Текст книги "Милая Роуз Голд"

6.
Роуз Голд

КОГДА ИНТЕРВЬЮ ЗАКОНЧИЛОСЬ, я взяла бумажный пакет, в котором лежали все мои вещи для ночевки, и вышла из кафе. Я села в фургон и вбила адрес Алекс в телефон.

Она жила в Лэйквью, так что я проехала на север по Вестерн-авеню и повернула направо, на Фуллертон, думая о том, что солгала Винни. Разумеется, мне было жаль маму. По вечерам я нередко смотрела на пустое кресло, стоявшее у меня в квартире, и мне даже хотелось, чтобы в нем сидела она. Она рисовала пальцем буквы у меня на спине и заплетала мне парики. Она сочиняла безумные приключения, в которые мы отправлялись, не выходя из дома. Она обнимала меня так крепко, что в легких не оставалось воздуха. Она боролась за меня. Несмотря на все ее грехи, я знала, что она меня очень сильно любила.

Но никому не интересны положительные качества женщины, попавшей в тюрьму за жестокое обращение с ребенком. Я начала понимать, что людям очень хотелось рассортировать окружающих: в это ведро хорошие, в это плохие, третьего не дано, пусть даже большинство из нас на самом деле находится где-то посередине. Любой, кто знал нашу историю, видел в маме злодейку. В ночь после вынесения приговора присяжные, должно быть, спали крепким сном праведников, воображая себя рыцарями в сияющих доспехах. Но ведь они отняли у меня мать. Иногда я была этому рада, а иногда мне казалось, что меня лишили жизненно важного органа.

Все это крутилось у меня в голове, пока я искала парковку в Бельмонте. Мне не хотелось провести выходные, утопая в жалости к Пэтти. Стоя на светофоре, я успела загуглить стокгольмский синдром. Винни ошибался. Я не пленница, да и маме я давно уже не доверяю. Тому, что она сделала со мной, нет оправдания. Я припарковалась, закрыла фургон и пешком отправилась к квартире Алекс.

В кармане завибрировал телефон.

Фил: Есть какие-нибудь интересные планы на сегодня?

Я: Нет, работаю.

Фил: Я тоже весь день за рабочим столом.

Я помедлила. Разве Фил не работает инструктором на горнолыжном курорте? По крайней мере, так он мне сказал.

Я: Новая работа?

Фил: Да, пару раз в неделю делаю бумажную работу на лыжной базе.

Коробочка с ключами была прикручена к забору. Я достала запасной ключ и вошла в дом, как велела мне Алекс. Преодолев три пролета скрипучих ступенек, я остановилась у двери квартиры, тяжело дыша. Затрудненное дыхание – это было начало знакомого мне с детства процесса. Скоро начнет кружиться голова. Потом перед глазами забегают мохнатые паучки. Если я не смогу остановить их, то упаду в обморок. Буду лежать без сознания на этом грязном коврике, пока кто-нибудь меня не обнаружит. Что, если Алекс и Уитни придут домой поздно? Я могу впасть в кому. Меня отвезут в больницу, будут колоть толстыми иглами, может, даже сделают операцию, которая мне не нужна. Я постучала по деревянной дверной раме, опасаясь, что напророчу себе все это. Послышалось чье-то тяжелое дыхание, и через мгновение я поняла, что это мое собственное.

Я прислонилась к двери и подождала. Паучки так и не появились. Голова не кружилась.

– Прекрати выдумывать глупости, – сказала я себе, отпирая дверь квартиры. Дома никого не было.

Предметы, которыми наполнили свой дом Алекс и Уитни, в некоторой степени отвлекали внимание от дешевой мебели и старой бытовой техники. Над диваном висели яркие пестрые картины. У стены стоял белый холст, на котором красной краской из баллончика было написано «ТЫ ГОНИШЬ», но вверх ногами. Я не поняла, в чем фишка, но от этого все казалось мне только круче. Усевшись на синий диван, я достала телефон, чтобы написать Алекс.

Я: В ернулась с интервью для «Сплетника». Готова потусить в любое время.

До этого момента я ничего не говорила ей об интервью. Во-первых, в глубине души я боялась, что она захочет пойти со мной. Во-вторых, я решила приберечь эту новость до того момента, когда мне потребуется привлечь ее внимание.

