Текст книги "Вспомни меня"

– Какое окно ведет в твою спальню?

– То, которое справа вверху, боковое, выходит на двор. А что?

Он кивает один раз, сверкнув улыбкой.

– Я так и думал. Наверное, это звучит странно, но есть ли у тебя на потолке карта? Почему-то я все время представляю себе карту с красными звездами.

Цикады жужжат, жужжат, жужжат. Моя голова плывет.

Здравомыслящая часть моего мозга говорит мне, что Виви, должно быть, рассказала ему о карте на моем потолке и красных звездах, которые означают места, где я была. Но другая часть моего мозга – та часть, которая ощущается, словно расколотая пополам, – говорит мне, что Марко точно знает, как выглядит моя комната. Она говорит мне, что песок, который я нашла в кармане, не был случайностью. Она говорит мне, что версия Марко по поводу того, что произошло прошлой ночью, это правда и мне нужно прислушаться.

– Послушай, Люси, я знаю, что это может показаться нелеп… – Марко внезапно останавливается, наклонив голову набок.

Он подносит палец к губам.

Я напрягаю слух и сквозь жужжание цикад пытаюсь услышать то, что уловил Марко.

Слышится треск от шагов по сухой земле. Сразу за поворотом в направлении дома.

– Мне нужно идти. Мама не должна меня здесь увидеть. Она не должна знать, что я рассказал тебе, что произошло на самом деле. – Марко едва слышно шепчет:

– Я зайду за тобой вечером. Когда все уснут. Никому не говори, что видела меня здесь, хорошо? Особенно маме. Она не должна знать, понимаешь?

Я киваю и сглатываю комок в горле.

– И, Люси… – Марко внимательно смотрит на меня своими темными глазами. – Возможно, тебе лучше записать все, что я тебе сейчас сказал. Нам обоим лучше это сделать. На случай, если что-то случится, и они снова попытаются стереть наши воспоминания.

Снова.

Затем он поворачивается и уходит. А я остаюсь наедине с чувством, словно весь мир только что раскололся надвое.

9

Я провожаю взглядом запутанные линии шоссе, проходящие по моей карте на потолке. I-10 проходит мимо Форт-Стоктона в Сан-Антонио, затем на север по I-35, мимо Остина в Даллас. Мама любила ездить по коридору I-35, идущему на север в Оклахому, особенно ночью, когда на дороге были только она и дальнобойщики. Она говорила, что извилистый отрезок ровной дороги между Хиллсборо и Далласом напоминает то, что она представляла себе как автобан[8]8
  Автобан (нем. Autobahn) – дословно – «автомобильная трасса», в Германии, Австрии и Швейцарии – скоростная автомагистраль/ автострада.


[Закрыть]: нет ничего, кроме тебя, бесконечный простор усыпанного звездного неба и черной асфальт под колесами. Наверняка воздух стал чище, когда она оставила позади сухую раскаленную пустыню.

Наверняка ветер, проникающий через открытые окна, был похож на историю, ожидающую быть рассказанной.

Глядя на эту карту, я чувствую себя самой собой. Заземленной.

Связанной с мамой, словно я изучаю ее отпечатки пальцев.

Я стараюсь сосредоточить свое внимание на поворотах и изгибах дорог, на названиях городов, отмеченных по пути, на историях, которые рассказывала мне мама о поездках, совершенных до встречи с отцом. Но мой взгляд все время останавливается на красных звездах, которые я нарисовала, отмечая места, где побывала.

Красные звезды, о которых знал Марко, хотя он никогда не был в моей комнате.

Что с того, если Виви когда-то упомянула ему о карте? Главный вопрос в том, какое имеет значение, что приклеено к моему потолку? Почему Марко настолько внимателен, чтобы запомнить такую глупость, как потрепанная карта, висящая в спальне какой-то случайной девушки?

Но главное, что меня беспокоит, – это не карта. И дело не в том, что я не могу придумать причину, по которой Марко мог бы мне солгать. Дело даже не в необъяснимо взявшемся песке и кусочках растений, которые я нашла в кармане сегодня утром, и не в странном поведении Виви и папы весь день.

Нет.

