Текст книги "Завтра ветер переменится"

8.
Демон самонадеянности

Федерико Риччи – красавчик. Вот уж не ожидала. Учитывая профессию моей мамы, я видела немало риелторов, но чтобы среди них встречались такие, как он, – да никогда! Бывали немного не дотягивающие до идеала, но не более того. Встречались обладатели приятной внешности – такой, от которой после пятидесяти не остается и следа. Но Федерико особенный. У него волнистые каштановые волосы с легким карамельным оттенком, томные светло-карие глаза, идеальный нос и высокий рост. На нем прекрасный костюм, чудесная рубашка в тонкую полоску и никакого галстука, старые часы с кожаным ремешком, а на ногах… О-о-о… На ногах, конечно, это нечто. Мокасины! «Как так получается, – думаю я, впуская его на порог, – что такой сексуальный мужчина носит мокасины? Что не так с его мамой?»

Я предлагаю Федерико кофе и надеюсь, что это просто униформа. Кто знает, вдруг у Luxury Home такие требования: все сотрудники должны носить мокасины? Вдруг на собеседовании ему сказали: «Туфли, сапоги и кроссовки у нас строго запрещены. Наши сотрудники носят только мокасины. Но цвет остается на ваш выбор».

– С сахаром? – спрашиваю я.

Федерико смотрит на меня с доброй улыбкой во взгляде:

– Да, спасибо. Надеюсь, успею выпить кофе, пока клиенты не пришли.

– А можно я кое-что спрошу, просто чтобы понимать? Квартира уже выставлена на продажу или нет?

Я знаю: моя судьба сейчас в моих руках. Что бы он ни ответил, вечером я могу позвонить маме и заявить: «Мне очень жаль, но Галанти уже подписал эксклюзивный договор с Luxury Home». И на этом вопрос будет закрыт.

Взмах его золотистых ресниц – и я замираю.

– Не совсем. Дамиано еще не решил. Но он уже давно подумывает перебраться в Эстонию… О причинах не спрашивайте…

Я киваю в ответ. Спрашивать я не стану. Как сказала бы Мария Соаве, меня это волновать не должно.

– Все решит то, сколько он сможет выручить с продажи. Предложат цену выше рынка – он, может, и согласится. А по рыночной стоимости – не знаю… Как по мне, квартиру он не продаст, останется в Турине.

– Но тогда вы теряете выгоду.

Федерико улыбается философски (я разбираюсь в таких улыбках):

– Это с какой стороны посмотреть. Мы с Дамиано дружим уже больше двадцати лет, мне будет жаль, если он переедет. Хотя, конечно, процент с продажи меня бы немного утешил…

– Но если официально квартира еще не продается, кто будет ее смотреть?

Федерико пожимает плечами:

– Знакомые… Знакомые знакомых… Родственники знакомых… Знакомые родственников… По городу уже поползли слухи, и многие заинтересовались.

Федерико улыбается мне, я улыбаюсь ему в ответ, и в это время раздается звонок в дверь.

Я иду открывать. Передо мной оказывается семейная пара за шестьдесят, у обоих пышные седые волосы – у него кудрявые, а у нее волнистые. Ее шевелюра словно кричит, что красить волосы – это для слабаков. Оба в синих пальто и элегантно повязанных шарфах, щедро надушены. Словом, эти, как мне кажется, вполне могут предложить цену выше рынка.

Федерико включается в работу. Он показывает паре квартиру, а я остаюсь на кухне мыть чашки. Интересно, а как он обойдется с запертой спальней? Можно ли вообще показывать квартиру, пусть и не выставленную на продажу официально, не целиком?

Но я недооценила Luxury Home. Когда тур по квартире подходит к концу, Федерико достает планшет и показывает на нем добрую сотню фотографий спальни.

– Я сделал их до отъезда господина Галанти, чтобы вы могли составить полное впечатление о квартире.

