Текст книги "Вспомни меня"

Внутри меня растет чувство страха. Что я делаю здесь одна посреди ночи? Кто угодно может выскочить из кактусовых зарослей. И я об этом даже не узна́ю, пока они не окажутся прямо передо мной.

Это просто смешно. Папа сможет о себе позаботиться.

Я уже собираюсь повернуть назад, как вдруг замечаю тусклый свет вдалеке. Каждая частичка моего разума кричит мне возвращаться домой. Но я не слушаю, потому что что-то внутри меня заставляет идти вперед.

Когда я подхожу ближе, замечаю, что включен свет в трейлере, выполняющем роль главного офиса, а приблизительно в сотне ярдов освещен вход в шахты. На парковке стоит около дюжины машин, словно сейчас обычный рабочий день. Действительно ли отец отправился сюда? Кому захочется проводить ночь в пещере? И что за работу можно выполнять в шахтах среди ночи?

Я слезаю с велосипеда и включаю фонарик, прячусь за одной из припаркованных машин, чтобы лучше рассмотреть происходящее, оставаясь незамеченной. Между парковкой и шахтами нет ничего, кроме пустыни и непроглядной темноты. Вдоль пыльных пейзажей тенью лежат заросли юкки, ксерофиллума и прочие кустарники. А на расстоянии от шахт темной полосой, неотделимой от неба, протягивается Мексика.

Освещение у входа в шахты достаточно яркое, чтобы разглядеть очередь людей, скрывающихся там, словно они чего-то ждут. Мэр стоит перед ними, сбоку от него – мой отец и двое внушительных на вид мужчин. Судя по тому, как он жестикулирует, похоже, что он произносит речь.

Я подползаю ближе, пробираюсь мимо трейлера, склонившись как можно ниже, когда покидаю безопасное укрытие в виде припаркованных машин и вхожу в темную часть пустыни, которая ведет прямиком к шахтам. В обычный вечер эта дорожка была бы ярко освещена, здесь бы кипела деятельность: ездили бы грузовики, вывозя «добытые за день породы». Однако ввиду позднего времени пространство выглядит бескрайним. Почти зловещим. Когда я нахожусь достаточно близко, чтобы услышать, о чем говорят, прячусь в зарослях растений. Фургон уже менее чем в десятках метрах от меня, но я по-прежнему в тени, так как свет из окна не достигает меня. И к тому же я надеюсь, что темная одежда и скрывшаяся луна помогут мне остаться незамеченной.

Мэр все также стоит в солнечных очках. Освещение, подсвечивающее неровный вход в шахту, отбрасывает тени на лица очевидцев происходящего, поэтому сложно понять их точные выражения лица. Но насколько мне кажется, они выглядят напуганными.

– …усилия не останутся без вознаграждения. – Мэр поднимает край шляпы и вытирает лоб. – Это всего лишь мера предосторожности.

Он движением указывает на крупных мужчин, стоящих рядом с ним, в тот момент, когда они оба делают шаг вперед. Именно в этот момент я замечаю, что у них ружья с черными плечевыми ремнями. Все это выглядит так, словно они сейчас пойдут в бой.

Боже мой.

Словно отрепетированным движением, двое мужчин одновременно поднимают стволы ружей и направляют их в сторону людей. Один мужчина пригибается. Некоторые люди отпрыгивают назад, протягивая руки в защитном жесте. Другие кричат или закрывают лица, словно ладони смогут их спрятать от оружия. Я отчаянно хватаю ртом воздух, затем приседаю еще ниже, прячась за растениями на случай, если меня кто-то услышал. Мои руки дрожат так сильно, что я роняю фонарик на землю. Пока он катится, в воздух поднимается облако пыли. Какого черта здесь происходит?

– Не нужно паниковать, – поясняет следом мэр. – Просто делайте так, как вам сказали, и никто не пострадает. Понятно? Еще раз повторяю, это всего лишь мера предосторожности. – Затем он поворачивается к другому человеку, стоящему в стороне.

Моему отцу.

Мэр смотрит на него выжидательно, и отец плетется вперед: его плечи опущены, своими пальцами он массирует морщинку между бровей. Затем, не произнося ни слова, хватает руку первого человека в очереди. Отец стоит ко мне спиной, но мне не нужно видеть его лицо, чтобы понять, что он говорит полному ужаса человеку.

