Текст книги "Завтра ветер переменится"

10.
Двадцать восемь свечей

Это она. Загадочная любовь господина Галанти. На этот раз на ней пальто из верблюжьей шерсти. Если что из одежды и не вызывает у меня ни малейшего энтузиазма, так это такие пальто. Ну и еще шлепки для пляжа, те самые, с резиновой перемычкой между пальцами, но об этом как-нибудь в другой раз. Верблюжье пальто песочного цвета для меня – само воплощение скуки. Но кроме него на Клариссе еще коричневые сапоги, коричневая сумка и шелковый бежевый шарф с бежевым рисунком другого оттенка и бежевыми вставками третьего оттенка. В красном пуховике и серебристой шапке она производила впечатление, но в таком виде вряд ли можно вызвать у кого-то противоречивые желания.

Кларисса здоровается, входит в квартиру и заявляет, что в свое время одолжила синьору Галанти некую вещь и вот теперь ей эта вещь срочно понадобилась. Меня захлестывает страх. Поскольку в существовании закона подлости не приходится сомневаться, эта самая вещь наверняка находится в спальне, и Кларисса сразу же заметит, что лампа Тиффани испарилась.

Я гремлю чем-то попавшимся под руку в надежде, что шум заглушит стук моего сердца. Меж тем Кларисса продолжает:

– Как человек воспитанный, я не стала открывать дверь своим ключом. По той же причине я думаю, что вам стоит прямо сейчас переговорить с синьором Галанти, вы ведь не можете позволять всем подряд выносить из дома ценные вещи. Тут ведь немало ценного…

Ну да. Я уже знаю. Господь всемогущий, прошу Тебя, сделай так, чтобы вещь, за которой пришла Кларисса, не оказалась лампой Тиффани. Господь наш Иисус Христос, если Ты сотворишь это чудо, я поставлю двадцать восемь свечей Деве Марии Утешительнице, по одной за каждый мой год.

Кларисса тем временем достает телефон и уже через несколько секунд с кем-то разговаривает.

– Привет… да… да, я тут. Не мог бы ты сказать Бриджиде, что́ я должна забрать… Ага, да, созвонимся попозже… Пока.

Ее тон пропитан какой-то интимностью. Торопливый звонок, вклинившийся среди других, гораздо более продолжительных.

– Добрый день, Бриджида, как поживаете?

– Спасибо, замечательно, а вы? Все в порядке?

– Да, все хорошо. Слушаете пластинки?

– Да, спасибо, что разрешили. Нашла одну потрясную вещь, называется «Грезы».

– А… – Он на мгновение замолкает. – Шуман. Неспешный такой.

Галанти резко меняет тему, словно переходит из одной комнаты в другую:

– Синьора Ласкарис должна кое-что забрать. На будущее скажу, что она может брать все, что считает нужным.

– Все, что считает нужным? – немного обеспокоенно спрашиваю я. – И кошек тоже?

– Ну… я имел в виду вещи, а не кошек, – смеется Галанти.

Мне бы хотелось еще немного поболтать с ним, но внутри все сжимается. Я вижу, что Кларисса вот-вот откроет дверь в спальню, и тогда мне конец. Поэтому я прощаюсь и протягиваю ей телефон, а мой мозг, словно оголодавшая золотая рыбка, в ужасе ищет подходящий ответ на вопрос, куда подевалась лампа. «Откуда мне знать. У меня же нет ключей от спальни» – вот единственное, что приходит мне в голову.

Я задираю подбородок, готовясь с невозмутимым видом выдать этот ответ, но Кларисса не спешит. Она озирается по сторонам, и я понимаю, что привлекло ее взгляд: моя толстовка, брошенная на спинку дивана напротив суперплоского телевизора с супервысоким разрешением. Она смотрит на журнальный столик перед диваном, где устроились пакет от чипсов, пустой стакан и «Неделя кроссвордов». На полу валяется «Здравствуй, грусть» Франсуазы Саган, на ковре расставлены кошачьи миски, на дверной ручке висит сумка из супермаркета. Мне хочется сказать Клариссе: «Послушай, дорогуша, сейчас здесь живу я, и живу я по своим правилам. А когда верну ключи твоему милому, квартира будет в идеальном состоянии».