Я подхожу посмотреть, чтобы врать более убедительно, если в будущем это понадобится. Тогда, если я скажу, что не заходила в спальню, Федерико Риччи сможет это подтвердить. «Ну да, все так, – скажет Федерико, который к тому моменту уже станет моим официальным женихом. – Я отлично помню, что во время просмотра квартиры Бриджида смотрела на фото спальни с большим интересом. Она точно никогда прежде не видела твою спальню».

Впрочем, мой интерес вполне искренний и сосредоточен на лампе Тиффани, присутствующей на многих фотографиях. Синьора, чей девиз «Краситься – это для слабаков», тоже замечает лампу:

– Какая прелесть! Это что же, настоящая Тиффани?

В этот нескончаемый миг, отделяющий вопрос от ответа, мое сердце бьется, как птица в клетке.

– Понятия не имею, – наконец произносит Федерико, – честно говоря, сомневаюсь. Хотя не исключаю, ведь дедушка синьора Галанти был коллекционером. Кто знает.

– Вот если бы включить ее в договор о сделке… – хихикает синьора, к которой я уже испытываю лютую ненависть.

Дедушка-коллекционер! Этого еще не хватало!

Наконец пара удаляется в сопровождении Федерико. Он успевает шепнуть:

– Если появятся другие желающие посмотреть квартиру, я позвоню… – и после короткой паузы добавляет: – Если не появятся, возможно, тоже.

Вот это да. Только сейчас я вспоминаю, что сегодня четырнадцатое февраля, День святого Валентина. Обычно я не заморачиваюсь насчет этого праздника, но было бы очень мило, если бы именно сегодня у меня закрутилась новая любовная история. Это примерно то же самое, что родить мальчика на Рождество или стать курицей и снести шоколадное яйцо в пасхальное воскресенье.

Но умиляться некогда, пора бежать на работу. Сегодня мы с девчонками из «Мыльных пузырей» убираем в офисе банка в самом центре города. Судя по содержимому мусорных корзин в туалете, банковские сотрудники ведут активную сексуальную жизнь.

– Ну что за люди! – возмущается Мануэла. – Вместо того чтобы работать, трахаются с коллегами.

– Ну, может, они в обеденный перерыв…

– Сомневаюсь. Знаешь, как бывает: приходишь иногда в банк квитанцию оплатить – работают всего два окошка, а остальные сорок закрыты. Вот, значит, чем они занимаются! Трахаются в туалете!

Видимо, Мануэла сегодня не в духе. От ее восьмидесяти килограммов веса и без малого метра шестидесяти роста так и исходит негатив. Я пытаюсь приободрить ее: рассказываю, что последовала ее совету и решила вляпаться в новые неприятности, которых, может, еще не будет, чтобы избавиться от старых, которые у меня уже точно есть. Но даже это не помогает – нахмуренные брови Мануэлы все так же сходятся в одну линию над переносицей.

– Что с тобой, Ману? Ты что такая злая, а?

– Ты бы тоже была злая, заявись к тебе домой дочурка моей кузины.

Такое развитие событий кажется мне маловероятным. Мануэла моет мужской туалет, а я женский, и по ходу дела она рассказывает мне об Антоньетте из Кротоне, дочери своей двоюродной сестры. Эта Антоньетта решила поискать счастья в Турине, а потому попросилась пожить у ближайшей родственницы – Мануэлы. Само собой, комнаты для гостей у Мануэлы нет, и ей пришлось поселить девицу в детской на раскладушке, а у нее, между прочим, трое детей, так что в детской и до этого было тесно.

– А еще она из дома не выходит! Говорила, будет искать работу, но при этом носа из квартиры не высовывает. Заверяет, что звонит по объявлениям и обо всем договаривается по телефону, но лично я вижу только, как она капучино литрами хлещет.

– А она не может работать с нами?

– Да какое там! Эта принцесса не создана для такой работы. Она продавщицей хочет устроиться, и не куда-нибудь, а в «Зару»! Как же, ждут ее там! С распростертыми объятиями!

