Текст книги "Кровавая бойня в Карелии. Гибель Лыжного егерского батальона 25-27 июня 1944 года"

Виндингстад продолжает свой рассказ: «Русская артиллерия заработала снова. На нас сыплется град снарядов. Положение становится критическим. Я слышу позади себя шаги бегущих людей. Оглядываюсь и вижу семь или восемь убегающих людей.

– Эй, вы куда? – кричу я.

Один из них оборачивается.

– Бежим! Попробуем пробиться к первой роте.

Не раздумывая, я кричу троим бойцам пулеметного расчета: “Все уходят. Они хотят пробиться к первой роте. Я иду с ними”.

Прапорщик смотрит на меня удивленно. Он говорит что-то о том, что так нельзя. Я его не слушаю. Паника охватила большинство из нас, свистят и с грохотом рвутся снаряды, осколки жужжат возле наших голов. Мне хочется только одного: прочь, прочь отсюда!

Длинными прыжками я начинаю сбегать вниз по склону. Вид бегущих товарищей сводит меня с ума. Теперь: спасайся, кто может. Мы будем отличной мишенью для врага, пока бежим вниз с высоты Капролат. Бегущий, охваченный паникой противник не отстреливается. Русские могут спокойно уложить всех нас. Я думаю, что большая часть роты здесь и погибла. Что-то просвистело у меня прямо между ногами и ударило в край скалы, так что искры полетели. Бойца, бежавшего впереди меня, ранило в спину. Он взмахивает руками, винтовка оказывается отброшенной на дерево. Я чуть было не спотыкаюсь о его безжизненное тело, скользя вниз через кустарник.

Вверху: Вольфганг Виндингстад в 1944 году, когда он завербовался, внизу: когда он вернулся домой в 1953 году, похудев на 20 кг. Вольфганг Виндингстад, родился 4 января 1926 года, записался первоначально в германские военно-воздушные силы, но после случаев дезертирства датчан и шведов из подразделений Люфтваффе и бегства Рудольфа Гесса в Шотландию в 1941 году немцы больше не доверяли самолеты иностранцам. В книге «Забытый солдат» он рассказывает о пребывании в Восточной Пруссии и пишет в том числе следующее: «Впервые он услышал, как они убивают евреев. Ему рассказал об этом один немец, который был ранен и находился на лечении. Он был обер-ефрейтором ВВС во время восстания в варшавском гетто в мае 1943 года. Однажды они заперли большую группу евреев в подвал. Перед входом в подвал выкопали большую яму. Потом евреев выгоняли из подвала по одному. У выхода стояли двое с автоматами и стреляли в них. Жертвы падали в братскую могилу… Другой раненый был солдатом вермахта и воевал в пехоте на южном фронте. Он был свидетелем действий оперативных групп СС, которые шли вслед за ними. В одном городе они зарегистрировали всех евреев среди русских граждан и согнали их на базар. Их всех застрелили из ручного пулемета и сбросили в старый противотанковый ров. Слухи об этом доходили до солдат вермахта, но те не верили. А тут они все увидели собственными глазами» (с. 47). Эти строки свидетельствуют о том, что многие добровольцы Лыжного егерского батальона знали о том, что творят войска СС.

29 апреля 1947 года Турлейв Виндингстад, отец Вольфганга, написал письмо в МИД Норвегии. Он узнал, что его «сын не подлежит репатриации, потому что добровольно служил в войсках СС» (письмо из МИД Норвегии от 08.03.1947). В письме отец пишет о том, что его сыну было только 16 лет, когда он записался добровольцем. По его мнению, это могло бы послужить оправданием. Далее отец пишет о том, что Вольфгангу отказали в летном обучении и послали на трудовую службу рейха в Вормдитте. Он пишет: «Мы с женой неоднократно обращались как устно, так и письменно в различные германские военные инстанции с просьбой вернуть нашего сына в Норвегию, но безуспешно». В 1947 году они надеялись, что МИД Норвегии поможет вернуть их сына из советского плена.

