Текст книги "Мое сердце – бензопила"

Стивен Грэм Джонс
Мое сердце – бензопила

Дебре Хилл:

Спасибо от всех нас

Фильм-слэшер в немалой степени выходит за пределы приемлемого.

Кэрол Джей Кловер

Stephen Graham Jones

MY HEART IS A CHAINSAW

Copyright © 2021 by Stephen Graham Jones

Fanzon Publishers An imprint of Eksmo Publishing House

© М. Загот, перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Вечерняя школа

Помятая бумажная карта, которая провела парочку через бог знает сколько американских штатов, говорит: они в Пруфроке, штат Айдахо, и перед ними простираются темные воды озера Индиан, впадающего прямо в ночь.

– Почему озеро Индиан – там прямо индейцы? Или они его выкопали? – спрашивает Лотта с горящими от любопытства глазами.

– Тут все называется в честь индейцев, – шепотом объясняет Свен, поневоле проникаясь торжественностью момента, когда всё вокруг спит, а ты бодрствуешь.

Позади остывает после шестичасового перегона из Каспера взятая в аренду машина – дверцы распахнуты настежь, Свен с Лоттой все смотрят и никак не могут насмотреться, проникнуться местной атмосферой, ведь в конце недели им пора возвращаться в Нидерланды.

Лотта направляет свет от телефона на карту, трепещущую на ветру, и смотрит на воду, пытаясь совместить линии и полоски на карте с тем, что видит перед собой.

– Wat? – спрашивает Свен.

– Говори по-американски, – напоминает Лотта в двухсотый раз. – Если хочешь получить зачетные баллы за курс погружения в языковую среду, надо погружаться по-настоящему.

– Что? – повторяет Свен, и по-английски слово звучит слегка воинственно, будто требует для себя больше места.

– Похоже, на том берегу национальный заповедник. – Лотта указывает в сторону воды подбородком, пытаясь кое-как сложить неподатливую карту.

– Да тут все – национальный заповедник, – бурчит Свен, склонив голову набок и вглядываясь в темную массу черных деревьев.

– Разве в королевском лесу позволят устроить такое? – спрашивает Лотта, сложив, наконец, карту одним из шести возможных способов.

Свен тоже переводит взгляд на противоположный берег озера Индиан. На поверхности плавают мелкие блики света, видные лишь на контрасте с окружающей их тьмой.

– Хмм, – произносит он.

Лотта подходит сзади и кладет подбородок ему на плечо, обнимает за талию.

Свен глубоко вздыхает, удивленно глядя, как огни перемещаются, тянут в непроглядной черноте длинные желтые шеи, словно причудливые громадные звери, собирающие мир воедино, от одного берега к другому. Вдруг в бархатистое небо поднимается мерцающий шар света и зависает над озером.

– Mooi, – шепчет Лотта Свену в ухо, и он повторяет это по-американски: – Прекрасно!

– Пожалуй, не стоит, – говорит Лотта, имея в виду, конечно, прямо противоположное.

Свен оглядывается на машину, уверенно пожимает плечами – а что такого? Разве они сюда вернутся? Вряд ли им еще раз выпадет шанс в двадцать лет оказаться в Америке и перед ними будет целое озеро – призывно булькает, приглашает окунуть в себя пальцы ног, да и не только.

Они оставляют одежду на капоте, на антенне, вешают на открытые дверцы.

Горный воздух дышит чистотой и свежестью, их обнаженные тела – бледные пятна.

– Вода наверняка… – начинает Свен, и Лотта заканчивает: —…идеальная! – И они бегут по гальке так, как и полагается голым и босым людям, то есть осторожно, борясь с холодом и смеясь просто потому, что решились на такое.

Позади темнеет Пруфрок, штат Айдахо. Впереди врезается в воду длинный деревянный пирс и указывает дорогу к озеру.

Они понимают – сейчас будет холодно, и едва ноги касаются деревянных досок, Лотта со Свеном напрягают мышцы и бегут, не думая о том, что могут зацепиться за гвозди, занозить пальцы или просто упасть. Перед лицом водной громады Свен издает боевой клич, и Лотта снимает его на телефон. Снимок получается размытый.

