли уходит. Его огромные, как у клоуна, ботинки шлепают по линолеуму. Я провожаю надзирателя взглядом. Когда Коннолли вваливается в какой-то кабинет и закрывает за собой дверь, я остаюсь один на один с пугающей тишиной. Вот и все. Департаменту исполнения наказаний штата Иллинойс больше ничего от меня не нужно.

Я стараюсь не обращать внимания на гулкий стук в груди. Открыв дверь, я выхожу под слепящее солнце, почти ожидая, что вот-вот раздастся сирена и замигают красные лампы. Но здесь нет никакого подвоха. Входи, выходи – никому нет дела. Я могу пойти в кино, в церковь или в цирк. Я могу оказаться на улице в грозу без зонта или попасться вооруженным грабителям. Я свободна, и со мной может случиться все что угодно. Я вытягиваю пальцы, чтобы поймать прохладный ноябрьский ветерок. Приложив ладонь ко лбу козырьком, я окидываю взглядом парковку, высматривая старый фургон «шевроле», но кругом только море седанов. И ни души.

Она приедет с минуты на минуту.

Я сажусь на хрупкую скамейку, она со скрипом прогибается под моим весом. Несколько минут я, нахмурившись, пытаюсь устроиться поудобнее, но потом, бросив эту затею, встаю и снова начинаю ходить взад-вперед.

Наконец я вижу, как мой темно-красный фургон сворачивает на длинную однополосную дорогу, ведущую к зданию тюрьмы. Машина подползает ближе, а я приглаживаю волосы и одергиваю край толстовки. Я откашливаюсь, как будто собираюсь что-то сказать, но вместо этого лишь молча смотрю. Когда фургон въезжает на парковку, я уже могу разглядеть узенькие плечи и русые волосы дочери.

Я наблюдаю за тем, как Роуз Голд паркует машину. Потом дочь глушит мотор и откидывается на спинку сиденья. Я представляю, как она на минуту прикрывает глаза. Кончики ее прядей, доходящих до груди, опускаются и поднимаются с каждым вдохом и выдохом. Роуз Голд с самого детства мечтала о длинных волосах и вот наконец отрастила.

Я где-то читала, что у человека на голове в среднем около ста тысяч волос – у блондинов больше, у рыжих меньше. Интересно, сколько прядей умещается в кулаке? Я представляю, как заключаю дочь в объятия и накручиваю ее волосы на руку. Я всегда говорила Роуз Голд, что с бритой головой намного лучше. Так ты менее уязвима – не за что схватиться. Но дочери никогда не слушают матерей.

Она поднимает голову, и наши взгляды встречаются. Роуз вскидывает руку и машет мне, будто королева красоты с подиума. Моя рука тоже взмывает в воздух в ответном радостном жесте. Я замечаю очертания детского кресла на заднем сиденье фургона. Там, должно быть, пристегнут мой внук.

Я схожу с тротуара и делаю шаг навстречу своей семье. Прошло почти двадцать пять лет с тех пор, как я в последний раз родила. Через несколько секунд крохотные пальчики малыша коснутся моей руки.

2.
Роуз Голд

Пятью годами ранее, ноябрь 2012

ВРЕМЕНАМИ МНЕ ВСЕ еще не верилось, что я могу читать все, что захочу. Я водила пальцами по фотографиям на глянцевых страницах. Вот шикарная пара на пляже – они стоят, взявшись за руки. Вот лохматый парнишка нырнул в ждущую его машину. Вот сияющая мать идет по улицам Нью-Йорка, держа на руках дочь. Все это были известные люди. Я знала, что мать – это певица по имени Бейонсе, но остальные были мне незнакомы. Любая другая восемнадцатилетняя девушка наверняка без труда назвала бы их всех.

– Роуз Голд?

Я вздрогнула. Передо мной стоял наш менеджер Скотт.

– Мы открываемся, – сказал он. – Ты не могла бы отложить журнал?

