Текст книги "Защита"

Глава 8

Где-то еще с час Мириам разглагольствовала о бремени доказательства. Втолковывала присяжным, что им следует определить виновность Волчека «вне всяких разумных сомнений». Присяжные в ходе этой части ее речи согласно кивали, и она постепенно перешла к тому, что за доказательства будут предъявлены, дабы эту самую ношу потянуть.

– Дамы и господа присяжные, со стороны обвинения первым даст свидетельские показания доктор Ирвин Голдштейн, выдающийся эксперт-криминалист в области экспертизы документов. Это специалист, который анализирует образцы почерка с целью определить, чьей рукой они написаны. Доктору Голдштейну известен почерк обвиняемого, образцами которого в виде записей в различных официальных документах мы, сторона обвинения, располагаем. После этого он изучит другие образцы, которые мы ему предоставим, и с научной точностью определит, написаны ли они рукой обвиняемого.

Дорогущие туфли Мириам на высоких каблуках процокали к столу обвинения, где она подхватила запечатанный полиэтиленовый пакет для вещественных улик с чем-то вроде денежной купюры внутри.

– Перед вами улика обвинения номер один. Это старая банкнота достоинством в один рубль, разорванная пополам. Одна половинка чистая, на другой маркером написаны имя и фамилия. «Марио Геральдо» – это имя и фамилия потерпевшего по данному делу. Свидетель Икс расскажет вам, что он получил половинку этой банкноты – без всяких отметок – от своего босса, обвиняемого Олека Волчека, и что когда неизвестный передал ему вторую половинку, с именем, это и был приказ убить обозначенную на ней жертву. Свидетель Икс расскажет вам, что это обычный «модус операнди»[8]8
  Modus operandi, или просто MO – старинный латинский термин, известный любому юристу, означает «образ действий» (как правило, преступника). Он же «почерк», кому как привычней.


[Закрыть] русских гангстеров – как раз таким способом у обвиняемого было принято отдавать приказы об устранении неугодных. Как мы узнаем, что именно обвиняемый написал имя жертвы на половинке банкноты? Ну что ж, на то у нас здесь и доктор Голдштейн. Он подтвердит вам, что почерк на банкноте полностью совпадает с почерком обвиняемого.

Мириам примолкла, продолжая держать на весу пакет с половинками купюры. Вот вам и тот самый козырь в рукаве. Такая улика реально стоит залога. Некоторые из присяжных нацелились на обвиняемого колючими взглядами.

Я откинулся на стуле, скрестил руки на груди, шепнул сидящему рядом Волчеку:

– Откиньтесь тоже. Улыбайтесь. Присяжные на вас смотрят. Делайте вид, что вам всё по барабану. Пусть присяжные думают, что эта улика для нас – ничто, что мы ее в пять секунд закроем.

Мы оба натужно заулыбались.

– Из меня-то на хера дурака было делать? Как вы, блин, вообще под залог умудрились выйти? – прошипел я.

– Когда предъявляли, у обвинения этой улики еще не было. Этот графологический отчет только в начале года выплыл.

Я на миг призадумался.

– А какого хрена вы вообще отдаете такие приказы в письменном виде? Большей дури и представить трудно! Скажите, что она врет, и мы мигом всё оспорим.

Деланая улыбка Волчека словно испарилась. Брови насупились, голос сгустился:

– Не ваше дело, кто я такой по жизни и как веду дела. Это очень старый способ. Еще со времен Советского Союза. Особого порядка в бандах не было, но босса все уважали. А вот простой vor – рядовой «боец» по-вашему – по отношению к таким же бойцам особо не церемонился. Предположим, он хочет вступить в ряды братвы. Для этого проще всего кого-нибудь замочить – лучше всего кого-то из тех, кто больше всего мешает. Соперника. Но мочит он не сам, а руками других бойцов. Втирает им, будто бы босс – pakhan – распорядился того парня прикончить. Те, естественно, беспрекословно подчиняются, а пахан про то ни сном ни духом, узнает только по факту. Сам видел, как в одной команде пацаны таким вот образом друг друга чуть ли не целиком перемочили. Для того чтобы такого не происходило, есть старый способ, и я его использую. Это он и есть, – сказал Волчек, ткнув пальцем в мешочек с купюрой в руке у Мириам. Та опустила руку и медленно направилась к своему столу.

