Текст книги "У всякой охоты свои заботы"

– Смотри, Алексей, наш человек, водул, однако – обрадовался Спиридон. Это было высшей похвалой в устах старших товарищей.

Заповеди Байаная

Когда я окончил пятый класс, отец сам определил, что пришла пора мне охотиться самостоятельно, стал почаще разрешать пользоваться ружьем старшего брата Ильи. Наверное, догадывался, что я прикипел к охоте. До этой поры я ходил на охоту с братом. Когда утка начинала подниматься на крыло, мы уходили с братом бродить по многочисленным озеркам, старицам. Возвращались домой уже в темноте. Отец поджидал нас на лавочке у калитки. Мы подходили, клали рядом с ним принесенных нами уток и, приткнувшись к нему с обеих сторон, в обнимку слушали его наставления. Он без ошибки определял у какого озера сколько раз мы стреляли, подсказывал, в какое время с какой стороны подкрадываться на этом озере к уткам.

Илье папа купил одноствольное ружье 20 калибра, но он любил брать с собой «Зауэр» 16 калибра. Ружье было легкое, удобное, и почти не чувствовалось отдачи от выстрела. Я выполнял роль носчикадобычи. Когда мы подкрадывались к кормящимся уткам, Илья иногда разрешал мне выстрелить в них. Долго и тщательно заставлял выцеливать, спаривая уток, и когда я промахивался, давал подзатыльник и больше не подпускал к ружью. Но в этом году брат уехал жить в Сангары, к старшей сестре Эльвире, – мама наша тяжело болела, постоянно находилась в больнице. Мне не с кем стало ходить охотиться.

Сенокосная страда в Якутии – самая тяжелая пора. За короткое лето вручную нужно заготовить сено для домашнего скота. Помню, когда я был маленький, у нас в подворье были три маленькие косматые якутские коровы. Но в начале 60-х вышел указ о сокращении размеров приусадебных участков и численности индивидуального скота. Как-то летним днем нас, детей, заперли в доме, занавесили окна. Мы не могли понять, в чем дело. Вечером наварили много мяса, мама со слезами на глазах угощала нас отборными кусками – оказывается, забили всех коров. Через год вышло постановление об устранении перегибов, и нам в колхозе выдали корову холмогорской породы. Папа работал учителем в школе, но никогда не чурался черной работы. Корову доила Пелагея – дальняя родственница отца, вдова войны. Мы с отцом вставали спозаранку и шли на покос, вечером приходили уставшие, но молодость брала свое – поужинав, я закидывал на плечо ружье брата и отправлялся на охоту. Это громко сказано – закидывал. Ростом я был невелик и ружье у меня почти волочилось по земле. За речкой, что протекала недалеко от нашего дома, было много озер и стариц, где постоянно водились утки. В те времена уток было пропасть, в утреннюю зарю от гомона кормящихся утиных стай порой невозможно было спать. Я подкрадывался к озеру, тщательно выцеливал сгрудившихся уток и стрелял по ним. Иной раз приходил домой с дюжиной уток, но в основном обходился пятью-шестью утками. Одностволка 20 калибра была легкой, прикладистой и с резким боем. Несмотря на то, что часто возвращался домой под утро, ни разу не было, чтобы я проспал время выхода на сенокос. Отец меня хвалил: «Будешь добычливым охотником, тебя постоянно будет сопровождать дух охоты Байанай. Но никогда не хвались своей добычливостью, Байанай оскорбится и отвернется от тебя».

Осенью сумерки наступают стремительно – не раз бывало, что темнота заставала меня вдалеке от дома и мне приходилось идти по тайге мимо старых заброшенных изб, могил. Но я не боялся. Отец часто говорил: «Злых духов – абаасы в природе не существует. Трусливому и развязанная, волочащаяся завязка от торбазов покажется чем-то страшным. Ему везде мерещатся абаасы – будь то нависающий с лиственницы толстый сук или шумное дыхание в ночи пережевывающей жвачку коровы». У нас, якутов, бытует поверье, что когда умирает человек, его дух в течение девяти дней бродит по знакомым местам. Поэтому если поблизости умирал человек, многие боялись в темноте выходить на улицу. «Умерший человек все равно что упавшее гнилое дерево – ничего плохого не сделает. Так что нет резона бояться его», – так говаривал мой отец.