Я кивнула. Скотт пошел дальше. Может, надо было извиниться? Он злится на меня или просто выполняет свои обязанности? Вдруг мне за это объявят выговор? Я ведь должна уважать начальство. И еще я должна быть хитрее него. Маме всегда удавалось всех обыгрывать.

Я посмотрела на выпуск «Сплетника», который держала в руках. Я искала в нем упоминания о маме. Пока шли слушания, о нас вышло целых три статьи. Теперь же, в первый день ее тюремного заключения, таблоидам было нечего сказать. Как и крупным газетам. Начало маминого срока было отмечено лишь кричащим заголовком в местной газетенке под названием «Вестник Дэдвика».

Я вернула журнал на полку. Скотт принялся хлопать в ладоши, обходя магазин и крича:

– Улыбка – это часть вашей униформы, ребята!

Я бросила взгляд на Арни за второй кассой. Тот закатил глаза. Я его чем-то разозлила? Что, если он больше никогда не будет со мной разговаривать? Что, если он скажет всем, что я чокнутая? Я отвела взгляд.

Охранник отпер двери «Мира гаджетов». За ними никто не ждал. По утрам в воскресенье здесь было тихо. Я попыталась включить свет над кассой. Большая желтая цифра пять не загорелась. Мама всегда говорила, что перегоревшая лампочка – это к неприятностям.

У меня в желудке что-то сжалось. За прошедший год я привыкла к страху. Я боялась каждого знакового для судебного процесса дня – и того, когда стороны произносили вступительные речи, и того, когда я давала показания, когда были объявлены вердикт и мера наказания. Но теперь репортерам было наплевать на то, что Ядовитая Пэтти отправилась за решетку. Никто, кроме меня, не помнил о том, что сегодня первый день ее заключения. Она была бы на свободе, если бы я не дала показания в суде. Я не разговаривала с ней с самого ареста.

Я попыталась представить свою мать – метр шестьдесят пять, крепкого телосложения – в оранжевом комбинезоне. Что, если надзиратели будут ее бить? Или она разозлит опасную заключенную? Что, если ей станет плохо от тюремной еды? Я знала, что должна бы радоваться таким перспективам. Я понимала, что должна ненавидеть свою мать (потому что все постоянно спрашивали меня об этом).

Но я не хотела представлять ее такой, какой она должна была быть сейчас – в сливовых синяках, бледной от нехватки солнца. Мне хотелось помнить ту женщину, что меня вырастила, широкоплечую, с сильными руками, которые могли за несколько минут замесить тесто для хлеба. С волосами, короткими и почти черными благодаря дешевой краске из коробочки. С пухлыми щеками, с носом картошкой и с широкой улыбкой, освещавшей все лицо. Я обожала мамину улыбку, потому что мне нравились ее зубы, белые, ровные и аккуратные, как ее шкафчик с документами. Но больше всего меня восхищали ее бледные зелено-голубые глаза. В них читались внимание и сочувствие. Они излучали доброту и надежность, так что ей даже не нужно было ничего говорить. Когда она сжимала мои пальцы своей мощной рукой и обращала на меня свой аквамариновый взгляд, я чувствовала, что с ней мне никогда не будет одиноко.

– Роуз Голд, верно?

Я снова вздрогнула. Передо мной стоял вылитый диснеевский принц. Я узнала его. Этот парень все время приходил покупать компьютерные игры.

Подросток указал на мой бейдж.

– Ладно, я схитрил. Я Брендон, – сказал он.

Я смотрела на парнишку молча, боялась, что он уйдет, если я скажу что-нибудь не то. Тот не сводил с меня глаз. Может, у меня что-то на лице? Я схватила его покупки, лежавшие на ленте: видеоигру с солдатом, держащим винтовку, на обложке и четыре пачки арахисового «Эм-энд-эмса».

Брендон продолжил:

– Я учусь в старшей школе Дэдвика.