– Взяла телефон сюда? – спрашивает он, отступая на пару шагов.

– Фото на память. – Она встает в боксерскую стойку, потому что Свен обернулся к ней.

Он поднимает воображаемую камеру и делает вид, будто снимает Лотту.

Та смотрит мимо, но уже не так уверенно, замедляет шаг, руки и локти прижимает к корпусу, занимая оборонительную стойку.

У края пирса мерцает огонек гораздо более близкий – можно подумать, там стоит рыбак в темном дождевике и держит на уровне лица старинный фонарь. Нет, не рыбак, скорее смотритель маяка, за последние три года не видевший ни единой живой души. Смотрителю кажется, что если держать фонарь ближе к глазам, то будет лучше видно.

Свет гаснет.

Рука Свена находит руку Лотты, и они идут уже совсем медленно. Небо над ними зияет необъятной пустотой, вокруг тоже сплошная пустота.

– Wat?

– По-американски, – напоминает Свен, натянуто улыбаясь.

– Пожалуй, все-таки не стоит… – начинает Лотта, но закончить не успевает: Свен прыгает на левой ноге, видимо, правая на что-то наткнулась – то ли обломок дерева, то ли гвоздь – или ударилась обо что-то твердое и неприятное.

Внезапно свет в конце пирса снова вспыхивает. Что бы это значило?

– Смотри! – показывает Лотта Свену.

Когда он перестает прыгать и хватать себя за стопу, свет снова гаснет. Свен кивает, сообразив, что к чему, и решительно топает ушибленной правой ногой. Свет вспыхивает.

– Попробуй ты, – велит он Лотте.

Она нерешительно топает, но ничего не происходит. Тогда она прыгает обеими ногами и топает энергичнее – восстановить соединение или что там случилось с проводом?

– Лампа плохо ввинчена, – ставит диагноз Свен и тянет Лотту вперед.

– Завинчена, – поправляет Лотта, плетясь следом.

Дойдя до края пирса, они ступают в круг дрожащего света, Свен облизывает подушечки пальцев и лезет под ржавый колпак, чтобы закрутить лампочку. Нитевидное мерцание превращается в теплый конус, который четко высвечивает их бледные бедра и застывшие тени, что ускользают во тьму.

– Мы наведем тут порядок! – заявляет Свен, имея в виду всю Америку.

Лотта порывисто целует его в щеку и, не сводя глаз со Свена, до последнего не отводя руки, легко и просто перешагивает через край пирса.

Свен отворачивается, улыбаясь и морщась, но брызг нет.

– Лотта? – зовет он, делая шаг вперед и прикрывая лицо от воды, которая вот-вот его окатит.

Лотта спрыгнула в темно-зеленое каноэ, которое качается взад-вперед – должно быть, приметила его, пока Свен возился с лампочкой. Он вновь поднимает руки, как бы щелкает фотоаппаратом, и просит:

– Прикройся, это фотка для внуков. Пусть увидят, какой потрясающей была их grootmoeder, когда мы познакомились.

Лотта поджимает губы, не в силах скрыть улыбку, и Свен спускается к ней, широко раскинув руки, чтобы лодка не перевернулась.

– Это не кража, – поясняет он, отвязывая веревку. – Каноэ просто плавало. Нам даже пришлось прыгнуть в воду, чтобы его достать… чтобы спасти!

– Мы тут все приведем в порядок! – восклицает Лотта во весь голос и тянется к Свену, а он, навалившись на забытый в каноэ шаткий мини-холодильник, отталкивается от пирса. Девушка опускает руки в воду и смотрит на арендованную машину. Та выглядит так, будто рядом взорвалась стиралка. Нет, просто двое абсолютно счастливых ребят из Нидерландов взяли и испарились, исчезли без следа, оставив после себя только одежду.

– Что? – спрашивает Свен на идеальном американском.

– Весла-то нет, – сообщает Лотта. Кажется, смешнее и не придумаешь. Теперь их маленькая экспедиция стала еще интереснее.

– И штанов нет, и рубашек… – добавляет Свен, берясь за борта каноэ и раскачивая его из стороны в сторону.

– Koude, – соглашается Лотта и обхватывает себя, чтобы согреться. Потом, с легким вызовом: – В воде теплее!