Через тридцать секунд мой телефон зазвонил. Алекс. Я попыталась вспомнить, когда она в последний раз мне звонила.

– С какого интервью? – спросила она вместо приветствия.

– Привет, Алекс, – сказала я.

– Ты давала интервью для «Сплетника»? – спросила она как можно громче, чтобы все вокруг наверняка услышали. Интересно, кто там рядом с ней.

– Журналист даже купил мне вкуснющие маффины и латте с «Нутеллой». – Я постаралась справиться с голосом и говорить спокойно.

– Хочу знать все! Буду дома через десять минут.

Она повесила трубку.

Восемь минут спустя в замке повернулся ключ. Алекс – высокая, стройная, со своим фирменным высоким хвостом из светлых волос – вошла с рюкзаком на плече. На ней была дизайнерская одежда для тренировок, купленная с сорокапроцентной скидкой в спортивном магазине, где Алекс подрабатывала. Она бросила рюкзак на пол и уселась на диван напротив меня. Иногда меня поражало то, как мало в ней было от миссис Стоун. Алекс, бывало, таскала мне конфеты, пока мама не видела.

Алекс вцепилась в мои колени. В последний раз она делала что-то подобное, когда я рассказала ей про маму. Мне очень хотелось протянуть руку и погладить ее хвост, но я сдержалась.

– Расскажи мне все, – потребовала она.

Следующий час я провела, в мельчайших деталях описывая интервью. Алекс жадно ловила каждое слово. Я решила простить ее за то, что она игнорировала меня несколько месяцев. Ей явно было небезразлично – она даже перевела телефон в беззвучный режим.

– Тяжело тебе было, наверное, – сказала Алекс, когда я договорила. Она сидела в глубокой задумчивости, теребя кончик своего хвоста. – Ты не побоялась выйти и открыто рассказать обо всем. Горжусь тобой. – Она сжала мою коленку. Я пожалела, что не в шортах: утром я побрила ноги, и они теперь были гладкие, как шелк. Я вспомнила, как десять месяцев назад впервые нанесла крем для бритья в ванной у миссис Стоун.

Я улыбнулась уголками губ, не показывая зубы, хотя мне хотелось улыбаться во весь рот.

– Мне так надоело быть жертвой, – ответила я, позаимствовав слова у Винни.

– И когда интервью выйдет? – Алекс вскочила с дивана и пошла на кухню. – Смузи?

Я никогда раньше не пробовала смузи.

– Давай. А статья, думаю, через месяц-другой.

На лице Алекс проступило разочарование.

– Но скоро у меня будет фотосессия, – соврала я. Винни дал мне понять, что для материала они используют какое-нибудь старое фото из тех, что у них есть. – В фас снимать не будут. Может, сделают в профиль или типа того.

Алекс кивнула:

– Правильно. Тебя и так достаточно преследовали.

– Да. И потом, всей стране не обязательно видеть, какая я страшная.

Алекс не ответила. Я записывала в заметках на телефоне рецепт, следя за тем, как она высыпает в блендер пол-упаковки замороженной клубники, а потом добавляет один банан, десять кубиков льда и немного молока. Теперь можно будет попытаться повторить то же самое дома. Пока она готовила, я следила за ее длинным светлым хвостом, представляя, как отрезаю его и приклеиваю к своей голове.

Алекс вернулась на диван с двумя розовыми смузи и протянула один из них мне.

– Ты не страшная, – сказала она. – Твое лицо уникально, и главное – оно твое.

Я уставилась на Алекс. Интересно, ей самой когда-нибудь говорили, что ее лицо «уникальное»? Наверное, нет, иначе она бы не считала это комплиментом. Я вздохнула и сделала глоток смузи. Меня удивил его свежий, нежный вкус.

– Когда фотосессия? – спросила Алекс.

– Примерно через неделю. Винни сказал, что фотограф мне позвонит. – Уже второй раз за день вранье легко сорвалось с моих губ. Это меня удивило. Если я не буду осторожна, ложь может превратиться в привычку.

– А можно мне с тобой?

Алекс смотрела на меня с восторгом и надеждой. Раньше дочь Мэри Стоун никогда мне не улыбалась так – как будто впервые в жизни у меня было что-то, что нужно ей. Все мои внутренности сжались при мысли о том, что мне придется ее расстроить.