Я не могу понять, как мальчик, который живет в том же маленьком городке, что и я всю свою жизнь, может быть словно незнакомцем. Даже несмотря на то, что его мама работает в моем доме почти пять лет. Несмотря на то, что его мама была близкой подругой моей мамы задолго до всего этого. Как получилось, что мы с Марко так мало знаем друг о друге? И почему я не могу избавиться от ощущения, что, несмотря на это, у нас есть какая-то общая история, хотя мы никогда не проводили время вместе?

От этой мысли мой желудок сжимается, потому что это может означать только одно. Но папа не ворует память. Я знаю его. Он бы так не поступил.

Я еду по шоссе I-35 в сторону Уичито, через Топику, штат Канзас, и до самого Сент-Пола, штат Миннесота, пока не доеду до озера Верхнее. Может быть, однажды я отправлюсь далеко на север. Может быть, я буду ехать, пока не доберусь до Канады, где земля остается влажной от снега, а солнце не палит так нещадно.

Стук.

Резкий стук в окно заставляет меня напрячься.

Часы показывают, что уже почти одиннадцать. Снаружи стрекочут цикады. Внизу в доме полная тишина. Я прислушиваюсь.

Стук раздается снова, на этот раз не единожды: дзынь, дзынь, дзынь по оконному стеклу. И громче. Определенно намеренно.

Я спрыгиваю с кровати и отодвигаю шторы в сторону, сердце бешено стучит. Марко стоит прямо под моим окном. Его рука поднята, словно он собирается снова что-то бросить, но опускает ее, когда видит меня. На лице – белоснежная улыбочка.

Он действительно пришел.

Он подносит палец к губам. Затем указывает на место, где мансардное окно соединяется с крышей, и упирается в шпалеру. Он хочет, чтобы я спустилась вниз.

Он, наверное, шутит, да? Я могу упасть и сломать себе шею.

Я отрицательно качаю головой. Он закатывает глаза, затем показывает мне открыть окно.

Я поднимаю палец вверх. «Подожди», – шевелю я губами. Затем на цыпочках выхожу из своей комнаты и прислушиваюсь к звукам. Ничего не слышно, кроме скрипа половиц под ногами и звуков ночи. Я слышала, как Виви ушла несколько часов назад, и, насколько я могу судить, папа сегодня ни разу не выходил из своей комнаты. Я могу выйти через парадную дверь, и никто ничего не заметит.

Я осторожно закрываю дверь своей спальни и возвращаюсь к окну. Марко смотрит в другую сторону. Одна рука в кармане, а другой он скользит туда-сюда по нижней губе, словно глубоко задумался. У него темные вьющиеся волосы. Они подросли со времен прошлого учебного года. У меня возникает внезапное желание коснуться одного из этих локонов.

Он поднимает взгляд и улыбается, увидев меня у окна. У меня словно бабочки в животе.

Затем я открываю оконную задвижку. Раздается громкий щелчок, нарушающий тишину.

Марко вскакивает и оглядывается, как будто звук оконной задвижки мог разбудить некое спящее существо, скрывающееся в темноте. Он жестом показывает мне поторопиться.

Я прижимаю ладони к стеклу и толкаю вверх. Окно распахивается. Теплый воздух просачивается внутрь.

И тут пронзительный звук сирены прорезает ночь.

Я отскакиваю от окна. Какого черта? Звук такой, будто кто-то пытается сбежать из тюрьмы. Внизу Марко как вкопанный стоит с широко раскрытыми глазами.

Сигнализация не умолкает. Я закрываю уши и оглядываю комнату в поисках источника этого ужасного звука. Откуда он доносится? Снизу? Снаружи?

– Люси? – Доносится голос отца с нижних ступеней. Через несколько секунд он врывается в мою спальную комнату, его волосы торчат в разные стороны.

Я едва его слышу за писком сигнализации.

– В чем дело? – кричит он сквозь шум. – Что случилось?

– Я не знаю! Я просто открыла окно и…

Папа трет переносицу и трясет головой, словно пытаясь избавиться от этого звука.

– Вот дерьмо. Это сигнализация. Виви, наверное, включила ее, когда уходила. Подожди.

– Сигнализация? Какая еще сигнализация?

Шлепая босыми ногами по лестнице, папа уходит, прежде чем я успеваю что-либо спросить. На площадке он натыкается на что-то и громко ругается. Через несколько секунд дом погружается в тишину.

Я облегченно выдыхаю. В ушах все еще звенит от писка сирены.