Раз подранил большую крякву, но не смог добить. Когда дома рассказал отцу, он сказал: «Оставлять то, что тебе дано Байанаем, – грех. То же относится и к зверям. Если ты ранил зверя, иди по следу, найди и забери». Однажды весной, охотясь на уток, убил и принес домой большого, жирного, как мне казалось, зайца. Отец как-то странно на меня посмотрел и велел Пелагее разделать и сварить зайца. Вечером передо мной поставил большую миску, где лежало десяток малюсеньких существ – зайчат. «Смотри, скольких ты загубил. Я тебе говорил, что весной нельзя зайцев стрелять? Говорил. Ты вроде слушал, но, оказывается, мимо ушей пропустил. Придется тебе съесть свою добычу». Меня от одной мысли, что я должен съесть эти эмбрионы, стошнило. Таким жестоким уроком отец отвадил меня от бессмысленной стрельбы по всему, что движется. Я и теперь придерживаюсь этих заповедей и рассказываю о них уже своим внукам.

Быль про Старого Лиса

Сколько довелось мне побродить с ружьем по тайге, по марям и озерам, но ни разу не доведилось встретиться с «огонером» – медведем. Бывало, во время осенней охоты на уток на утренней росе натыкался на следы только что прошедшего мелвеля, но он не подавал никаких признаков пребывания рядом. Говорят, если медведь притаится, можно на него наступить и не заметить.

Как-то раз поехал охотиться в Усть-Майский район, на урочище Акра. Напарник мой, Алексей, имел на руках договор с госпромхозом на добычу пушнины. Я приехал из Якутска с лицензиями на двух сохатых, Алексею в госпромхозе дали котловые на лося и оленей, также он приобрел билет на медведя. Только вот с собакой было худо – занемог Аргыс от неведомой болезни и у него отказали задние ноги. Пришлось собаку оставить. Авось поправится. Продукты и вещи Алексей заранее завез по реке. Рано утром сели в попутный лесовоз и высадились у развилки. Закинув на плечи поняги, налегке за день добрались до охотничьей избушки. Вечером, после обильного ужина, присели у камелька покурить перед сном. Алексей рассказывает про дела минувших дней:

– До революции в этих местах кочевали озяны, тугачары, лалагиры, килары и гондиканы. Они перешли под власть царя только в 1822 году, когда начались изыскательские работы по строительству Аянского тракта. Раньше территории Майского ведомства простирались до Охотского моря, но с установлением советской власти и образованием в 1922 году Якутской Автономной Советской Социалистической Республики обширная часть территории Майского ведомства восточнее Юдомской поймы отошла к Хабаровскому краю. В 30-х годах начинает развиваться золотодобыча. Мой отец одно время работал грузчиком в Охотском перевозе. Бригадиром у них был некто Шумилов – щупленький мужичонка неимоверной силы. Он мог сутками подряд, без отдыха, таскать мешки с мукой, в неистовстве схватить груженые сани и играючи перекинуть в сторону. Но если он чуял спиртное и начало картежной игры, в него словно вселялся бес, и Шумилов уходил в разгул. Это его и сгубило. Попался однажды он в шулерстве, мужики решили его проучить, набросились на него кучей. В драке Шумилов свернул голову уркагану Татарину и пришлось ему удариться в бега. Потом началась война, вокруг беглого Шумилова собралась банда, и стали они грабить золотые прииски. Однажды они напали на прииск «Огонек», чтобы перехватить сданное в золотоскупку золото. Но на их беду как раз в это время там находилась женщина-следователь из райцентра. Она каким-то образом узнала про готовящееся нападение, сообщила в райцентр и мобилизовала мужиков. Из райцентра прибыли автоматчики. Началась погоня. Мой отец тоже участвовал в поимке Шумилова. Загоняли Шумилова за месяц так, чтоб он вышел к Юдоме. Прежде всего застрелили всех лошадей, чтоб не мог с собой тащить продовольствие. Большую часть людей тоже убили. Догнали его под Итыгой, в заимке. Обложили со всех сторон. Шумилов сутки отстреливался. Хотели взять живым. Он меткими выстрелами убил двух солдат, ранил несколько человек. Решено было ранить его и израненного поймать. Но толстые стены заимки надежно защищали бандита. И тут на звуки стрельбы из тайги вышел охотник из русских. Узнав, кого обложили, он сказал командиру автоматчиков: «Давай я его убью, а то ты своих мальчишек тут положишь, жаль, война кончилась». Командир подумал и согласился. «А как ты его убьешь, если он даже носа не высовывает?» – спрашивает чекист. «А вы делайте вид, что уходите. Шумите, галдите, он заинтересуется, вот тут я его и подловлю». Так и сделали. Шумилов, чтобы удостовериться, что чекисты уходят, осторожно выглянул в окошко. Охотник одним выстрелом из самодельного ружья пробил Шумилову голову. Это правда. Рассказ моего отца подтверждал и наш сосед – пан Китлинский, заместитель директора прииска.