Как трогательно: Ману произносит это таким тоном, словно работать в «Заре» – вершина мечтаний любой девушки.

– Выстави ее на улицу. У нее нет других родственников?

– Есть один кузен, но как девушка будет жить с одиноким мужчиной?

– А сколько ей лет?

– Тридцать два.

– А чего она так долго ждала, чтобы переехать?

Мануэла качает головой, берет в руки ведерко с чистящими средствами и отправляется убирать кабинет с табличкой «Лаура Прекасси. Выдача кредитов».

Я погружаюсь в свои мысли. Сегодня нужно позвонить маме. У меня от нее уже шесть пропущенных, но я не отвечаю – не знаю, что сказать. Сомневаться – часть моей философской натуры. Философу несвойственно принимать спонтанные решения, он должен все взвесить, обдумать, рассчитать. Философ всегда задается вопросом, к чему приведет то или иное решение. Так и вижу Юлию Кристеву[5]5
  Юлия Кристева – французская исследовательница языка, философ, основоположница теории интертекстуальности.


[Закрыть], прогуливающуюся вдоль Сены и думающую: «Что же мне делать с этой интертекстуальностью? Следует ли сообщить о ней миру? Как ее воспримут? Прославит она меня или покроет позором?»

Ничего не поделаешь, так уж мы, философы, устроены: однажды усвоив этот образ мысли, мы используем его, даже если работаем кем придется. Поэтому, протирая оконное стекло в директорском кабинете, я задаюсь вопросом: что сказать маме? Наврать и избавиться от проблемы раз и навсегда или сказать правду и постараться убедить ее не вмешиваться в это дело?

И демон самонадеянности в очередной раз обводит меня вокруг пальца.

9.
Детские сцены.
Опус 15–7. Грезы

Сухие соцветия гортензий падают на землю, а я с удовольствием думаю о том, что в моем резюме прибавилась новая строчка. Кроме няни, выгульщицы собак, бариста, официантки и уборщицы я теперь еще и садовница. Идею подала Агата:

– Ну давай, обрежь гортензии и розы сама. Я покажу, это просто. Эта терраса может подарить тебе новую профессию. Опыт никогда не помешает. Богачки обожают, когда няня умеет еще и готовить чизкейк, чистить серебро и обрезать розы.

Агата – настоящий эксперт по богачам и аристократам: на вилле Таранто их пруд пруди, а Агата подрезает себе тихонечко живую изгородь и подслушивает их разговоры. Любимый типаж Агаты – аристократки, потерявшие былое состояние. Такие, со старинной брошкой с драгоценным камнем на простеньком свитерке. Впрочем, я тоже повидала богачей, когда водила Убальдо и Магдалену на детские дни рождения. На один такой праздник тратилось столько, что синьора Эдера могла бы на эти деньги месяца три прожить. Да и я тоже, раз уж на то пошло.

Вот поэтому я и решила воспользоваться ситуацией, пополнить свое резюме и дать себе еще одну возможность заработать.

Впрочем, чувство удовлетворения по этому поводу лишь немного облегчает мое ощущение полного провала в другом вопросе: разговор с мамой пошел совсем не так, как я планировала. Как будто в бочку дегтя добавили ложку меда, не больше.

Краткое содержание нашего разговора:

– Так не бывает, дорогая моя. Галанти что-нибудь подписывал? Есть у него официальный договор с Luxury Home?

– Нет, мам. Он просто обратился к другу. Знаешь такое слово? Он дружит с Федерико, доверяет ему. А Федерико ему помогает и показывает квартиру только близким знакомым и их друзьям.

– Ну да. Как говорил твой дедушка, богатеи делятся богатством только с друзьями и родней.

– С каких это пор ты заделалась коммунисткой?

– Да пора уже заканчивать с продажей жалких однушек да крошечных домишек на окраине. Пришел час Труди, дорогая!