– Не знаю, Алекс. – Я помедлила. – Чем больше там соберется народу, тем сильнее я буду стесняться.

– Да ладно тебе, – возразила она. – Я подскажу, какой лучше сделать макияж и как уложить волосы. Чтобы тебе не нарисовали совсем чужое лицо. Ну, ты же все-таки хочешь быть похожа на саму себя.

Иногда я задумывалась, осталось ли у нас с Алекс хоть что-то общее, кроме родного города. В детстве мы так прекрасно ладили: строили аттракционы из всякой ерунды, которая валялась в доме; представляли, что ковер в гостиной – это лава; устраивали собачьи конкурсы красоты для игрушек из серии «Щенок в кармане», которые были у Алекс. В детстве дружить было проще.

Она ждала ответа, причем положительного. Ладно. Потом можно будет придумать причину, чтобы объяснить, почему все отменилось.

– Ну ладно, если хочешь… – сказала я.

– Ура! – Алекс захлопала в ладоши. – Боже мой, просто невероятно! Подумать только, «Сплетник»!

Я улыбнулась, спрятав зубы за стаканом смузи. Алекс столько для меня сделала, я могу порадовать ее хотя бы так.

Она продолжала теребить кончик хвоста, вылавливая воображаемые посеченные кончики.

– Как дела у моей мамы?

Я поняла, что не заходила к миссис Стоун уже месяц, если не больше, и тут же пообещала себе навестить ее, как только вернусь в Дэдвик. Она так помогала мне в трудные минуты.

– Скучает по тебе, – сказала я. – Приезжай почаще.

– Зачем? – ответила Алекс, обращаясь к пряди волос, которую рассматривала. – Теперь, когда у нее есть ты, на меня времени не осталось.

На мгновение я удивленно застыла. Алекс никогда раньше не говорила ничего подобного.

– Неправда, – возразила я.

– Раньше она звонила мне каждый день. До того как посадили твою маму. – Алекс посмотрела на меня и пожала плечами. – Но ничего страшного. Я все понимаю.

Я не знала, что сказать.

– Ты должна съездить домой и увидеться с ней.

– Съезжу, – ответила Алекс.

Голова опущена, зрительного контакта нет… Кажется, я начала понимать язык тела. В этой комнате я была не единственной лгуньей.

Ближе к ночи мы с Алекс встретились с ее друзьями в баре. По пути туда она сообщила мне, что знакома с тамошним вышибалой, поэтому у меня не будет проблем на входе, несмотря на то что мне всего восемнадцать. И действительно, тот был так увлечен флиртом с ней, что забыл проверить у нас удостоверения личности. Мы прошли внутрь. В баре были липкие полы, толпа шумела, а бармены работали с недовольным видом.

Я нервничала, потому что по дороге нам встретилось четыре белых машины – дурной знак. И еще я наступила на трещину, когда выходила из такси.

Мы встали в кружок недалеко от входа, нас всех по очереди толкали. Алекс представила меня своей компании: трем парням и двум девушкам (одной из них была Уитни).

– Это моя подруга детства Роуз Голд. Она появится на обложке «Сплетника»! – Это не было даже отдаленно похоже на правду: мое интервью на две полосы планировали напечатать где-то в конце журнала. Но я не стала поправлять Алекс. Мое сердце начало колотиться, когда все взгляды обратились ко мне. Я помахала ребятам, помня о том, что улыбаться нельзя.

Все пятеро уставились на меня. Видимо, Алекс успела им обо мне рассказать. Все они потягивали напитки, в основном пиво. Только у Уитни была водка с клюквенным соком. Неужели никто из них не собирается назвать мне свое имя?

Уитни заметила, что я смотрю на ее коктейль.

– Хочешь попробовать? – Она протянула мне стакан.

Я сделала глоток, стараясь не сморщиться. Клюквенный сок был ничего, но все портил алкоголь – такое ощущение, что пьешь средство для чистки стекол. Но главное – я это сделала. Мой первый глоток алкоголя. До моего девятнадцатого дня рождения оставался месяц. Я вернула коктейль Уитни.

Алекс тронула одного из парней за плечо. Он был одет в спортивную куртку с нашивкой в виде лося на груди, с левой стороны.

– Принесешь коктейль для Роуз Голд? Водку с клюквой.

