Текст книги "Мег. Первобытные воды"

Сенсорный аппарат мегалодона снабжает его новой информацией. Чудовище направляется к Масао, точно увидев его впервые.

Тысяча острых ножей, казалось, врезаются в плоть старика, его израненное сердце сжимается от невыносимой боли, и он молится о том, чтобы поскорей умереть.

Ангел медленно приближается, ее нижняя челюсть открывается…

Плюх!

Металлическое ведро с шумом падает в воду на другом конце бассейна, этот звук настораживает животное. Оно поворачивает голову, потом плывет назад, нацелившись на источник помех.

Грудь Масао еще сильнее сжимает в тисках. Он не в силах пошевелиться. Не может дышать.

Пустое ведро проплывает мимо рыла Ангела, не вызывая у нее интереса.

Хищник возвращается к своей жертве.

Его рецепторы настроены на южный конец бассейна, но электрические сигналы внезапно исчезают.

Обескураженный левиафан дважды кружит на одном месте и внезапно видит жертву – его обед плавает над темным дном бассейна.

Огромная пасть чудовища открывается, верхняя челюсть вытягивается вперед…

Хрум!

Ангел заглатывает протухшую черепаху, раскусывая панцирь, точно грецкий орех…

И не замечает старика, лежащего лицом вниз на загаженной решетке.

Так и не утолившее голод животное выплывает из лагуны через канал в океан. Протиснувшись в открытые ворота, Ангел возвращается в святилище подводного каньона Монтерей.

Тело старика в последний раз содрогается в конвульсиях среди зарослей водорослей.

Масао Танака умер.

Глава 5

Венис-Бич, Флорида

Когда родители выходят из соседней комнаты двухместного номера, Даниэлла Тейлор, поспешно приняв бледный вид, бухается на кровать.

Терри, в облаке духов, наклоняется поцеловать дочь:

– Все еще тошнит?

– Немного.

– Твой брат вышел на балкон. Играет в видеоигры. Постарайся немного отдохнуть.

– Непременно. Желаю хорошо повеселиться за обедом.

Джонас машет с порога:

– Спокойной ночи, Дани. Не забывай, ты все еще наказана. И остаешься в номере.

– Неужели, по-вашему, человек в таком состоянии может куда-то свалить?! – Дани изображает смертельную обиду.

Джонас открывает рот, чтобы что-то сказать, но затем передумывает.

Дверь номера защелкивается. Дани ждет пять минут и выходит на балкон. Брат раскинулся на шезлонге, с головой погрузившись в компьютерную игру.

– Эй, очкарик, я собираюсь сходить за содовой. Тебе чего-нибудь принести?

– Не ври. Если бы действительно хотела содовой, то позвонила бы в обслуживание номеров. Ты просто хочешь смотаться.

– Ладно, сколько стоит твое молчание?

– Десять баксов.

– Пять.

Даниэлла возвращается в номер, достает из кошелька пятидолларовую банкноту, комкает ее и швыряет брату. Натягивает поверх джинсов и прозрачной блузки невзрачный серый фланелевый спортивный костюм, накладывает макияж, подводит глаза.

Она кладет в карман электронный ключ и покидает номер. Проходит мимо лифта, по лестнице спускается с пятого этажа в холл, открывает металлическую пожарную дверь, заглядывает в коридор.

Ресторан и комната отдыха находятся слева, коридор, ведущий к бассейну и на пляж, – справа.

Низко опустив голову, Даниэлла поворачивает направо, проходит по покрытому ковром коридору мимо автомата для льда и выходит к бассейну и пляжному клубу.

Сейчас начало десятого, бассейн уже закрыт. Оставив огороженную зону, Даниэлла направляется на пляж.

Мексиканский залив безмятежен, теплый вечерний воздух дышит негой. Россыпь звезд прячется за белыми шапками облаков. Даниэлла стягивает тренировочный костюм, поправляет волосы и идет в сторону компании, расположившейся вокруг небольшого костра на темной полоске побережья.

Соленый воздух пропах пивом и марихуаной, грохот музыки в стиле рэпа перекрывает шум прибоя. Под покровом темноты самозабвенно обжимаются парочки. Приблизившись к костру, Даниэлла спотыкается о спальный мешок, но обнаженная пара внутри ее даже не замечает.

Несколько десятков человек расположились вокруг костра, уже догоревшего до головешек и пылающих углей. Дани видит затененные лица – подростки, в основном девушки, смешались с членами съемочной группы «Сорвиголов».