Я прислушиваюсь, не поднимается ли папа по ступенькам, но, ничего не услышав, быстро подхожу к окну и выглядываю наружу. На переднем дворе никого нет. Если Марко все еще там, то он прячется.

Внизу я слышу приглушенный голос отца. Он, должно быть, разговаривает по телефону с полицией, полагающей, что сигнализация на что-то сработала.

С каких пор у нас установлена сигнализация? И, что более важно, зачем? Я еще раз смотрю на пустой двор, затем на цыпочках выхожу в коридор, чтобы лучше слышать.

– …в ее комнате. Говорю тебе, она была здесь всю ночь. – Отец говорит взволнованно. Я подхожу ближе к лестнице, напрягая слух.

– Ты слишком остро на все реагируешь. Ее спальня наверху, ради всего святого. Она же не может вылететь в окно. – Наступает долгая пауза, за которой следует разочарованный вздох отца. – Хорошо, я проверю. Но я говорю тебе, что это ерунда.

– Все в порядке? – кричу я вниз, как только понимаю, что он положил трубку. Я стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно более естественно, хотя в голове сущий хаос, когда я пытаюсь все это осмыслить. С кем говорил папа? Это не похоже на полицию.

– Все в порядке. Я сейчас вернусь. Оставайся наверху.

Он снует по кухне в поисках чего-то, гремит ящиками, то открывая, то закрывая их. Через некоторое время входная дверь со скрипом открывается.

Я подбегаю к окну и выглядываю наружу. Папа стоит во дворе с зажатым в руке фонариком. Луч света блуждает по двору, освещая пустую стоянку и идущую за ней пустыню. Он хаотично мечется, словно что-то ищет. Или кого-то.

Он направляется к боковому двору, направляя луч на кусты под моим окном. У меня учащается пульс.

Пожалуйста, пусть Марко будет не настолько глуп, чтобы спрятаться в кустах.

Отец продолжает идти вдоль дома, луч света перемещается из стороны в сторону, пока не скрывается из виду. В ожидании я затаила дыхание.

Через несколько минут входная дверь закрывается и щелкает замок. Затем доносятся шаги в сторону кухни и слышится низкий тембр папиного голоса. Он что-то нашел?

Я пробираюсь к двери своей спальни, но слышу, как папа поднимается по лестнице. Я запрыгиваю обратно в кровать, стараясь выглядеть так, словно ждала здесь все это время. Пальцами перебираю смятые одеяла.

У отца измученный вид. Его халат распахнут, под ним виднеется старая белая майка, боксеры и бледные, худые ноги. Он подходит к окну, выглядывает наружу, затем захлопывает его.

– Папа, что…

– Зачем ты вздумала открыть окно посреди ночи? – произносит он хрипло, в голосе слышатся нотки обвинения.

Мне не хочется лгать. Поэтому я не отвечаю на вопрос.

– А с каких пор у нас установлена сигнализация? – парирую я.

Папа потирает переносицу, смотрит на меня так, словно не может сообразить, что сказать дальше. Возможно, он просто устал, но он выглядит… сердитым. Как будто он знает, что я открыла окно, потому что под окном кто-то стоял. Но он, должно быть, не видел Марко, иначе он бы что-нибудь сказал.

– Там… – Он прочищает горло и снова потирает переносицу. – В этом районе было зафиксировано несколько взломов, поэтому сегодня вечером нам установили сигнализацию. На ночь нужно закрывать окна. На улице слишком жарко.

– Взломы? В Тамбл-Три? Обычно мы даже не запираем заднюю дверь на ночь, и я даже готова поспорить на деньги, что никто в Тамбл-Три этого не делает. Что здесь вообще можно украсть? – Если кто-то хочет взять барахло, которым расплачиваются с отцом, то пусть забирают.

Так вот что сегодня днем в нашем доме делал мастер, которого прислал мэр, получается, он устанавливал сигнализацию?

– Папа, что происходит? – спрашиваю я, внимательно изучая его лицо. – С кем ты говорил по телефону?

– Ни с кем, это была охранная фирма. Все в порядке. Просто… закрывай это окно, хорошо? – Его взгляд блуждает по моей комнате, он смотрит повсюду, только не на меня. – Тебе нужно поспать. Нам обоим. Увидимся утром. – Он кивает, как будто больше нечего обсуждать и закрывает за собой дверь с громким щелчком.