После возвращения в Норвегию Вольфганг устроился на работу к своему брату Хокону Виндингстаду, в прошлом также фронтовому бойцу, который владел небольшим магазином косметики в Осло. Там он и проработал все послевоенное время. В 1985 году они лишились своего помещения, но открылись заново по другому адресу. Вольфгангу очень помогли его жена и семья. Постепенно забывались война и годы в советском плену. «Было очень хорошо встать на ноги и обрести самостоятельность, – говорит Вольфганг. – Кошмары прекратились, и меня уже не так мучает язва желудка».

Вольфганг был последним фронтовым бойцом, освобожденным из советского лагеря для военнопленных, в котором он провел больше 9 лет и выжил! Когда он вернулся домой в 1953 году, он был очень рад, прямо-таки счастлив (фото принадлежат Вольфгангу Виндингстаду).

И вот мы подбегаем с тыла к остальным бойцам нашей роты, защищающим наши фронтовые позиции с западной стороны. Они удивленно оборачиваются и хором спрашивают нас, что мы тут делаем. Я собираюсь с духом. Ясно, что мы вели себя глупо. Как трусы, ошалевшие от страха. Паника сменяется чувством стыда. Я обещаю сам себе, что такое больше не повторится. Там наверху все перепахано, как картофельное поле.

– Мы не смогли удержать позиции, – говорю я, – решили пробиваться к первой роте.

Русские накрывают нас вдогонку артиллерийским огнем. Мы снова слышим вой снарядов в воздухе. Я бросаюсь на землю. Раздается оглушительный взрыв, и я чувствую, что меня слегка подбрасывает вверх. Стальная каска срывается с головы и исчезает навсегда. Я осмеливаюсь поднять голову. Прямо передо мной – большая дымящаяся воронка. Рядом возникает лицо моего соседа, совершенно черное, блестят лишь белые зубы. Нас здесь примерно 20–25 человек. Большинство сосредоточилось в самом начале тропы, ведущей к высоте Хассельман.

Вот летит новая порция артиллерийских снарядов. Я слышу звук выстрелов и знаю, когда они примерно попадут в нас. Унтер-офицер бежит по окопу и рычит:

– Рассредоточьтесь, черт возьми! Или вы все вместе окажетесь в преисподней!

Это чуть-чуть помогает. Когда снаряды взрываются прямо около нас, ущерб оказывается не таким уже страшным. Вдруг я обнаруживаю, что нахожусь за пределами маскировочной полосы. Видимо, я перепрыгнул сюда со страху.

– Спокойно! – говорю я вслух. – Перед тобой открытое пространство, за ним – лес и болото. Там лежат русские и ждут тебя. Отступать некуда. Надо идти прямо на них и надеяться, что тебе повезет.

Вон идет Гёдике, а за ним остальные. Они идут по тропе, ведущей к первой роте и высоте Хассельман. На ремне через плечо у него МГ 42, готовый к стрельбе. Патронная лента свисает вниз и почти касается земли. Я сразу же присоединяюсь к ним. Я ведь знаю, что русские уважают этот элемент “саги о Гитлере”. МГ 42 – страшное оружие.

Артиллерийский огонь прекратился. Видимо, они боятся попасть в своих. С натянутыми до предела нервами мы переходим прогалину перед лесом. В любой момент нас может накрыть залп. Входим в лес. Справа от нас – караульный пост, слева – Сапожное озеро. Идти по тропе очень опасно. Меня охватывает непреодолимое желание сойти с нее. Я отхожу чуть в сторону. Теперь я в десяти метрах от воды, слева от меня только прапорщик из второго пулеметного расчета. Вдруг раздается выстрел со стороны невидимого врага. Гёдике отвечает. Он длинной очередью опустошает всю патронную ленту, а потом вдруг падает и не встает. Я нахожу укрытие на кочке за деревом и делаю несколько выстрелов между деревьями в направлении стрельбы. Вражеские пули сдирают кору с дерева, за которым я спрятался. Я чувствую себя беззащитным без каски».