Нет, вы только посмотрите! Они буквально вешаются на этих парней. Как убого!

Она поворачивается, собираясь уходить, но внезапно слышит голос Вейна Фергюсона:

– Расслабься. Еще полно времени дать задний ход. Делай то, что должно.

Ферджи в толстовке с надписью «Оседлай побережье Дикого Запада» сидит на бревне возле костра.

Дани усаживается рядом с двумя сплошь покрытыми татуировками байкерами, гадая, кто это рядом с ней – мужчина или женщина.

Ферджи делает большой глоток пива, осушив бутылку:

– Леди Ди сегодня явно была моим ангелом-хранителем.

– Эй, Ферджи, расскажи им о Блэкфелласе.

– Не-а, они уже это слышали. К тому же Адам сразу начнет меня перебивать. Да, приятель?

– Только тогда, когда ты все перевираешь. – Адам Поттер лежит на спине, его голова покоится на колене платиновой блондинки в бикини; из обрезанного рукава фуфайки Адама выглядывает вытатуированный на правом плече индеец.

Невысокого роста, атлетического телосложения, с короткострижеными волосами цвета темной меди и рыжеватой бородкой, Адам Поттер работал айтишником и одновременно менеджером Сорвиголов на неполный рабочий день.

Собравшиеся отзываются одобрительным свистом, явно приглашая Ферджи начать рассказ.

– Ну ладно, ладно. Дайте мне промочить горло холодненьким – и я выложу вам все как на духу.

Кто-то выуживает из ведра со льдом очередную бутылку пива и передает Ферджи.

Шиканье. Слушатели замолкают.

– Дело было десять месяцев назад. Так, Адам?

– Одиннадцать.

– Правильно, одиннадцать. Все случилась сразу после того, как Диана отошла в мир иной. Но так или иначе, мы с Адамом получили предложение сделать подводные снимки серферов для журнала о серфинге. Первой остановкой, само собой, стал Блэкс-Пойнт – мы называем это место Блэкфеллас, – обширный участок прибрежных вод залива Энкшес.

– Это на юге Австралии, – добавляет Адам. – Отличное дикое место для серфинга. Когда волны разбиваются о подводный каменистый шельф, то образуются огромные, закрученные влево гребни – идеально для съемок.

– Кто у нас рассказчик, я или ты?

– Извини.

– Ладно, проехали. Итак, я работал под волной, а Адам – на скутере. Менял пленку и выпендривался перед девицами, когда один из янки… как бишь его звали?

– Кристофер Лобин.

– Верно. Итак, старина Крис ловит волну, ты тем временем буквально попадаешь в трубу, камера направлена на него, строчит, как автомат, и тут справа из воды появляется голова огромной акулы, которая кусает беднягу Криса чуть ниже левого колена, прокусывая доску и все такое. – (Слушатели в ужасе ойкают; Дани чувствует, как кровь стынет в жилах.) – Волна затягивает Криса вниз, я тоже ныряю, но сперва выпускаю воздух из спасательного жилета, прикинув, что сейчас мне, пожалуй, не стоит быть на поверхности, тем более когда в воде столько крови. Одним словом, я камнем иду на дно, вокруг сплошная розовая пена, и тут я вижу акулу. Это была акула-людоед, реально страшная тварь, та, что вы, янки, называете большой белой акулой, а еще она была жутко здоровой, метров семь от рыла до хвоста, и она кружила вокруг бедолаги Кристофера, очень быстро кружила, явно собираясь его прикончить. Между тем Крис уже на поверхности, он держится за остатки доски и плывет к утесу. И я вижу, что ему точно не уйти. А потом слышу рев скутера.

– Я кружил рядом, искал Криса, – вступает в разговор Адам. – Увидел немного крови в воде, но решил, что он просто поранился о коралловый риф. Значит, подъезжаю я поближе и спрашиваю, не подбросить ли его. А он, весь такой бледный, но вроде как спокойный, говорит мне: «Адам, она меня укусила». И тут я замечаю, что из него хлещет кровища. Хватаю его под мышки и усаживаю на скутер…

– А акула нападает снова… Бамс! – Ферджи ударяет кулаком по раскрытой ладони. – Хватает Кристофера поперек тела и начинает трясти, будто тряпичную куклу.