– Там, где diepere, то есть глубже.

Они гребут руками, вода очень холодная, и ярдов через двадцать Свен снимает белую крышку с мини-холодильника. Грести ею гораздо удобнее, чем руками, и – что важно – крышка не мерзнет.

– Мой герой! – восклицает Лотта на идеальном английском, прижимаясь к Свену.

– Здесь тоже можно согреться, – замечает Свен, не переставая грести, и они отплывают от берега все дальше.

Лотта прижимается щекой к его спине, и под этим углом ей хорошо виден мини-холодильник, оставшийся без крышки.

– Смотри! – восклицает она и достает из холодильника прозрачный пакет с сэндвичем, намазанным арахисовым маслом.

– Pindakaas. – Свен глубже загребает крышкой, толкая каноэ вперед.

Лотта решительно выкидывает сэндвич в воду, подносит палец к губам, чтобы Свен знал – про это молчок. А в пакет сует свой телефон, аккуратно запечатывает сверху, с краю вдувает воздух, и телефон оказывается в надувном пузыре.

– А еще пакет с замком может быть и flotatie-устройством, – объявляет она поставленным голосом бортпроводницы голландской авиакомпании.

Свен усмехается и поправляет:

– Плавучим.

Между тем телефон в пакете продолжает вести запись. Лотта наклоняет его под углом от себя, чтобы камера смотрела вперед.

– Как думаешь, что там? – Свен кивает в сторону огней, пока все очень далеких.

– Гигантские светляки, – с затаенным восторгом произносит Лотта. – Американские светляки!

– Стадо мастодонтов со светящимися бивнями.

– Воздушные медузы! – добавляет Лотта чуть тише, словно шепчет молитву.

– А бывают древесные губки, которые светятся? – спрашивает Свен. – Я серьезно, nu.

– Сейчас, – поправляет Лотта мечтательным шепотом. – Это индейцы! Они раскрасили лица и тела – готовятся напасть!

– Вот узнает об этом Джон Уэйн Гейси – им точно не поздоровится, – заявляет Свен со знанием дела, и Лотта хихикает.

– Да этот Джон Уэй… – начинает она и осекается, потому что Свен дернулся, отпрянул от борта и выдернул из воды руки – с них свисает что-то длинное. Он встает, пытается это стряхнуть, и каноэ опасно накреняется, Свен теряет равновесие и падает в воду с другой стороны, и его мужское достоинство ускользает от жадного глаза камеры.

Он проваливается под воду почти без звука, раз – и нет.

Лотта, оставшись в каноэ одна, неуверенно поднимается, тыльная сторона ладони взлетает к носу, ко рту – защититься от запаха, исходящего от тягучей гадости, которую Свен затащил на борт.

Ее мутит, на коленях она отползает от этой жути подальше.

Каноэ занесло… во что? В ковер из водорослей? В озерные нечистоты? Здесь, на такой высоте над уровнем моря, ведь в придорожных ямах еще лежит снег?

– Свен! – кричит она в черноту, что наползает на нее со всех сторон.

Девушка обхватывает себя руками, садится поудобнее, поджав ноги.

Свена нет.

Тут она понимает, что именно так пахнет: рыбьи внутренности. Кто-то из горожан наловил много рыбы, выпотрошил ее прямо здесь и выкинул за борт потроха, кишки и прочие несъедобные части, те сплелись со свернувшейся кровью и превратились в вязкую плавучую дрянь.

Она снова кашляет, закрывает глаза, борясь с приступом тошноты.

Может быть, это вовсе не рыбы, пойманные сетью, – в Америке же запрещена ловля во внутренних водоемах? – а одна-две по-настоящему здоровенные рыбины с самого дна озера. Осетр, щука, сом?

Свен в этом разбирается. Его дядя – рыбак.

– Свен! – зовет она снова. Что за дурацкие игры!

Не в ответ на зов, а скорее потому, что кончился воздух в легких, Свен выныривает на поверхность футах в двадцати слева от Лотты.

– Gevonden! Поймал! – орет он и машет над головой ярко-белой крышкой от мини-холодильника.