В интервью шведской газете «Экспрессен» Эдмунд Ролл изложил несколько иную версию этого бегства. [Похожее интервью появилось в газете «Даг ог тид». Первое из четырех интервью вышло 1 июля 1977 года. Эдмунд выступает здесь как «Осмунд».] «План состоял в том, чтобы выйти, развернувшись веером, так чтобы автоматчики находились между ручными пулеметами на флангах. Так их учили в Сеннхейме и в Австрии. Однако результат получился не как в учебнике. Один стрелок перебежал на несколько метров вперед, но, не успев броситься на землю, осел вниз, сраженный русской пулей. Следующий за ним побежал, и ему удалось справиться. Теперь попытка третьего. Раздалась автоматная очередь, и парень упал замертво. Когда он падал, его товарищи увидели, что у него отлетело полголовы. В него попала разрывная пуля. В те секунды, когда норвежцы лежали на земле, готовясь к перебежке, они ощущали, как будто над их головами работает сенокосилка. Автоматные очереди оставляли глубокие борозды в траве, и было такое чувство, что форма содрана со спины. Кто-то остался лежать на земле, крикнув остальным: “Мне скоро конец. Бегите дальше!” Другие были уже не в силах сказать что-либо. Оставшиеся норвежцы бежали дальше, бросались на землю, их догоняли вражеские пули. Через 200 метров из 27 человек в живых осталось двое».

Эдмунд Ролл при этом не присутствовал. Его рассказ кажется не очень достоверным. Тем не менее ясно одно – для большинства норвежцев это бегство оказалось фатальным.

Алф Юхан Истре из Саннефьорда, родился 2 декабря 1925 года, был застрелен во время бегства на высоту Хассельман, когда пытался плыть и идти в воде вдоль западного берега Сапожного озера (фото из архива Гейра Брендена).

Эдмунд Ролл в своем интервью несколько приукрасил это описание: «У одного из них ручной пулемет. Он тащит его за собой, хотя знает, что не осталось ни одного патрона. Бросать оружие строжайше запрещено, и для изможденного тела и отупевшей головы этот запрет значит больше, чем огонь противника. Когда он подходит к берегу, его словно одолевает безнадежность, и пулемет скользит в воду.

Чуть погодя эти двое норвежцев видят, что прямо на них идут несколько русских солдат во главе с комиссаром. В руках у комиссара большой наган. Оба норвежца сразу понимают, чтó их ждет, во всяком случае, один из них сразу же встает и поднимает руки вверх. Другой остается сидеть с винтовкой дулом вверх в руках. Комиссар отдает короткий приказ, и русский солдат выпускает из автомата целую очередь в голову норвежца. Тот падает замертво, истекая кровью. Русский наносит ему удар прикладом и ногой спихивает тело в озеро. Лишь несколько кругов на поверхности воды обозначают могилу молодого бойца из Саннефьорда. Пленного норвежца сажают у дерева. Он сидит там всю ночь, пока русские солдаты наводят порядок на поле боя».

Эдмунд Ролл при этом не присутствовал, и его рассказ основан на том, что ему рассказали другие. Вольфганг Виндингстад слышал, что Ханс Оскар Свеен и Алф Юхан Истре шли или плыли вдоль берега озера, когда появились русские. Им приказали выйти на сушу, и Алф не успел снять ремень ручного пулемета с плеча. Он поднял пулемет, чтобы снять ремень, а русские подумали, что он собирается стрелять. Поэтому его убили. Свеен поднял руки вверх и спас свою жизнь, сдавшись в плен. В другой раз Виндингстад или Коре Эрбех рассказывал, что Истре застрелили в воде, когда он пытался уплыть и спастись бегством.

Миномет в бою

Ролф Бергстен рассказывает о самом нападении: «К вечеру настроение чуть-чуть улучшилось. Это обычно бывает, когда немного выпьешь. Но я заметил, что другие настороже. Несмотря на оживление, все понимали серьезность нашего положения. Вечер был чудесный. На небе ни облачка. Только легкая дымка, в которой солнце казалось красным. По мере того как солнце опускалось над горизонтом, оно становилось все больше и больше, так что в конце концов возникло впечатление, что небо в огне. Я давно мечтал увидеть полночное солнце, но не здесь, в этой безлюдной русской глуши.