Он продолжал:

– Единственный, кто может отдавать такие приказы в моей организации, – это я сам. Все смертельные приговоры – в моих руках. Так я могу быть уверен, что не устрою войну с другими группировками и что мои пацаны не перебьют друг друга. Для устранения врагов у меня есть «торпеды». «Торпеда» – это ликвидатор, так их еще в советские времена называли. Такой человек приходит ко мне, и только ко мне одному. У него на глазах я разрываю старую рублевую купюру на две части. Одну отдаю ему. С этого момента он уже «торпеда». Когда мне нужно кого-нибудь замочить, я пишу имя на своей половинке купюры и отсылаю «торпеде». Он прикладывает ее к своей и смотрит, подходит ли. Если подходит, то он знает, что приказ настоящий и поступил непосредственно от меня. Таким образом, никаких запуток, никакого бардака, да и мой авторитет не страдает.

– А этот свидетель Икс – Малютка-Бенни то есть, – он, выходит, тоже «торпеда»? Какого же хрена он сохранил купюру? – спросил я.

– В Советском Союзе мы называли рублевую банкноту tselkovy – «целая» в переводе. Это означает, что «торпеда» целиком мне доверяет и целиком мне принадлежит. Вообще-то после того, как дело сделано, купюру полагается сжечь. Но многие этого не делают. Хранят такие рубли. В наши дни старые рублевые банкноты днем с огнем не сыщешь. Это типа ордена. Некоторые их даже у себя на спине выкалывают. Лично у меня татуировки под запретом. То, чем мы гордимся, у нас в глазах, а не на спине.

Выдавать свои чувства было нельзя – присяжные могли заметить, но мне дико захотелось обхватить голову руками и завизжать. Судебный зал больше не казался огромным; теперь я чувствовал себя здесь как мышь в мышеловке. Интересно, где они держат Эми? Неужели ей сейчас столь же тесно, страшно и одиноко? Если буду гадать, что с ней сейчас происходит, то просто сойду с ума. Надо собраться.

Начал усиленно думать.

– Дайте-ка материалы по делу, – распорядился я.

Волчек заглянул в чемодан – похоже, искал какую-то конкретную папку. Нашел наконец, вытащил. Скоросшиватель с надписью «Экспертные отчеты» на корешке. Я сразу принялся его перелистывать. Волчек обратился чуть ли не во все крупные юридические конторы штата и получил отчеты сразу от нескольких специалистов по почерковедению. Согласно листку с перечнем документов, всего таких отчетов было одиннадцать. Волчек явно хватался за соломинку. Я быстро заглянул в конец каждого документа. Везде говорилось одно и то же – эксперты сходились на том, что имя на половинке купюры написано рукой Волчека.

Мириам тем временем продолжала свое вступительное слово:

– Дамы и господа присяжные, также мы заслушаем родственников потерпевшего. Перед вами выступит Тони Геральдо, двоюродный брат жертвы. Он расскажет о споре, который произошел между его кузеном и обвиняемым. Расскажет об угрозах убийством, которые последовали в результате этого спора от обвиняемого. Расскажет о своих опасениях в том, что обвиняемый убьет его двоюродного брата или же организует его убийство.

Названное имя, Тони Геральдо, словно пробудило что-то у меня в голове, но я был слишком взвинчен, чтобы сразу ухватить за хвост промелькнувшую мысль. Мириам мастерски держала ритм.

– Также вы заслушаете показания офицера полиции, который арестовывал и допрашивал обвиняемого. Услышите подробное описание следственных действий, которые этот офицер…

Интерес к речи у меня опять угас, поскольку в материалах дела я наконец-то нашел список свидетелей обвинения. Всего их оказалось пятеро – маленькая, плотненькая. крепко сбитая команда. От распространенной тактики «от пуза веером», при которой присяжных с пулеметной быстротой расстреливают показаниями многочисленных свидетелей – в надежде, что хоть один из множества выстрелов достигнет цели, Мириам отказалась. Свое дело она знала получше: пулемету предпочла пусть и не скорострельную, но куда более убойную и точную снайперскую винтовку. Первым свидетелем в списке значился доктор Ирвин Голдштейн, эксперт по почерковедению. Отличная стратегия, подумал я. В первый же день одним махом и покончить со скучными материями вроде почерковедческой экспертизы, и всучить в руку обвиняемого дымящийся пистолет – вот он, ирод, вяжите его! Но в этом свидетеле я узрел и самый свой крупный шанс. Волчек, видать, выложил целое состояние на все эти отчеты, озолотил кучу адвокатов – только чтобы получить один и тот же ответ: «Это твой почерк». Этот свидетель полностью подводит его под монастырь. Того, кто сумеет опровергнуть Голдштейна, ему в жизни не сыскать. Все до единого адвокаты в один голос твердили, что круче Голдштейна только тучи.