– Вернись! – зовет Лотта. – Хватит с меня этих громадных светляков!

– Мастодонтов! – кричит Свен, хлопая крышкой по воде, и слышать этот громкий звук Лотте почти невыносимо, ведь он привлекает лишнее внимание. Она смотрит на огни на дальнем берегу – вдруг те повернулись в их сторону?

Лотта берет телефон в воздушном пакете, встряхивает так, чтобы повернуть камеру к себе, и говорит на идеальном английском:

– Ненавижу тебя, Свен! Мне холодно и страшно, и когда спросишь себя, что сделал не так, почему тебе ничего не перепало в штате Айдахо, – проиграй эту запись и все поймешь.

Она запихивает телефон под перекладину ближе к носу каноэ, там есть укромный уголок, куда помещается надутый пакетик с телефоном внутри.

– Греби сюда! – просит Свен. – Не хочу прикасаться к этим… этим волосам!

– Это не волосы! – кричит в ответ Лотта. – Это рыбьи кишки…

Фраза повисает в воздухе, потому что Лотта вдруг ясно чувствует – кто-то стоит у нее за спиной. Понятное дело, стоять там никто не может, ведь за спиной у нее озеро. И все же она резко оборачивается – краем глаза она точно видела тень, но сейчас там ничего нет.

– Ламинария, что ли? – спрашивает Свен. – Как это будет по Engels?

– По-английски, – поправляет Лотта, с трудом сдерживаясь.

– Черт с ним, с английским! – сердится Свен. – Hetishaar!

Но это не волосы.

Будь это волосы, тогда получается… Лотта в растерянности: получается, что лось, медведь или ковбойская лошадь умерли прямо здесь, или сюда приплыл раздутый труп, а потом лопнул от жары и залил все вокруг мохнатым фонтаном из запекшейся крови.

Каноэ во что-то врезается, но в воде ничего быть не должно – значит, догадка верна?

Девушка вскрикивает, по лицу бегут слезы, дыхание сбивается – она на грани истерики.

– Свен! – кричит Лотта, крепко держась за борт каноэ, и вместо очередного глухого удара слышит звук мелких шажков – даже не всплески, просто рябь на поверхности воды. Косяк рыбы? Летучие мыши прилетели половить насекомых над поверхностью озера? Контейнер с мусором, который швырнули в воду днем и он никак не доберется до другого берега?

Что бы то ни было, она отодвигается подальше.

– Свен, Свен, Свен! – повторяет она, с каждым разом все тише – ей кажется, что голос делает ее мишенью.

Зачем их вообще понесло в Америку?! Тоже мне, большое приключение!

Лотта оборачивается к пирсу, к свету, который точно настоящий, и вдруг тот мигает, гаснет и зажигается вновь – нет-нет, не гаснет, просто между ней и источником света что-то прошло.

Через несколько секунд по воде грязным намеком разносится хлюпающий звук, похожий на влажный треск. Оттуда, где был Свен? Или она сместилась, и где теперь Свен, непонятно.

Лотта встает, чувствуя себя беззащитной как никогда, хотя темнота такая, что даже рук не видно.

Она едва не падает за борт – это вдруг стал кричать Свен. По-голландски, по-английски, по-человечески, только совсем первобытно – так вопят лишь раз в жизни, понимает Лотта.

Все, что Лотта может разобрать – Wat is er mis met haar mond? Потом раздается бульканье, и голос резко обрывается.

Лотта пытается грести к берегу, прочь отсюда, прости, Свен, прости, и ты, Америка, тоже прости, зря мы нарушили твой покой ночью, проехали бы себе через Айдахо, она всем так и скажет, нечего делать в этой Америке, если только выберется…

Рука девушки погружается по локоть в ковер из волос, гнили и кишок, эта дрянь свисает с нее волокнами, заползает в каноэ, обволакивает ее, но она не обращает внимания, лежит на животе и изо всех сил гребет к берегу; кончики пальцев пробиваются вниз, где вода еще холоднее.

Раз, два, двадцать раз, а потом рука касается чего-то твердого. Ей чудится: в замедленной съемке возникает мертвая лошадь и плывет под водой, подушечками пальцев Лотта проводит по белому ромбу меж лошадиных глаз, от легкого прикосновения огромное мертвое тело погружается еще глубже.