– Чуть не вывихнула мне плечо, – продолжает Адам. – Мы с этой акулой словно занимались перетягиванием каната. На нас накатила большая волна, Крис закричал: «Давай, давай!» – а сам ухватился за край скутера, и тогда я рванул вперед и буквально выдернул его из пасти этой твари. – Адам замолкает, пытаясь справиться с захлестнувшими его эмоциями. – Это была жесть. Он продолжал цепляться, но вся нижняя часть тела осталась позади… Чертова акула просто-напросто обглодала его. Крис истек кровью еще до того, как мы достигли подножия утеса.

Ферджи кивает:

– Теперь мы с акулой остались вдвоем, и она здорово разозлилась, ведь Адам увел у нее из-под носа остатки завтрака. Не успел я сообразить, что к чему, как она на меня напала, врезавшись своим мерзким рылом прямо мне в живот.

– Боже мой, и что же ты сделал?! – Высокая рыжеволосая девица в бикини из двух веревочек в ужасе прикрывает рот рукой.

Ферджи встает и обходит вокруг костра, подпитываясь эмоциями слушателей:

– Единственное, что я мог сделать, – держаться. Треснул ее по морде двумя руками, чтобы она меня не цапнула. Она все щелкает и щелкает зубищами, но глаза у нее уже закатились, и она не знает, куда кусать. Так вот, я продолжаю по ней хреначить, но это все равно что драться с пикапом. Наконец она уплывает, правда недалеко. Кружит прямо у меня над головой, так же как кружила над Крисом. Ну а я остаюсь у самого дна. Перебираюсь от одного кораллового рифа к другому в надежде, что она от меня отстанет и уплывет… но она не уплыла. – Ферджи допивает пиво и швыряет пустую бутылку в мешок для мусора. – Она нацеливалась на меня еще семь раз… да, семь. Очуметь! На четвертый раз она сорвала с меня маску… Вот тогда-то я не на шутку струхнул. Ведь теперь мне практически ничего не было видно. Пошарив вокруг себя рукой, я ткнул пальцем ей прямо в глаз. Акуле это не слишком понравилось, и она вильнула в сторону, дав мне возможность надеть маску.

– Ух ты! И как долго ты пробыл внизу? – спрашивает уже другая групи.

– По ощущениям несколько часов, но мой подводный компьютер показал, что всего двадцать минут.

– И как тебе удалось выбраться из этой передряги? – снова подает голос рыжеволосая девица.

– Береговая охрана помогла. Короче, я дождался, когда акула-людоед отплывет подальше, и рванул к поверхности. Вот тогда-то я и натерпелся страху. Ведь я не видел ее, но знал, что она подбирается ко мне снизу. Но я справился. Через два дня мы закончили съемки. Вот, пожалуй, и вся история.

– Ты чокнутый, да?! – выкрикивает Даниэлла, непроизвольно вскакивая с места. – Я хочу сказать… Зачем было возвращаться после всего этого ужаса?

Ферджи снисходительно улыбается:

– Жизнь заставила. И не тебе диктовать мне, как зарабатывать на кусок хлеба.

– В любом случае обычно акулы не охотятся на людей. – К слушателям присоединяется Майкл Коффи.

Темноволосый с проседью, чем-то похожий на регбиста, Коффи – самый старый среди Сорвиголов, и он явно соревнуется с Ферджи за лидерство среди товарищей.

– А вот тут-то ты ошибаешься, приятель. Эта акула попробовала человеческого мяса и захотела еще.

– Брехня! Акула наверняка приняла серфера за тюленя. А на тебя она напала лишь потому, что в воде была кровь и она возбудилась.

– Ага, в ней пробудилось желание попробовать человечины.

– Да что ты вообще можешь знать об этих тварях! А вот я плавал с большими белыми в открытом море. И собираюсь все это повторить нынешней зимой в Южной Африке. Человеческое мясо не входит в рацион питания акул. Уж можешь мне поверить, от укусов пчел в мире погибает больше людей, чем от зубов этих рыбок.

– От укусов пчел? Коффи, ты кретин. От укусов пчел еще никто никогда не умирал. И я не согласен с твоей теорией насчет тюленей. Каждый год операторы туров для любителей акул кидают все больше мяса в австралийские воды, приманивая больших белых поближе к клеткам для дайверов, чтобы слабаки вроде тебя могли сфоткаться, изобразив из себя мачо. Большие белые очень сообразительные, и мы прививаем им ассоциацию людей с едой. Чтоб им пусто было, всем этим операторам дайвинга в клетках! В своих брошюрах им следовало написать: «Человек: еще один вид белого мяса».

Кое-кто из собравшихся хихикает.