Парень с лосем удалился. Довольная собой, Алекс повернулась к остальным.

– Я пойду с ней на фотосессию, – объявила она, перебросив хвост через плечо.

Девушки уставились на нас. У них у всех были рождественские глазки.

– Так круто, – вздохнула Уитни.

– С ума сойти, – согласилась вторая. Все ее лицо было покрыто веснушками.

Алекс кивнула.

– В детстве я иногда красила Роуз Голд. – Она с улыбкой повернулась ко мне. – Помнишь, у меня был целый чемоданчик «Кабудл»? Ты все время просила фиолетовые тени с блестками.

Я коротко улыбнулась ей и кивнула. Если бы Алекс предложила, я бы и сейчас позволила ей меня накрасить. Теперь, по крайней мере, не нужно было бояться того, что мама начнет оттирать с меня всю красоту, как только увидит.

Парень с лосем протиснулся через толпу и вручил мне красный напиток в пластиковом стаканчике. Я отвернулась от остальных и открыла сумочку.

– Сколько? – спросила я.

– Что? – прокричал он.

– Сколько с меня? – повторила я громче.

– Пять, – ответил парень.

Я нашла кошелек и вручила парню пятидолларовую купюру. Он взял ее, не сказав ни слова. Потом обошел наш кружок и втиснулся на прежнее место, между Алекс и одним из парней. Те подвинулись. Меня восхищало то, как легко они все взаимодействуют, как чутко улавливают движения других членов группы. Эти ребята даже не представляли, как им всем повезло. Для них это был самый обычный вечер пятницы.

Я проглотила водку с клюквой. Голова начала кружиться. В тот вечер я больше ничего не пила (в детстве у меня так часто кружилась голова, что хватило на всю жизнь), просто наблюдала за тем, как Алекс с друзьями пьют и постепенно пьянеют. С каждым новым стаканом они все меньше следили за тем, что говорят.

– Как думаете, может, фотограф и меня поснимает? – спросила Алекс у всей компании.

– Конечно, – ответила Веснушка, пошатываясь. – Ты такая красивая!

– И такая фотогеничная, – согласилась Уитни.

– А то вдруг мне понадобится портфолио, – объяснила Алекс ребятам.

– Ты же учишься на графического дизайнера, – заметил парень с лосем на куртке.

– А может, я начну подрабатывать актрисой. – Алекс драматично вскинула руки.

Все рассмеялась. Учитывая то, как Алекс это произнесла, предположение казалось вполне правдоподобным. Я сжала губы и улыбнулась ей. В ответ она подмигнула. Ее хвост дразнил и покачивался.

Мне уже сорок пять минут хотелось в туалет, но я терпела, боясь что-то пропустить: смешную шутку, комплимент от одного из парней или от Алекс. Больше я терпеть не могла.

– Я ненадолго, – сказала я Веснушке.

Та не ответила – она увлеченно лохматила волосы одному из парней. Я протиснулась сквозь толпу к женскому туалету. Возле него собралась очередь, я встала в конец. Интересно, почему в мужском туалете никого нет? Три девушки, стоявшие передо мной, хихикая, прокрались к мужскому, притворяясь, что делают это очень незаметно. Но ведь они очевидно нарушали правила. Неужели их не пугали возможные последствия?

Девушки зашли втроем в одну кабинку. Интересно, они что, будут делать все прямо в присутствии друг друга? К тому моменту, как они вышли, я уже была в начале очереди. Я закрыла за собой дверь и потерла лицо, сев на унитаз. Пока что все шло на удивление гладко. На меня никто не обращал внимания, но и неприятных вопросов тоже не задавали. Может, Алекс разрешит мне еще как-нибудь приехать в гости и сходить с ними в бар. Нужно просто внимательно следить за всеми и вести себя так же, как они.

Я пробралась назад к нашей компании. Парень с лосем успел закинуть руку на плечо Алекс и теперь что-то шептал моей подруге на ухо. Она посмеивалась, их с парнем пальцы сплелись, но все же Алекс продолжала болтать с остальными. Веснушка все время косилась на парня с лосем. Я готова была поспорить, что она положила на него глаз, но парню нравилась Алекс. Я была ужасно рада тому, что разгадала эту загадку. Даже когда я успешно справлялась с тестами по обществознанию, которые давала мне мама, я не испытывала такой гордости за себя.