Я слушаю звук его удаляющихся шагов, затем возвращаюсь к окну.

Снаружи нет ничего, кроме темноты.

10

На следующее утро работа идет как обычно. Я обслуживаю многочисленных посетителей, ожидающих встречи с папой.

– Воды? – говорю я хмурому мужчине в конце очереди. Веранда скрипит под тяжестью.

Он переводит взгляд с меня на пустой стакан, словно не может понять, что он здесь делает, затем протягивает его мне, чтобы я налила воды. Он приехал сегодня рано утром, солнце едва выглянуло из-за горизонта, когда его белая «Хонда» с шумом проехала по выбоине и въехала на уже заполненную парковку. Номерной знак штата Нью-Мексико, что означает, ему должна быть знакома жара пустынь. Надеюсь, он не будет жаловаться так же сильно, как остальные.

Но сутулость его плеч и тени под глазами выделяются на фоне большинства ожидающих. Челюсть плотно сжата, а темные глаза прикованы к земле.

Вина.

Я изучаю глубокие морщины на его лице. Он похож на человека, который хочет забыть то, что не дает ему покоя уже много ночей. Вероятно, он совершил то, что хотел бы никогда не совершать.

– Как вы думаете, сколько времени это займет?

Я наполняю его стакан водой, изучая извилистую очередь, тянущуюся к двери: азиатка в платье, слишком стильном для пыльного Тамбл-Три; худощавый белый мужчина с бородкой, в узких джинсах с протертыми коленами, темнокожий мужчина в бейсболке «Филлис» лет двадцати, который постоянно смотрит на часы, и многие другие. Передний двор заставлен машинами – если кто-нибудь еще приедет, им придется парковаться на дороге.

В начале очереди женщина из Оклахомы сидит на металлическом складном стуле, интенсивно обмахивая себя веером. Если бы отец вчера не заболел, она бы уже, наверное, была на пути домой, чувствуя себя легкой, как облачко.

Мужчина из Нью-Мексико нервно покусывает губу, ожидая услышать от меня что-то обнадеживающее.

– Трудно точно сказать, сколько это займет времени, – наконец отвечаю я, перемещая кувшин в другую руку. В подобные моменты я обычно говорю, что то, что делает мой отец, – прекрасно. Я успокаиваю, обещая, что все будет хорошо, и если просто терпеливо подождать вместе со всеми, то подойдет очередь, и бремя будет снято.

Но сегодня все, что я могу сказать, – это:

– Прошу меня извинить.

Затем я иду обратно к входной двери. Я чуть не врезаюсь в Виви, выходящую из дома, крепко прижимающую к груди планшет с зажимом.

– Ой!

Ярко накрашенные губы сжимаются в тонкую линию. Все признаки вчерашней жизнерадостности уступили место ее неизменному пучку и вызывающему внешнему виду. Сегодня на ней надето облегающее красное платье с леопардовой отделкой и леопардовые туфли на каблуках в тон. Это уже перебор, даже для нее. Она переводит взгляд с меня на ожидающих посетителей, и по ее хмурому лицу я понимаю, что она проверяет, хорошо ли я обслужила всех гостей.

Позади меня слышится скрип металла и скрип половиц, когда люди поднимаются со своих складных стульев. Кажется, что вся веранда поднимается и словно вытягивается. Появление Виви означает, что отец готов принять первого посетителя.

Виви изучает свои записи, потом бросает взгляд на женщину из Оклахомы. Она выглядит настолько переполненной воодушевлением, что вот-вот взорвется, и по всему крыльцу разлетятся кусочки «Штата проворных»[9]9
  Штат проворных (англ. Sooner State) – прозвище штата Оклахома.


[Закрыть].

– Регина Тук? Мистер Миллер сейчас вас примет. Пожалуйста, следуйте за мной.

Посетительница из Оклахомы произносит беззвучное «О», когда делает шаг вперед. Оставшиеся ждать в очереди смиренно опускают плечи, вновь принимая выжидательные позы. Виви указывает на дверь, приглашая Регину войти внутрь, а затем снова поворачивается ко мне.

– Ты привела в порядок уборную утром?

– Да, Виви. – Удивлена, что она не проверила мою работу, прежде чем спросить. Не то чтобы это имеет значение – я оттерла все до блеска, так что теперь уборная блестит как закат в пустыне. Если я хочу, чтобы сегодня у меня осталось время на себя, я не могу дать Виви повод заставить меня переделывать работу.