Я уже все придумала: перед возвращением Галанти позову Ману и других девчонок, и мы тут такую чистоту наведем, любо-дорого посмотреть.

Кларисса молчит. К моему величайшему, неописуемому облегчению, она забывает о спальне и направляется к стеклянному буфету, который как будто сам устал от своей хрупкости и древности. В нем стоит сервиз из тончайшего, почти прозрачного фарфора кремового цвета с цветочным орнаментом. Есть там и посуда для сервировки вроде супницы и подносов, и несколько хрустальных ваз. Кларисса достает одну из них – потрясающей красоты, с резным узором, – и ваза, поймав солнечный луч, обрызгивает все вокруг, включая меня с Клариссой, радужными отсветами.

Мы заворачиваем вазу в несколько слоев бумажных полотенец и укладываем ее в холщовую сумку. Кларисса направляется к двери, а я понимаю, что, пока у нее неограниченный доступ в квартиру, покоя мне не видать. Если Тиффани не вернется на место как можно скорее, я буду вечно как на иголках. Ну или как в бассейне с пираньями.

Словно в доказательство этому на лестнице Кларисса – спина прямая, словно у вышколенного мажордома, – сталкивается с моей мамой, следом за которой поднимаются Лоренцо и Муффа. Кларисса провожает их взглядом, пока они радостно здороваются со мной и скрываются в квартире. Она не говорит ни слова, но в ее взгляде читается осуждение. Женщины вроде нее осуждают, как дышат, у них это естественный процесс.

Мои родственники пришли отснять квартиру. Похоже, у Муффы талант фотографа, а вот мама в этом деле не слишком хороша.

– Фотографии мне нужны для предварительного ознакомления. Покажу их кое-кому, назову примерную стоимость, а если заинтересуются – приведу на просмотр, – говорит она мне сахарным голосом, точно делает одолжение.

– Нет, мам! Так нельзя. Он может на меня заявить, ситуация уже на грани. Кому ты собралась показывать фотографии? Ты же не собираешься вывесить их в агентстве на всеобщее обозрение?

Вообще мне несвойственно повышать голос, но с тех пор, как мама заварила эту кашу с просмотром квартиры, я плохо себя контролирую.

– Да ладно тебе. Я их только кое-кому покажу. Среди моих клиентов есть такие, кто в постоянном поиске. Вечно их что-то не устраивает. Знаешь, такие, кому подавай три санузла, прекрасный вид, отличное месторасположение, а если лестница в подъезде не пахнет духами – ну все, нам такого не надо. Наконец-то мне будет что предъявить, чтобы они поутихли.

– Но ведь это незаконно. Ты ввязываешься в противозаконную авантюру и втягиваешь в нее и меня. Тебе на меня вообще плевать.

– Да что ты? Будешь кататься на новеньком красном фиате – по-другому запоешь.

Мне остается только промолчать и оставить при себе мысли о том, что фиата у меня никогда не будет, потому что такая квартира никому из ее клиентов не по карману. Бухгалтерам да офисным клеркам на нее не хватит.

– А если ты придешь со своими клиентами, а тут заявится Федерико Риччи с другими желающими? Как я ему это объясню?

– Да ладно, он же предупредит тебя о приходе, и я тоже тебе заранее позвоню. Так что все будет в порядке. И вообще, живем один раз!

Да, я должна была понимать, что с генетикой шутки плохи. Мама и тетя Розальба казались такими разными, а оказывается, гены просто ждали своего часа. И вот через шестьдесят лет они вдруг раскрылись, точно бутоны у этой самой, как ее, камелии.