Огонь в камельке потухал и на мерцающем свете угольков мне мерещились облитые кровью золотые слитки…

Однажды, придя вечером с охоты, мы обнаружили лежащую у входа в избушку рыжую собаку. Так прибился к нам Старый Лис, как прозвали мы пса.У него была неправильно сросшаяся передняя лапа, поэтому он ковылял на трех ногах. Какими ветрами он оказался в этих краях – загадка. Северные люди на вид строгие, но душой отзывчивые. Алексей пожалел пса, не прогнал и со временем прикипел к Старому Лису, холил его всячески.

Вскоре к нам присоединились Андрей и Савва. Они, как и я, отпускники. Андрей работает в милиции, а Савва – редактор газеты. Несколько дней мы походили поблизости, приучая тела к дальним переходам. И вот настал день, когда было решено идти в горы, поохотиться на диких оленей. Я, человек долины, привык охотиться на зверей с подхода, при помощи лаек. А здесь совсем другое – дело решает хороший бинокль. Перво-наперво нужно взобраться на высокую скалу и обозреть окрестности, может, где-то рядом пасутся олени? Собак в горы не берут, хлопотное это дело гнаться за ними – если даже остановят зверя, идти на их лай бесполезно, эхо от скал скрывает направление, где они стоят.

Я иду вслед за Саввой. Он уроженец этих мест и сызмальства привык забираться на горы. А я, непривычный житель таежного аласа (поляны), сопел и тяжело дышал. Наконец-то забрались на высокую гору. Только сел передохнуть, отдышаться, чую, кто-то толкает меня в спину. Обернулся – Старый Лис сидит, высунув язык, и смотрит на меня преданными глазами. Делать нечего, нашел в кармане бечевку и привязал собаку за шею. Савва поднялся на вершину горы, улегся на камни и смотрит в бинокль. Через некоторое время Савва подзывает меня. Поднимаюсь:

– Ну, что там?

– Смотри, – протягивает бинокль и указывает в какую сторону смотреть. Вижу, в 200 метрах пониже от нас стоит огромный черный медведь и, задрав морду кверху, принюхивается, видать, учуял нас.

– Что будем делать? – целясь карабином СКС, спрашивает Савва.

Я полностью полагаюсь на него. Знаю, что он отличный стрелок и добыл с десяток медведей.

– Стреляй. Уж очень ловко он стоит.

Савва стреляет. Медведь, вздрогнув от попадания пули, вместо того чтобы убежать под гору, бросается в нашу сторону. Не думал, что такой неуклюжий на вид зверь может так стремительно двигаться. Не успели моргнуть, как он уже в метрах 50-ти от нас. Я, как загипнотизированный, не мог отвести глаз от завороживающего бега медведя – колыхание его тела напоминало волны ржи.

Савва стреляет несколько раз, но бег медведя не остановить.

– Приготовься, сейчас он подойдет! – сдавленным голосом предупреждает Савва.