– Отец ждет тебя сегодня днем на ваши занятия.

Как по команде, женщина из Оклахомы прокашливается и нетерпеливо скрещивает руки.

– О. Хорошо. – По коже пробегают мурашки, и я понимаю, что непроизвольно хмурюсь. Я натягиваю улыбку и стараюсь выглядеть так, будто это лучшая новость, которую я слышу за всю неделю. Виви внимательно на меня смотрит.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Прекрасно. Просто отлично. – Улыбаюсь еще шире.

Виви сощурилась.

– Когда закончишь здесь, может, вынесешь мусор? Но на этот раз не тяни время. Ты должна быть недалеко от дома, чтобы быть готовой, когда отец позовет тебя. У него сегодня много людей, и ему нельзя терять время. Кажется, очередь стала длиннее.

Она уже собирается от меня отвернуться, но тут ее взгляд замирает в области моей шеи, и она удивленно открывает рот.

– Где ты это взяла? – Виви тянет руку к моей подвеске. Ее голос резкий, обвиняющий.

Я отступаю назад, чтобы она не могла дотронуться до нее, внезапно ощущаю потребность защитить. Есть что-то успокаивающее в прикосновении этого украшения к моей коже.

– Нашла. – Мои пальцы касаются кулона в виде звезды. Виви хмурится еще больше.

– Где нашла?

– На веранде, – лгу я. Но в этом есть смысл. Как еще оно могло оказаться на моем ночном столике?

Взгляд Виви мечется между подвеской и моим лицом, словно она пытается понять, говорю я правду или нет.

– Эм, мэм? – Женщина из Оклахомы снова прочищает горло. – Мне проходить к мистеру Миллеру?

Виви бросает на женщину раздраженный взгляд, но затем сразу же принимает доброжелательный вид.

– Конечно, сюда, пожалуйста, – говорит она ей, а затем указывает на меня пальцем. – Не нужно без спроса брать вещи, которые находишь. Это практически воровство.

Я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза, пока она не заходит в дом; потом чувствую, как мои плечи устало опускаются.

Когда я проснулась сегодня утром, было еще темно, но поскольку Виви обычно приезжает, когда рассветает, ранний подъем был единственным вариантом самостоятельно попробовать вычислить код от сигнализации. Я поборола сонливость, устало помассировала веки и заставила себя встать с кровати.

Я нашла устройство сигнализации на стене у входной двери. Оно представляет собой белый пластиковый корпус, внутри которого горит красный огонек, на корпусе располагается панель «три на три». Красный цвет обычно ничего хорошего не означает, поэтому я решила, что папа, скорее всего, отключил ее перед тем, как лечь спать прошлой ночью.

Сначала я набрала на панели его день рождения. Потом свой. Потом мамин. После каждой попытки красная лампочка начинает быстро мигать, но затем снова горит равномерным красным светом.

К тому времени, когда я услышала грохотание машины Виви по ухабистой подъездной дорожке, небо стало окрашиваться в фиолетовые тона, и я потеряла всякую надежду, что когда-нибудь разгадаю этот чертов код. Это могут быть сотни тысяч возможных комбинаций.

Остаток утра я провела, разделываясь со своими обязанностями по дому, в ожидании возможности сбежать в парк. Но каждый раз, когда я пытался незаметно улизнуть, Виви появлялась с очередным поручением, которое удерживало меня в доме.

До настоящего момента.

Я хватаю пакет с мусором и практически несусь по тропинке, ведущей к качелям.

Потом я вижу почтовый фургон, припаркованный в конце дороги.

– Добрый день, мистер Льюис, – окликаю я его. Мне машут рукой в ответ, но это не мистер Льюис. Или, если быть точнее, не тот мистер Льюис, которого я ожидал увидеть. Вместо него из фургона выходит его брат Хэнк. Он выглядит неопрятнее, чем мистер Льюис. Светлые волосы прилипли к затылку, а заправленная рубашка вылезла сзади из брюк. Впереди на ней коричневое пятно.

– Ну, привет! Брат неважно себя чувствует, поэтому я подменяю его несколько дней. – Он засовывает пачку писем в ржавый почтовый ящик.

Я киваю, как будто мне все предельно понятно, но когда я думаю о том, что вчера мне сказал Марко, по спине пробегают мурашки.