На террасе Муффа щелкает фотоаппаратом, а Лоренцо оглядывается по сторонам, явно под впечатлением.

– Ни разу не видел террасы с таким количеством розеток, – говорит он, указывая на скопище розеток у самой двери.

– Тебе-то какая разница? – отвечаю я. Мне хочется поскорее с ними всеми распрощаться. Что, если вот-вот вернется Кларисса в сопровождении полиции?

– А то, что можно было бы устроить тут концерт. Прямо как «Битлз»[6]6
  30 января 1969 года группа «Битлз» отыграла концерт на крыше своей штаб-квартиры в Лондоне.


[Закрыть]!

Да, только этого мне не хватало. Разбитая лампа, тетушка Розальба со своим спектаклем, мама, горящая желанием продать квартиру. А теперь еще и Лоренцо с концертом. Я тут еще трех недель не прожила, а уже по уши влипла.

– Слушай, Лоренцо, усвой раз и навсегда: НА ЭТОЙ ТЕРРАСЕ НИКОГДА НЕ БУДЕТ НИКАКОГО КОНЦЕРТА.

– Да ладно, чего ты завелась-то, – пожимает плечами Лоренцо.

Он возвращается в квартиру и принимается копаться в пластинках. Мама чуть не целиком залезла в шкафчик под раковиной – проверяет трубы. Муффа отложила фотоаппарат и лопает мои лакричные конфеты.

У меня звонит телефон. На экране появляется надпись «Федерико Риччи». У меня даже не осталось сил, чтобы испугаться. Федерико сообщает, что через полчаса приведет какого-то графа. Вот и отлично. Я отнимаю от обещанного срока двадцать минут.

– Это тип из Luxury Home, он будет здесь через десять минут, выметайтесь скорее.

К приходу Федерико я даже успеваю немного привести себя и квартиру в порядок. Вместо дырявого свитера надеваю легкомысленное платьишко из секонда, подвожу глаза, заметаю следы родственников, убираю подальше толстовку и кошачьи миски, выкидываю пустые пакеты из-под чипсов. Мне хочется, чтобы Федерико поскорее нашел клиента, а мама успокоилась и вернулась к продаже уютных двушек в квартале Аурора.

– Привет! – Я улыбаюсь Федерико во весь рот, хотя после прихода тех богатеньких старичков он так и не позвонил, чем сильно меня разочаровал. Я-то ведь уже настроилась на приглашение в кафе-мороженое. Мне такое нравится, особенно если кафе выбираю я. Но мои ожидания не оправдались. Впрочем, чему тут особо удивляться? Он ведь у нас весь такой изысканный, волосы лежат красивой волной, наверняка у него есть кого мороженым угостить. Зачем ему усложнять себе жизнь какой-то домохранительницей?

Однако Федерико здоровается очень приветливо и представляет мне графа Ламберто Станци Корсини. Граф высок, у него массивная челюсть, редкие всклокоченные волосы, глаза навыкате и очень бледная кожа. Визит длится всего несколько минут. Граф смотрит квартиру как-то нехотя, то и дело повторяя:

– Да, довольно мило… Но лучше мне вернуться с Тео. – Или: – Тео так любит сады… конечно, терраса хороша, но лучше бы обсудить это с Тео…

– Вы посмотрите, какие цветы. – Я решаю внести в разговор свою лепту и указываю на камелию, которая, как и предсказывала Агата, расцвела и просто великолепна.

– Хм-м-м, – бурчит граф. – Надо бы с Тео обсудить…

Когда экскурсия заканчивается, Федерико сообщает, что скоро подойдет еще один клиент. Граф удаляется, качая головой. Нет, принимать решения без Тео – выше его сил.

– Кто такой этот Тео? – спрашиваю я, закрыв за графом дверь и поставив на плиту кофе.

– Что за вопросы, синьорина? Конечно, его возлюбленный.