Скажи мне, что ты хочешь забыть.

Нет. Это все неправильно. Непохоже, что этот человек хочет что-либо забыть.

Спустя мгновение напряжение на его лице исчезает, и он слегка пошатывается.

Сердце бешено колотится в груди. Папа всегда срезает корочки с сэндвичей с арахисовым маслом и вареньем. Он ложится спать до десяти вечера даже по субботам, а однажды даже отчитал меня за то, что я сказала «черт». Он совсем не из той категории людей, которые околачиваются с вооруженными людьми посреди ночи. И папа определенно не из тех, кто будет забирать воспоминания у людей без их разрешения.

Мне нужно выбираться отсюда. Мне нужно выбираться отсюда прямо сейчас.

Я разворачиваюсь, готовая вскочить на велосипед и помчаться обратно домой, но врезаюсь прямиком в чью-то грудь.

Рукой мне зажимают рот, не давая закричать.

5

– Тише, не шуми.

Над ухом раздается шепот.

Каждая клеточка моего тела этому противится, но в горле пересохло так сильно, словно я проглотила половину пустыни. Рука, зажимающая мне рот, соленая, что только усугубляет положение.

– Я не причиню тебе вреда.

Хватка ослабевает. Слишком слабая для того, кто хочет удерживать меня против воли. Достаточно лишь слабого удара, и мне бы удалось сбежать.

– В фургоне кто-то есть, а стены тонкие, как бумага. Если я уберу руку, обещаешь не кричать?

Удара локтем по ребрам было бы достаточно. Но есть что-то неуловимое в тембре голоса.

Я знаю этот голос.

Поэтому я киваю. Рука сползает с моего рта. Я подавляю непроизвольное желание бежать и кричать во все горло, после чего разворачиваюсь навстречу этому голосу.

Марко Ворман.

Он смотрит на меня из-под полей темной шляпы. Выражение лица сдержанное и нечитаемое. На щеках нанесен камуфляж, что выделяет белки его глаз и зубы на фоне ночного неба. Он выглядит скорее так, словно хочет слиться с пустыней, а не быть замеченным дядей или людьми с оружием.

Он подносит палец к губам и указывает на фургон, расположенный ярдах в десяти от нас, словно я не поняла послание с первого раза. Смотрю на него с подозрением. Что он здесь делает? Откуда мне знать, что он «не от своего дяди»?

Если я попытаюсь бежать, то могу привлечь внимание вооруженных людей, стоящих у шахт. Если я не побегу, то племянник мэра может… что может? Похитить меня? Отведет меня к мэру, и мне все равно придется столкнуться с вооруженными мужчинами?

Но там папа. Я могу не понимать, что происходит, но точно знаю, что он бы ни за что не позволил ничему плохому со мной произойти. Это все какая-то ошибка.

Глаза Марко широко распахнуты, он смотрит на меня умоляюще. Его взгляд хаотично мечется между мной и входом в шахты, словно он чувствует, что я вот-вот закричу. Затем он еще сильнее распахивает глаза, хватает меня за руку и тащит.

Мне удается высвободиться из его хватки.

– Какого черта ты вообще делаешь? – шепотом говорю я.

Он молча указывает на выстроившихся людей. Мужчина, у которого отец только что забрал воспоминания, идет к парковке с таким видом, словно еще не до конца пришел в себя.

И он направляется прямо в нашу сторону.

Я стою, словно парализованная, высматриваю подходящее место, где бы спрятаться в случае, если все это окажется ловушкой. Но места, где бы можно было спрятаться от людей, направляющихся в нашу сторону, больше не было.

– Люси! – сдавленно говорит Марко, брови изогнуты в ожидании, словно следовать за ним – это очевидный выбор, а он не выглядит как похититель. Но он прав – это мой единственный вариант.

Я делаю глубокий вдох, затем ползу на корточках к зарослям, за которыми прячется Марко. Мне приходится тесно прислониться к нему, чтобы мы оба оказались скрыты. Моя рука вспыхивает при прикосновении к его руке.