Но Коффи явно не до веселья:

– Ну и что ты предлагаешь? Уничтожить этих великолепных животных только потому, что они, оказывается, обитают в тех водах, где ловят волну серферы?

– Акулы, они как люди, приятель. Среди них есть вполне безобидные, но есть и те, которые попробовали человечины. Если тебе попалась та, что ассоциирует человека с едой, то лучше убей ее или закрой все пляжи.

– Очередная чушь в жанре «Челюстей». Истории вроде твоей подвергают опасности весь этот вид.

– Лично меня волнует только один вид – человек.

В разговор встревает Адам:

– Майкл, никто не собирается убивать больших белых акул, хотя Ферджи на них реально зациклился. Если бы ты там был и видел эту акулу, то не стал бы так рьяно ее защищать. Львов, попробовавших человеческой крови, необходимо истреблять, поскольку в противном случае погибнут жители деревни. Если хищник подсел на человечину, он или начнет убивать, или будет убит.

– Живи и дай жить другим – вот мое кредо. – Коффи качает головой и смотрит на Ферджи. – Более того, если бы я мог выбирать, как лучше уйти из жизни, то скорее согласился бы пойти на корм таким божественным созданиям, как большие белые акулы, чем бездарно разбиться, упав с высоты четырнадцати тысяч футов.

Ферджи затыкает Коффи рот кулаком, и вот уже они оба катаются по земле, осыпая друг друга ударами. Адам и парочка Сорвиголов бросаются разнимать здоровяка-американца и молодого австралийца.

Коффи улыбается разбитыми в кровь губами:

– В чем дело, человек-птица? Совсем шуток не понимаешь?

Ферджи словно проснувшийся вулкан:

– Накось выкуси, чертов тупица! Мы с тобой еще не закончили. Вот выйдем в море, там и поговорим!

– Отлично! Меня это вполне устраивает. – Коффи выплевывает окровавленный передний зуб и швыряет его в Ферджи. – Держи. Продашь на ярмарке зубов.

Ферджи отталкивает Адама, вцепившегося в его предплечье, и, яростно взметая песок, скрывается в тени.

Дани выжидает немного, а затем идет вслед за Ферджи. Догоняет его у края воды:

– Эй… – (Ферджи демонстративно молчит.) – Ты в порядке?

– Этот парень – кретин. Чистоплюй поганый. Думает, его моча не воняет только потому, что он стал победителем в прошлом сезоне «Сорвиголов».

– Он определенно знает твои слабые места.

– Он так развлекается, а я, как последний дурак, купился. И не в первый раз. – Ферджи бросает в набежавшую волну раковину.

– А кто такая Ди?

Ферджи отводит глаза:

– Она была моей невестой. Погибла во время прошлогоднего шоу.

– Мне очень жаль. – Дани делает приличествующую случаю паузу. – Ферджи…

– Ты хочешь знать, почему я это делаю? Почему рискую своей задницей?

– Сегодня днем ты едва не погиб. Но, похоже, тебя это нисколечко не колышет. У тебя что, суицидальные наклонности?

– Тебе все равно не понять.

– А ты попробуй.

Ферджи поворачивается лицом к Дани:

– Послушай, со стороны может показаться, что я разыгрываю смертельный сценарий, но это связано не с желанием умереть, а с желанием жить.

– Ты прав. Я действительно ничего не поняла.

– Дани, мы все рано или поздно умрем, но мало кто из нас действительно жил по-настоящему. Большинство людей впустую растрачивает жизнь, трудясь с девяти до пяти на дурацкой работе, которую они ненавидят, переживая о дурацких сроках, в то время как алчное руководство ворует деньги из их пенсионных фондов. Мой отец работал в медицинском учреждении. Туда отправляли гнить заживо неизлечимо больных, пока их дети бодались за наследство. Во время летних каникул я обычно помогал отцу: выносил горшки, массировал дряхлые тела, в которых уже много лет не циркулировала кровь. Такое и в страшном сне не приснится. Пережившие клиническую смерть старики, дышащие через трубку, сидящие на морфии. Однако близкие настаивают на том, чтобы в этих живых мертвецах поддерживалась жизнь. Я видел такие вещи, ужасные вещи, которые лучше бы вообще не видеть. Распадающаяся плоть. Обтянутые кожей позвоночники. У одного старика в горле даже завелись личинки. Если муха случайно залетит в дыхательную трубку…

– Прекрати. Меня сейчас стошнит.