Он был прав? Кто-то причинил вред мистеру Льюису?

– С ним все в порядке? – спрашиваю я.

Хэнк колеблется.

– Да, думаю, с ним все будет в порядке. Просто сейчас он сам не свой. – Он вытирает струйку пота, стекающую по лицу. – Я передам ему от тебя привет. Но мне нужно поторапливаться. Я поздновато начал. Хорошего тебе дня.

Прежде чем я успеваю спросить что-нибудь еще, он машет мне рукой и возвращается в фургон.

Что он имел в виду под «сейчас он сам не свой»? Странная фраза для описания человека, который болен.

Я доношу мусор до контейнера и жду, пока почтовый фургон скроется из виду. И затем несусь в сторону парка.

Пожалуйста, Марко, будь там.

Я представляю его лицо под моим окном прошлой ночью: его темные, завитые от жары волосы и его ослепительную улыбку, сияющую в ночной мгле.

В моем животе кружится рой божьих коровок, и я немного себя ненавижу за это. Какая разница, как выглядит Марко? Глупо грезить о парне, которого я едва знаю, не говоря уже о том, что он племянник мэра или что он зависает с девушками вроде Мануэлы.

Тем не менее мое сердце бешено стучит от нервов и бега, когда я огибаю поворот. Чувствую пыль, прилипшую к ногам, грязь под ногтями, забившуюся от утренней работы. Я, наверное, выгляжу так, будто ползала в подвале. Я смущенно вытираю руки о штаны, прежде чем зайти в парк.

Сердце упало. Там никого нет. Здесь только цикады поют свою летнюю песню то тут, то там.

Но чего я ожидала? Что Марко проведет здесь весь день в ожидании меня только потому, что вчера я его здесь встретила? Конечно, у него есть дела поважнее, чем сидеть и ждать меня в каком-то унылом парке. Если только он уже не ушел…

Но, думаю, я никогда этого не узнаю.

Я оглядываюсь по сторонам, обводя взглядом местность на случай, если он прячется, что, конечно же, глупо. Во-первых, здесь не так много мест, где можно спрятаться. Во-вторых, зачем ему прятаться?

В конце концов, я плюхаюсь на качели-шину и задираю голову к небу, когда качели проносятся назад, надеясь, что полуденный воздух смоет с меня чувство разочарования. Я тянусь вверх, хватаюсь за цепи, чтобы опуститься ниже и откинуть голову назад.

Пальцами натыкаюсь на что-то, запрятанное в металлические звенья.

Это лист бумаги.

Я ставлю ноги на землю, чтобы остановить качели. Кто-то аккуратно сложил его в длинный тонкий прямоугольник и просунул между звеньями цепи так, что нужно очень постараться, чтобы его обнаружить.

Я выдергиваю бумагу и разворачиваю ее. По всей странице размазаны чернила, как будто у того, кто ее складывал, не было достаточно времени, чтобы дать чернилам высохнуть. Я щурюсь от солнца, пытаясь прочесть написанное.

Л:

Извини, не могу зайти сегодня. Дядя поручил мне возить нашего мастера Арчи по городу, потому что у него сломалась машина. Я везу его устанавливать сигнализацию, такую же, как у вас. Предположительно, было много взломов, и мой дядя хочет быть уверен, что все в безопасности. Жаль, что Арчи не отличается большой изобретательностью – он везде задает один и тот же код. Любой грабитель, который сможет написать букву L в обратную сторону, его вычислит.

Встретимся вечером на Миракл-Лейк? Я буду там около девяти. Я постараюсь ждать тебя столько, сколько смогу. Надеюсь, у тебя получится. Никому не рассказывай, что видишься со мной.

M

Чтобы не было сомнений, что записка адресована мне, в правом нижнем углу страницы он оставил неровный набросок штата Техас с изображенными звездами, как на моей карте на потолке. Карте, о которой он не должен знать, не говоря уже о том, чтобы суметь ее нарисовать, поскольку Марко никогда не был в моей комнате.

Я складываю лист бумаги и, улыбаясь, кладу его в карман.

Марко хочет встретиться сегодня вечером. И он только что рассказал мне, как отключить сигнализацию. Это рискованно даже при положительном раскладе.

Но сначала хочу, чтобы папа объяснил мне, что произошло прошлой ночью. За ним должок.