– Что еще за Труди?

Эта история пугает меня не на шутку. Мама всегда была деловой женщиной. Едва ли возможно работать риелтором, будучи тонкой поэтической натурой. Но прежде она всегда вела себя благопристойно и соблюдала закон. Конечно, она иногда позволяет себе приврать по мелочи. Например, однажды наплела молодой парочке, собиравшейся покупать дом, что квартира «очень светлая», хотя особо светлой она не была, или еще намекнула другим покупателям, что район собираются благоустраивать, когда никаким благоустройством там и не пахло. Ничего особенного. У мамы никогда не было криминальных склонностей, в отличие от тети Розальбы. Что же теперь на нее нашло?

– Труди – это подружка Пита. Ну та, с накрашенными губами и пистолетом.

– Из мультика про Микки-Мауса, что ли?

– Ну да.

– Так у нее не было пистолета.

– А зря. Слушай, Бриджида, давай не будем тратить время. Ты сказала, что Галанти продаст квартиру, если кто-то предложит цену выше рынка. Так что какая разница, кто приведет ему покупателей?

– Но с моей стороны это будет очень плохо!

– А я потом тебе машину куплю.

– Федерико мне нравится. А если ты уведешь у него сделку, он меня и знать не захочет.

– Да с чего ты взяла? Может, как раз наоборот. Мужчинам нравятся женщины, способные обвести их вокруг пальца.

Разговор заканчивается этой сомнительной мудростью и маминым обещанием (больше похожим на угрозу) зайти взглянуть на квартиру и сделать пару фото. Мне тревожно, но я утешаю себя тем, что никто из маминых клиентов не сможет предложить цену выше рынка за подобную квартиру. Выжду пару недель, совру маме, что Федерико нашел покупателя, и дело с концом.

Приободрившись от этой мысли, я долго смотрю на подрезанную гортензию и размышляю о том, что завтра нужно заняться розами. А сейчас пора бежать к старушке Эдере, а то опоздаю.

Когда я прихожу, она еще лежит в кровати злая как черт, да еще и без вставной челюсти. Насмотрелась вчера всякого по телевизору и теперь заявляет, что хочет прибегнуть к эвтаназии.

– Но ведь вы не больны. Вы месяц назад сдавали анализ крови. С вами все в порядке.

– Да что ты говоришь? Может, поменяемся тогда местами, бестолочь ты этакая?

В таком настроении синьору Эдеру может утешить только одно.

– Вставайте. Позавтракаем, а потом ваши альбомы посмотрим.

Хорошо, что с утра я зашла в булочную и купила ей пончик: сегодня слишком холодно, чтобы идти на прогулку. Пончики и альбомы – безотказное средство, еще никогда не подводили. Синьора Эдера встает, умывается, выпивает кофе с молоком и съедает пончик. На это у нее уходит в три раза больше времени, чем у обычного человека, так что, когда мы наконец усаживаемся за стол, эвтаназия окончательно позабыта.

Когда синьора Эдера была помоложе, она помогала по хозяйству в семье, покупавшей всевозможные журналы. По моим ощущениям, на журналы они тратили больше, чем на домработницу. Вот почему у синьоры Эдеры совершенно ничтожная пенсия и огромный альбом с вырезками из журналов. Она рассказывает, что, когда журналы выбрасывали, она доставала их из помойки, вырезала фотографии самых красивых платьев и наклеивала в альбом.

– Ты только посмотри! Это же сама Диана, помнишь ее?

Имеется в виду принцесса Диана. Когда она умерла, мне было три года, поэтому помнить ее я никак не могу, но наслышана.

– Разумеется, помню! Какое шикарное платье. Уж не от Шанель ли?