У меня не было выбора. Если доктор Голдштейн действительно такой хороший свидетель, как надеялась Мириам, то через несколько часов залог Волчека будет отозван, а самого его заключат под стражу. И Эми заплатит за это жизнью. Нужно как-то развалить показания Голдштейна. Если у меня это выйдет, одним выстрелом я убью двух зайцев. Во-первых, получу еще сутки на то, чтобы придумать, как из всей этой поганки выбраться. Во-вторых, русские начнут мне доверять. Если Волчек будет уверен, что я выворачиваюсь наизнанку только чтобы спасти его от тюрьмы и самому потом поднять Бенни на воздух, как и договаривались, то в жизни не заподозрит, что эта самая бомба при первой же возможности окажется под жопой у него самого. Но, как и перед любым разводом, сперва надо было завоевать доверие лоха. У воров на доверии это называется «запудрить мозг».

Мириам стала понемногу сворачивать свой затянувшийся спич.

– И, дамы и господа, если вы сочтете эту достаточно незамысловатую пропозицию соответствующей истине, то вам просто не останется ничего иного, кроме как признать обвиняемого виновным. Мы докажем вам, что он виновен, и вам просто придется осудить его.

Мириам уселась. Присяжные явно утомились.

Подала голос судья Пайк:

– Мистер Флинн, вы выступите со вступительным словом прямо сейчас или же после предъявления доказательств обвинения?

Я медленно поднялся со стула, ответил:

– Ваша честь, присяжным наверняка понадобится какое-то время, чтобы переварить сказанное миз Салливан. Может, дадим им слегка передохнуть, подкрепиться? Перед обращением к жюри мне все равно нужно получить кое-какие инструкции от клиента.

Это моя обычная тактика, и многие защитники ее тоже используют. Всегда предпочитаю переговорить с клиентом сразу после вступительного слова обвинителя. Обычно только тогда защита и может прикинуть, что у обвинения за козыри и как оно собирается ими распорядиться. А при этом стоит еще раз перетереть с обвиняемым – хотя бы для того, чтобы уточнить, все ли сказанное обвинителем соответствует действительности, не сгустил ли он краски. А еще просто хотелось понравиться присяжным. Ведь почти два часа просидели сиднем, внимая речам Мириам! Буду для них спасителем. Для этого надо было просто встать, быстренько произнести что-нибудь пустяковое – и вперед, к кофе с плюшками. Я, видите ли, переживаю, как бы они не остались без перерыва – до чего же я заботливый, чуткий, отзывчивый! Только такого парня слушать и надо.

Мириам сразу просекла мои поползновения разрушить чары, которыми она успела оплести присяжных, и сыграла на опережение:

– Ваша честь, боюсь, что сегодня я была чересчур многословной. Может, вместо короткого перерыва на кофе сразу объявим нормальный, обеденный?

– Всем быть здесь ровно через час, – распорядилась судья Пайк.

Когда зал начал на глазах пустеть, я почувствовал у себя на плече сильную руку. Артурас.

– Поехали наверх, есть разговор.

Времени на разговоры у меня не было. Всего за один час мне предстояло прочесть восемь тыщ страниц, сочинить офигительное вступительное слово и подготовить офигительные же каверзы для перекрестного допроса. Я поерзал на стуле, устраиваясь поудобней, и посмотрел ему прямо в глаза.

– Разговоры потом будем разговаривать. Мне нужно поработать. Твоя помощь тоже понадобится.

Глава 9

Виктор закрыл и запер на ключ дверь приемной – той самой, на девятнадцатом этаже, в которой мы уже бывали. Артурас встал посреди комнаты, сложил руки на груди, топнул ногой. Он явно нервничал и злился. Его босс попросту забился в угол дивана и наблюдал.

– Мне нужен лэптоп или смартфон с выходом в Интернет, – сказал я, не давая им опомниться.

– Это еще зачем? – вопросил Артурас.

Я его проигнорировал и демонстративно обратился к Волчеку – в конце концов, это ведь он клиент, это ему нужны ответы, вот пусть сам и командует.