Пока я вытаскиваю из кармана патрон с пулей, Старый Лис обрывает бечеву и кидается к медведю. Медведь в мгновение ока отскакивает в сторону, и они скрываются в зарослях стланика. Савва, отщелкнув фиксатор, ставит штык СКСЧ в боевое положение, вставляет новую обойму и берет карабин низготовку. Я вставляю патроныв стволы ружья, вынимаю из ножен якутский нож и зажимаю его зубами. Шум драки отдаляется от нас и затихает. Мы переглядывемся и, без слов поняв друг друга, бросаемся по увалу горы к месту, где кончаются заросли стланика. В ста метрах от нас выскакивает медведь и убегает за хребет горы. За ним выскакивает рыжий огонь – это Старый Лис. Он стремительно бежит в гору, но потом замедляет ход. В это время мы стреляем в медведя, но промахиваемся. Медведь вновь исчезает в зарослях стланика. У меня кончаются патроны и я возвращаюсь к месту, где оставил понягу. Там Савва молча показывает на поляну, где, вздыбив гривы и оскалившись друг на друга, рыча, стоят лоб в лоб собака и медведь.

– На, стреляй, – протягивает карабин.

Тщательно прицеливаюсь, ловлю на мушку лопатку медведя и стреляю. Медведь как подкошенный падает в стланике. Осторожно приближаемся к месту, где упал медведь. Видим, медведь лежит, обняв правой лапой пень от лиственницы. Рядом лежит Старый Лис и лижет заднюю неправильно сросшуюся лапу.

– Медведь – зверь хитрый. Может притворяться, так что стой наготове, – предупреждает Савва и, подняв камень, кидает в голову медведя. Медвдедь не двигается. Убедившись, что он точно мертвый, подходим к туше.

– Смотри, как постарался Старый Лис, – Савва указывает на кишку, торчащую из ануса медведя, – видать, опытный медвежатник. Собаки-медвежатники во время драки с медведем стараются ухватиться за прямую кишку и вытянуть ее.

Принялись разделывать медведя. Мне все ново и я старательно следую указаниям Саввы. Сало у медведя в три пальца толщиной, розовато-желтого цвета, видать, от кедровых орешков этот цвет. Взяли с собой шкуру и немного мяса, остальное припрятали в зарослях. Подошли к зимовью поздно ночью. Алексей с Андреем, обеспокоенные нашим отсутствием, не спали. Старый Лис кое-как доковылял до своей будки, залез туда и захрапел без задних ног в прямом смысле слова.

Утром собрались за мясом. Старый Лис и носа не высунул из конуры. До полудня перетаскали мясо и вечером устроили пиршество. Все обглоданные кости Алексей потом собрал и, завернув в тряпку, подвесил на лиственницу. Долго мы лакомились медвежатиной, даже домой гостинцы увезли. Перепало и Cтарому Лису – не будь собаки с нами, неизвестно еще, смог ли я рассказать вам эту историю.

Случай на охоте

Было это в далекие 70-е годы. В августе, отслужив срочную в Забайкальском военном округе, я приехал в родную деревню. Не успел как следует отпраздновать свой дембель, как дядя предложил идти на сохатого, к дальним озерам, куда забредали лоси полакомиться донной травой. Я согласился и, недолго думая, пошел к знакомому старому охотнику попросить нарезное оружие. Старик Кирила, услышав мою просьбу, зашел в чуланчик и вытащил видавшую виды «Мосинку».

– Это винтовка от моего брата осталась. Хранил как память, ни разу не стрелял, – честно предупредил старик, посасывая потухшую трубку.

После обеда завели моторку и поехали. Мои напарники были вооружены дробовиками, поэтому я, свысока поглядывая на них, чувствовал себя величайшим охотником-промысловиком. Привязав лодку у берега реки, пешком двинулись к озерам. Начинало смеркаться, и мы прибавили шагу. Когда пришли к озеру, где должен был остаться я, основательно потемнело. Мои спутники, бывалые охотники, несмотря на темноту, пошли дальше – к дальним озерам. Как они умудрялись так ходко идти в такой темноте по лесу, не натыкаясь на сучья деревьев,– уму непостижимо.