Буквально через несколько секунд человек с отвисшей челюстью топчется прямо на том месте, где я только что пряталась. Его ступня касается оброненного мной фонарика, после чего он проходит по пыльной земле и исчезает в темноте. Мужчина даже не вздрагивает, он продолжает двигаться вперед в неизменном темпе.

Есть что-то необычное в том, как именно он двигается. Очень странно. Когда люди уезжают из Дома Воспоминаний, освобожденные от своих сердечных тягот, они выглядят такими легкими, как облачка, словно законы гравитации для них больше не работают и они вот-вот оторвутся от земли. А этот человек идет так, словно на его плечи взвалили целые глыбы.

Я стараюсь не дергаться, напрягаю зрение, чтобы разглядеть, как он пересекает парковку, садится в пыльный седан, включает зажигание. Все это он проделывает механически, как робот, как человек, у которого не все в порядке с головой.

Когда он уезжает, я наконец-то выдыхаю. Чувствую, как Марко, находящийся рядом, тоже позволяет себе расслабиться. Мы разворачиваемся, чтобы посмотреть на шахты.

Мэр расхаживает перед группой людей, его зеркальные солнечные очки отражают огни, освещающие вход в шахту. Вооруженные охранники находятся на противоположном конце очереди: ружья наготове.

Отец отпускает руки уже следующего человека, и тот совершает такой же марш к парковке, как и предыдущий мужчина: стеклянный взгляд, напряженные челюсти, сгорбленный корпус тела, руки неконтролируемо болтаются, как будто что-то внутри отрезали и теперь он не знает, как без этого двигаться.

Что происходит?

Губы Марко сжаты в тонкую линию, выражение лица – нечитаемое из-за слоя камуфляжа, нанесенного на щеки. Он сидит так тихо, что мне даже кажется, что он и вовсе не дышит. Его взгляд прикован к дяде.

Мэр останавливается перед следующим человеком, которого отец собирается лишить воспоминаний. Это Мисси из кондитерской «Пэттис Пай». Она работает по выходным в утренние смены и всегда дает мне дополнительный панкейк, когда я захожу. Ее глаза широко раскрыты, губы двигаются, она что-то шепчет, но из-за расстояния не могу разобрать. Брови изогнуты так, что по одной этой мимике можно понять, что она сейчас расплачется.

Мэр Ворман кладет ей руку на плечо. Я напрягаю слух, чтобы разобрать, что он говорит.

– Мисси, мне действительно очень жаль. Это всего лишь мера предосторожности. Это все скоро закончится. Ты же понимаешь, не так ли?

Мисси неуверенно кивает, и в это же время мужчина, стоящий позади нее, делает шаг вперед. Ярость, отраженная на его лице, способна прожечь дыру в этой темной ночи. Это мистер Льюис, почтальон. Он стягивает шляпу с головы и гнет ее в руках, размахивая ею в сторону мэра.

– Зачем ты с нами это делаешь? – мистер Льюис вздергивает подбородок, готовый к драке.

– Я сказал тебе, это всего лишь мера предосторожности. Это для твоего же блага. – Мэр произносит это успокаивающим голосом, словно он говорит с ребенком.

– Черта с два. – Мистер Льюис подходит ближе, его лицо превращается в гримасу. Даже с такого расстояния мне видно, что его трясет.

– То, что ты здесь делаешь, – это неправильно.

Мэр медленно подходит к мистеру Льюису, поднимая ладони словно в защитном жесте.

– Перестань, Пит. Не нужно так расстраиваться. Мы здесь все друзья. Просто успокойся, хорошо?

– Не говори мне успокоиться. Ты крадешь наши воспоминания, потому что не хочешь, чтобы мы кому-нибудь рассказали, чем ты занимаешься, не так ли? Это неправильно! – Он почти рычит, подступает так близко, что становится к мэру практически нос к носу.

Мистеру Льюису едва удается перевести дыхание, как один из вооруженных охранников хватает его за плечи и швыряет на землю. Он неуклюже падает. Мэр Ворман делает шаг в его направлении и качает головой.

– Каждый раз, Пит. Ну вот почему так происходит каждый раз? – Мистер Льюис поднимает на него взгляд.

– О чем ты говоришь?

Мэр говорит что-то одному из охранников, и тот исчезает во входе в шахту. Через некоторое время он появляется с сосудом. Внутри него находится что-то черное.