Значит, он младше меня. Мне уже исполнилось восемнадцать и я получила школьный аттестат.

– Понятно, – сказала я, понимая, что нужно добавить что-то еще. Почему со мной вообще заговорил такой симпатичный парень?

– Ты тоже там училась?

Я подняла руку и почесала нос, чтобы прикрыть зубы.

– Я была на домашнем обучении.

– Круто. – Брендон улыбнулся, глядя себе под ноги. – Я хотел спросить, не хочешь ли ты сходить со мной куда-нибудь.

– Куда? – Я уставилась на него в шоке.

Он рассмеялся:

– Ну, типа, на свидание.

Я окинула взглядом пустой магазин. Брендон стоял передо мной, сунув руки в карманы, и ждал ответа. Я подумала про Фила, моего парня по переписке.

– Я не знаю.

– Да ладно тебе, – сказал Брендон. – Честное слово, я не кусаюсь.

С этими словами он перегнулся через прилавок. Между нашими лицами осталось сантиметров тридцать. У него на переносице были крошечные веснушки. От него пахло мылом, которое обычно используют мальчики. Мое сердце пустилось в щенячьи попрыгушки. Может, у меня наконец будет первый поцелуй. Это будет считаться изменой, если я никогда не видела своего парня по переписке вживую?

Брендон подмигнул мне, а потом закрыл глаза. Как у него все так просто выходит? Мне тоже нужно закрыть глаза. Но что, если я промажу и поцелую его в нос вместо губ? Значит, надо с открытыми. Попытаться с языком? В журналах писали, что иногда можно использовать язык. А зубы нет. Зубы нельзя.

Зубы. Я не могла подпустить его так близко к своим зубам. Да и Скотт мог нас увидеть. Между нашими лицами оставалось меньше десяти сантиметров: я сама не заметила, как наклонилась над прилавком. У меня ничего не выйдет. Я не готова. Я резко отстранилась.

– Время неподходящее, – пробормотала я.

Брендон открыл глаза и наклонил голову набок:

– Что ты сказала?

– Я говорю, время неподходящее. – Я задержала дыхание.

Он отмахнулся:

– Да я еще и не предлагал никакое время. Ты что, всегда занята?

Я вообще никогда не бывала занята, но не отвечать же так. Я хрустнула костяшками пальцев и попыталась сглотнуть. Во рту у меня пересохло.

Брендон приподнял брови:

– Хочешь, чтобы я умолял?

Я представила, как проведу следующие сорок восемь часов, заново переживая этот разговор во всех подробностях. Нужно заканчивать, пока я не натворила чего-нибудь. Я заправила за ухо прядь волос, коротких и тонких.

– Извини, – сказала я, глядя на футболку Брендона.

Брендон отступил на шаг от кассы. Его щеки залились краской, а улыбку сменил оскал. Наверное, я все же умудрилась сказать что-то не то. Вздрогнув, я замерла в ожидании.

– Значит, ты слишком занята, изображая, что тебе нужна инвалидная коляска?

У меня упала челюсть. Я тут же прикрыла рот ладонью.

– Думаешь, ты от кого-то спрячешь такие зубы? Они просто уродские. И ты уродина, – прошипел Брендон.

Не плакать, не плакать, не плакать.

– Я пригласил тебя на свидание, потому что поспорил с другом, – добавил он. Будто по сигналу, из-за второй кассы с довольным видом выскочил еще один мальчишка. Мои глаза начали наполняться слезами.

– Это ты-то мне будешь отказывать? – фыркнул Брендон и, держа в руках фирменный пакетик «Мира гаджетов», удалился. Его дружок дал ему пять. Первая крупная слеза скатилась по моей щеке.

Как только они ушли, я убежала из-за кассы, не обращая внимания на следившего за мной Арни. Я вспомнила Малефисенту, Джафара, Стервеллу Де Виль, Шрама и Капитана Крюка: в конце злодеи всегда получали по заслугам.