Лотта отскакивает, прижимает руку к себе, и тут мимо проплывает то, к чему она прикоснулась – белая крышка холодильника, вся в красных пятнах.

Девушка мотает головой – нет-нет, не может быть! Потом – что еще ей делать? – переваливается за борт с другой стороны, борется со щупальцами гнили, которые лезут ей в рот, тянутся к горлу, наконец вырывается на волю и что есть силы гребет к тусклым огням Пруфрока, как бывалый пловец начальной школы на соревнованиях по плаванию.

Телефон, оставшийся в тусклом пакете, продолжает вести съемку – пустое алюминиевое каноэ, размытый угол мини-холодильника. Телефон помалкивает, но слушает.

И слышит, как Лотта вскрикивает.

Но крик тут же обрывается.

Перед самым рассветом

Джейд Дэниэлс эдаким неуклюжим увальнем – лучше не скажешь – вваливается на стройплощадку «Терра Новы». Еще темно, температура двенадцать градусов, это пятница, тринадцатое марта, в Пруфроке вот-вот начнутся весенние каникулы.

На ней тонкий комбинезон уборщика, в левом кармане лежит канцелярский нож, который отец наверняка назвал бы говнорезом, правая рука сжата в кулак. Под комбезом – девчоночья футболка с надписью «Неприкаянная», чересчур в обтяжку, если кому есть дело, и протертые джинсы, причем большинство дырок на бедрах не от мытья посуды в блинной или перекладывания коробок на отгрузочном складе (Пруфрок – городишко маленький, ничего такого здесь нет), а от того, что она царапает ткань ногтями на седьмом уроке – это урок истории, который Джейд называет «Промывка мозгов-101». Ногти у нее, естественно, черные, волосы должны быть зелеными – хотелось сразить всех наповал, но волосы индейцев краска не берет, хотя на коробке написано «для любых волос», и вышла оранжевая грива, из-за которой полчаса назад она погрызлась с отцом, удрала из дома и заявилась сюда.

Промолчи отец, увидев, как она идет по коридору, Джейд лежала бы у себя в комнате, напялив наушники, и тихо смотрела на тринадцатидюймовом экране телевизора со встроенным видаком какой-нибудь слэшер (пиратская копия).

Но отцу вечно неймется, особенно по вечерам, после шести бутылок, а то и целого ящика пива.

– Видать, морковки переела, дочка, – протянул он с усмешкой и приложился к бутылке.

Джейд покорно остановилась – что поделаешь, если отец окликнул.

Кличку Открывашка Дэниэлс он получил еще в старших классах – продел леску через обшивку, приклеенную к крыше его тачки, украсил гирляндой из рыболовных крючков, потом повесил на них кольца-открывашки от пивных бутылок, да столько, что обшивка в конце концов свалилась ему на голову, когда он мчался сквозь ночь на скорости семьдесят миль в час.

Джейд знает – эта авария должна была отправить его на тот свет. Вот было бы здорово! Джейд уже успели зачать, и на ее существовании это бы никак не отразилось. Зато ее жизнь потекла бы по гораздо менее убогому руслу – она жила бы с матерью, а не с так называемым папашей.

А теперь она обречена расти под одной крышей с настоящим страшилищем, потому что в аварии горе-папаша переломал все кости, лицо стало как у Фредди, и всем, кто еще не успел из комнаты слинять, он заявляет, что, мол, пьяницам и индейцам Господь улыбается.

С чем Джейд категорически не согласна, будучи наполовину индианкой и дочкой своего отца – в ее случае число улыбок свыше практически равно нулю. За примером далеко ходить не надо: отцовский собутыльник, Фарма, хихикнул над шуткой отца про оранжевые волосы, дернул подбородком в сторону Джейд и говорит:

– Ха, есть у меня морковка, пусть попробует…

Джейд оскалила зубы, ненавидя себя всей душой, но думала, что отец отвесит этому ходячему неудачнику подзатыльник или хотя бы ткнет локтем в бок в качестве предупреждения. Как минимум Открывашка Дэниэлс мог бы шепнуть своему школьному приятелю: подожди, пока она уйдет, братан. Даже этого бы хватило.