Поступило сообщение, что видели нескольких русских перед минным полем. Миновала полночь, наступило 25 июня, была уже половина первого. Согласно приказу мы не стреляли. “Товарищ Иван” был очень хитер. Создавалось впечатление, что у русских были некоторые отчаянные или смелые солдаты, которые соглашались на роль подсадных уток, чтобы заставить нас обнаружить наши пулеметные позиции и расположение наших снайперов. А может, это были такие же солдаты, как в немецких штрафных ротах, на долю которых всегда выпадали самые опасные задания. Около двух часов ночи я забрался на минометную позицию. Это был небольшой бревенчатый бункер около одного метра высотой. Размер его был полтора метра на полтора. С одной стороны стояли ящики с боеприпасами – около двух сотен мин. Со всех сторон слышалось пение птиц. Как гигантский оркестр в пустыне. Хельге [Андерсен?] стоял на коленях около миномета. Он сжал губы, как будто хотел сказать: “Не разговаривай со мной!” В три часа пение птиц внезапно смолкло. Птицы замолчали и на высоких стройных соснах, где и начался их утренний концерт. Последовал мощнейший артиллерийский обстрел. Огромная сосна превратилась в смертельную ловушку. Снаряды со страшной силой взрывались в верхушках сосен или попадали в стволы с ужасными последствиями. Хельге по-прежнему стоял на коленях, обхватив руками затылок.

– Стреляй же, черт возьми! – закричал я.

В тот же миг Хельге перекинулся через бревенчатый бруствер и исчез. Я собрался сделать то же самое, но подумал, что внутри безопаснее. Ведь бревна очень толстые и сколочены профессионально. Это я уже успел отметить и раньше.

Я никак не мог решиться выглянуть за бруствер, но потом все-таки отважился на одну секунду, но то, что я увидел, повергло меня в шок – кухонного бункера не было совсем, ротный бункер горел. И нигде ни души! Неужели все уже погибли? Не может быть! Я услышал, что впереди меня идет бой, и понял, что даже в одиночку я должен попытаться вести обстрел из миномета.

Вдруг через бруствер, где совсем недавно исчез Хельге, в бункер впрыгнул Асбьёрн.

– Ты не видел Хельге?

– Видел, с ним все кончено. Я поэтому и пришел. Нам надо расстрелять эти мины.

– А если к нам попадут?

– Они, что, уже перешли минное поле?

– Да нет, не думаю.

Вдвоем мы быстро выпустили из миномета весь запас мин. Радиосвязь была прервана, так что мы просто палили как можно быстрее. Русские усилили артиллерийский обстрел. Они, видимо, запеленговали наш миномет. Во всяком случае, они были в опасной близости.

– Ведь у них “катюши”, – закричал я.

Асбьёрн не отвечал. Резкий воющий, ревущий звук заставил нас лечь на самое дно позиции.

– Сейчас они в нас попадут.

Потом стало совсем темно. Когда я пришел в себя, я был в полном одиночестве. Я покачал головой. Как тихо! Не было слышно ни звука. Я подполз к брустверу и выглянул наружу. Пахло смертью и порохом.

Я вылез из бункера и помчался вниз по крутому склону к позиции Визель II. Куда же все подевались? Неужели погибли?

По дороге вниз я встретил Хенри Норбаха, Вилли Кнутсена и Сверре Торгерсена (и Шёппля?). Хенри указал на огромную сосну с длинными поросшими мхом ветвями, висевшими до земли. Отличное укрытие. Мы забрались под сосну…»

Поскольку Бергстен был тяжело ранен – осколком гранаты в голову и осколками в ногу, – его оставили лежать там, где он упал. Только 9 июля его нашли русские солдаты, которые «рыбачили» с лодки в Сапожном озере ручными гранатами. Бергстен ранее пытался покончить собой, перерезав вену бритвой, которую ему дали товарищи.

– «Я перережу себе вену, когда вы уйдете. Это лучше, чем пуля в затылок.