– А вместе они прийти не могли?

– Нет. Тео тоже в Таллине, он работает с Дамиано.

– А что та парочка, что приходила раньше?

– Их и след простыл. Поскольку официально квартира не выставлена на продажу, все так неопределенно…

– Сахар?

Да, Федерико просит кофе с сахаром. Едва допив последний глоток, он встает. Про другого клиента графу он наврал, но идти ему все равно пора – через четверть часа он должен показать кому-то квартиру еще более шикарную, чем эта.

– На пьяцца Мария Терезия… – сообщает он шепотом, и в глазах его зажигается огонек. Речь идет о самом старом, самом престижном квартале Турина, где раньше жили аристократы. Там стоимость квадратного метра сопоставима с хорошей зарплатой. – Слушай, – говорит он, направляясь к двери, – завтра мы идем в «Гран-бар». Не хочешь ли присоединиться к нам? Может, потом куда еще сходим, поужинаем…

Черт побери. Для меня такое предложение как для Алисы приглашение на чаепитие со Шляпником. Одно дело тусоваться с теми, кто собирается в районе моста Россини, пьет дешевое пиво и заедает его чипсами, и совсем другое – сидеть в «Гран-баре» по ту сторону реки По, где подают модные суши и куда ходят только богатеи, что живут в виллах на холмах.

– А «мы» – это кто? – спрашиваю я, потому что ненавижу неопределенность.

– Я и несколько моих друзей. Они тебе понравятся.

– Ну не знаю. Завтра вечером я работаю. Не уверена, что успею.

– А где ты работаешь?

– В клининговой компании.

– То есть… ты уборщица, что ли?

– Ага. И смена начинается в семь вечера, а стало быть…

Я вижу в глазах Федерико тень сомнения, словно он спрашивает себя: «А вдруг она придет и от нее будет нести хлоркой?» Но уже через мгновение он улыбается и говорит: «Ну, позвони мне, как закончишь, и приезжай».

«И не подумаю, – мысленно отвечаю я, закрывая за ним дверь. – Если я тебе так нравлюсь, пригласи меня на нормальное свидание, а не на вечеринку, где соберется куча народа и где я буду чувствовать себя потерянной и ненужной».

– Что думаешь? – спрашиваю я Агату пару часов спустя, во время нашего обычного вечернего созвона.

– Даже не знаю, Бри. Сейчас все уже не так, как раньше. Может, он из-за Me Too так себя ведет[7]7
  Me Too («я тоже» – англ.) – хештег, которым в соцсетях помечаются истории пережитого сексуального и сексуализированного насилия.


[Закрыть].

– В смысле?

– Ну, может, он боится, что, если вы останетесь одни, ты его обвинишь в домогательствах. Вдруг он поможет тебе выйти из машины или сделает комплимент твоему платью… А пока вы не наедине, он ничем не рискует.

– Ты что, совсем сдурела?

– Клянусь тебе, тут каждый день такие новости… По идее, если парень вдруг захотел тебя поцеловать, он теперь должен сначала спросить разрешения.

– И что, Пьетро спрашивает у тебя разрешения?

– Пьетро пока ничего про Me Too не знает и, надеюсь, никогда не узнает. Думаю, тебе стоит пойти. С Рикки у тебя уже все, вы больше не встречаетесь?

– Ну не знаю. Может, лучше посидеть дома и спокойно послушать Шумана.

– Что за Шуман?

– Неважно. У тебя-то самой все нормально? Кольцо работает?

– Работает, вот только Пьетро уже достал со своими фантазиями о ребенке.

– Слава богу, что перед тем, как его заделать, мужчина все же должен спросить разрешения, – утешаю я Агату.

– Пусть даже не надеется. Угадай, что я сделала с волосами на этот раз?

