Текст книги "Одиссей"

Глава 3
Кораблекрушение

Крушение надежд

 
Всё одновременно:
люди, звери, боги.
Одиссей из пены
вышел одинокий.
И пока пирует
странник окаянный,
рыбы пожирают
всю его команду.
 

Где оказывается человек, покинувший рай? Как правило, в отчаянии. И Одиссей – не исключение. После дерзкого и самонадеянного программного заявления о том, как много значат для него дом и семья, он отправляется прямо ко дну. Ну, почти. Одиссею не суждено так просто добраться до Итаки.

Потратив четыре дня на постройку плота, Одиссей покидает остров Калипсо и берет курс на восток. Он ориентируется по звездному небу, Плеяды и Волопас указывают ему путь, а ручка ковша Большой Медведицы смотрит строго на север. Через семнадцать дней его обнаруживает Посейдон. Когда Афина созвала богов на совет, где уговорила их простить Одиссея, она немного схитрила. Посейдон никак не мог явиться на этот совет, поскольку гостил у праведного и богоугодного народа эфиопов далеко на востоке. Так что решение было принято единогласно – в отсутствие морского бога. Афина не впервые обвела старика вокруг пальца. Когда они с Посейдоном устроили шуточное соревнование за то, кто станет покровителем нового греческого полиса, морской бог решил подарить его жителям источник – и ударил трезубцем в скалу, вот только источник оказался соленым. Афина легко превзошла его, преподнеся горожанам дерево оливы, которое и по сей день растет на вершине Акрополя в Афинах. Посейдон недолюбливает эту богиню и на дух не переносит Одиссея. На каждого из нас наверху кто-то точит зуб, вот и Посейдон не хочет, чтобы Одиссей вернулся домой. Более того, он мечтает отомстить ему за его проделки. Так что он с помощью трезубца устраивает на море шторм, меняет восточный ветер на южный, и над плотом Одиссея сгущаются недобрые тучи. В отчаянии Одиссей восклицает: «Горе мне! Что претерпеть, наконец, мне назначило небо! С трепетом вижу теперь, что богиня богинь не ошиблась мне предсказав, что, пока не достигну отчизны, я в море встречу напасти великие: все исполняется ныне».

Плот разбивается в щепы, и Одиссея проглатывает морская пучина, но и тут его спасает божественное вмешательство. Левкотея, которая в земной жизни звалась Ино и бросилась в море с малолетним сыном, чтобы спастись от жестокости своего обезумевшего мужа, приходит Одиссею на помощь. Своими несчастьями она заслужила милость богов, и после смерти они сделали ее богиней морских глубин, где она нашла вечное убежище от гнева супруга. Получив помощь богов сама, она не оставляет в беде нашего путника. Снова и снова он доказывает способность вызывать у богов покровительственные чувства. И люди, и боги сочувствуют Одиссею и оказывают ему посильную помощь. Так получается и на этот раз. «Бедный! – восклицает Левоктея. – За что Посейдон, колебатель земли, так ужасно в сердце разгневан своем и с тобою так упорно враждует? Вовсе, однако, тебя не погубит он, сколь бы ни тщился». Она бросает Одиссею свое покрывало и велит обвязаться им – и следующие два дня его носит на волнах разбушевавшегося моря, пока он, вконец измотанный, не выбирается на берег. И только тогда он возвращает Левкотее ее покрывало.

Кораблекрушение – мощный образ. Он символизирует не только внешнюю, но и внутреннюю катастрофу, какой-то надлом в жизни, когда мы переходим от одного этапа к другому. Когда прежняя жизнь потерпела крах, мы начинаем новую. Многие известные истории начинаются с крушения – и «Одиссея», и «Путешествия Гулливера», и даже популярный сериал «Остаться в живых». «Родиться – значит потерпеть кораблекрушение», – пишет Джеймс Мэтью Барри, автор книг о Питере Пэне, в предисловии к роману «Коралловый остров»[42]42
  Barrie, J.M. (2011). Preface to The Coral Island (1913). I A.H. Alton (red.), Peter Pan (s. 380–383). Ontario: Broadview Editions.