Я почувствовал, что все трое очень переживали, но никто не произнес ни слова. Они просто пожали мне руку по очереди».

Позднее Бергстен рассказал, что, перерезав вену, упал, причем, к счастью, упал так, что какая-то ветка попала на место пореза и закрыла отверстие. Он выжил, попал в плен, его перевезли на лодке через Сапожное озеро и отнесли на Хассельман. Он вернулся в Норвегию перед самым Рождеством в 1945 году.

Ролф Бергстен издал в 2008 году книгу под названием «Визит в преисподнюю», в которой он рассказывает о своей жизни до того, как попал на фронт, о боях на высоте Капролат и своем пребывании в советском плену. Это также красочное описание жизни в его родном селе и юношеской влюбленности.

Вот что рассказывает его дочь, Лайла Бергстен:

«Ролф Бергстен родился 29 октября 1923 года. Его родители – Юханнес и Огот, были обычными работягами – Юханнес работал плотником, но также занимался обучением охотничьих собак. У отца было два старших брата – Арвид и Гуннар. Когда умерла мать, они были молодыми парнями, а Ролфу было всего 9 лет. Тогда ему многое казалось странным. На похороны матери не пришел никто из ее семьи. Ролфа тоже не взяли – тогда считалось, что детей на такие печальные мероприятия брать не стоит.

Огот умерла от рака. Ролф остался со старшими братьями, которые больше думали о девчонках, нежели о младшем брате, который после смерти мамы чувствовал себя одиноким и испуганным.

Он хорошо учился в школе – был отличником и гордостью школы. В его школьном дневнике одни отличные оценки. Он хотел стать священником, но денег на учебу не было.

Получить образование тогда было непросто. Он очень любил цветы и стал садовником. Он являлся председателем садового питомника на хуторе Акер в Тёнсберге. Там мы жили, пока мне не исполнилось 16 лет. Потом переехали в Бэрум в Рамстадшлетта Гартнери.

В это время среди молодежи была сильная тяга к дальним странствиям. Когда началась война, он “записался добровольцем”, чтобы доказать другим, что он тоже на что-то способен. Все оказалось далеко не так, как он думал, но когда он это понял, назад пути не было.

Ролф встретил свою будущую жену – Сигне Лёвлибротен в 1947 году. Они поженились 28 августа 1948 года, в день ее рождения. Мама родилась тоже в 1923 году. В 1950 родилась я, Лайла, а в мае 1952 – мои близнецы-братья Тур и Том.

У нас было счастливое детство. О прошлом отца мы почти ничего не знали. У него была дырка в голове. Никто ничего не знал о ее происхождении. Он облысел еще будучи молодым, и дырку было хорошо видно. Мы могли засунуть туда мизинец. Когда мы спрашивали о ее происхождении, он отвечал: “Это долгая история. Потом расскажу”. Это “потом” случилось, когда мне было уже 30 лет. Тогда я узнала, что случилось с отцом во время войны. Эта дырка в голове была от осколка, который застрял у него в голове. Врачи считали, что его трогать опасно.

[Ролф Бергстен сам описывает, как получил ранение в голову: «…Мне жарко, особенно голове. Надо снять каску. Свист мины. Неужели сюда? Конечно, сюда. Поздно. Она падает в нескольких метрах от меня. Я ощущаю удар в голову. Трогаю голову, и рука у меня в крови. Дурак, надевай скорей каску, говорю я сам себе».]

С детства я помню, что у отца часто бывали кошмары, но я не знала, почему. Надо сказать, что это было гениально со стороны моих родителей не говорить ничего детям. Нам сказали только, что у некоторых людей бывают такие проблемы. Просто-напросто. Мы все трое поняли и не задавали больше вопросов. На ногах у отца было множество шрамов. Это также были следы боев в лесах на Капролате.

Отец умер 13 июня 2010 года. Я была единственной, кто успел приехать и застать его в живых. Я приехала утром и сказала ему несколько добрых слов и подумала, что вот умирает совершенно удивительный человек. Я сказала, что он очень много значил для меня. И тут произошло нечто странное. Он повернул ко мне голову и сказал: “Пока!”. Потом отвернулся, вздохнул в последний раз и умер. До этого он ничего не говорил с 20 мая, когда у него случился инсульт».