Я представила нас с Филом в баре – может, в отеле где-нибудь в Брекенридже. Мы бы опустились на большой коричневый кожаный диван у камина, утомленные катанием на сноуборде. Фил закинул бы руку мне на плечи, не спрашивая, будто мое тело – продолжение его тела. Пальцы Фила переплелись бы с моими, и он поцеловал бы меня в лоб. У меня снова был бы кто-то, кто обо мне заботится.

Алекс не знала про Фила. Он был моим секретом. Она решила бы, что парень по переписке – это странно. «Откуда тебе знать, что он тот, за кого себя выдает?» – спросила бы она. Или: «Почему бы тебе не найти настоящего парня?» Как будто у меня стоит очередь из желающих стать моим парнем.

Я подошла к своей компании. Все внимание ребят было сосредоточено на Алекс, и меня никто не заметил.

– Она такая жалкая, – прокричала Алекс, стараясь перекрыть шум толпы. – Ей не позавидуешь.

– А ее мать разве не в тюрьме, нет? – так же громко спросила Веснушка.

– Это я сдала ее копам, – похвасталась Алекс.

К моим щекам прилила кровь, а руки затряслись. Я сжала ладони в кулаки. Мне хотелось развернуться и уйти, пока меня не увидели, но тут Уитни крикнула:

– Ой, Роуз Голд, а вот и ты!

Несколько месяцев назад я бы подумала, что она действительно рада меня видеть. Но теперь я понимала, что Уитни просто предупреждает остальных о моем появлении, чтобы они перестали говорить обо мне.

Моих слез никто не заметил. То ли все были слишком пьяны, то ли им было все равно. Я вытерла глаза рукой и посмотрела на Алекс в надежде на то, что она прошепчет короткое «извини» или снова подмигнет мне. Но она была слишком увлечена шутками парня с лосем на куртке и не обращала на меня внимания.

Алекс не хотела дружить со мной. Ее интересовали лишь несколько минут славы, ей хотелось увидеть свое имя и лицо на страницах журнала, похвастаться тем, что она жила по соседству с чокнутой семейкой. Я была всего лишь объектом насмешек на случай, если им с друзьями не о чем будет поговорить. Меня предал уже второй человек из числа тех, кому я доверяла.

«А я ведь говорила, что эта маленькая тварь всегда действовала только в своих интересах», – прошептала мне мама. «Заткнись», – мысленно прошипела я.

Алекс запрокинула голову, смеясь над очередным остроумным замечанием парня с лосем. Хвост из светлых волос заструился по ее спине, и я представила, как отрываю его, на этот раз голыми руками, без помощи ножниц. Одно движение – и вот она уже лысая мечется по бару, умоляя о помощи. Но никто не поможет очаровательной Алекс Стоун. Все слишком заняты – они смеются над ней, смеются до слез, схватившись за животики, согнувшись пополам. Какой униженной и одинокой она тогда почувствовала бы себя. Отыскав меня в углу бара, Алекс упала бы на колени, хватаясь за меня с мольбой в глазах.

– Извини, – сказала бы я и зевнула. – Просто ты такая жалкая.

Я стояла в их гадком кружке и смотрела на хвост, который раскачивался, как маятник. Я считала секунды до того момента, когда смогу в него вцепиться. Но какой был смысл предъявлять претензии Алекс прямо там? Ее окружали друзья, которые могли встать на ее сторону, поддержать и защитить. Какой смысл кричать на нее, если все просто рассмеются, как только я уйду? И где я буду ночевать, если не у Алекс?

Я понимала, что сейчас неподходящий момент для того, чтобы проучить ее. Мы с Алекс так давно дружим. Я обязана дать ей шанс. Может, она извинится, когда протрезвеет. Хотя нет, я не обязана. Но я дам ей этот шанс. Ей не придется расставаться с хвостом. Пока что. Но мне нужно быть осторожнее с людьми. Я слишком рано начинаю доверять. Мама обманула меня, а теперь и Алекс. Я больше не позволю вытирать об меня ноги. Никому, в том числе Филу.

Почему бы мне не съездить к нему точно так же, как я съездила к Алекс? Скоро я получу деньги за интервью. Мне не обязательно ждать, пока он сам меня пригласит. Фил просто стесняется и никогда не проявит инициативу. Можно поехать на автобусе, чтобы не тащиться через полстраны за рулем. Я отправила ему сообщение.