[Закрыть]. Крушение учит нас чему-то. Мы многое теряем, но и приобретаем тоже. Крушение заставляет нас узнать нечто новое. Гулливер смог другими глазами посмотреть на свое общество после путешествия в страну лилипутов, выжившие герои «Остаться в живых» переоценили собственные жизни, а что же Одиссей? Он должен познать отчаяние, прежде чем вернется домой. Потому что в его истории есть вещи, которым не место в развлекательных путевых заметках.

Кораблекрушение – это отчаяние. Мы привыкли бояться отрицательных эмоций и всеми силами стараемся их избегать. Нам кажется, что они разрушительны, что они мешают нам жить. На самом деле это не так. Возьмем хотя бы счастье, о котором мы говорили в предыдущей главе. Канеман определяет моменты счастья как мгновения, когда положительные эмоции достигают максимальной интенсивности – большей, нежели отрицательные[43]43
  Kahneman, D. & Krueger, A.B. (2006). Developments in the measures of subjective well-being. Journal of Economic Perspectives. Vol. 20, Nr. 1 (Winter 2006), 3–24.


[Закрыть]. Он не говорит, что для счастья необходимо отсутствие отрицательных эмоций. Мартин Селигман подчеркивает, что положительные и отрицательные эмоции не исключают друг друга[44]44
  Seligman, M.E.P. (2002). Authentic happiness. London: Nicholas Brealey Publishing. – Селигман М. В поисках счастья. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2010.


[Закрыть]. Они могут сосуществовать. Вы можете переживать трудности в жизни и вместе с тем ощущать глубокое удовлетворение. Или вы можете пребывать в приподнятом настроении и одновременно скорбеть. Отчаяние вполне может соседствовать с подлинной и искренней радостью. По крайней мере так считал Сёрен Кьеркегор. Датский философ многих восхищал и выбивал из колеи. Его идеалом было отнюдь не безоблачное существование. Напротив, Кьеркегор был уверен, что тому, кто никогда не испытывал отчаяния, нечем хвастаться. Это означает, что вы жили в столь жестких рамках, что ни разу не оказывались на грани. Вы никогда не сталкивались с трудностями, которые непременно предлагает жизнь. Вероятно, вы ни разу даже не останавливались на секунду, чтобы заметить тот простой и основополагающий факт, что вы – отдельное живое существо, проживающее свою короткую жизнь в одиночестве и вместе с другими в мире, который существовал до вас и будет существовать после. И в этот краткий миг вы осознаете всю прелесть бытия и весь ужас его конечности, забвения и смерти. Человек находится между жизнью и смертью, охваченный неизбывным отчаянием.

В потрясающей небольшой книжке «Болезнь к смерти» Кьеркегор с большой психологической точностью изображает различные формы отчаяния[45]45
  Kierkegaard, S. (2011). Sygdommen til døden. Helsingør: Det lille forlag. – Кьеркегор С. Болезнь к смерти. М.: Академический проект, 2016.


[Закрыть]. Название книги основано на библейской истории о воскрешении Лазаря, когда Иисус говорит безутешным родственникам, что эта болезнь не к смерти. И Кьеркегор задается вопросом: а какая болезнь к смерти? Та болезнь, от которой мы не умираем, но от которой не можем излечиться, пока не умрем? Отчаяние – вот болезнь к смерти. Оно преследует нас всю жизнь, как бы мы ни хотели от него избавиться. Но отчаяние – это еще и преимущество, это возможность вырасти над собой. Не будет отчаяния – не будет и такого шанса. Не думайте, что наша цель заключается в том, чтобы с годами степень нашего отчаяния уменьшалась. Вместе с отчаянием заканчивается жизнь. От него не сбежишь. Оно останется с нами до самой смерти.