Момент истины

Эдмунд Ролл рассказывает: «Наша 3-я рота обосновалась на высоте Капролат, которая находилась на поросшем лесом гребне кряжа к северу от высоты Хассельман. С севера и юга были озера. На юге – Сапожное озеро. Единственное сообщение с другими опорными пунктами проходило по узкой лесной тропе, на которой в сильно заболоченных местах лежали сколоченные бревна.

Аксель Стеен из Мёре стал командиром роты. До войны он окончил военное училище для младшего командного состава, а совсем недавно высшее военное училище в Тёльце в Германии. До того как он стал командиром нашей роты, он был командиром взвода в немецком полку. Все наши “ребята” его очень любили. Во время боя на Капролате его тяжело ранило осколком снаряда в живот, но пока была телефонная связь с батальоном, он регулярно направлял донесения о ходе боя. Аксель оказался среди тех, кто не вернулся домой.

В начале июня Капролат посетил командир дивизии генерал Крюгер вместе со своим штабом. После визита генерала и по причине активности русских в наших опорных пунктах пошли слухи о возможном отступлении. Однако вместо этого наши позиции были укреплены и расширены. В начале июня командование Лыжным егерским батальоном принял командир разведывательного батальона Альбрехт, поскольку норвежский командир батальона [Фруде Халле], к сожалению, находился в служебной командировке в Норвегии. Поэтому, возможно, что донесениям от наших рот об активности русских не придавалось такого значения и их оказалось недостаточно для принятия решения об отступлении.

На Иванов день к нам приехали гости из батальона. Они привезли специальный праздничный паек и в том числе шоколад, карамель и водку. Как и на 17 мая, командир роты разрешил установить праздничный шест, и мы соревновались, доставая висевшие на нем всякие вкусности. Зажгли костер. Австриец Плацек пришел со своей гитарой. Мы собирались отпраздновать Иванов день с песнями и музыкой, как подобает по норвежскому обычаю.

Атака на Капролат началась около четырех-пяти утра 25 июня. Шел дождь и дул холодный северный ветер. Наступление началось с атаки на дозорный пункт на позиции Визель I, однако они едва ли могли противостоять сильному минометному огню и хлынувшей на них русской пехоте. Нескольким оставшимся в живых бойцам удалось подняться на вершину высоты, в том числе Хансу из Северной Норвегии [Ханс Хансен из Тромсё]. Он получил ранение пулей или осколком в живот. Ханс не вернулся домой. Чудо, что 18-летнему Коре Эрбеку из Эльверума, 1926 года рождения, удалось выжить после атаки на Визель I. Он остался невредим и бродил в течение 4–5 дней по непроходимой чаще и болотам, пока не был взят в плен бойцами русского женского подразделения недалеко от Мурманской железной дороги, в 30 километрах на северо-восток. Он вернулся в Норвегию после полутора лет плена. Я встретил Коре год тому назад. Мы не виделись почти 42 года.

Два наших опорных пункта внезапно оказались окруженными целым российским полком, который сначала атаковал Капролат, а затем Хассельман. Командир роты сообщал, что к нам идет подкрепление, но оказалось, что они не смогли пробиться через множество русских постов. Им пришлось отступить…»

В интервью Ролф более подробно рассказал о наступлении русских: «Русские налетели на нас внезапно. Мины, которые мы разместили в лесу на деревьях перед наблюдательным постом, не взрывались, хотя мы лихорадочно пытались выдернуть чеку спускового устройства. Враг мог спокойно собирать их как спелые фрукты. Суматоха охватила внезапно весь гребень высоты. На опушке леса перед минным полем показались сотни русских, огонь гремел из всех стволов. Мы отвечали пулеметной стрельбой и видели падающие фигуры. После короткой паузы русские снова начали стрелять – из пулеметов, автоматов и винтовок летел непрерывный поток снарядов на наши бункеры и окопы. Бревенчатые стены бункеров разлетались в щепки, а очереди из ужасных пулеметов срезали заросли кустарника и взрывали комья земли. Мы не могли высунуть головы из окопа и ответить огнем…

В первую ночь в окопах почти никто не спал. Каждый внимательно следил за порученным ему участком. Как только за колючей проволокой начиналось малейшее движение, мы стреляли. Нам отвечали тем же. Мы не могли выпрямиться и передвигались ползком, прячась за камнями и пнями.