11.
Как минимум метра полтора

В «Гран-бар» я все-таки не пошла. Написала Федерико сообщение, что закончу слишком поздно, потому что в офисе был корпоратив и теперь нужно оттирать ковры от сангрии. Это почти правда – буквально месяц назад у нас действительно был такой случай. Если бы на корпоративах пили не сладкие напитки, а, например, чистый джин, то нам, уборщицам, жилось бы гораздо легче. Федерико ответил что-то невнятное, но, к моему удивлению, с утра написал снова. Позвал на аперитив с его приятелями во вторник вечером. Он совершенно повернут на этих встречах в барах. Не знает, что ли, других способов пообщаться с девушкой? А вдруг Агата права? Вдруг он просто осторожничает, опасаясь как-то задеть меня? Что ж, при случае постараюсь донести до него, что ранить мои чувства совершенно невозможно, и все встанет на свои места.

Как бы то ни было, сейчас встречи с парнем из Luxury Home волнуют меня в последнюю очередь, потому что прямо передо мной материализовались тетя Розальба, Жюльен и огромная коробка, в которой прячется воскресшая Тиффани. Я с предельной осторожностью раскрываю коробку, тетя торжествующе глядит на меня, а Жюльен уселся на корточки и пытается гипнотизировать Перлу взглядом.

Лампа идеальна. Она прекрасна. Цветы и стрекозы вновь стали единым целым, новые металлические окантовки почти неотличимы от прежних, а если на одной фиалке и видны следы сварки, кого это волнует? Радость и чувство благодарности к неизвестной Трапезунде разливаются во мне. О, дорогая подруга Жюльена, родственница или кем ты там ему приходишься! Пусть сам он бесполезен и не может пройти мимо любой кошки, но ты, Трапезунда… Ты великая художница, искусница, достойная острова Мурано, и мастерица обмана. Ты создала шедевр витражного искусства! Когда-нибудь я доберусь до Бриансона, чтобы поцеловать твою руку. Думаю, Дамиано Галанти не заметит подмены: не станет же он пристально разглядывать лампу на комоде, тем более что спальня была заперта. А у кого единственный ключик? У Клариссы Всё Сложно, которой он доверяет как никому другому. Так что я вне подозрений. Вот так-то.

Я открываю рот, и слова благодарности вырываются наружу прямиком из сердца:

– Спасибо, тетя Розальба. Спасибо, Жюльен! Пожалуйста, передайте Трапезунде, что я благодарна ей от всей души.

– Не строй из себя дурочку и отомри уже. Отнеси эту несчастную лампу на ее законное место, и перейдем к делу.

Не то чтобы я была поклонницей книжки Проппа[8]8
  В. Я. Пропп – советский филолог и фольклорист, автор книг «Морфология сказки», «Исторические корни волшебной сказки» и др. В книге «Морфология сказки» описал общую для большинства народов структуру волшебных сказок.


[Закрыть], я и прочла-то из нее всего ничего, уж не помню, к какому экзамену это было нужно. Но теперь я вдруг понимаю, что оказалась в русской народной сказке. То есть сама сказка, может быть, и не русская, но события разворачиваются как положено, с поразительной точностью. Я в роли героя (персонаж 3), который вляпался в неприятную историю: тетя Розальба (персонаж 1, даритель) помогла мне, взяв обещание, которое мне теперь придется сдержать. Но мне совершенно не хочется его сдерживать, мне хочется обмануть Бабу-ягу, гнома, волшебную речку или кого там еще. Теперь должен появиться персонаж номер 6, помощник, и хорошо бы ему поторопиться, потому что Баба-яга уже затопила печку.

– Квартира нам понадобится с восьмого по десятое апреля. И за неделю до того мы привезем декорации. Все, увидимся, мы опаздываем на спектакль Иды Балестрины.

– Что тебе делать на спектакле Балестрины? Ты всегда терпеть ее не могла! – злобно отвечаю я. Моя благодарность уже улетучилась, сменившись негодованием.

– Не устаю надеяться, что хоть один ее спектакль пройдет удачно. Жюльен, оставь кота в покое.