Я: Как бы мне хотелось, чтобы ты сейчас был рядом.

В этот вечер в баре я дала себе обещание: в течение года я непременно съезжу к своему парню и у меня будет первый поцелуй. Давно пора узнать, кто ждет меня там, по другую сторону экрана.

Когда парень с лосем на куртке пошел к бару за новой порцией выпивки, Алекс наконец поймала мой взгляд. Она послала мне воздушный поцелуй – то ли и впрямь ничего не понимала, то ли намеренно вела себя жестоко, а может, и то и другое. Я улыбнулась ей во весь рот. Пора показать ей неприглядную сторону Роуз Голд.

7.
Пэтти

ПЕРВУЮ НОЧЬ НА СВОБОДЕ я провожу, ворочаясь в своей кровати. Глаза смотрят на меня с потолка. Из соседней комнаты доносятся пронзительные крики Адама. Стоит ему замолчать, и мне чудится щелчок ремня прямо у двери моей комнаты. Я затыкаю уши и ругаю себя за то, что превратилась в такую тряпку. Все пять лет в тюрьме, не считая первого месяца, ушедшего на привыкание, я спокойно спала каждую ночь. Даже после того, как некоторые женщины выяснили, за что я сижу, я ни одной ночи не лежала без сна и никогда всерьез не беспокоилась за свою безопасность.

Мне нравится думать, что тюремную жизнь мне облегчили не мои габариты, а моя харизма. Главное, что на зоне, что за ее пределами, – это заручиться поддержкой тех, в чьих руках власть. Когда охрана и надзиратель оказались у меня в кармане, заключенные тоже подчинились. Они перестали видеть во мне отвратительно оптимистичную копию Санта-Клауса. Я оказалась полезной. Новый приступ детского воя прерывает мои размышления в шесть утра. Я уже и забыла, какими крикливыми бывают младенцы.

Дверь родительской спальни открывается. За воплями малыша я не слышу шагов Роуз Голд. Звуки удаляются – она идет на кухню или в гостиную. Я спускаю ноги на пол и сажусь на кровати. Мне нужно спрятаться куда-нибудь от этих блестящих голубых глаз.

Я иду в гостиную и обнаруживаю там Роуз Голд, которая кормит Адама из бутылочки.

– Доброе утро, – говорю я.

Я замечаю, что дверь, ведущая в подвал, открыта, и торопливо закрываю ее. Дочь смотрит на меня. Ее волосы торчат во все стороны. Под глазами темные синяки.

– Доброе. Он мешал тебе ночью? Прости.

Это слово звенит у меня в ушах. Получается, она может извиниться за своего плачущего сына, но не за то, что упекла меня в тюрьму.

– Спала мертвым сном, – щебечу я. – Ты завтракала? Я приготовлю яичницу.

На кухне я включаю радио. Когда я понимаю, что звучит песня Every Breath You Take[9]9
  Каждый твой вдох (англ.).


[Закрыть] группы The Police, я улыбаюсь и делаю громче. Из холодильника я достаю упаковку яиц. Роуз Голд ставит пустую бутылочку на стол и помогает Адаму отрыгнуть после кормления.

– Не трудись. Я съем злаковый батончик или тост.

– Тост? Это совсем мало, ты не наешься.

Роуз Голд пожимает плечами.

– Не привыкла много есть по утрам. – Она продолжает поглаживать малыша.

– Съешь хотя бы одно яичко! – возражаю я. Пожалуй, неудивительно, что она не фанат моего кулинарного таланта.

– Не все так много едят, как ты, – огрызается она.

Это задевает меня, и я умолкаю. Я кладу два кусочка хлеба в тостер и достаю три яйца из упаковки. Потом включаю плиту – вспыхивает голубой огонь.

Даже в детстве я была крупновата. До того как мое тело стало округлым, оно было квадратным, и я морщилась, слыша комментарии окружающих. «Коренастая», «кость широкая», «плотная». Все эти слова были весьма прозрачными намеками, не позволявшими мне забыть, что я больше похожа на мальчишку, чем на девочку. Я занимала слишком много места. Я доедала все, что клали мне на обед в коричневый бумажный пакетик. Джимми Барнетт, бывало, шутил: «Салфетку тоже съела?» Но никто не травил меня из-за лишнего веса. Прозаичность этих замечаний была чуть ли не хуже всего. Все знали: Пэтти крупная, Земля вращается вокруг Солнца, заказывать хот-дог с чили в забегаловке у Грязного Дуга нельзя, если не хочешь следующие двадцать четыре часа услаждать чужой слух звуками из задницы.