– Меня от этого тоже тошнит. Но это наша жизнь, ее уродливая сторона, о которой не принято говорить. И я понял, что с меня довольно. Бросил школу, уехал из дому, чтобы вдохнуть воздух свободы.

– Ну а то, что ты едва не погиб, тебе сильно помогло?

– Тебе, конечно, этого не понять, но, когда парашют не раскрылся, где-то в глубине души я был даже рад. Ведь когда ты оказываешься… между жизнью и смертью, все зависит исключительно от тебя. Никакого страха… На это не было времени. В такие моменты ты сосредоточиваешься исключительно на выживании. Адреналин буквально зашкаливает, время останавливается. Когда запасной парашют открывается и ты понимаешь, что будешь жить, твое тело вырабатывает столько энергии, что, кажется, еще немного – и ты взорвешься. Эта энергия до сих пор во мне бурлит. Всю ночь держит на ногах. Дани, для меня жизнь – это риск, хождение по краю пропасти. В каком-то смысле я похож на большую белую акулу – ту, что сожрала Кристофера. Стоит хоть раз попробовать вкус приключений, и тебе уже не остановиться. Диана умерла, но она прожила хорошую жизнь. Жила так, как хотела, отбросив все наносное. Я скучаю по ней, но отчасти даже рад за нее.

Даниэлла прислоняется к плечу Ферджи:

– По сравнению с твоей моя жизнь – тоска зеленая. А мой отец, он такой правильный, иногда мне кажется, что ему вот-вот башню снесет. Он сводит меня с ума своими дурацкими принципами, а моя мать… ее пугают любые изменения. Единственное, что ее заботит, – это безопасность семьи. Она боится собственной тени… Неудивительно, что она ходит к психологу. Мой брат вечно сидит, уткнувшись носом в книгу, он помешался на научной фантастике, а мои так называемые подруги – их интересуют лишь парни. Меня во всем ограничивают, родители уже распланировали следующие пять лет моей жизни. А меня все это достало.

– Тогда попытайся что-то изменить. Дани, это твоя жизнь, возьми ее в свои руки.

– Если бы я могла… Мне хотелось бы поехать с тобой, жить так, как живешь ты… Послать их всех куда подальше.

– Так сделай это.

– Не могу… Я не могу делать то, что делаешь ты. Потому что я жуткая трусиха.

– Никто и не требует от тебя, чтобы ты прыгала с парашютом, просто дай себе волю. Ведь ты бессмертна, пока не умрешь.

Дани лезет в карман, достает косячок:

– Хочешь заторчать?

– Я не употребляю наркоту. Торчать от наркоты как-то неестественно, и потом становится очень хреново. Я торчу от адреналина. Торчу от новых впечатлений, от возможности попробовать себя в чем-то еще. – Забрав у Дани косяк, Ферджи швыряет его в море.

– Эй!..

Она собирается протестовать, но Ферджи закрывает ей рот поцелуем. В его объятиях она тает, как мороженое, и мысль о сопротивлении сразу исчезает. Он опрокидывает Дани на мокрый песок и стягивает с нее одежду, его прикосновения пронзают будто электрическим током, рождая сладкую истому внизу живота.

– Вперед, Дани Тейлор. Пора начинать жить!

Супруги возвращаются в свой номер после полуночи. Джонас вставляет электронную карточку в щель и чертыхается, когда дверь не хочет открываться.

– Ты вставляешь не той стороной. Дай мне.

– Благодарю. Сам справлюсь. – Он переворачивает карточку. И снова не срабатывает.

Терри забирает у него карточку и открывает дверь:

– Ох уж эти мужчины! Ни на что не способны.

– Я тебе это припомню, когда в следующий раз будешь умолять, чтобы я встал с дивана и убил паука. – Скинув туфли, Джонас падает на кровать.

– Ты собираешься обсудить ситуацию или как?

– Мы это обсуждали весь вечер. Подвожу итог. Нам нужны деньги.

– Значит, так? Ты твердо решил ехать? – Терри рывком отодвигает стеклянную дверь и выходит на балкон, впустив в комнату поток тропического воздуха.

Похоже, о сексе можно забыть. Джонас заставляет себя встать с постели. И, присоединившись к жене, обнимает ее за плечи.

– Не прикасайся ко мне.

– Да брось, Ти! Я же ненадолго.

– Очнись, Джонас! Дани скоро восемнадцать. Возможно, это ее последнее лето дома, если, конечно, она не уедет сразу после дня рождения. И, кроме того, состояние папиного здоровья ухудшается. Дэвид собирается с командой на выездные матчи Малой бейсбольной лиги, а ты на семь недель отправляешься в голливудский круиз по югу Тихого океана для одиночек.