Жюльен с трудом поднимается на ноги и все той же утиной походкой враскачку направляется к двери. Пока они еще не ушли, я вываливаю тете жестокую правду:

– Нет. Ты ходишь на спектакли Иды Балестрины, чтобы убедиться, что они ужасны. Если она поставит хоть что-то сто́ящее, ты просто лопнешь от злости.

– Да ты вся в мать, – улыбаясь качает головой тетя. – Есть у вас страсть к правдорубству.

– И что дальше? – спрашиваю я у Мануэлы, пока мы надраиваем до блеска адвокатскую контору «Бруски, Маленотти и партнеры». – Мне удалось решить одну проблему, нажив себе другую. И как мне быть дальше?

Очевидно, что Мануэла – это персонаж номер 6, помощник героя. Я жду не дождусь, когда она уже выудит из кармана волшебное кольцо, шкатулку, исполняющую три желания, или что там мне полагается. Но вместо этого она протягивает губку для уборки.

– Когда там у нее этот спектакль?

– Восьмого апреля, а потом еще девятого и десятого.

– И что сейчас об этом думать? Еще февраль не закончился. До восьмого апреля может случиться что угодно. Хоть конец света.

– Да ты оптимистка!

– Как будто ты не знаешь, что в любой момент Землю может снести каким-нибудь метеоритом, а эти из НАТО все от нас скрывают.

– Из NASA вообще-то.

– Ага, оттуда.

Мануэла продолжает протирать стол адвоката Маленотти, а я иду в соседний кабинет – адвокатессы Риги. Там сейчас наводит порядок та самая Антоньетта, которая так и не устроилась в «Зару» и работает теперь с нами вместо девчонки, ушедшей в декрет.

Простите, ошиблась. Антоньетта вовсе и не думает работать. Она сидит за столом и листает журнал. В открытом ящике лежит пухлая стопка таких же. Когда я вхожу, Антоньетта, ничуть не смутившись, замечает:

– Эта адвокатша весь офис журналами завалила, небось совсем не работает.

– Ну, ты тоже не перетруждаешься, – отвечаю я и, скрестив руки на груди, встаю в позу, символизирующую осуждение.

На самом деле Антоньетта мне даже симпатична. Она темненькая и кругленькая, как Мануэла, и носит косички, которые я обожаю. Когда отращиваю волосы, тоже заплетаю косы. Но я плету самые обычные, а она – шикарные, французские, что начинаются прямо на макушке. Я такие никогда не умела плести. Однажды Агата пробовала мне помочь в этом деле, но результат оказался таким, что мы с ней полдня потом провели в депрессии.

– Да нет же, я работаю. Просто решила немного отдохнуть.

– Опять?

– Да что ты ко мне прицепилась? – вспыхивает Антоньетта. В чем-то она даже права, потому что это ей решать, когда отдыхать. Вот только завтра эта Риги обнаружит, что пыль не вытерта, начнет возмущаться, и бюро на раз-два найдет других уборщиц. В этих джунглях, где каждый борется за рабочее место, клининговые компании яростно дерутся за каждый лакомый кусочек…

Я замолкаю, беру чистящее средство и разбрызгиваю его там, где требуется. Антоньетта молча наблюдает за мной, а потом откладывает журнал и фыркает.

– Меня это все жуть как задолбало, если тебе интересно. Я в Турин из Калабрии не убираться приехала. Попробуй сама жить с тремя детьми в комнате. Найдись нормальная работа, я бы сняла отдельную.

Меня восхищает, насколько реалистично Антоньетта воспринимает жизнь. Ее амбиции ограничиваются комнатой, она не помышляет о квартире или доме. И тут в моем криминальном мозгу возникает план, с помощью которого я смогу разом избавиться от кучи проблем.