– Ваши предыдущие адвокаты пытались добыть экспертные показания, способные опровергнуть заключение доктора Голдштейна само по себе. Пробовали найти другого эксперта по почерку, который сказал бы, что эта надпись на купюре сделана не вами. Я пересмотрел целый ворох таких отчетов в деле – никто подобного мнения не разделяет. И только потому, что иного мнения попросту не существует. По крайней мере, с точки зрения профессионалов. В лучшем случае кто-нибудь написал бы вам, что почерк скорее всего не ваш, но у подобных ребят нету таких регалий, как у Голдштейна, а когда эксперты в зале суда начинают мериться пиписьками, то побеждает обычно тот, у кого послужной список толще.

Волчек кивнул. Похоже, он на это купился, а вот Артурас – не очень.

– Да что вы можете сделать? Тут целые фирмы пытались эту улику оспорить, несколько месяцев убили! Что вы такого сотворите за час?

– Надо же что-то делать. Если мы будем сидеть на жопе ровно и не снимем эту улику со счетов, Мириам Салливан в момент отзовет залог, и вы окажетесь в наручниках еще до того, как Голдштейн слезет со своей трибуны. А это значит, что прости-прощай ваши планы запрыгнуть завтра в самолет и свалить отсюда – все полетит к чертям.

Я услышал, как Артурас скрипнул зубами. Скривил губы, стал переминаться с ноги на ногу. Ну конечно – столько времени убил, чтобы разрулить ситуацию, а теперь, как говорится в этих кругах, «попал в непонятное»… А судопроизводство порой и вовсе понять невозможно. Судебный зал – все равно что зал казино в Вегасе, что угодно может выпасть.

Волчек продолжал слушать. Как-никак, на кону стояла его свобода.

– Не мне вам рассказывать, чем все заканчивается, когда обвиняемый вроде как уже сидит, а с государственным свидетелем вдруг случается какая-нибудь неприятность. Обратно под залог вас не выпустят, пока не прокрутят полное следствие и не убедятся, что вы не при делах. Сколько это может тянуться? Два, может, три года? А в крытке что угодно за это время может произойти. От бомбы, может, вы и отбрешетесь, но что им помешает сунуть вас в одну камеру с четырехсотфунтовым каннибалом? Это если вы только каким-то образом ускользнете от бойцов из тех картелей. Да-да, эти ваши кореша, что хлопали вам в зале, мигом до вас доберутся, на киче это даже проще. Я-то посижу, если Эми точно не тронут. Как-нибудь переживу. Лучше уж это, чем второй вариант. Но если посадят вас – вам конец.

Волчек бросил взгляд на Артураса. Тот пригладил штаны, пытаясь подавить понимающую ухмылочку. Что бы я сейчас ни грузил Волчеку, ясно было одно: оставлять в живых ни меня, ни Эми вовсе не входило в их планы. Не хватало еще, чтобы я рассказал ФБР, что мою дочь похитили, а самого вынудили подложить бомбу в полный народу судебный зал. Но пусть и дальше держат меня за простофилю, купившегося на их шитую белыми нитками историю.

– Я все равно хочу знать, что вы такого можете сделать, что другие адвокаты не смогли, – упорствовал Артурас.

Хороший вопрос, и я дал на него простой ответ:

– Эти ваши фирмы пытались оспорить саму улику. Но не с той стороны зашли. Это как в футболе: предположим, у тебя совсем задрипанная, никому не известная команда, а играть надо с известной, богатой, у которой вдобавок офигительный распасовщик. При нормальной игре твоих игроков просто раскатают по площадке, выиграть нереально. Вроде и лезть нечего, только позориться. А вот лично я не колебался бы. Если есть какой-то супер-пупер-герой, человек-гора, которого мне не переиграть, нет проблем – я просто выведу его из игры. Покалечу. Возьму на такую подножку с вывертом, что он до конца сезона не очухается. Как там говорят – это игра с людьми, а не с мячом. В суде ровно то же самое: не можешь оспорить доказательства – дезавуируй свидетеля, который их предоставил. Если присяжные решат, что Голдштейн не заслуживает доверия, то совершенно не важно, что он там будет нести. Интернет мне нужен, чтобы хоть что-то на него накопать. Послушайте, непохоже, чтобы у нас был выбор. Либо впрягайтесь и помогайте, либо я подержу ваше пальто, пока пристав будет ковать вас в браслеты. Все элементарно.