– Работать, Терри. Я буду работать – зарабатывать деньги, в которых отчаянно нуждается наша семья.

– И оставишь меня следить за порядком в нашей семье! Джонас, я не смогу еще раз через это пройти. Не смогу.

– Через что пройти? Чего ты так боишься?

Терри качает головой, к мокрым от слез щекам прилипают шелковистые пряди черных как смоль волос.

– Мне было одиннадцать, когда умерла мама. А папа… папа не знал, что делать, не знал, как воспитывать детей и одновременно продолжать работать морским биологом. Мы с Ди Джеем были слишком малы для океанских путешествий, поэтому папа нанял женщину присматривать за нами в его отсутствие. Иногда он оставлял нас на несколько месяцев. Няня убирала и стряпала еду, но эмоциональной отдачи мы от нее не видели. Эту роль взяла на себя я, заменив Ди Джею родителей. Каникулы, дни рождения… Все это было на мне. И всякий раз, когда папа паковал вещи, в очередной раз собираясь уезжать, он сажал меня к себе на колени и говорил: «Терри, ты ведь понимаешь, что я делаю это, чтобы иметь возможность содержать семью, поэтому я рассчитываю, что, пока меня не будет, ты проследишь за порядком». С тех пор прошло тридцать лет. Ди Джей мертв, папа по-прежнему делает вид, будто совершает все на благо семьи… А теперь еще и ты. Наши дети растут, и ты это упускаешь.

– Терри, скажи это в своем банке, когда они за долги наложат арест на наш дом. Скажи это автомеханику, когда сломается наша машина, как в тот раз, или медицинской страховой компании, которая каждый месяц поднимает цену на страховку. Скажи это электро– и водопроводным компаниям, когда нам в очередной раз отключат электричество или воду, а еще лучше скажи это Дани, когда та, если Богу будет угодно, осенью и в самом деле захочет отправиться в колледж. Я не одобряю поведение твоего отца, но прекрасно понимаю его мотивы. А что касается их дурацкого телешоу, то это разовая акция и я не могу упустить столь выгодное предложение только потому, что ты… Ну, ты сама знаешь.

– Нет, не знаю. – Терри поворачивается к Джонасу лицом, ее миндалевидные глаза пылают яростью. – Продолжай, коли начал.

– Твой психолог тебе все хорошо объяснил. Тебя до сих пор преследуют воспоминания о том, что случилось восемнадцать лет назад. После той истории с «Бентосом» ты уже больше никогда не была прежней. Ты стала сверхосторожной, не позволяя ни себе, ни нам подвергаться хотя бы минимальному риску.

– Отлично! Хочешь оставить нас на два месяца – флаг в руки! Мне плевать! Да, возможно, у меня есть кое-какие психологические проблемы, которые необходимо устранить, но у тебя, мой дорогой, они тоже есть. Последние пятнадцать лет тебе сто раз предлагали хорошую работу, но ты почему-то отказывался.

– Не могу просиживать штаны за письменным столом.

– А почему нет? Другие мужья могут.

– Да, но не я.

– А получив это предложение, ты прямо-таки на седьмом небе от счастья, разве нет? Тебе хочется новых приключений, хочется еще раз доказать себе, что ты по-прежнему мачо. Что ты еще о-го-го и сам черт тебе не брат.

– Меня пригласили вести дурацкое телешоу. Я не участвую в соревновании.

– Пока нет. Но обязательно будешь. Я услышала это в словах Эрика, разливавшегося соловьем, чтобы потешить твое эго, и увидела в твоих глазах. Я тебя хорошо знаю, Джонас Тейлор. Тебе не терпится доказать всему миру, что есть еще порох в пороховницах. Так что иди играй. Ступай на свой последний парад, продолжая отрицать, что у тебя мужской климакс, только больше не вешай мне лапшу на уши, будто тебе нужно зарабатывать на жизнь, поскольку мы оба знаем, что это брехня.

Их перепалку прерывает телефонный звонок.

– Алло? – Терри меняется в лице, глаза наполняются слезами, нижняя губа дрожит. – Хорошо… Хорошо. Нет, я все сделаю. Спасибо, что позвонили.

– Что случилось? Что-то не так?

Терри смотрит на мужа, точно маленькая потерянная девочка:

– Мой папа… Он умер.