Текст книги "Дом Цепей"

– Я проголодался.

– К вечеру мы доберемся до Кульвернской переправы. Из-за тебя мы тащимся еле-еле. Ты один весишь больше, чем Сильгар с его четырьмя головорезами. Эброн говорил, что по крови твое племя чище, чем суниды. И злее, это уж наверняка. Помню, когда я еще был мальчишкой, в Даруджистан как-то забрели лицедеи с громадным серым медведем. Его держали на толстенной цепи. Аккурат у Напастиных ворот – есть там у нас такое местечко, сразу за городской стеной – поставили вместительный шатер и брали за вход по одной серебряной монете. Денег у меня не водилось, но я ухитрился подлезть под шатер. Народу там было! Всем хотелось поглазеть на серого медведя. Мы ведь считали, что они якобы вымерли много веков назад.

– Ну и дураки, коли так считали.

– Конечно, дураки. В общем, зеваки туда валом валили. Кончилось тем, что зверюга взбесился. Рванул цепи, и они разлетелись, словно венки из травы. Видел бы ты, что там началось! Народ ошалел, все бросились кто куда. Меня едва не задавили. Хорошо еще, удалось заползти в укромный уголок. Медведь расшвыривал людей, как щепки, а потом убежал на Гадробийские холмы. Больше его не видели. Говорят, правда, что он жив до сих пор. Случается, нападает на стада, а то и пастухом закусит. Так я к чему это вспомнил-то? Вот и ты, урид, напоминаешь мне того медведя. У тебя точно такой же взгляд. Ты одними глазами говоришь: «Цепи меня не удержат». Мне просто не терпится увидеть, что же будет дальше.

– Я – не медведь, Торвальд Ном, и прятаться не побегу.

– Об этом не может быть и речи. Кстати, знаешь, как тебя будут грузить на тюремный корабль?

– Опять незнакомые слова. Что такое «тюремный корабль»?

– Корабль – это очень большая лодка; она плавает по очень большому озеру, которое называется морем. А тюремный – потому что на нем возят узников вроде нас с тобой… Так вот: малазанцы снимут с повозки колеса, а днище вместе с тобой погрузят на корабль. Вот так ты и поплывешь до самого Семиградья.

Повозка тряслась по глубоким каменистым колеям. Голова Карсы угрожала расколоться от боли. Он закрыл глаза.

– Эй, урид! Ты меня слышишь? – не унимался Ном.

Великан не отвечал.

– Ну вот, опять чувств лишился, – вздохнул даруджиец. – И поговорить не с кем.

«Веди меня, воитель. Веди меня».

Мир низинников оказался совсем не таким, каким его представлял Карса, слушая рассказы деда. Низинники были одновременно слабыми и сильными, чего он никак не мог понять. Они строили диковинные жилища, громоздя одну хижину на другую. На берегу он видел лодки размером с теблорский дом. Выезжая в поход, Карса думал, что со времен Палика в селении низинников добавилось всего лишь несколько зданий. А оказалось – у них там огромное селение с непривычным названием «город». Да и вели себя низинники по-разному: одни трусливо разбегались, тогда как другие стояли до конца.

Но самым ужасающим зрелищем были рабы-суниды. Это до какой же степени надо было сломить дух теблорского племени! Палику бы такое и в страшном сне не приснилось.

«Ничего, я разорву цепи сунидов. Клянусь Семерым богам, я сделаю это. Отныне рабами станут низинники, и я отдам их сунидам… Хотя нет, пожалуй, это неправильно. Не стоит уподобляться низинникам».

Карса решил, что он просто накажет тех, кто виновен. И никаких пыток. Удар мечом – и все. Пытки недостойны воина.

Далее его мысли перекинулись на малазанцев. Это племя в корне отличалось от натианцев. Воины-завоеватели, не побоявшиеся приплыть издалека. Придерживаются строгих законов. У них не рабы, а узники… впрочем, похоже, разница лишь в названии. Его все равно ждет принудительная работа.

Нет, это ему никак не подходит. Ссылка на рудники – это наказание, предназначенное для того, чтобы вначале подмять дух воина, а со временем и полностью сломить его. Что и говорить, очень похоже на участь сунидов.

«Но такого не случится. Я – урид, а не сунид. Как только малазанцы поймут, что мною невозможно помыкать, они меня убьют. И чем раньше они в этом убедятся, тем скорее мне наступит конец. Стало быть, нужно, чтобы они узнали это как можно позже, иначе повозка – последнее, что я вижу. Торвальд Ном назвал терпение мудростью узника. Прости меня, Уригал. Я вынужден познать эту мудрость. Я должен продемонстрировать своим врагам внешнюю покорность».