Представьте, каково это: прийти в магазин одежды в десять лет и услышать, что платья – это «не для тебя». «Неужели ни одно не подойдет?» – пискнула я. Там висели сотни платьев самого разного кроя, фасона и цвета. Вместо ответа на мой вопрос продавщица скорчила гримасу. Трудно быть маленькой девочкой, когда ты совсем не маленькая.

Раньше я мечтала, что приведу себя в форму, сяду на какую-нибудь безумную диету из перцового сока, заплачу тренеру, который будет кричать на меня, пока я топчусь на беговой дорожке, как бывает во всех этих реалити-шоу. Но между кормлениями Роуз Голд, ее обучением и походами к врачу проще было жевать «Орео» и запивать диетической колой. Только в тюрьме я поняла, насколько я сильная и как полезно мое крупное тело. Чем больше места я занимаю, тем реже мной осмеливаются помыкать.

Я делаю яичницу-болтунью и, спрятав подальше свою обиду, намазываю маслом тост для Роуз Голд. Потом бросаю взгляд на дочь. Она прилипла к экрану телефона.

– Что там у тебя такое?

– Инстаграм.

Мое молчание меня выдает.

– Это такая соцсеть, – добавляет она.

– Как фейсбук? – спрашиваю я, надеясь, что это не слишком глупо.

– Да, только круче.

Я предпочитаю не выяснять, чем именно фейсбук лучше инстаграма; вместо этого я перехожу к вопросу, который действительно меня интересует:

– Так кто вчера звонил?

Роуз Голд, до этого напоминавшая зомби, оживляется.

– Никто.

– Не похоже, что никто, – замечаю я будто между делом. – Выглядело так, будто бы ты увидела привидение.

Она молчит. Мы смотрим друг на друга через кухню. Я жду, что Роуз Голд уступит, но, к моему удивлению, она держится.

– Это был отец Адама? – высказываю я догадку.

Роуз Голд, помедлив, все же кивает:

– Он вдруг решил, что хочет вернуться. А до этого девять месяцев знать меня не желал. Я сказала ему, чтобы отвалил.

– Почему у вас не сложилось? – спрашиваю я ласковым тоном.

– Он слился, когда узнал, что я беременна. – Голос Роуз Голд дрожит, но она гордо вскидывает подбородок. – Лучше выращу ребенка одна, чем с трусливым треплом.

Тут я с ней поспорить не могу. Роуз Голд, похоже, готова расплакаться, так что я спешу сменить тему.

– Какие на сегодня планы?

– Работа, – отвечает дочь.

– Не хочешь, чтобы я присмотрела за Адамом? – Я прикладываю все усилия для того, чтобы в моем голосе не было слышно ни малейшего оттенка надежды.

Роуз Голд окидывает меня оценивающим взглядом.

– С тех пор как я вышла на работу на прошлой неделе, за ним присматривает миссис Стоун.

Вот это новости. Во время одного из посещений Роуз Голд сказала, что в последнее время почти не разговаривает с Мэри Стоун. Я не видела свою бывшую соседку и бывшую лучшую подругу с момента окончания судебного процесса.

Я ставлю тарелку с тостом перед Роуз Голд.

– Ты отвозишь его к ней или Мэри сама его забирает?

– Она его забирает. Тебе бы лучше спрятаться, когда она придет.

– Почему?

– Она теперь тебя не особенно жалует. – Роуз Голд усмехается.

– Ах, это. – Я лишь отмахиваюсь. – Нам с Мэри нужно о многом поговорить. Разрешить некоторые недоразумения.

Роуз Голд явно настроена скептически. Она отодвигает от себя тарелку с тостом, не доев кусочек.

– Хочешь, я посмотрю за Адамом, а ты пока сходи в душ? – предлагаю я.

– Было бы замечательно.