Не успели стихнуть их шаги, как я услышал шлепанье по воде – это к озеру подошел сохатый. Пригнувшись, вглядываюсь в горизонт: на фоне светлой полоски метрах в тридцати от меня маячит темное пятно. «Лось!» – сердце заколотилось. Прицеливаюсь и, раз за разом передергивая затвор, стреляю в темный профиль бегущего лося. Пятым выстрелом попал, и сохатый, забив ногами по воде, вскорости затих. Сел на кочку отдышаться. Отдышавшись от волнения, перезарядил карабин. В это время слышу – второй на подходе! Но к озеру не подходит – видать, учуял запах крови. Было слышно, как, потоптавшись на одном месте, лось ушел в сторону леса.

Когда достаточно рассвело, я пошел к тому месту, где, как я предполагал, замертво упал сохатый. Вижу – на траве обильный след крови. Аж вода красная от крови. Но лося нет! Ушел. Только тут до меня дошло, что шлепанье по воде удаляющегося лося я в темноте принял за шаги второго. Иду по следу. Вот прибрежные лужи кончились, на мху отчетливо видны следы лося. Присел, рассматривая следы. Судя по отпечаткам на мху, вроде полуторник. Только поднял голову, чтобы привстать, как за кустами, метрах в двадцати,увидел роскошные рога самца. Недолго думая, с колен навскидку, прицелившись в шею по линии позвоночника, стреляю. Зверь то ли от неожиданности, то ли от попадания пули приседает на задние ноги и вдруг, набычившись, всхрапывая, кидается на меня. О, я на всю жизнь запомнил налившиеся кровью глаза лося! Судорожно передернув затвор, стреляю! Лось застывает на месте, но не падает! Помотав головой с огромными рогами, снова идет на меня! Что за черт! Не должен был я, армейский снайпер, промахнуться! Сохатый, пригнув голову к земле, шумно всхрапывая раздутыми ноздрями, сверля меня кровавым взглядом в пяти шагах от меня! А у меня остался только один патрон! Выцеливаю точку на груди исполина и спускаю курок! Исполин, издав жалобный крик, падает передо мной на колени передних ног! «Ура!» – хотел крикнуть я. Но нет! Лось, шатаясь, поднимается и начинает рогами крушить густые поросли молодой лиственницы, где я стою застрявши! Крепко сжимаю в руках якутский нож – единственное мое орудие защиты. Но как охотничьим ножом остановить такого великана?! Был бы топор, тогда другое дело… разные мысли вертятся в голове. Вдруг исполин, задрав ноги к небу, валится навзничь! Фу-у. Слава богу, все кончилось.

Так полуторник оказался могучим самцом – на мху следы быстро затягиваются, вот я по неопытности и подумал, что выслеживаю молодого лося. Когда подошли напарники, начали освежевывать лося. Маленькие якутские ножи шустро делали свое дело, и вскорости мы сняли всю шкуру. Только тут и заметили, что все выстрелы были в цель, но пули ложились боком. Поэтому большого урона они не нанесли. На ум пришли слова легендарного Левши, произнесенные в бреду на смертном одре: «Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся…» Трехлинейка времен Первой мировой, какой оказалась винтовка Кирилы, давно уже выработала свой ресурс. Мне перед охотой надо было пристрелять винтовку. Но из-за молодости и ухарства я не сделал этого и чуть не поплатился жизнью.

Охота на турпана на Колыме

Последние дни мая. Весна вовсю шагает по необъятным просторам Якутии. Вот и реки вскрылись, разливаясь широким морем. Весенний сезон на водоплавающую дичь завершен. Но в аэропорту города Якутска наблюдается столпотворение одетых по-полевому, с зачехленными ружьями, сбивающихся в оживленные, радостно гогочущие группы мужчин. Это начинается сезон охоты на турпанов, на север республики летят зафрахтованные охотниками самолеты. Самое большое количество рейсов приходится на Зырянку – центр Верхнеколымского района, считающегося среди турпанщиков одним из самых добычливых мест. В эти дни из аэропорта Зырянка беспрестанно, круглосуточно взлетают вертолеты, развозя охотников по ранее намеченным маршрутам.