В комнате для персонала никого не было. Я закрыла за собой дверь и заперла ее на замок. Так сильно я не плакала уже два месяца, с тех пор как озвучили вердикт по делу моей матери.

После работы я села за руль маминого помятого фургона и поехала домой. До моей квартиры было почти пятнадцать километров. Я получила права два месяца назад. Мне помогла мамина бывшая лучшая подруга Мэри Стоун, она записала меня на курсы вождения, а потом отвезла в Департамент автотранспорта, чтобы я сдала тест и практический экзамен за рулем. Служащий, выдававший мне документы, сказал, что я первая в этом месяце получила высший балл. Иногда я садилась в фургон и кружила по району – просто так, потому что могла.

Я припарковалась возле своего многоквартирного дома. Когда я устроилась кассиром в «Мир гаджетов», все та же миссис Стоун помогла мне дешево снять квартиру в Дэдвике. Жилой комплекс «Шеридан» оказался обшарпанным четырехэтажным зданием. Миссис Стоун сказала, его построили, когда она была ребенком. Иногда ко мне в гости заглядывали мыши, зато я платила за квартиру меньше четырехсот долларов в месяц. Как говорила миссис Стоун, надо же с чего-то начинать. Правда, я понятия не имела, что именно я начинаю.

Я закрыла машину и пошла к дому по бетонной дорожке. Наступая на каждую трещину, я представляла Брендона. Вдруг у меня в кармане завибрировал телефон.

Фил: Хочешь поболтать?

Я: О да. У меня был плохой день.

Фил: Что случилось?

В квартире я скинула ботинки и сразу пошла к весам в ванной. Я съехала из маминого дома девять месяцев назад и с тех пор набрала почти четырнадцать килограммов, но в последнее время вес перестал расти. Я посмотрела вниз. По-прежнему сорок шесть.

Я вышла в коридор, не глядя в зеркало. Сейчас у меня не было сил на привычные дела. (Шаг первый: проверить, помогают ли отбеливающие полоски. Я ставила каждому зубу оценку от одного до десяти и записывала результаты в блокнотик, чтобы отследить улучшения. Шаг второй: приложить измерительную ленту к волосам, чтобы узнать, насколько они выросли. Я перепробовала все: капсулы с рыбьим жиром, биотин, витамины, но ничего не помогало. Волосы никак не желали расти быстрее. Шаг третий: осмотреть себя с ног до головы, изучить каждую часть тела и составить перечень того, что мне не нравится. Я постоянно держала в голове этот список, чтобы знать, над чем нужно поработать.) Я старалась проводить такой осмотр не чаще раза в день, а в плохие дни, как сегодня, и вовсе пропускала его. Я выключила свет в ванной. Хотелось есть.

На кухне я бросила в микроволновку замороженные макароны с сыром по-мексикански, прислонилась к столу и прочитала описание блюда на упаковке. Интересно, какая на вкус эта колбаса чоризо. С тех пор как я стала жить одна, я питалась в основном хлопьями и замороженными готовыми блюдами. Я пыталась научиться готовить, но никак не могла правильно рассчитать время. Овощи у меня подгорали, рис выходил недоваренным. Я слишком привыкла к тому, что кто-то готовит еду за меня, пусть даже меня кормили детскими питательными смесями типа «Педиашур». Иногда я зажигала свечи в стаканах, как делала мама, чтобы ужин казался более праздничным.

Микроволновка запищала, и я достала из нее макароны. Даже не садясь за стол, я сорвала пластиковую обертку и аккуратно положила в рот пасту, прижимая прохладные зубчики вилки к языку. Закрученные макаронины, покрытые острым сыром «Монтерей Джек», покорно скользнули в пищевод, понимая, что для них это дорога в один конец. Сухарики захрустели у меня на зубах. Потом я вдруг почувствовала вкус специй – чоризо оказалась очень пикантной! У меня даже глаза заслезились. По коже побежали мурашки. Мне никогда не надоест пробовать все эти новые вкусы.