– Что ты имеешь в виду под «каждый раз»? Это уже происходило со мной раньше? – Мистер Льюис поднимается на колени, шляпа крепко прижата к груди, словно он молится.

– Я действительно ненавижу то, что ты вынуждаешь меня делать, Пит. Действительно. Просто запомни, все не должно было быть так. – Мэр начинает смеяться, хлопая себя по коленям, как будто кто-то только удачно пошутил. – Ой, да кого я разыгрываю? Ты ведь все равно ничего не вспомнишь.

Охранник, держащий стеклянный сосуд, направляется к мистеру Льюису, в то время как другой охранник хватает его со спины, удерживает за плечи, чтобы он не мог шевелиться. Затем они прижимают этот сосуд к губам мистера Льюиса, тянут его за волосы, оттягивая голову назад и заставляя выпить плотную черную гущу, находящуюся внутри.

В то же время отец дергается вперед, но мэр хватает его за руку.

– Прекрати! Ты не можешь этого делать!

– Полегче, Чарли. – Мэр Ворман одергивает отца назад. – Не хотелось бы, чтобы снова пришлось причинить вред тебе или Люси, не так ли?

Папа замирает. Ночь сжимается вокруг меня, словно кулак. Что мэр имеет в виду под «снова»?

Вдруг лицо мистера Льюиса искажается, а тело ослабевает. Охранники отпускают его, и он падает на землю. Сначала мне кажется, что он без сознания, что то, что они заставили его выпить, просто вырубило его. Но потом он начинает всхлипывать, издавая настолько пронзительный и жалобный звук, что хочется прикрыть уши. Он кладет руку в область сердца, трясет головой, и это всхлипывание превращается в отчаянный вопль. Он начинает качаться из стороны в сторону. Щеки блестят от слез. Все это время рука плотно прижата к груди, словно пытается удержать свое сердце.

– Что с ним? – шепчу я Марко, но судя по выражению ужаса, застывшего на его лице, он не больше меня понимает, что здесь происходит.

Мэр склоняется к мистеру Льюису и что-то шепчет ему на ухо. Мистер Льюис колеблется, кивает и произносит что-то, что является удовлетворительным ответом, так как мэр похлопывает его по спине и движением руки указывает своим людям.

Охранники хватают мистера Льюиса под руки и тащат его, всхлипывающего, в темноту.

Мэр оглядывает очередь от начала и до конца, его взгляд задерживается на каждом человеке.

– Кто-нибудь что-нибудь еще хочет мне сказать?

На него уставились широко раскрытыми глазами. Никто не шевелится. Кажется, что ночь затаила дыхание до того момента, как наконец, наконец мэр кивает, и оставшийся охранник вновь начинает расхаживать. Затем мэр хлопает отца по спине, как будто они старые приятели на рыбалке, а отец только что упустил большой улов.

– Отставить, Чарли. Они больше не доставят тебе никаких проблем.

В тусклом свете вход в шахту напоминает зияющую, кричащую пасть. Но единственные звуки – это стук моего сердца, песок пустыни, скрипящий под ногами охранника, и отдаляющиеся рыдания мистера Льюиса.

Мой папа – это тот, кто лечит сломленных людей, а не тот, кто становится причиной их надлома. Да он не может быть частью всего этого, разве не так? Я хочу увидеть его лицо. Мне нужно увидеть его глаза, чтобы я знала наверняка. Но все, что мне видно, – это его понурые плечи, когда он медленно бредет назад к Мисси.

Ранее брошенные слова мэра врезаются мне в память: «Мы оба знаем, что будет, если ты откажешься».

Я поворачиваюсь к Марко, лицо, кажется, горит.

– Что это? Какого черта здесь происходит? – Я говорю громче, чем думала.

Марко толкает меня еще ниже, за растения, закрывая мне рот рукой. Он замирает, прислушиваясь к звукам ритмичного расхаживания охранников. Когда он убеждается, что никто не слышит, то впервые смотрит прямо на меня. Челюсть плотно сжата так же, как и кулаки.

– Я не знаю, – сердито шепчет он. – Клянусь. Дядя приходит домой посреди ночи уже как две недели. И ведет он себя очень подозрительно, поэтому сегодня я последовал за ним. Сначала – к твоему дому, затем – сюда. Я не… Я понятия не имею, что здесь происходит.