Традиционная охота на турпана в Якутии является элитной – издавна охотник на турпана считался и считается человеком самодостаточным, достигшим определенных высот в жизни. Сезон начинается в первых числах июня. Благоприятный день охоты приходится на 3 июня (день святого Константина) – День турпана. В этот день наблюдается массовый лет многочисленных табунов турпанов и морянок.

Якутск провожал нас моросящим холодным дождем. Через час лёта сплошные тучи рассеялись, и под нами открылись мощные отроги Верхоянских гор. Многие из нас приникли к иллюминаторам и зачарованно наблюдали за фантастическими переплетениями горных кряжей. Вся эта красота простирается под нами в течение полутора часов, и ты поражаешься грандиозными масштабами Якутии. Объявляют посадку в Среднеколымске, и пассажиры начинают вытаскивать теплые куртки – все-таки Колыма. Дальше мы летим в вертолете – полоса аэропорта «Зырянка» затоплена. Перегружаем вещи на грузовую машину и, не заходя в помещение аэровокзала, пешком направляемся к вертолетной площадке. Здесь нас ждет видавший виды, сильно потрепанный вертолет авиакомпании «Полярные авиалинии». Забрасываем охотничьи баулы в раскрытую пасть вертолета, карабкаемся по лесенке в забитый нашим скарбом салон вертолета. Там уже сидят несколько женщин с детьми. Долго рассаживаемся на металлических скамейках вдоль бортов вертолета. Некоторые укладываются прямо на баулы, мешки. Двигатель вертолета чихает, выбрасывает облако черного дыма и, прочихавшись, заводится. Вертолет приподнимается, несколько раз подпрыгивает на месте, начинает разбег на небольшой высоте и, задрав хвост к небу, грузно набирает высоту. Уфф! Летим!

После полутора часов лета Зырянка встречает нас небывалой в это время жарой – 25 градусов тепла. Садимся на 9-м километре – бывшем стыковочном аэродроме перегонного маршрута. Здесь во время Великой Отечественной войны перед броском через Черский хребет проходили техническое обслуживание военные самолеты из Америки, перегонявшиеся по ленд-лизу. Лет двадцать тому назад здесь был прекрасный запасной аэропорт, способный принимать самолеты любой марки. Во время половодья здесь садились даже большегрузные самолеты. Оглядываюсь вокруг, и сердце сжимается от печали – везде следы заброшенности, полоса заболочена, заросла кустарником, изрыта следами гусениц тракторов, добротные строения разрушены, стоят, оскалившись черными провалами глазниц окон.

Прямо у трапа нас встречает старый знакомый Егор Сивцев – профессиональный охотник. Садимся в УАЗ «буханку» и через полчаса въезжаем в село Верхнеколымское. Село расположено на берегу реки Ясачной, впадающей в Колыму. Основано в 1647 году Дмитрием Зыряном. Когда-то село процветало, но с распадом совхозов пришло в упадок. Некогда ухоженные улицы разбиты, много заброшенных домов. Немного передохнув в двухэтажном коттедже, построенном Егором своими руками, грузимся на прицеп трактора и едем к месту охоты. На втором тракторе нас сопровождает сын Егора Денис. Едем по дороге, называемой в народе «трассой на костях» (дорога проложена по непролазным болотам от Угольного до Зырянки в 1939 году). Вдоль трассы видна провалившаяся в топь насыпь первой в Якутии узкоколейки. Дорогу построили главным образом лишь с помощью кирок, лопат, тачек и ломов. Основная лагерная зона находилась в поселке Зырянка, а для строительства и обслуживания дороги на разных километрах были организованы дополнительные лагерные точки, так называемые «командировки». В тяжелейших условиях заключенные заготовляли дрова, строили и ремонтировали дороги. Многие остались там навечно. Иногда видны торчащие из-под болота перекрученные рельсы. По ней «Кукушки»возили до пристани Зырянка добытый вручную узниками Дальстрояуголь. Мы с Сергеем Неустроевым, авиатехником авиапорта, едем на мотоцикле. По окрашенному закатом небу пролетают табунки чернети, туда-сюда шныряют парочки «сухих» уток. Сухой уткой в этих краях называют всех уток, кроме нырковых. Вдруг перед нами на трассу выскакивают лоси, останавливаются посреди шоссе и, попрядывая ушами, смотрят на нас. Мы, заглушив мотоцикл, завороженно смотрим на лесных исполинов. Опомнившись, я начинаю судорожно расстегивать чехол фотоаппарата. Среди звонкой после оглушительного тарахтения пробитого глушителя мотоцикла тишины звук расстегиваемой молнии действует на сохатых как что-то ужасное и они стремительным скоком скрываются в зарослях кедрового стланика. Сергей достает сигарету, прикуривает и задумчиво смотрит вслед исчезнувшим лосям: «Всю жизнь охочусь, но на лося ружье не поднимал. Как-то с Егором на буранах ездили за сохатыми, но я так и не смог выстрелить…»