Когда Федерико выскальзывает из моей кровати, ночь вторника успевает смениться утром среды. Я притворяюсь спящей. Смотрю на него из-под опущенных ресниц и планирую отношения как с женатым – встречаться будем только ради секса, никаких совместных выходов в свет. Федерико мне нравится, моментально меня заводит. Ночью, когда его вступительная ария наконец отзвучала («Тебе нравится? Все в порядке? Ты уверена? Я продолжаю?»), все было очень даже хорошо. В какой-то момент, пока он тискал меня на диване, я не выдержала. Вскочила и заявила: «Слушай, замолчи, а то я тебя покусаю. Я сама скажу, если что будет не так, договорились?» После этого все пошло как по маслу, так что, если мы встретимся еще раз, я буду рада. Но вот в бар с его друзьями я больше ни ногой.

Его друзья:

САРА – специалист по термоядерной инженерии, сейчас ненадолго вернулась в Италию в перерыве между миссиями в Южной Африке и Норвегии.

БЕАТРИЧЕ – специалист по кибербезопасности в Брюсселе.

ДЖОРДЖО – толком не поняла, чем занимается, вроде бы рекламой, точнее маркетингом, а еще точнее интернет-маркетингом.

АНТОНИЯ – владелица небольшого экоотеля с веганской едой и буддийскими практиками в горах Пьемонта.

МАРТИНО – шкипер.

На этом я, пожалуй, остановлюсь, хотя список можно продолжать. Некоторые друзья Федерико занимаются такими делами, что объяснить их словами просто невозможно. Особенно мне понравилась Ларалея (по крайней мере, так ее все называли). Когда Федерико ее представил, она приветственно махнула мне рукой и сказала: «А я вот ничем не занимаюсь. Я у них тут белая ворона или паршивая овца, решай сама». Правда, после пятнадцатого бокала она казалась уже не такой милой.

Федерико явно почувствовал себя неуютно, когда я сказала, что работаю «то там, то сям», и я подумала, не стоит ли ему помочь, упомянув между делом, что окончила философский, но потом решила, что не стоит.

Аперитив был хорош, закуски тоже. Может, и разговор бы тоже сложился, понимай я, о чем они беседуют. Но они говорили о людях, которых я не знаю, о местах, где я никогда не бывала, и о видах спорта, о которых я никогда не слышала и которыми никто из моих знакомых никогда не занимался.

Тем не менее вечер оказался довольно интересным, но не из таких, что хочется пережить снова. Мы, философы, любим извлекать уроки из жизненных ситуаций, и я немало извлекла из того, как были одеты подруги Федерико. Например, у всех были жуткие туфли с закрытым носком и открытой пяткой. Я такие терпеть не могу. Кроме Ларалеи: на ней были довольно красивые сандалии, только увесистые, как пушки с военного корабля. Поэтому с места она почти не двигалась и бокалы ей подносили к столу.

И да, все они были без колготок, хотя на дворе февраль и довольно холодно. Я в своих сапожках и шерстяных гетрах выглядела как белая ворона или паршивая овца, решайте сами.

Федерико проводил меня до дома, и я с легкостью предложила ему подняться, а он с легкостью принял мое предложение.

Я смотрю, как он вылезает из-под одеяла, жду, пока он оденется, после чего делаю вид, будто только что проснулась.

– Привет!

– Привет! Я позвоню… – отвечает он и задумывается, следует ли ему подойти и поцеловать меня в щеку. После недолгих колебаний отказывается от этой затеи. Я слышу, как за ним хлопает дверь.

Четыре утра, можно спать еще целых три часа.

Сегодня мне не придется идти к синьоре Эдере – ей нужно к зубному, а ее медицинскими делами занимается другая соцработница. Я решаю воспользоваться свободным утром, чтобы заскочить к папе в магазин – вчерашний вечер заставил меня задуматься об обуви.