А он только пьяно хмыкнул – мол, шутку оценил.

Будь рядом мама Джейд, вмазала бы ему локтем, сверкнула глазами, но нет такого счастья. Кимми Дэниэлс живет всего в трех четвертях мили отсюда, но это бесконечно далеко, как в другой галактике. Кимми сошла с орбиты Открывашки Дэниэлса, и Джейд знает, что оно к лучшему.

Джейд понимает, что зря остановилась в гостиной. Надо было не тормозить, идти себе дальше, пробиться сквозь дым и пьяные шуточки. Если уж застряла и не нашлась с ответом, считай, признала поражение.

Она окинула Фарму тяжелым взглядом.

– Мой папа сказал так про морковку, потому что девочки, которые хотят похудеть, только морковь и едят, и белки глаз у них становятся оранжевыми, типа перестарались, – пояснила Джейд, прикоснувшись к волосам, чтобы Фарма понял. – А ты – говноед, потому что у тебя глаза того самого цвета.

Фарма подскочил, пустые стаканы с кофейного столика загремели на пол, но на сей раз отец Джейд, не спускавший с нее глаз, остановил приятеля.

Фармой того прозвали потому, что в один прекрасный день он работал в аптеке, и Джейд не сомневается: там он продержался именно один день.

Отец Джейд, по обыкновению, прикусил щеку изнутри, и Джейд с отвращением увидела между зубами губчатую ткань шрама.

– Язычок в маму.

– Если б только язычок, – поддакнул Фарма, и Джейд зажмурилась, чтобы выкинуть их слова из головы.

– Точно, а еще… – начала она, сама не зная, чем закончит, но договорить ей не удалось – Открывашка поднялся и, не спуская глаз с Джейд, спокойно обошел кофейный столик.

– Только попробуй! – выпалила Джейд. Хотя ее сердце подрагивало как натянутая тетива, она даже не отшатнулась от противного, маслянистого дыхания и неприятного жара, исходящего от отца.

– Будь это двести лет назад… – протянул он, даже не собираясь заканчивать, потому что вечно твердил одну и ту же чушь: он-де родился слишком поздно, к этому веку не приспособлен, ему самое место в прошлом, в те времена он вписался бы идеально, своими руками снял бы скальп с каждого переселенца, который пришел поганить плугом их землю, строить на ней жилье, завязывать чепчик – да что угодно.

Ага, как же. В лучшем случае ошивался бы у ворот индейского форта, ждал бы, когда обломится выпить.

– Я бы тебя через колено, – добавил он, и на сей раз, вместо обычной словесной перепалки, Джейд вскинула правый кулак, уперлась ногами в пол, развернула корпус, напрягла плечи, и все ее неспортивное, нетренированное тело собралось в боевую стойку.

Открывашка как ни в чем не бывало присосался к бутылке. Возможно, нападение и удалось бы. Раньше Джейд себе такого не позволяла, поэтому он особо не парился. С другой стороны, этому лоху доставалось всю его дурацкую жизнь, в итоге у него выработалась чуйка. Либо чуйка, либо Бог и правда ему улыбался.

Ему, но не его дочери.

Легким движением левой руки он перехватил кулак Джейд, притянул ее лицо к своему и тихо сказал:

– Не вздумай распускать руки, дочка.

– Не руки, – прошипела Джейд прямо ему в лицо, – а ноги! – И тут же шибанула его коленом по яйцам, будто в каблуке у нее выстрелила ракета, и пока он корчился над кофейным столиком, под звон посыпавшихся на пол пустых бутылок, вылетела через сетчатую дверь и скрылась в ночи в чем была.

Рабочий комбинезон подвернулся по простой причине – висел на бельевой веревке, изрядно заиндевевший, ведь никто не ожидал, что погода выкинет такой фортель. Несмотря на холод, Джейд натянула комбез только в конце квартала, внимательно оглядев улицу.

– Алиса, – напоминает она себе на другой стороне озера, нетвердой походкой проходя через открытые ворота стройплощадки, где работа идет круглые сутки.

У Алисы, последней девушки из «Пятницы, 13-го», волосы тоже типа рыжие, так?