Не все идеи Кьеркегора остаются настолько актуальными по сей день – ни в психологическом, ни в религиозном смысле, но он был непревзойденным знатоком человеческих душ, включая и свою собственную. Идея поверхностного счастья так же чужда ему, как плот Одиссея чужд райскому острову Калипсо. Для Кьеркегора отчаяние – лучший способ познать самого себя, стать самим собой. Любое отчаяние связано с необходимостью честной рефлексии. Его источники – нежелание быть собой или же, напротив, отчаянное стремление наконец стать собой. Столкнувшись с отчаянием, мы испытываем боль. Это неугасимый огонь, который не пожирает вечности. Потрясающая метафора, которую можно буквально ощутить физически.

Даже величайший герой античности не мог избежать отчаяния. Пожалуй, наивысшей точки его отчаяние достигло на острове Калипсо. У него есть все, что только можно пожелать, но свои дни он проводит в одиночестве на морском берегу, со слезами вглядываясь в горизонт. Но после отъезда с острова Одиссей как будто ныряет в бездну отчаяния – во время кораблекрушения, а также дальнейших событий. Давайте рассмотрим четыре формы отчаяния, которые выделяет Кьеркегор. Если предыдущая глава была посвящена авторам, пишущим о счастье, то в этой мы отдадим должное певцу отчаяния. (См. ил. 9. Зевс или Посейдон.)

Отчаявшийся, не сознающий своего Я

 
На островах Блаженных,
где сажа столь бела,
томятся без движения
роскошные тела.
Бесплодно чаять, влечься,
и яств безвкусен яд.
Сознанья корчи вечные.
Воспоминаний ад.
 

Самая распространенная форма отчаяния по Кьеркегору настигает нас в суматохе будней: мы попросту не осознаем того, что мы отчаялись. Мы смотрим на себя со слишком близкого расстояния и не можем оценить собственное понимание себя. Как если бы мы смотрелись в зеркало и держали его так близко, что видели лишь блеск зрачков и подрагивание ноздрей. Большинство читателей тут же подумают: ну, это не обо мне. Но пусть жюри присяжных, которое вы же сами и назначили, не торопится с вердиктом. Кьеркегор имеет в виду отнюдь не пустышек, которые живут во лжи. Скорее тех, кто полностью отдался своей социальной роли: «Ибо человек непосредственности не знает самого себя, – он буквально знает себя лишь по платью, он не узнает своего Я… иначе как сообразно своей жизни»[46]46
  Там же, 59.


[Закрыть]. Иногда вы, и правда, становитесь тем платьем, что на вас надето, настолько, что даже не можете понять, где заканчивается оно и начинаетесь вы. Я – это мой костюм и моя кожаная куртка. Это отражают некоторые комплименты: «Вот это настоящий ты!» – и теперь в них чудится что-то пугающее. Мы говорим, конечно, не о самих вещах, но о тех ролях, которые они символизируют: отличный учитель, душа компании, успешный карьерист, интеллектуальный критик или идеальная мать. В лотерее всеобщего отчаяния любой билет – счастливый.

Итак, отчаяние есть, но вы его не замечаете. Напротив, вас может распирать от жизнеутверждающих лозунгов: «Мысли позитивно! Не бывает проблем, бывают задачи. Если тебе больно, подумай о чем-нибудь другом. Что толку расстраиваться!» Все это ложь. Иногда проблемы действительно бывают, и не признавать этого – значит замалчивать правду. Проблема не исчезнет оттого, что вы мыслите позитивно. Посмотрите на ведущих популярных ток-шоу – они настоящие герольды отчаяния. Некоторые ток-шоу полностью основаны на высмеивании участников. Самое невероятное во всем этом то, как ведущие умудряются переворачивать все с ног на голову и выдавать издевки за нечто положительное, даже когда участник выбывает. Посмотри, говорят они, твои родные в студии бешено аплодируют, ты просто великолепен, а твое красное платье – лучшее из всех, чьи подолы когда-либо подметали наш танцпол. Участники от такого впадают в ступор – эмоции зашкаливают, им в лицо суют микрофон, и они, запинаясь, бормочут что-то вроде того, что многое узнали о себе в ходе съемок и очень благодарны за это. Exit and fade out[47]47
  Выход, затемнение. – Пер. с англ.