Карса мысленно усмехнулся. Вряд ли малазанцев можно так легко провести. Они слишком умны и не поверят во внезапную перемену его настроения. Здесь нужно придумать что-то другое.

«Делюм Торд, теперь ты поведешь меня. То, что я считал твоей потерей, станет моей находкой. Ты идешь впереди, указывая мне путь. Враги надеются сломить мой дух. Но они никогда этого не дождутся. Поврежденный рассудок – вот что они увидят».

Юноша рассудил, что в это его тюремщики наверняка поверят: ведь малазанский сержант сильно его покалечил. Мышцы шеи и сейчас еще были словно бы не свои. Что ни вздох, то волна боли. Карса старался дышать пореже. Ничего, он преодолеет телесные увечья. А вот дух теблоров и впрямь сломлен, и низинники тут ни при чем.

Веками его соплеменники жили так, будто они одни на целом свете. А низинники тем временем плодились, делаясь все опаснее. Теблоры же баюкали себя сказками о собственной непобедимости и даже перестали защищать свои границы. И неудивительно, что с юга поползла зараза. Низинники оказались умнее и хитрее. Достаточно сгноить дух народа, и тогда воевать с ним уже не понадобится. Пусть суниды никогда не были особо сильными – они все равно часть теблоров. Случившееся с ними может повториться и с другими племенами. Сородичам Карсы будет нелегко принять горькую правду, но еще хуже беспечно отмахнуться от нее или сознательно закрыть на нее глаза.

Карса привык считать Палика героем. Мальчик рос, мечтая повторить подвиги деда. А теперь неизбежно задавался вопросом: да были ли они вообще – славные деяния, совершенные доблестным воином Паликом? Или дед попросту раздул себе славу? Вернись он тогда из похода и честно расскажи о низинниках, – его предостережения были бы услышаны. Но Палик выбрал почести и подарил этим коротышкам несколько веков на приготовления. Они не торопились; их вторжение было медленным и потому почти незаметным. Как же они радовались тому, что теблоры воюют друг с другом. А ведь знай теблоры о коварном общем враге, они бы давно уже прекратили междоусобицы.

Думы Карсы становились все более мрачными. С какого конца ни зайди – Палик был виновен в величайшем преступлении перед народом теблоров. Ему не хватило мужества объявить соплеменникам: дальше жить по-старому нельзя. Закон Уединения исчерпал себя и теперь угрожал самому существованию теблоров.

«Должно быть, мой отец понял все это уже давно», – вдруг подумалось юноше.

Повозку тряхануло. Карса стиснул зубы и зажмурился. Он затаил дыхание и стал ждать, когда боль схлынет.

«Твои сомнения, – мысленно обратился он к Синигу, – казались мне слабостью. Твое нежелание участвовать в постоянных межплеменных стычках, где тешат собственную гордость и проливают кровь, я считал трусостью».

Но если отец давно уже все понял, то почему же он молчал? Почему не поделился своими сомнениями с единственным сыном? Синиг лишь смеялся над честолюбивыми замыслами отпрыска… С другой стороны, разве стал бы Карса его тогда слушать?

«Может, отец, ты что-то знал о мире низинников и предвидел, чем закончится наш поход? Что ж, сейчас ты бы наверняка злорадно усмехнулся, увидев меня таким – раненым и беспомощным. Но самые первые раны нанес мне ты, отец. Я весь теперь – одна сплошная рана. Ох, как же я устал!»

Внезапно Карса устыдился собственной слабости. Ну при чем тут отец, если сам Уригал сейчас рядом с ним? И остальные боги тоже. Их сила сделает воителя неуязвимым перед любыми попытками сломить его дух. Он обязательно вернется в родные края, и тот день станет концом прежней жизни теблоров. Он, Карса Орлонг, объединит племена сородичей и поведет их на низинников.

Все, что было с ним до сих пор, и даже нынешний его плен – не более чем приготовления к грядущему возмездию. Да, Карса Орлонг станет мечом возмездия. Враги и не подозревают, что сами оттачивают этот меч.

«И теблоры, и низинники ослеплены собственным могуществом. Я принесу и тем и другим прозрение. Только не сетуйте, – обратился к ним юноша, – что вашим глазам будет больно от света!»

С этой мыслью Карса вновь провалился в беспамятство.