Это самые добрые слова, что я услышала от родной дочери за все утро. Облегчение, которое она испытывает, почти физически ощутимо. Мы обе знаем, как тяжело растить ребенка одной. Я смотрю, как Роуз Голд смотрит на него. Ее взгляд полон любви к сыну. Немного помедлив, дочь вручает Адама мне. Мой план начинает работать.

Роуз Голд закрывает за собой дверь ванной. Включается душ. Посмотрев на гору грязной посуды в раковине, я решаю оставить ее на потом. Кто знает, как долго мне позволят возиться с внуком? Я кладу Адама лицом вниз на ковер в гостиной. Головка малыша покачивается, когда он пытается ее приподнять. Я хлопаю, восхищаясь им и его крепнущей шеей. Он показывает мне язык, щекастый бесенок!

С того места, где я сижу, мне видно угол кухни, там стоит высокий пластиковый детский стульчик. Адам пока слишком мал для него. Возможно, это еще одна вещь, которую Роуз Голд нашла у соседей. Мой деревянный стульчик когда-то стоял в том же самом углу. Адам смотрит на меня большими карими глазами. Я что-то лепечу ему. Его нижняя губа начинает дрожать, он открывает рот, готовясь закричать. Я поднимаю Адама на руки, хватаю его шапочку и плотное одеяло и бегу к боковой двери, ведущей на задний двор. Я в состоянии обеспечить хотя бы двадцать минут покоя для Роуз Голд.

Малыш заходится плачем, и я пускаю в ход свои старые приемы. Я укачиваю его широкими движениями. Сую соску ему в рот. Пытаюсь заставить его отрыгнуть еще немного. Ничего не помогает: Адам продолжает вопить.

– Кто нагадил тебе в ботинки? – спрашиваю я у младенца. Тот не реагирует.

Не скоро мне удается его успокоить. Адам все еще не умолк окончательно, но теперь он хотя бы просто хнычет, а не вопит. Вчера он был таким тихим, что я сочла его спокойным малышом. Я продолжаю его баюкать.

Задний двор срочно нужно привести в порядок. Мой отец стриг траву так же коротко, как волосы у себя на голове, ни травинки не оставлял. Теперь двор зарос. Местами видны засохшие участки. Что-то такое, наверное, можно увидеть возле дома с привидениями. На толстой ветви дуба до сих пор висят наши самодельные качели, только красное сиденье выцвело до розового. Отец соорудил их, когда я была маленькой. Он проверил их раз двадцать, прежде чем нам с Дэвидом разрешили на них сесть.

Дверь распахивается. Роуз Голд выскакивает на улицу, завернутая в полотенце и с мокрыми волосами.

– Что ты с ним сделала? – кричит она. Ее взгляд мечется по двору до тех пор, пока не находит Адама, которого я держу на руках.

– Мы все это время были здесь, – спокойно отвечаю я. – Адам начал шуметь, я не хотела, чтобы он мешал тебе мыться. Он только-только успокоился.

Роуз Голд продолжает вопить:

– Я думала, ты сбежала! – Ее глаза широко распахнуты, как у испуганной лошади. Кажется даже, что у нее вот-вот пойдет пена изо рта.

– Ш-ш, – говорю я, стремясь остановить ее истерику.

Услышав крики Роуз Голд, Адам снова начинает плакать. К моему удивлению, на глазах Роуз Голд тоже выступают слезы. Она вырывает у меня малыша и крепко прижимает к себе. Как бы у него что-нибудь не сломалось от таких объятий.

– Я просто хотела помочь, – оправдываюсь я, шокированная этой сценой. Неужели моя дочь не знает, что если бы я хотела украсть ее ребенка, то продумала бы все намного лучше. Мы, Уоттсы, всегда отличались вниманием к деталям.

Роуз Голд разворачивается и уходит с ребенком в дом. Она босая, острые лопатки торчат над полотенцем. Они напоминают мне Роуз Голд в детстве – больную Роуз Голд. Она захлопывает за собой дверь. Во дворе снова воцаряется тишина.

Я испытываю легкое чувство вины за то, что расстроила ее, но зато я узнала кое-что очень важное. Когда Роуз Голд приехала за мной вчера, я заметила в ней некоторое самодовольство, уверенность, которой раньше не было. Она привезла меня в этот дом, прекрасно зная, что здесь мне будет плохо. Решила вцепиться в уязвимое место? Что ж, слабости есть у всех. И теперь мне известна ее слабость.