В ожидании трактора разжигаем костер, ставим чай. Мотоцикл заводим в заросли стланика, прикрываем ветками. Отсюда до базы три километра. Дальше наш путь лежит по болотам. Чайник вскипает как раз к тому времени, когда подъезжают тракторы. Перекусив, попив чаю, трогаемся в путь и сразу же проваливаемся в топь. Денис объезжает трактор отца и, отцепив прицеп, волочет на буксире старенький «Беларусь» до более-менее твердой почвы и возвращается к нам. Мы цепляем длинный трос от трактора к водиле прицепа и, упершись плечами, толкаем тележку. Маячащее светлое пятно спины Саши исчезает буквально на глазах – это на куртку садятся комары. Звук комариного роя перекрывает тарахтение трактора. Они повсюду – лезут в рот, забиваются в волосы, назойливо щекочут лицо. Вспоминаю рассказ старого рыбака: «Раньше в этих местах был рай. Но люди начали гневить бога и тогда он ниспослал нам исчадие ада – комаров».

Эти три километра мы преодолели на тракторах за пять часов. Вот и наша база. Весной в домик опять заходил наш «сосед» – Миша Топтыгин. Интересно заметить, несмотря на то, что дверь всегда оставляется открытой, медведь не вошел в дверь, а пролез через узкий оконный проем. Быстро поужинав (или позавтракав?), растягиваем пологи и ложимся спать. Просыпаемся от жары. На улице градусов под тридцать – впору искупаться. Вытаскиваем из схронов манки и перебираем их – некоторые нуждаются в ремонте. Егор с Денисом осматривают лодки, что-то подбивают. Колымские лодки-ветки очень маневренны, легки, но вертки. Дно лодки изготовляется из одной узкой доски. Предпочтение отдается лиственнице. Бока обшиваются жестью. Садиться неподготовленному человеку на такую ветку опасно. Серега увлеченно фотографирует селезня чирка-клоктуна, который, совершенно не боясь нас, подлетает к лагерю, садится прямо под нашим носом и начинает важно прохаживаться, переваливаясь с бока на бок. Помню, в детстве мы со старшим братом Ильей темными весенними ночами ходили охотиться на мородушек, так любовно называют эту утку у нас. Ходили мы на пашню – там на многочисленных лужах копошились эти миленькие утки. От их гомона становилось совсем не страшно в темноте. Мы подкрадывались к луже, брат прицеливался из одностволки 20 калибра в бликующие разводы лужи и стрелял. Из ствола вспыхивал сноп огня, воздух наполнялся волнующим запахом дымного пороха, все звуки вокруг заглушал шум крыльев и возмущенное клохтание взлетающих мородушек.

Отрадно заметить, что в последнее время численность чирков-клоктунов заметно увеличилась. Расставив манки, садимся в скрадки. Перед нами простирается величественная красота северного края – вдали на фоне ослепительно синего неба белеют заснеженные вершины Арга Таас. Воздух наполнен волнующим ароматом весеннего леса. Вокруг упоительная тишина, прерываемая трелью птиц, чарующими голосами лебедей. Нет вокруг непрерывной городской суеты, гула машин, тебя обволакивает умиротворение, покой, забываются накопившиеся во время долгой и холодной зимы заботы, болячки и беды… Все вокруг наполнено жизнью. Воздух пронизан нескончаемыми переливами всевозможных куликов, издали доносится стон и завывание гагар, вот со стороны гор с ритмичным тяжелым взмахом крыльев вырисовывается колонна огромных снежно-белых птиц, трубно перекликающихся друг с другом.