Мы сидим так близко, что я чувствую жар его дыхания на щеках, когда он говорит. Морщинка на лбу придает ему опечаленный вид, словно он искренне поражен тем, что только что увидел. Но это все кажется каким-то странным.

– Откуда мне знать, что ты не шпионишь для своего дяди?

– А ты не думаешь, что я бы уже кого-нибудь сюда позвал, будь это так? Я не собираюсь причинять тебе вред. – Он произносит убедительно, настойчиво. – Я обещаю, Люс.

Люс.

Мое уменьшительное имя звучит в его исполнении так естественно, словно он произносил его сотни раз до этого. И смотрит он на меня точно так же, как смотрел сегодня днем, словно он видит меня насквозь, словно может заглянуть мне в душу.

Моя рука тянется вверх к подвеске, которую я нашла на комоде. Я прижимаю к пальцу острие звезды, есть что-то такое знакомое в этом ощущении…

А потом перед моими глазами проносится другой кадр, где мы вместе. Точно так же, как когда они были с Мануэлой на маминых качелях сегодня днем.

Он убирает мне волосы с лица, зачесывая их назад, подходит ко мне со спины и застегивает что-то вокруг моей шеи. Я чувствую, как что-то прохладное ложится мне в область ключицы, и когда я опускаю взгляд ниже, то вижу изящную цепочку с кулоном в виде золотой звездочки.

– Она как звезды на твоей карте, – говорит он мне. – Теперь ты всегда сможешь найти дорогу домой.

В груди разливается тепло. Кривая улыбка Марко появляется на лице, и потом он произносит мое имя так, словно оно принадлежит ему.

Я люблю тебя, Люс.

Потом видение исчезает, ускользает от меня прежде, чем я смогу понять его.

Я с силой моргаю, в то время как лицо Марко передо мной появляется в фокусе. Камуфляж, нанесенный на его щеки, сливается с небом пустыни, и на мгновение все, что я вижу, – это его глаза – луны-близнецы на фоне пустого пространства неба.

– Люси? Ты в порядке?

Я трясу головой раз, затем второй, в попытке прийти в себя, но такое чувство, словно мир вокруг меня превращается в кашу, а я сползаю вниз, вниз, вниз.

– Мне нужно домой, – говорю я громко.

Марко широко распахивает глаза, и все вновь приходит в норму.

И вот тогда я понимаю, что я больше не сижу, пригнувшись рядом с ним, а стою в полный рост. И я уже на достаточном расстоянии, и кто бы там ни находился в трейлере, вероятно, мог меня услышать. Я стою от него лишь в нескольких ярдах.

У шахт тишина, но я не осмеливаюсь туда взглянуть.

Надо мной грустно улыбается луна. Позади меня открывается дверь со скрипом. А потом слышатся торопливые шаги.

Слышится вздох, и этого достаточно. Потому что я узнала бы этот вздох, где бы ни находилась. Я слышу его по меньшей мере раз сто в день.

– Только не вы двое, – произносит Виви. – Клянусь, вы точно как магнит и железо, всегда находите друг друга.

6

– Мам, что ты здесь делаешь?

Марко все еще спрятан за кустарниками, под камуфляжем проглядывает его бледное лицо.

Виви подходит ко мне, крепко сжимает мое запястье. Она пристально смотрит на меня, словно не хочет, чтобы кто-нибудь еще знал, что здесь Марко, и ее следующие слова адресованы именно ему.

– Это не твое дело, – шепотом произносит она. – Тебе нужно выбираться отсюда. Прямо сейчас. Твой дядя не должен снова тебя здесь обнаружить.

Снова. О чем она говорит?

Я чувствую прожигающий взгляд, направленный в нашу сторону. Я стою достаточно близко к трейлеру, чтобы оказаться на свету, поэтому любой, кто посмотрит в этом направлении, увидит меня. Марко же находится в безопасности тени. О чем я вообще думала?

Я пытаюсь высвободить запястье из хватки Виви, но она сжимает его еще сильнее. Ее длинные ногти впиваются мне в кожу, я с силой прикусываю щеку, чтобы не закричать.