Я открыла холодильник, вытащила коробку с готовым перекусом – в этой лежали крекеры, ломтики индейки и кусочки чеддера – и упаковку шоколадного молока. Сначала я собиралась попить прямо из пачки, но потом представила горящий огнем взгляд мамы и все же налила молока в стакан.

Я: Какой-то школьник притащился в магазин и вел себя как мудак.

Мне нравилось употреблять слова типа «мудак». Раньше мне не разрешали ругаться.

Я: В общем, проехали.

Я: А у тебя как прошел день?

Я всегда надеялась, что слишком строга к себе. Не могут же все остальные считать меня такой уродиной, какой вижу себя я. Какой меня увидел Брендон. Моя тощая фигура больше подошла бы шестилетнему мальчишке, чем взрослой женщине. Грудь не выросла. Зубы были гнилые и неровные. Даже набрав вес, я все еще оставалась слишком худой. Сиденье в автобусе было для меня слишком большим. Никто не считал меня красивой, даже мама, которая часто называла меня прекрасным человеком, но вот красивой девушкой – никогда. В этом вопросе она почему-то предпочитала быть честной.

Фил: Вот скотина.

Фил: А у меня сегодня снежно.

Пару лет назад Фил переехал в Колорадо, чтобы чаще кататься на сноуборде. Он уговорил родителей отпустить его жить к тете с дядей, у которых был домик в предгорьях Передового хребта, в семидесяти километрах от Денвера. Именно эти бунтарские черты в сочетании с романтическим интересом ко мне и привлекли меня. А еще Фил помог мне понять, что делала со мной мать, чем, по сути, спас мне жизнь. Я нашла его в чате для знакомств, когда мне было шестнадцать, вскоре после того, как я убедила маму подключить нам интернет, чтобы мне было проще учиться. Она разрешала мне заходить в сеть всего на сорок пять минут в день, но, когда она засыпала, я снова включала компьютер, чтобы поболтать с Филом. Теперь, два с половиной года спустя, мы переписывались каждый день. Правда, никаких звонков и видео. Спонтанная речь давалась мне не очень хорошо. Во время переписки у меня хотя бы было время обдумать ответ. Я боялась рисковать, потому что не хотела потерять Фила.

Выбросив пустой контейнер из-под макарон, я взяла с собой коробку с перекусом и пошла в комнату. Там я уселась в кресло, купленное на гаражной распродаже, и выдвинула встроенную подставку для ног. Я положила кусочек чеддера и ломтик индейки на крекер, но потом замерла. Мне кажется или у меня в желудке какое-то странное чувство?

Вслух я сказала:

– Все в порядке, мне не вредно есть макароны.

Я взяла с журнального столика диски: «Алиса в Стране чудес» и «Пиноккио». В детстве мне разрешали смотреть только три мультика: «Спящую красавицу», «Золушку» и «Красавицу и Чудовище», – так что теперь я наверстывала упущенное. Пока что я успела ознакомиться примерно с половиной диснеевских мультфильмов, которые были в наличии в местном видеопрокате. И ни один из них не смог превзойти «Русалочку». Я пересматривала ее уже тридцать раз и хотела довести это число до тридцати трех – на удачу.

Но сейчас мне не хотелось ничего смотреть. Я уставилась на свои брюки цвета хаки и синюю форменную рубашку. Завтра я надену все то же самое, буду поправлять все те же журналы на полке и сидеть за той же кассой в ожидании очередного мудака, который придет в «Мир гаджетов», чтобы сказать мне, какая я уродина.

Что, если Брендон снова придет? Что, если я столкнусь с ним на заправке или в супермаркете? Пожалуй, я слишком драматизирую. У меня есть парень, полноценная работа, я сама снимаю квартиру. Я ходила к стоматологу, который сказал, что, если вырвать часть зубов и установить мост на имплантах, у меня будет чудесная белоснежная улыбка. С тех пор я начала откладывать по пятьдесят долларов с каждой зарплаты на новые зубы. Я двигаюсь к цели. Какая разница, что там думает какой-то красавчик? Брендон мне никто.