Волчек с Артурасом согласно закивали.

– Что вы накопаете за час? – спросил Артурас.

– Не знаю, пока сам не увижу.

Я и в самом деле не знал. Но была мыслишка, где искать. Было видно, как плотно сжатые губы Волчека кривит нерешительная улыбка. Он был явно заинтригован.

– Ладно, – сказал Артурас, доставая свой «Айфон». – Где смотреть?

– Он из Висконсинского университета. Начни с его трудовой биографии, а потом найди список работ. Мне нужны его публикации за двухтысячный, две тысячи четвертый и восьмой годы.

– Почему именно за эти? – удивился Артурас.

– Когда собираешься тряхнуть на перекрестном допросе любого ученого, первым делом смотри именно эти годы. Тогда проводилась АНИА – американская научно-исследовательская аттестация[9]9
  Научно-исследовательская аттестация ученых с гонкой за публикациями действительно регулярно проводится, но только не в Америке, а в родной для автора Великобритании – RAE (Research Assessment Exercise). По-русски это будет что-то вроде «НИА», без начальной «А». Как штатовские адвокаты без такого оружия против ученых-экспертов обходятся, ума не приложу.


[Закрыть]. Чем больше научных публикаций всякие профессора и академики вывалят в ходе АНИА, тем большее финансирование привалит в их институты и тем больше бабла эти яйцеголовые унесут домой. Пока идет аттестация, все только и строчат научные статьи как умалишенные, и даже грамотные люди могут от спешки такого там навалять, что сами потом дивятся. Вдобавок про нормальные научные теории сильно не распишешься, все они наперечет, вот и начинают чисто для весу и объему даже в обычные газеты гнать про барабашек, НЛО и прочую такую пургу, лишь бы за публикацию зачлось. Чем больше статей – тем больше бабла. Если на Голдштейна есть что-нибудь пикантное, то только там и надо искать.

Гонять на перекрестном допросе ученую публику мне доводилось не раз, и про фокус с АНИА я уже сто лет как знаю. Не было случая, чтобы не нарыл там боеприпасов. Это как все остальное в жизни – начинай с денежных интересов, а все остальное само притянется.

Пока Артурас лазал по Сети, я внимательно прочитал экспертный отчет Голдштейна. Довелось мне как-то представлять по делу о подделке чеков некоего Арчи Мейлора – тогда-то и начитался подобных отчетов выше крыши. Арчи был у меня подставным, когда я и сам баловался мошенничеством со страховками. Настоящий талант. Паспорта и удостоверения, которые он мне рисовал, были лучше настоящих. В ходе рассмотрения его дела мне тоже пришлось подвергнуть перекрестному допросу одного почерковеда-криминалиста, который давал показания по поводу почерка Арчи на липовых чеках. Не особо уже помнилось, на что эти ребята обращают внимание при экспертизе, но ведь и времени прошло порядком. Что действительно застряло в голове, так это что они первым делом смотрят на заглавные буквы в начале предложений и имен. Я еще раз заглянул в отчет Голдштейна. Ну да, он тоже сосредоточился на заглавном «Г» в начале фамилии «Геральдо», которую Волчек накалякал на купюре маркером. Помимо отчета Голдштейна, я нашел бумагу из криминалистической лаборатории; там рублевую банкноту проверяли на отпечатки. Судя по всему, пальчики Малютки-Бенни и районного копа, который собирал его барахлишко, либо перекрыли, либо стерли любые другие годные для идентификации отпечатки.

Артурасу потребовалось семь минут, чтобы отыскать на университетском веб-сайте нужную страницу: «Перечень публикаций за 2008 г.» Ни фига. Проверили 2004-й – та же история.

Залезли в 2000-й, и вот оно – жемчужное зерно в навозной куче. Голдштейн, подобно прочим профессорам кислых щей, ковал железо, пока горячо. Навалял как минимум с полдюжины совершенно идиотских статей – объем надувал. Ну и чтобы денег срубить, естественно. Одна так и вовсе была хоть стой, хоть падай. Меня озарила гениальная идея.

– Эту статью нужно распечатать. Мне нужен ксерокс, бумага, горячий кофе, и чтоб меня на хер оставили в покое, – объявил я.