[Закрыть]. Итак, кто же здесь отчаявшийся? Выбывший участник? Разумеется, нет – это сам ведущий, с сияющей улыбкой и утешительным похлопыванием по плечу, натужно убеждающий самого себя и окружающих, что все было восхитительно.

Мы не любим отрицательные эмоции и болезненные переживания – в основном чужие, так как они напоминают нам, что мы и сами можем оказаться в таком положении. Счастье – наш символ веры, а вечная жизнь на острове Калипсо – наша мечта. Кто-то очень убедительно объяснил нам, что цель жизни заключается в счастье. И здесь нет места теням и ночному мраку. Чистый воздух, вечерний моцион – вот что нам нужно. Мы даже уверены, что отчаиваться опасно, как будто одна негативная мысль порождает множество других, и эти мысли могут утянуть нас в бездонную пропасть. Кьеркегор предельно ясен: «Непосредственность в основе своей не имеет никакого Я, не осознает себя, – как же она могла бы узнать себя?»[48]48
  Там же, 58.


[Закрыть]. Приятного моциона! В следующий раз, когда кто-нибудь пожалуется вам на свои несчастья, прислушайтесь к себе. Почему вам так трудно выносить это? Дело не в вас, а в вашем собеседнике. Почему вам так хочется побыстрее завершить разговор дежурным «все будет хорошо» или вымученным комплиментом? Отчаяние доставляет дискомфорт, а отчаяние другого в каком-то смысле бросает вызов вашему счастью и спокойствию.

Кьеркегор считает, что жизнь без отчаяния – бездуховная жизнь. Цель жизнь состоит отнюдь не в том, чтобы на вашем надгробии написали: «Он никогда не отчаивался», словно вы на всю жизнь задержали вдыхание и лишь в самом конце с облегчением выдохнули: «Получилось!» Бездуховным не рождаются, это приобретенное незнание. Там, где отчаивающийся уязвим, бездуховный человек будет скользким, как мыло, с него все скатывается, как с гуся вода. Отчаяние не может крепко вцепиться в того, кто не осознает его, и мы не сразу понимаем, что имеем дело с бездуховностью. Ведь она может настигнуть не только легкомысленного мещанина, но, как ни парадоксально, даже критика-интеллектуала или исследователя творчества Кьеркегора. Можно даже читать лекции о Кьеркегоре и быть начисто лишенным духовности и вовлеченности. «Бездуховность вполне может говорить то же самое, что произнес истинный дух, – вот только говорит она это не силою духа. Будучи определенным бездуховно, человек стал говорящей машиной, и этому нисколько не мешает то, что он с одинаковым успехом может обучиться философским высокопарностям или же знанию веры и политическому речитативу»[49]49
  Kierkegaard, S. (2001). Begrepet angst. Oslo: Bokklubben Nye Bøker, 88. – Кьеркегор С. Понятие страха. М.: Академический проект, 2017.


[Закрыть]. Это все равно что считать себя экзистенциалистом, вызубрив наизусть какую-нибудь экзистенциалистскую считалочку. Снова и снова рассказывать одни и те же заученные истории. Звучит как откровение, а на самом деле слова вылетают изо рта, даже не затрагивая сознания. Бездуховность встречается гораздо чаще, чем мы думаем. В конце концов, это самая распространенная форма отчаяния.

Немногие признаются, что страдают от него. Только не я – кто угодно, но меня это не коснулось. Кьеркегор приводит метафору дома, хозяин которого живет в подвале. Он как будто не осознает, что в доме есть и другие этажи и комнаты – более уютные, светлые, куда лучше подходящие для жизни. «Человек не просто предпочитает жить там, ему это нравится настолько, что он гневается, когда ему предлагают этаж хозяев – всегда свободный и ожидающий его, – ибо, в конце концов, ему принадлежит весь дом»[50]50
  Kierkegaard, S. (2011). Sygdommen til døden. Helsingør: Det lille forlag, 49. Кьеркегор С. Болезнь к смерти. М.: Академический проект, 2016.