Так, кивает Джейд со зловещей улыбкой, значит, покраска не просто удалась – это знак свыше, судьба. Ведь сегодня пятница, тринадцатое, то есть святой день. Вообще-то она в ярости, напоминает себе Джейд. Если ты в ярости, тут уж не до улыбок. С ее переохлаждением надо где-то укрыться. Шерифу Харди она скажет, что отец напился и выгнал ее из дома, как в прошлый раз.

Надо перетерпеть. Сменить трясучку на посиневшие губы и сухие глаза. Примерный план Джейд был такой: выйти на городской пирс – место все-таки публичное, антураж соответствующий, кто-то обязательно ее найдет, и она не замерзнет до смерти. Но потом она заметила мерцающий свет на площадке и ночной бабочкой устремилась туда.

Мерцание оказалось костром. Не настоящим, но… Джейд улыбается, осознав, что именно видит перед собой: работяги из ночной смены взяли одноковшовый погрузчик, соскребли с площадки все обломки и мусор – возможно, их последнее задание перед окончанием смены, – высыпали весь хлам в большой стальной контейнер, приподняли его над землей, опустили внутрь горящую тряпку и держали, пока не разгорелось.

Неплохой способ избавиться от мусора, думает Джейд. Для Пруфрока, где народу уже и так кот наплакал, может быть, самый лучший.

Право подойти к огню и погреться с работягами, как считает Джейд, ей дает измызганный комбинезон, ведь и по будням, и в выходные она моет полы, опорожняет мусорные баки и драит туалеты. На груди вышиты ее инициалы ДД – Дженнифер Дэниэлс, – и среди работяг она вполне сойдет за свою: не бог весть какая важная птица, но клеркам надо знать, как к ней обратиться, если где-то что-то замусорится или прольется.

– Здоро́во! – говорит она всем сразу, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, не привлекать лишнего внимания. Джейд сразу понимает, что «здоро́во» звучит неуместно, они могут и оскорбиться, но уже поздно.

Один, в желтых очках-консервах – Стрелковые Очки, так? – молча кивает, потом наклоняется и плюет в огонь.

Парень рядом с ним в разных перчатках укоризненно толкает Стрелковые Очки в бок и кивает в сторону Джейд – разве не видишь, что с нами дама?

Дав понять, что это ерунда, Джейд подвигается ближе к костру и, набрав побольше слюны, плюет в огненный вихрь, и от жара ее ресницы слегка загибаются.

Работяга в выгоревших зеленых штанах, заправленных в ковбойские сапоги, одобрительно хмыкает.

Джейд вытирает губы тыльной стороной ладони – от холода онемели и губы, и руки, – а сама оглядывается по сторонам.

Внутри площадки все выглядит так же, как сквозь десятифутовый сетчатый забор: паллеты, поддоны со стройматериалами, землеройные машины и рычажные подъемники, разбитые вилочные погрузчики и покрытые коркой цементные желоба, грузовики, припаркованные прямо там, где их застали сумерки и принесли с собой настоящую прохладу. Тяжелое оборудование – фронтальные погрузчики и бульдозеры – стоит по эту сторону огороженной территории, сзади длинношеим динозавром возвышается силуэт экскаватора, дальше кран – бесспорный король, чьи ноги застыли на полпути между костром и баржей, которая переправляет оборудование через озеро Индиан.

Баржу доставила колонна полуприцепов, потом ее собрали на месте, прямо перед каникулами в День благодарения, и для Пруфрока это стало целым событием – для младших классов даже устроили выездную экскурсию, чтобы посмотреть на чудо техники. И с того самого дня местные не в силах отвести от нее взгляд. И не скажешь, что длинная, плоская посудина способна тащить десятитонные тракторы, но каждый раз она проседает под их весом, будто думая – я могу, я могу, и действительно справляется. Маясь на седьмом уроке, Джейд с замиранием сердца – за что себя ненавидит – наблюдает за чудовищным экскаватором, который балансирует на задней части баржи.

Хочется ли ей, чтобы экскаватор соскользнул, рухнул в Утонувший Город под озером, или пусть вода медленно поднимается, наползает на высокие шины, и никто этого не заметит, пока не будет слишком поздно?