Эта позиционная война продолжалась до пяти часов утра. Тогда началась новая атака, на этот раз при поддержке тяжелого вооружения. Начали падать снаряды. Сначала один за другим, потом градом. Земля и крупные камни, разлетаясь, сыпались на нас. Огромные деревья разбивались в щепки. Бункер, находившийся перед проходом в минном поле, получил прямое попадание и рухнул. Посреди этого ада из огня и дыма русские вновь попытались форсировать поле. И снова им пришлось отступить, потому что мы ответили огнем, а также потому что в них попадали их же снаряды.

Спустя сутки почти непрерывного боя русские совсем не продвинулись. К тому же у них были большие потери убитыми и ранеными.

Нам тоже пришлось туго. Несмотря на хорошие укрепления, за этот первый день у нас было много убитых и тяжелораненых. Последние 24 часа мы почти не спали. От базы снабжения мы получили по пачке хрустящих хлебцев. Кухонный бункер с большим запасом провизии рухнул в результате прямого попадания. Запас боеприпасов сильно сократился. Так что накануне новой ночи на Капролате ситуация была не из лучших.

Следующее утро встретило нас опять свистом снарядов, но на этот раз они прилетели издалека. Это были немецкие снаряды из полка, который вступил в бой. Помощь наконец-то пришла!

Однако радость оказалась недолгой. Снаряды больше помогли русским, чем нам. Они залетали слишком далеко и падали прямо за минным полем на наши позиции. Сразу же были убиты трое или четверо норвежцев. Несколько снарядов упали на минное поле и сдетонировали новые мощные взрывы. Однако они попали не туда, куда должны были попасть.

Через некоторое время “помощь” прекратилась, и мы смогли затащить раненых в ротный бункер. Везде было много тяжелораненых. Ряды бойцов в окопах редели. Вдобавок ко всему русские снаряды еще в первый день попали в склад, и часть боеприпасов, остававшихся у норвежцев, взлетела в воздух.

Около часа дня русские вновь дали о себе знать. Снаряды засвистели над нами. Взрывы были такой силы, что в воздух вздымались деревья, камни, куски грунта, бункеры и люди. Со всех сторон раздавались крики. Повсюду лежали раненые и стонали. В следующий момент они были заживо погребены под накрывшими их землей, камнями и бревнами.

Затем против нас применили новый вид оружия – прыгающие мины, которые не взрывались, когда падали на землю, а подпрыгивали в воздух и, встречая на своем пути ветки и стволы деревьев, взрывались на небольшой высоте. На нас сыпался целый дождь пуль и осколков.

На следующий день произошло следующее. Русские в серой и зеленой форме бежали прямо через минное поле, крича и стреляя по нашим позициям. Залпы артиллерии следовали один за другим. Под этим ураганным огнем командир нашей роты, получив смертельное ранение осколком в живот, еще некоторое время спокойно и хладнокровно отдавал команды. Артиллерийский огонь продолжался несколько часов, и под прикрытием этого огня русские предприняли несколько попыток перейти минное поле и подойти к нашим позициям. Наконец им это удалось.

Хриплый, проникающий рев русских подразделений можно было слышать по всему склону высоты. Оставшиеся из нас в живых стреляли и бросали ручные гранаты, но все было напрасно. Превосходящие силы противника навалились на нас. Шаг за шагом мы отступали, переходя на новые позиции и ясно сознавая, что для всех нас наступил момент истины. Те, у кого еще оставались силы, бросились бежать вниз к озеру, чтобы пробраться к группе “Визель II”, которая еще была цела…»