– Не ты. Тебя уже видели. – Она прожигает меня взглядом. – Марко, если твой дядя узнает, что ты опять пошел за ним следом…

Виви трясет головой и подносит загипсованную руку к груди, все еще смотря на меня, хотя обращается она к Марко.

– Что ты имеешь в виду под «снова пошел за ним следом»? – Марко морщит лоб, он в таком же замешательстве, как и я.

– Неважно, он сюда приходит периодически. Главное… не высовывайся. Пожалуйста, Марко. – Затем она начинает говорить громче и переключает внимание на тех, кто возле шахты, где мэр и один из вооруженных людей уже направляются в нашу сторону. – Это дочь Чарли.

– Она одна? – отзывается мэр, его солнечные очки отражают лунный свет. Позади него люди у шахт стоят не шелохнувшись.

– Да, – отвечает Виви. Она снова сжимает мне запястье: посыл понятен. Молчи.

– Ты уверена?

Краем глаза я вижу, как Марко крадется дальше в темноту, пока полностью не исчезает в глухой пустынной ночи.

– Конечно, я уверена, – Виви недовольно фыркает, но в ее руке, которой она меня держит, чувствуется легкая дрожь.

– Чарли, – обращается мэр, слегка повернув голову в сторону папы, не сбавляя темпа. – Тебе лучше пойти со мной. – Он произносит это не грубо, но очевидно, что это не является вопросом. Он произносит это так, как хозяин говорит своей собаке «сидеть».

Отец колеблется лишь секунду, затем тяжелой походкой направляется в сторону трейлера, обходя заросли ксерофиллума и юкки, разросшиеся на дорожке. Он пристально смотрит себе под ноги, на землю, словно не может себя заставить поднять на меня взгляд.

Мне в голову сразу же приходит мистер Льюис и то, как он выглядел: будто ему вырвали сердце прямо из груди. Бешеный пульс отдает в горле.

– Почему ты просто не можешь держаться от него подальше? Вам нужно оставить друг друга в покое. Это для вашего же блага. – Шепчет Виви мне на ухо, ее дыхание пахнет кофе и мятной жвачкой.

Держаться подальше? Она это серьезно? Марко едва ли смотрит в мою сторону.

Но вопрос так и крутится у меня на языке. У меня во рту словно кактус. Я крепко сжимаю закрытые глаза в надежде, что если я сожму их достаточно крепко, что снова окажусь в своей комнате спящей и ничего этого бы не было.

Когда я открываю глаза, передо мной стоит мэр, его лицо крупное, как луна. Его улыбка похожа на медленно крадущееся существо, растягивается вдоль рта, как полуденная тень от дерева. В нескольких футах позади него стоит охранник, оружие наготове.

– Люси, Люси, – произносит он с подчеркнутой медлительностью. Затем он цокает языком. – И что нам с тобой делать?

Он снова оглядывает пустынную местность.

– Ты точно уверена, что она одна? Ты проверяла? – Он смотрит на Виви, но я ловлю размытое отражение своего изможденного лица в его очках.

– Да, – кивает Виви, каким-то образом умудряясь звучать скучающе, несмотря на напряжение, висящее в наэлектризованном воздухе. – Как бы то ни было, не могу поверить, что вы всерьез считали, что могли это предотвратить. Вы с Чарли, как торнадо, ускользаете из этого старого дома. Каким образом вы рассчитывали ее не разбудить? – Она качает головой в сторону своего брата и снова недовольно фыркает. Но я все еще чувствую дрожь в ее пальцах. – Мне нужно закончить бумажную работу. Мы можем побыстрее с этим разобраться?

Мгновение мэр внимательно ее изучает, и несмотря на то, что через очки-авиаторы мне не видно его глаз, я отчетливо представляю, как его взгляд скользит мимо Виви, ищет в ночи что-то, что она могла упустить. Я снова внимательно вглядываюсь в темноту в поисках Марко, но не вижу ничего кроме растянувшейся темноты.

– Заходи внутрь. – Он пренебрежительно кивает. – Я со всем разберусь.

– Пожалуйста, скажи Чарли, чтобы он установил сигнализацию в доме.

Виви отпускает мою руку, и я дергаюсь вперед. Запястье пульсирует. Она ловит мой взгляд, смотрит на меня с выражением, которое я не вполне могу разобрать. Гнев? Страх? Вина? Затем она поворачивается ко мне спиной.