Прилет турпанов по каким-то причинам задерживался. В первую же утреннюю зарю героем дня стал наш аксакал Рудольф. Стоял полный штиль. Вдруг где-то на небе послышался гул крыльев – это на посадку пошли морянки. Как говорят старожилы Колымы, «морянки летят, оседлав облака», поэтому, когда морянки идут на посадку, сперва, в течение получаса, слышен только гул от крыльев и оглушительно-задиристый переклик «аанг, аанг, ангыла». Потом над озером с оглушительным криком, одновременно маневрируя, проносится вихрем плотный табун морянок. Птицы на удивление синхронно повторяют все повороты вожака. Бывалые охотники бросают в воду перед ними кочку, даже шапку или рукавицу, и весь табун, подумав, что вожак нырнул в воду, с лета ныряет в озеро. На этот раз Рудольф меткими выстрелами сбил около трех десятков морянок. Это была потрясающая картина – утки сыпались как дождинки.

Турпанов все не было, преобладали морская и хохлатая чернеть. Несколько раз пролетали гуси, и мы добыли трех гусей. Вечером 2 июня наконец-то появились гагары – предвестники турпанов. Поздно вечером мы добыли первых турпанов – эффектных иссиня-черных красавцев с горбатыми красно-желтыми клювами и алыми лапами. Солнце, не успев скрыться, снова показалась на горизонте. Сквозь лохмотья тумана высоко на небе этажерками пролетали стаи турпанов. Вдруг, тормозя растопыренными крыльями и выставив вперед красные лапки, на манки начали сыпаться турпаны. По всему озеру прокатилась канонада выстрелов, прерываемая радостными возгласами охотников. Началась охота на турпанов.

Вечером небо затянуло тучами, поднялся сильный ветер. На озере появились белые барашки, манки начало сносить порывами ветра. Несмотря на высокие волны, два Сергея, Саша и Денис, оседлав верткие ветки, начали собирать унесенные ветром манки. Низко над озером, с трудом преодолевая напор ветра, пролетели турпаны. Следом за ними захлопали выстрелы. Вот это да! При такой качке стрелять с лодки может только очень опытный гребец или безбашенный удалец. Вдруг сквозь пелену начавшегося снежного бурана низко над озером вырисовывается ломаная линия невиданных нами до этого уток: линия, извиваясь волнами, то приподнимается над водой змейкой, то, падая вниз, почти касается воды. Стая идет прямо к Сергею городскому, раздаются выстрелы, и одна камнем падает на воду. Несмотря на высокие волны, Сергей начинает поиски утки и с большим трудом находит подбитую утку. Мокрые с головы до ног, но довольные, облепленные мокрым снегом, парни пристают берегу. Мы с Егором уже занесли в избушку железную печь, растопили и вскипятили чай. Рудольф, не осмелившись плыть на резиновой лодке, подошел по берегу. Добытых турпанов развешивают под навесом. Сергей заносит странную утку:

– Папа, это что за утка?

Рудольф вертит добытую сыном утку, но не может определить. На помощь подходим мы с Егором. Да это же гага-гребенушка, «сыа мурун», по местному. Какими ветрами прибило экзотических в этих краях уток, уму непостижимо. Гага-гребенушка, крупная морская утка, прозванная так благодаря уплощенному жировому наросту в основании клюва, напоминающего гребень, гнездится в прибрежной тундре вдоль арктического побережья. Зимует, как известно, на незамерзших участках моря к югу до южного побережья Гренландии, Исландии, Норвегии, Камчатки, Алеутских островов и Ньюфаундленда. Известны случаи, когда гага-гребенушка залетала на расстояние до 100 км в глубь материка. Может, они залетели по берегу Берингова пролива в Охотское море и в поисках места гнездования облетают Колымские края? Но как бы то ни было, но мы с удовольствием любовались невиданной доселе красиво расписанной уткой.