[Закрыть]. Таков отчаявшийся, не осознающий своего отчаяния, что весьма унизительно – и в свете этого считать счастье целью жизни наивно и нелепо. Ведь можно прожить судорожно счастливую жизнь, так и не выйдя из подвала – в точности как описывает Кьеркегор. (См. ил. 10. Франц Роберт Ричард Брендамур, «Одиссей и Левкотея».)

Отчаявшийся, желающий быть кем-то другим

 
Вышли надежды,
прибыла убыль,
когда однажды
тебя пригубил
и на плачевный
мир полупьяный
через плечо твое
смуглое глянул.
 

Если вы не узнали себя в предыдущих описаниях и уверены, что вам не грозит такое бездумное существование, вероятно, вам покажутся знакомыми более осознанные формы отчаяния, которые описывает Кьеркегор. Следующая ступень – это отчаянное желание быть кем-то другим. Желание стать новым человеком. Вы можете быть недовольны тем, чем одарила вас природа, или боги, или родители, или – если у вас все хорошо с рефлексией – тем, чего вы добились сами, и вы хотели бы начать все заново, с другими вводными данными. И вы мечтаете стать кем-то другим.

С кем такого не бывало? Кто-то в детстве мечтал стать знаменитым футболистом или рок-звездой, а некоторые взрослые все отдали бы за то, чтобы оказаться не месте Мишель Обамы, Стива Джобса или Шерил Сэндберг[51]51
  Американская предпринимательница, чье состояние оценивается в 1,6 млрд долларов. Первая женщина в совете директоров компании «Facebook».


[Закрыть].

Мальчишкой я любил гулять с собакой – не ради собаки, но ради разворачивавшихся в моей фантазии историй о том, как я становлюсь профессиональным футболистом, чья карьера увенчается решающим голом в финале чемпионата Европы на стадионе Сан-Сиро в Милане. Но потом мою мечту украл Уле Гуннар Сульшер[52]52
  Норвежский футболист, успешно выступавший с клубом «Манчестер Юнайтед» в 1996–2007 гг.


[Закрыть]. Не то чтобы я себе не нравился, но чужие жизни кажутся более увлекательными, а некоторые – такими, что просто дух захватывает. Многие из нас иногда потихоньку примеряются к чужой жизни. Мы играем в любимых персонажей, мы подражаем им. Ведь иногда гораздо проще притвориться кем-то другим, чем выступать в роли самого себя. Порой мы просто испытываем гипотетические версии себя. Как у известных художников, у меня есть свои «периоды» – голубой, розовый, кубистский и сюрреалистский. Сегодня я глубокомысленный писатель, завтра перекати-поле, летом гостеприимный хозяин, а зимой любитель пожить на широкую ногу. Кьеркегор считает, что мы строим воздушные замки, мы живем чужой жизнью, и с каждым потенциальным Я, которое мы примеряем, мы все больше превращаемся в безземельного короля. Потому что пытаемся править не своим королевством.

Теперь-то вы сумели себя узнать? Кьеркегор рассказывает историю крестьянина, который пришел в город босой и купил себе чулки и башмаки, да так удачно, что еще и напиться денег хватило. И вот он пьяный отправляется домой, но на дороге падает и засыпает. Утром мимо проезжает карета, и кучер кричит крестьянину посторониться, чтобы ему не отдавило ноги. Не до конца протрезвевший крестьянин открывает глаза и, не узнав свои ноги в новых чулках и башмаках, кричит в ответ: «Поезжайте, это не мои!» Эта история, с одной стороны, смешная, а с другой – показывает всю глубину отчаяния человека, который хочет быть кем-то другим. Кьеркегор приводит два примера. Молодой парень хочет стать Цезарем и вслед за Цезарем берет себе девиз: «Aut Caesar, aut nihil» – «Или Цезарь, или ничто». И когда у него ничего не получается, он отчаивается, но не оттого, что не стал Цезарем, но оттого, что с таким треском провалил попытку исполнить свою мечту. «Однако здесь присутствует и иной смысл – то, что, не став Цезарем, ему же невыносимо быть самим собой. В глубине души он отчаивается не в том, что не стал Цезарем, но в этом своем Я, которое не сумело им стать»[53]53
  Там же, 23.