– Вовсе ты не уродина, – сказала я вслух. У меня на душе было скверно, беспокойно. Я сама себе не верила.

Я не готова была переехать в другой город. Почти всю свою жизнь я прожила в одном доме, выходя из него только на прием к врачу, в гости к соседям и в школу, пока мама не перевела меня на домашнее обучение. И хотя большинство жителей Дэдвика меня раздражало, вокруг были знакомые лица. Хоть что-то. Я смогу и дальше держаться, лишь бы у меня были старые добрые коричневые диваны, продуктовый магазин на углу и миссис Стоун, известная своим фирменным овсяным печеньем и неиссякаемым оптимизмом, в пяти минутах езды на машине. Переезжать мне пока рано. Но ненадолго сменить обстановку не помешает.

«Составь список», – шепнул мне мамин голос. И я мысленно перечислила всех своих знакомых, которые сейчас жили не в Дэдвике: мама, Алекс, которая жила в Чикаго, и Фил в далеком Колорадо. Мы с Филом никогда не обсуждали возможность увидеться. Встреча лицом к лицу разрушила бы все фантазии. Увидев меня, Фил, возможно, тоже решил бы, что я уродина. Может, он даже бросил бы меня. Но что-то все же не давало мне успокоиться.

Следующие сорок пять минут я провела, обдумывая текст сообщения, а потом наконец решилась спросить напрямую.

Я: А что, если я приеду к тебе в гости?

Я: Мне нужно куда-нибудь выбраться ненадолго.

Три точки повисли на моем экране. Он все печатал, печатал, печатал. Я принялась обрывать заусенцы. Не строй воздушных замков.

Фил: Сейчас неподходящее время. Прости, милая.

Фил: Может, через пару месяцев?

Я наконец выдохнула. Мне не хватило смелости спросить, почему именно сейчас неподходящее время. Вместо этого я составила новый список под названием «Почему мой парень не хочет со мной встретиться: возможные причины». Может, у него есть другая девушка. Может, отношения со мной для него интрижка на стороне. Может, ему не разрешают ни с кем встречаться. Может, он не умеет кататься на сноуборде. Может, на самом деле он выглядит хуже, чем на фото. Может, он догадывается, что я совсем не та милашка, которую он рассчитывает увидеть. Хотя я специально назвалась ненастоящим именем, чтобы меня невозможно было найти.

До выходки Брендона у меня ни разу не было даже намека на первый поцелуй. Восемнадцать – это и так уже слишком поздно. Это я вычитала в журнале «Севентин». Я решила, что нужно еще поработать над отношениями с Филом. Он мой единственный шанс. К тому же, если нам суждено быть вместе, когда-нибудь мы все-таки встретимся?

Я постучала пальцами по подлокотнику кресла, пытаясь придумать что-нибудь еще. Можно съездить в Чикаго. Алекс, моя лучшая подруга (и дочь миссис Стоун), уже несколько месяцев предлагала мне приехать посмотреть город. Ехать туда три часа на машине, бензин обойдется не так уж дорого.

Я открыла переписку с Алекс в телефоне. «Думаю, я смогу приехать в гости!» – набрала я, после чего нажала на голубую стрелочку и закусила губу. Потом я немного полистала наш диалог. Алекс не ответила на последние три сообщения, что я ей отправила. Я бы начала волноваться, если бы она не публиковала посты в соцсетях буквально каждый день, в деталях расписывая, как прекрасно она проводит время со своими городскими друзьями. В последние несколько месяцев я взялась за изучение этих сайтов, чтобы разобраться, как там все устроено. Я даже набралась смелости и создала аккаунт на одном из них, но до сих пор ничего не выложила. Я не могла решить, что поставить на аватарку.