Под строгим контролем Артураса по его же «Айфону» я позвонил Джин, судейскому секретарю, и полюбовно договорился распечатать статью. Сказал ей, что с меня коробка пончиков, растолковал, как отыскать этот опус в Интернете. Подумал, что Мириам наверняка даже не знает, как Джин и зовут-то. Большинство всех этих звезд от юриспруденции до простого судебного персонала не снисходит – мелочь, она и есть мелочь. Ну и пусть, нам больше достанется. Среди этой «мелочи», между прочим, полным-полно достойных людей.

В бывшем кабинете судьи от меня наконец-то все отцепились. Виктор торчал в приемной, пытался реанимировать ксерокс. Как только тот заработает, надо сразу скопировать пару страниц, с увеличением – чтобы присяжные получше разглядели. Разложив на столе бумаги, я уставился в пространство. План понемногу складывался в голове, хотя она по-прежнему трещала от удара по затылку, полученного в лимузине. Если я собираюсь одурачить этих русских, надо усыпить их бдительность, пусть начнут мне доверять – тогда и перестанут поминутно заглядывать мне через плечо. Отец говаривал, что честного человека развести практически нереально, но заставить нечестного лоха довериться тебе – тоже нелегкая задача. Хороший развод полностью основан на доверии.

– Волчек, – обратился я к русскому мафиозо. Тот жестом пригласил меня присесть рядом на кушетку. – Ваши бывшие адвокаты – действительно превосходные, талантливые профессионалы. Не мне вам про это говорить, угу? Сами знаете, что круче их не найти. И они предупреждали вас, что эксперт по почерку разобьет вашу защиту в пух и прах.

Во всем поведении Волчека теперь проглядывала какая-то нерешительность – «семь раз отмерь, один раз отрежь», словно он наконец-то научился держать в узде свою истинную натуру. Он долго прикуривал сигару, размышляя над ответом. Наконец отозвался:

– И вправду такое говорили, но, чтобы меня осудить, одного этого мало.

– Святая правда. Только вам забыли сообщить, что этого более чем достаточно, чтобы отозвать залог и направить дело на пересмотр, даже если Бенни уже не будет в живых.

Он ничего не ответил. Я продолжал нажимать:

– И с почерком те юристы провозились несколько месяцев, точно?

– Точно.

– Эксперта они прижать даже не пытались, точно?

Волчек вздохнул.

– Точно. К чему это вы клоните?

– Я дезавуирую показания эксперта, а вы даете мне шанс выиграть дело без того, чтобы поднимать Малютку-Бенни на воздух.

Я сказал Артурасу, чтобы дал Волчеку прочитать опус Голдштейна. Тот быстро проглядел статью на экране «Айфона», роняя на него сигарный пепел.

– Ну и что? Чем это поможет?

– Предоставьте это мне. Если я размажу этого парня по полу, вы даете мне возможность самому поработать и с Бенни. Я пойду на все, чтобы спасти дочь. Она в моем мире, в моей жизни, и, чтобы ее защитить, я, конечно, и в тюрьму пойду. Но все же мне не особо улыбается провести остаток своих дней на площади шесть на восемь. Дайте поработать с Бенни. Если перекрестный допрос ничего не даст, тогда ладно – сам нажму на кнопку и разнесу его к чертовой матери.

Первое правило воровской библии – дайте людям то, чего они хотят.

Когда Волчек мотнул головой на Артураса, я заметил у него в глазах странный огонек. Он тоже не хотел взрывать свидетеля в переполненном суде! Слишком большой риск. Бежать тоже рискованно. Надежду просто выиграть дело он давно оставил. И теперь я ему эту надежду вернул.

– Вам в жизни не выиграть это дело, господин адвокат. Люди получше и поумнее вас, и те давно от него отказались, – сказал Артурас.

– Если я хотя бы попробую, от вас ничего не убудет. По крайней мере, с Голдштейном, тут уж просто нет выбора. Либо я порушу его показания, либо твой босс отправится в тюрьму.

В комнате наступила тишина. Слышались только тяжелое дыхание Виктора и негромкое гудение вентиляторов ксерокса из-за двери. За окном бибикнул автомобиль. Волчек очень хотел сказать «да», я это видел. Я оказался нежданным ответом на его молитвы.

– И еще кое-что, – сказал я.

– Что? – гаркнул Артурас.

– Ты так и не принес мне кофе, – напомнил я.

Стряхивая пепел с сигары прямо на пол, Волчек отчетливо проговорил:

– Виктор, сгоняй-ка за кофейком для мистера Флинна.