[Закрыть]. Другой пример – молодая девушка, которая поставила все на любовь, была влюблена в саму идею любви. И когда отношения не сложились, она осталась ни с чем, так как всю себя вложила в эту любовь и был отвергнута. Она отчаивается не в любви, но в себе, и не может смотреть на себя без отвращения.

Это весьма точное психологическое наблюдение. Мы со стыдом узнаем в нем свои черты. Ведь каждый хоть раз мечтал стать лучшей версией себя. Почему мы восхищаемся другими? Какой-нибудь не в меру усердный, отчаявшийся ведущий ток-шоу наверняка торопливо скажет, что всем нам нужно за кем-то тянуться. Кьеркегор на это ответит, что тянуться надо исключительно за самим собой.

Отчаявшийся, не желающий быть собою

 
Бороды твоей монисто
и чело склонились низко,
и скитаний дальний вид
тяжко веками прикрыт.
Волны пляшут, приседая.
Цену славы и молвы
знает грудь твоя седая,
знает пепел головы.
 

Описанные две формы отчаяния едва ли можно отнести к Одиссею. Он очевидно осознает свое отчаяние. Не раз в течение поэмы мы видим его глубоко отчаявшимся, и причиной тому вовсе не внешние обстоятельства. Нет у него и желания быть кем-то другим. Одиссей, каким его описывает Гомер, всегда отличался от остальных греческих героев. Его антиподом был Ахилл – настоящий греческий богатырь, полный силы, мужества и намерения кратчайшим путем идти к цели. У Одиссея больше смекалки, нежели силы, больше ума, чем мужества. Другими словами, он нетипичный герой. И он отчаивается. С этим отчаянием он столкнется и после кораблекрушения. Он оказывается на острове, где живет народ, любезный Зевсу. Он встретится с королевской четой, которой, может, и недостает его смекалки, зато они далеко превосходят его мудростью.

Одиссей выбирается на берег из бушующих волн, спасенный от утопления, но холод и дикие звери могут отнять у него едва теплящуюся в нем жизнь. Поэтому он заползает под оливу с раздвоенным стволом: один ее ствол дик и буен, другой прям и усыпан плодами. Он зарывается в груду опавшей листвы – как путешественник прикрывает пеплом остатки углей, чтобы сохранить огонь, так и Одиссей укрывает себя листьями. И Афина, сжалившись, посылает ему сон, который успокоит боль и усталость, смежив его веки долгожданным покоем.

Нам дали немало подсказок, что сон Одиссея после кораблекрушения – импровизированные похороны, практически смерть, но остатки углей возродят огонь к жизни на следующий день. Данте позднее помашет Одиссею рукой, когда в начале «Божественной комедии» расскажет, что очутился в сумрачном лесу, пройдя земную жизнь до половины, «и словно тот, кто тяжело дыша, на берег выйдя из пучины пенной, глядит назад, где волны бьют, страша»[54]54
  Dante (1993). Helvetet. Oslo: Gyldendal Norsk Forlag. – Данте Алигьери. Божественная комедия. М.: Правда, 1982.


[Закрыть].