Годится любой из вариантов.

На другом конце пути этого парома – «Терра Нова», которую Джейд презирает просто из принципа. «Терра Нова» – богатая застройка на другом берегу озера, раньше там был национальный заповедник, но потом, благодаря маневрам хитроумных юристов, с края удалось отрезать участок, который газетчики называют самой закрытой общиной во всем Айдахо – «только для избранных, и даже дорог поблизости нет!» Попасть туда можно либо на лодке, либо на воздушном шаре, либо вплавь, однако воздушные шары плохо справляются с горными ветрами, а вода в озере ледяная почти весь год.

«Терра Нова», о чем с гордостью сообщают газеты, означает «Новый Мир». Как сказал один из будущих жителей поселка – и фразу тут же подхватили, – если старые земли давно освоены, надо искать новые.

Сейчас там строятся десять коттеджей, причем с такой головокружительной скоростью, будто смотришь фильм в замедленной съемке.

Вероятно, все эти предприниматели, финансовые воротилы и магнаты даже не подозревают, что к востоку от Пруфрока, если идти к «Терра Нове» вдоль плотины, с определенной точки виден просвет. Там находится старый, заросший травой летний лагерь: девять полуразвалившихся хижин на фоне известковой горы, часовня без боковых стен, по сути, просто низкая крыша на столбах, и дом для собраний, где никто не собирался уже целую вечность. Если не считать призраков детей, убитых в этих краях пятьдесят лет назад.

Для всех в Пруфроке это Кровавый Лагерь. Дайте «Терра Нове» пару лет, считает Джейд, и Кровавый Лагерь станет полем для гольфа, где каждую игровую лужайку назовут в честь одной из хижин.

Это кощунство, заявляет она всем, кто готов слушать, хотя обычно ее слушает только мистер Холмс, учитель истории штата. Нельзя делать ремейк «Изгоняющего дьявола» или сиквел «Ребенка Розмари», нельзя проявлять неуважение к земле, по которой ходил настоящий слэшер! Есть вещи, которые лучше не трогать. Правда, в городе всем наплевать. Или же людей устраивает плата в пятнадцать долларов в час, которую сладкоголосые агенты «Терра Новы» дают каждому, кто готов наняться. Например, Открывашка Дэниэлс. Отсюда и пивная река, по которой он плывет уже пару месяцев.

Только эта сделка – не то, чем кажется, вот в чем штука. Трудяги продают не свое время, труд, пот – они продают Пруфрок. Едва «Камелот» начнет рассекать по озеру Индиан, изменится абсолютно все, как заявил в своей обличительной речи мистер Холмс. Прежде покосившиеся заборы, машины с бамперами от других тачек на этой стороне озера считались нормой – так было всегда. Теперь, с появлением «Терра Новы», у пирса паркуются «Порше», «Астон Мартины», «Мазератти» и «Рендж-Роверы», а машины Пруфрока начинают смахивать на склад утильсырья на колесах. Когда обитатели Пруфрока направят бинокли на другую сторону озера и увидят, как живут богатые и знаменитые, то наконец осознают, что сами они живут совсем по-другому: сгнившие заборы, крыши, которые следовало бы перекрыть еще пару лет назад, разбитые подъездные дорожки, старомодные юбки и устаревшие лет десять назад подплечники – чтобы мода поднялась на высоту восьми тысяч футов, требуется время.

Недавно, делясь своими грустными наблюдениями, мистер Холмс – это его последний семестр перед выходом на пенсию – сказал, что «Терра Нова» хочет сделать другую сторону озера привлекательной и безмятежной, красивой и первозданной. Ее не волнуют проблемы Пруфрока, который скоро останется на обочине жизни среди растоптанных окурков, следов от мочи за шинами высотой в дом, кусочков железных уголковых профилей, вдавленных в грязь слой за слоем вместе с одинокими шайбами и сорванными болтами… Джейд дала себе слово, что после окончания школы не останется здесь ни на минуту. Отправится хоть в Айдахо-Сити, хоть в Бойсе – если разобраться, перед ней весь мир. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда!

Но это, как и борьба с переохлаждением, – потом.