Папин магазин находится на корсо Гроссето, не совсем в центре, ближе к окраине, совсем как дом родителей Эроса Рамазотти. В магазине четыре витрины, заполненные преимущественно кроссовками и кедами, и называется он «Обувь у Луккезе» – не слишком оригинально, зато соответствует содержанию. Я всегда уважала папу за то, что он не стал оригинальничать и называть магазин как-нибудь вроде «Империи кед».

– Пап, может, присоветуешь что-нибудь? – спрашиваю я отца, воспользовавшись редким моментом, когда в магазине почти никого нет. Сейчас десять утра, а основная масса клиентов подтягивается после обеда, когда в школах заканчиваются уроки и мамы с бабушками ведут детей покупать новые кроссовки, потому что старые порвались или у них лопнула подошва. Некоторые бабушки, конечно, сначала пробуют подклеить ее суперклеем, но большинство сразу сдается и отправляется за новой парой.

– Сейчас хорошо продаются мужские модели, – отвечает отец с энтузиазмом, который с годами никуда не делся. – Низкие, на шнурках.

– Чтобы они нравились, надо родиться мальчиком. А золотые кеды у тебя есть?

– Такие только китайцы продают, – с укором отвечает отец.

– Зачем мне идти к китайцам? Я же твоя дочь. Вот ты, если бы тебе понадобился философ, к кому бы ты обратился, а?

Растроганный, отец протягивает мне карамельку, которых у него всегда огромный запас, и расплывается в улыбке:

– Погоди-ка! Какой у тебя размер?

– Тридцать восьмой.

– Погоди минутку…

И он со счастливым видом скрывается в подсобке. Карла, продавщица, предлагает уже восьмую пару одинаковых на вид туфель единственной клиентке в магазине – женщине за шестьдесят в пальто с меховым воротником. Что мне нравится в нашем районе, так это то, что женщины за шестьдесят не лезут из кожи вон, чтобы выглядеть на тридцать пять.

– Смотри-ка! Последняя пара осталась, все разошлись! Они отличные!

С этими словами папа, появившийся вновь, протягивает мне коробку с кедами. Они сплошь усыпаны стразами и сверкают, как не знаю что… на ум приходит только шлем богини Афины. Кажется, я где-то читала, что он ослеплял своим сиянием.

– Отлично! Супер! Я возьму!

Папа светится от счастья. Он кладет кеды обратно в коробку, а я, пользуясь случаем, делаю ход конем, или, как говорил мой учитель греческого, запускаю ballon d’essai[9]9
  Пробный шар (фр.).


[Закрыть].

– Слушай, пап… Может, попробуешь уговорить маму оставить эту затею с квартирой Галанти? Я ужасно боюсь, как бы чего не вышло…

Папа смотрит на меня как спортсмен, который каждый год надеется взять первое место и каждый раз остается ни с чем.

– Не бойся, пуговка. Смелости у твоей мамы сантиметров на восемьдесят. Даже до метра не дотягивает, а чтобы тягаться с типами из Luxury Home, нужно как минимум метра полтора.

Какое счастье! В знак благодарности я отправляюсь в бар напротив и беру кофе и булочки для него и для Карлы. За это время клиентка наконец-то определяется с выбором и уходит. Отец и Карла пьют кофе и обсуждают обувь. Карла работала в магазине еще до моего рождения, и, похоже, ни о чем, кроме обуви, они с отцом в жизни не говорили.

На обед у меня готовый кускус фирмы Knorr, одно из моих любимых блюд. Я поглядываю на сияющие кеды, стоящие четко в центре обеденного стола. Я смотрю на них с благоговением, размышляя, что бы сказала о них Сара-термоядерщица или Антония с гостиницей в горах. Внезапно раздается звонок в дверь.

Это что, Федерико вернулся? Или мама притащила клиента, не сказав ни слова? Или тетя Розальба пришла осмотреться, прежде чем заказывать декорации?

Я открываю дверь и вижу перед собой женщину с ребенком.

– Здравствуйте, – говорит она, – я жена Дамиано.