Я, конечно, специально поддразниваю синьору Эдеру. Она не выносит Шанель. Понятия не имею почему. Просто ненавидит. При звуках этого имени она немедленно рассыпается в проклятиях и оскорблениях и начинает нахваливать других модельеров, которых считает куда более талантливыми. В частности, некоего Исанлорана. Так уж она его называет.

– Далась тебе эта Шанель! Ты что, фасон не видишь? Эта Шанель только бижутерию и умела делать. Ну и жакетики эти. А здесь… Ты посмотри, какой шифон! Какие складки… Наверняка это Ланван или Исанлоран!

Пока синьора Эдера наслаждается жизнью, поливая грязью Шанель и расхваливая платье леди Ди, я готовлю пасту с фасолью на обед и омлет на ужин – его она съест уже без меня. Жаль, что старики не придумывают себе воображаемых друзей, как дети. Это был бы хороший выход. Так и вижу, как синьора Эдера сидит за ужином с Темпестиллой, своей воображаемой подружкой. Темпестилла родом из Кунео, разбирается в моде, любит сплетни, ей тоже восемьдесят девять… Уверена, они бы отлично поладили.

Сегодня у меня свободный вечер, так что я могу заняться разбором Волшебного Шкафа.

Как я уже говорила, с музыкой у меня все сложно. Еще пару лет назад я была как все – слушала примерно то же, что и все, или то, что советовали Лоренцо, Муффа и парни, с которыми я встречалась, – среди них попадались диджеи и даже один любитель рейва. И все было супер. Но вот однажды у Марии Соаве, той самой адвокатессы, кто-то включил при мне классику. Мелодия называлась «Грустный вальс», а написал ее Сибелиус. Я ее услышала и просто обалдела. Не знаю, как так вышло, что до этого я никогда классику не слушала. Не приходилось. Дома у меня никто не увлекался классической музыкой, даже бабушки и дедушки были от нее далеки, а про оперу я вообще молчу. Может быть, мои прапра и ходили пару раз в оперу, но точных сведений об этом не сохранилось, так что с классикой я ни разу не сталкивалась ни по семейной, ни по дружеской линии. Что уж говорить о моих парнях. Можно сказать, я жила в мире без классики. Ну максимум слышала по радио какие-то песни Бочелли, Каррераса, Паваротти и Пласидо Доминго, но ничего из их репертуара никогда меня не впечатляло. И тут этот «Грустный вальс» – и все, жизнь перевернулась. Теперь я слушаю только классику. Потому что ее так много, что конца-края не видно… Найдешь одного композитора, потом другого – и пошло-поехало, как наваждение. Классической музыки в соцсетях полно, да и на ютубе тоже… Я узнаю все больше потрясающих пианистов… потрясающих виолончелистов… а уж скрипачи… Они для меня что-то вроде существ высшего порядка – и мужчины, и женщины. Мне бы ужасно хотелось познакомиться с музыкантом и начать с ним встречаться. Думаю, это не так сложно: в конце концов, философы и музыканты стоят по одну сторону баррикад.

Я даже пару раз ходила на концерты, хоть это и дорогое удовольствие. Но возвращаться домой мне каждый раз приходилось в одиночестве. Так и не удалось подкараулить ни одного скрипача. Однажды Агата пошла на концерт со мной, но спустя всего полчаса уснула в кресле. Потом она, конечно, дико извинялась, мол, весь день сажала самшиты, но больше я ее не приглашала. В другой раз мне удалось затащить на концерт очередного ухажера, а потом и следующего, но оба выходили из зала надутые и раздраженные. Ну и ладно. В том, что касается классики, рассчитывать мне не на кого. Я много читала о музыке, знаю биографии композиторов, так что, увидев в кабинете Дамиано Галанти набитый пластинками шкаф, я решила проверить, нет ли у него чего из классики…

Как оказалось, у него есть все. Сотни аккуратно расставленных пластинок вблизи проигрывателя. И я могу слушать что захочу, потому что написала ему письмо.

от: [email protected]

кому: [email protected]

Уважаемый синьор Галанти,

заранее извините за беспокойство.