Через мгновение дверь трейлера закрывается со звучным щелчком.

– У моей сестры вечно какие-то дела. – Мэр произносит это несколько извиняюще, словно внезапный уход Виви – единственное, что меня беспокоит. Он наклоняет голову в сторону и внимательно на меня смотрит, на его лице легкая улыбка. – Ты с каждым днем становишься все больше и больше похожа на свою маму. Держу пари, когда ты вырастешь, будешь ее точной копией. Это комплимент. Амелия была очень красивой женщиной.

Имя мамы, произнесенное им, звучит как будто неправильно, неестественно. Мама была словно голубое небо, кружащееся над качелями, катаясь на которых, открываешь вид на океан. А мэр – это пустыня, пыль и все, что там обитает. Он даже не достоин произносить его мысленно, не говоря уже о том, чтобы произносить его вслух.

У меня возникает внезапный порыв броситься на него и стереть ухмылку прямо с его лица. Но потом рядом со мной оказывается отец, и жажда драки быстро покидает меня.

Он выглядит в точности как один из отягощенных воспоминаниями людей, которые с трудом выходят из своих машин после долгого пути, проделанного в Тамбл-Три. В шаге от того, чтобы упасть на землю от тяжести носимых воспоминаний.

– Люси. – Лицо папы – сплошь морщины.

– Папа, что происходит? Что ты здесь делаешь?

– О, Люс. Тебе не стоило приходить. – Он делает глубокий вдох и шаг вперед. Его лицо кажется слишком бледным при тусклом свете луны.

– Папа, пожалуйста, – умоляю я, хотя сама не знаю точно, о чем именно. Об ответе. Об извинении? Вот только не думаю, что он сейчас сможет сказать что-то, что бы послужило хоть каким-то оправданием происходящему здесь.

Люди, которые приходят к моему отцу, отдают ему свои воспоминания добровольно, потому что нуждаются в нем, потому что доверяют ему свою боль. Никто из стоящих возле шахты людей не пришел добровольно. Никто не просил о помощи. Может быть, поэтому они выглядели такими сломленными, когда шли к парковке, ведь он забрал у них то, что они не хотели отдавать.

Это означает, что все, что мой отец здесь делает, – воровство. Нет, хуже. Это обман. И этому нет стоящего объяснения, чтобы это оправдать.

Он протягивает ко мне руки, но я отхожу назад, не давая до себя дотронуться.

– Как ты мог так поступить с теми людьми? – киваю в сторону очереди людей. Все смотрят в нашу сторону, хотя я сомневаюсь, что им слышно, о чем мы говорим.

– Ты не понимаешь. Пожалуйста, Люси, ты должна мне верить…

– Достаточно, – прерывает его мэр Ворман. – Пора это все заканчивать.

Охранник грубо хватает меня и толкает вперед. Я упираюсь ногами, прижимаясь к нему, но он только сильнее подталкивает меня.

– Отпусти! – Я борюсь, пытаясь вырваться из его хватки, выворачиваюсь вправо и на секунду оказываюсь свободной, но тут же чувствую резкую боль под коленом от удара, и вот я уже оказываюсь на коленях, глубоко вдыхая пыльный воздух. Боль пронзает ногу.

Отец выкрикивает мое имя и бросается на помощь, но охранник хватает его за рубашку и рывком оттаскивает назад.

– Не трогай ее, – кротко говорит папа. Я поражаюсь тому, насколько он бессилен в этот момент. Как будто мой отец превратился в беспомощного старика.

– Ты только все усложняешь. – Мэр находится слишком близко, когда говорит мне это на ухо. Я отчетливо чувствую исходящий от него запах пота и пустыни.

Я заставляю себя взглянуть на отца: в его влажные карие глаза, на тени под глазами, на складку между бровей, которую он потирает, когда волнуется. В моей голове миллион вопросов, но только один всплывает на поверхность. Я вновь думаю о мистере Льюисе, когда говорю.

– Я до этого уже бывала здесь, так? – Мой голос такой же острый, как пальцы мэра, впивающиеся мне в плечи. – Это не первый раз, когда я решила пойти следом за вами.

Отец закрывает глаза и отворачивается. Этого подтверждения мне достаточно.