В первых двух формах отчаяния есть нечто поверхностное. Самое страшное происходит тогда, когда ты увидел себя, понял себя, но не можешь смириться с тем, что увидел. Ты отчаиваешься в собственной слабости. Первые две формы начинались с какого-то толчка, что-то происходило с тобой – удар судьбы, как называет это Кьеркегор, что-то вмешалось в твое представление о себе и нарушило стройность картины. А теперь ты видишь не просто слабые стороны, которые можно чем-то прикрыть или поправить. Ты видишь, что ты слаб весь целиком, и тебе это совсем не нравится. И ты отчаянно не хочешь быть собой. Ты просто не хочешь иметь дело с собственной слабостью. И ты отметаешь то, что понял, пытаешься не думать об этом. Но ты не настолько примитивен, такое нельзя просто забыть. Кьеркегор описывает это с помощью еще одной яркой метафоры: Я сидит за дверью, забранной решеткой, и наблюдает за самим собой.

Ты знаешь себя вдоль и поперек. Ты достаточно умен, чтобы понять это, и достаточно глубок, чтобы признать. Но ты не можешь с этим жить. Ты похож на участника учебной программы для руководителей, который после долгих часов групповых дискуссий, наполненных откровениями, радостными и не очень, ощущает себя опустошенным и пока не понимает, что ему со всем этим делать. Потому что получил множество знаний, которые у тебя не получается встроить в свою картину мира. И ты отгораживаешься от них, так что твое Я сидит за зарешеченной дверью и наблюдает за тобой. И ты это знаешь. Окружающие видят в тебе заботливого и одаренного человека: «Это воспитанный человек, женатый, отец семейства. Деятель будущего, почтенный отец, приятный в обхождении, весьма нежный с женою, крайне чуткий к детям»[55]55
  Kierkegaard, S. (2011). Sygdommen til døden. Helsingør: Det lille forlag, 69. – Кьеркегор С. Болезнь к смерти. М.: Академический проект, 2016.


[Закрыть]. Ты не выносишь банальных разговоров о жизни. Ты смотришь гораздо дальше. Кьеркегор пишет, что такой человек редко ходит в церковь, потому что большинство священников не понимают, о чем говорят. В переложении на современный мир можно сказать, что ты терпеть не можешь агитационных речей и задушевных бесед. Разве что с одним-двумя людьми, у которых есть что-то за душой, но с ними разговаривать страшно, потому что они слишком легко могут задеть тебя за живое.

Так что изоляция становится твоим способом выжить. Только так у тебя получается удерживать отчаяние в границах. Хотя время от времени тебе хочется уединиться и подумать. Ты устаешь от пустых разговоров. Тебе нужно одиночество, но в одиночестве тебя поджидает тоска по утраченному. В какой-то момент изоляция может стать невыносимой, и она прорывается изнутри. Ты бросаешься в жизнь, как в омут, потому что шум внутри слишком громкий, и чтобы заглушить его, нужно окружить себя еще большим шумом. У тебя всегда полно дел, проекты выстроились в очередь, один важнее другого, или же ты пытаешься забыться в развлечениях, переживаниях и чувственных удовольствиях. Beenthere, donethat[56]56
  Это мы уже проходили. – Пер. с англ.


[Закрыть]. Мятущаяся душа в поисках чего-то, что поглотит все ее внимание и заглушит шум внутри.

Если бы только был человек, с которым можно поговорить. Тогда можно было бы открыть зарешеченную дверь и показать, как трудно иметь дело с Я, которое прячется за ней. Но будьте осторожны. Мгновение искренности может обернуться вечностью, полной сожалений. То, что вы так долго прятали, окажется выставленным на обозрение. Отчаявшийся, не желающий быть собой, не может вынести этой мысли. Кьеркегор сравнивает его с цезарем или тираном, который делится своими сокровенными мыслями с доверенным лицом. Советником или шутом, как Сенека у Нерона или Ятгейр у ярла Скуле[57]57
  Герои пьесы Хенрика Ибсена «Борьба за престол», а также реальные исторические персонажи.


[Закрыть]. Отчаявшемуся приходится убить того, кому он открыл свою слабость. Какой элегантный парадокс: «мучительное противоречие демонической личности, неспособной ни обойтись без доверенного наперсника, ни вынести существование такового»[58]58
  Там же, 73.


[Закрыть].