С квартирой все в порядке, приходил синьор Риччи, показывал ее. С растениями тоже все хорошо, при случае вышлю Вам несколько фотографий. Камелия уже цветет, хеномелес и форзиция вот-вот распустятся.

Пишу Вам, потому что хотела попросить разрешения послушать пластинки. Я умею пользоваться проигрывателем, у моей кузины был похожий. Я очень люблю классическую музыку и обнаружила, что у Вас практически только она и есть. Впрочем, у Вас есть и джаз, но джаз меня не впечатляет, уж простите. Впрочем, как по-вашему, Гершвин – это джаз? Потому что Гершвина я люблю. Ну да ладно.

Можно ли мне ставить пластинки на Вашем проигрывателе? Я буду обращаться с ним очень аккуратно. Синьора Ласкарис сказала ничего в Вашем кабинете не трогать, так что хочу спросить Вашего разрешения. Можно?

Хотела еще сказать, что Ваша квартира просто прекрасна.

Хорошей работы и всего лучшего в Эстонии!

С уважением, Ваша верная домохранительница,

Бриджида

Ответ прилетает почти в ту же минуту:

от: [email protected]

кому: [email protected]

Дорогая Бриджида,

разумеется, Вы можете пользоваться проигрывателем. Я очень рад, что за квартирой присматривает человек, влюбленный в музыку. Сообщите мне, что интересного обнаружите. Возможно, Вы откроете для себя что-то новое… Можете быть спокойны, Гершвин не считается джазовым композитором. По крайней мере, не больше, чем Бах.

Вы можете беспрепятственно заходить в мой кабинет. Единственная просьба – не трогайте ничего на столе, пусть все лежит на своих местах. И после прослушивания убирайте пластинки в конверты.

Да, мне тоже очень нравится эта квартира. Когда я далеко, мне невыносима сама мысль, что я туда не вернусь. Но когда я там, мне точно так же сложно представить, что я никогда не вернусь в свой дом в Таллине.

Человеческие желания всегда так противоречивы, Вы не находите?

Всего доброго, Бриджида, наслаждайтесь музыкой.

Дамиано Галанти

от: [email protected]

кому: [email protected]

Вам вообще-то повезло, Вы же можете ездить туда-сюда от одного желания к другому, и никаких противоречий. Вам не нужно ничем жертвовать, ни от чего отказываться, просто планировать, когда где будете, и все.

Хорошего вечера,

Бриджида

Я сожалею о написанном, едва нажав «Отправить». И что на меня нашло? Я вообще не знаю этого Галанти, он мне платит, мы не друзья, не приятели. И как только мне взбрело в голову писать ему подобное письмо? Словно я хотела ткнуть его носом в то, насколько ему повезло. «Ну все, теперь он меня точно выставит», – думаю я, глядя на иконку электронной почты в ожидании нового письма. Будем надеяться, что он не ответит, что у него есть чем заняться, кроме как переписываться с девицей, охраняющей его квартиру.

Но тут вспыхивает красный огонек – это пришел ответ.

от: [email protected]

кому: [email protected]

Извините, Бриджида, что позволил себе излишнюю откровенность. В каком-то смысле Ваше письмо само навело меня на нее. Желаю Вам приятного прослушивания и прошу отправить мне фотографии растений, я с удовольствием их посмотрю. Как поживают Пабло и Перла?

Д. Г.

от: [email protected]

кому: [email protected]

Пабло и Перла поживают отлично, не переживайте.

Я высылаю ему фотографии, и на этом наша переписка наконец прерывается. Но я не могу перестать думать о том, что у него за «противоречивые желания» и не связаны ли они с Клариссой Всё Сложно?

Теперь я могу спокойно разглядывать ряды пластинок и выбирать, что бы такого послушать. Но едва я ставлю «Детские сцены» Шумана, опус 15, пьесу № 7, в дверь звонят.