– Чарли, – говорит мэр, в его голосе слышатся нотки предостережения.

Затем охранник делает шаг в мою сторону. Ружье, свободно висевшее сбоку, теперь крепко сжато в его руках. Дуло направлено прямо на меня.

– У нас нет времени на эту ерунду, – говорит вооруженный человек и плюет на землю.

Мэр крепко меня держит, его пальцы словно обжигают кожу. Он поднимает мой подбородок вверх так, чтобы я посмотрела прямо в глаза отца.

Мне не нужно спрашивать, чтобы узнать, что сейчас произойдет.

– Папа, пожалуйста, – говорю я, не в силах сдержать всхлипываний. – Пожалуйста, не делай этого.

С мольбой во взгляде он смотрит на мэра.

– Что, если мы ее отпустим? Может быть, если она будет обо всем помнить, то больше не станет за нами следить. Я обещаю, что она никому ничего не расскажет. Ты ведь не расскажешь, Люс? Она послушный ребенок. Пожалуйста.

– Ты ведь знаешь, что я не могу так рисковать.

– Пожалуйста, не заставляй меня делать это снова. – Отец хватается за голову. – Пожалуйста. Я больше не могу.

– Хватит! – кричит мэр. – Я не собираюсь торчать здесь всю ночь. Или ты сделаешь это прямо сейчас, или я расскажу Люси, что на самом деле случилось с ее мамой.

Я замираю. Папино лицо резко меняется на фоне ночного неба.

– О чем он говорит? Папа?

Вот только он не смотрит на меня. Его взгляд прикован к земле.

Знает ли мэр, почему воспоминания отца, связанные с мамой, окрашены в красный и пропитаны чувством вины?

Я отталкиваю назад мэра, пытаясь освободить руки, но он держит крепко. Вооруженный охранник подходит еще ближе.

– Скажи мне, о чем он говорит! – кричу я, изо рта вылетает слюна. Все плывет, а бешеный пульс ударами отдается в ушах. Колени снова подгибаются, и я припадаю к земле, руки мэра – это единственное, что меня удерживает.

Мама попала в аварию. Я всегда это знала. Я чувствую тяжесть ее кольца на пальце, а затем все погружается в темноту. Перед глазами мелькают образы.

Темная дорога.

Кто-то кричит, повторяя одни и те же слова снова и снова. Руки на моей спине, оттаскивающие меня прочь.

В ушах стоит гул, словно океанские волны разбиваются о берег. Я моргаю и вижу ее лицо. Я снова моргаю и уже вижу дуло, направленное на меня.

Божья коровка, однажды мы улетим отсюда. Мы оставим это место вместе с пылью и ящерицами.

Что-то случилось с мамой. Но что? Острая боль в голове, как будто что-то внутри меня пытается вырваться наружу. Мамино кольцо словно пульсирует. Я почти вижу его – почти осязаю. Почти…

Затем так же быстро боль проходит. Ощущение, что я вот-вот ухвачу что-то, исчезает. Я снова вижу ночное небо. Взгляд фокусируется. Передо мной вырисовывается лицо отца. Я вспоминаю о занятиях, проводившихся днем, а также наш разговор об Эхо. Внезапно я понимаю, что мне нужно делать.

Иногда люди неосознанно прячут вещи, и в этом случае мы сталкиваемся с Эхо.

– Люси, все будет хорошо, – говорит папа. – С тобой все будет хорошо, слышишь меня? Я люблю тебя, Люси.

Я падаю вперед, притворяясь, что потеряла сознание. Моя рука ударяется о землю с глухим звуком.

Папа протягивает руку, чтобы удержать меня.

– Люс, ты в порядке? – Он хватает меня за плечи, его пальцы дрожат.

Я трясу головой раз, второй, словно пытаюсь стряхнуть паутину. Как будто падение было случайностью. Но когда я поднимаюсь на ноги, я сжимаю в кулаке горсть песка земли.

– Думаю, да, – говорю я, сгибаясь в талии, как будто пытаюсь перевести дыхание, в то же время пересыпаю горсть песка в карман.

Черный ствол ружья виднеется в нескольких дюймах от меня, зияя, как пасть. Кажется, никто не заметил, что я только что сделала.