Его разбудили оживленные голоса. В воздухе пахло пылью, лошадиным потом и какой-то пряной пищей. Повозка под ним больше не тряслась. Отовсюду доносились звуки: голоса людей, конское ржание, стук и лязганье каких-то предметов. Но даже они не могли заглушить шум быстро несущихся речных вод.

– Вроде бы опять очнулся, – сказал Торвальд Ном.

Карса открыл глаза.

– Мы добрались до Кульвернской переправы, – сообщил ему даруджиец. – А тут вдруг буря поднялась. И ветра не понадобилось. Вести с юга дошли, вот эти вонючие натианцы в своем вонючем городишке и подняли кипеж. А уж как малазанские солдатики взбудоражены! Еще бы: их армия наконец-то захватила Крепь. Там было кровопролитное сражение. Конечно, не обошлось без магии. Знаешь, что самое удивительное? Семя Луны улетело. Я так думаю, что в Даруджистан. Эх, жаль, меня там не было! Представляешь, какое зрелище, когда глыба базальта плывет над озером? Наши малазанцы тоже сокрушаются, что сражение прошло без них. Не понимают, дурни, что могли бы сейчас валяться возле Крепи, зажаренные магическим огнем. Но солдаты есть солдаты.

– Это ты правильно сказал, – отозвался запрыгнувший на повозку Осколок. – Ашокский полк заслуживает большего, чем ошиваться в здешней глуши и ловить разбойников и рабовладельцев.

– Насколько понимаю, вы и есть Ашокский полк? – уточнил Торвальд.

– Угадал. Все как один – много где повоевали и навидались разного.

– Тогда странно, капрал: почему таких опытных вояк не послали на юг?

Осколок поморщился.

– Почему, почему? – пробормотал он, отворачивая лицо. – Мы же все из Семиградья, и потому эта сучка, ясное дело, нам не доверяет.

– Прошу прощения, вы имеете в виду императрицу? – полюбопытствовал Ном.

– А кого же еще? – огрызнулся Осколок.

– Но если Ласин вам не доверяет, то зачем же она тогда отправляет вас на родину? Разве Семиградье не находится на грани мятежа? А вдруг вы переметнетесь на сторону бунтовщиков? Разумнее было бы оставить ваш полк на Генабакисе.

Осколок недовольно покосился на Нома:

– И чего это меня дернуло болтать с тобой, ворюга? Вдруг ты – один из шпионов Ласин? Когти под кого только не рядятся.

– Если так, капрал, то в своем тайном донесении я обязательно отмечу, как тут со мной обращались. И о тебе отдельно напишу. Кажется, твое имя – Осколок? Маленький такой кусочек битого стекла. И вот этот-то кусочек осмелился назвать императрицу сучкой.

– Заткнись! – прорычал малазанец.

– Бывает, что всего лишь одно слово кардинально меняет судьбу, капрал.

– Я смотрю, ты больно умный!

Сердито зыркнув на Нома, Осколок соскочил с повозки и растворился в сумерках.

– Эй, Карса Орлонг, как, по-твоему, напугал я этого капрала? – помолчав, спросил Ном.

– Мне нет дела до ваших разговоров, – почти шепотом ответил Карса. – А теперь, Торвальд Ном, слушай, что я тебе скажу. У меня был соратник по имени Делюм Торд. По пути в город низинников его сильно ранили в голову. У Делюма треснул череп, и оттуда вытекла мыслекровь. А всем известно, что потерявший мыслекровь теряет также и рассудок. Делюм был грозным воином, а стал совсем беспомощным и безвредным, словно младенец. То же самое случилось и со мной. Малазанец ударил меня лопатой, повредил череп, отчего мыслекровь вытекла, и…

– Твой рассудок ушел и не вернулся, – засмеялся Ном.

– Да не кричи ты! Здесь хватает лишних ушей. Говори потише. Когда я очнулся, ты заметил…

– Понимаю, – уже шепотом перебил его Ном. – Я заметил, что ты здорово повредился в уме. Тебе ведь именно это надо, да? Хорошо, я скажу малазанцам, что ты бормочешь какие-то бессвязные слова, что-то поешь, меня не узнаешь и на вопросы не отвечаешь. Ладно, великан. Я готов тебе подыгрывать, но при одном условии.

– Какое еще условие?

– Когда ты исхитришься бежать, то освободишь и меня тоже. Для тебя это сущий пустяк, но я хочу, чтобы ты прямо сейчас дал мне честное слово.

– Тогда слушай. Я, Карса Орлонг из племени уридов, обещаю, что не брошу тебя.

– Хорошо. Мне понравилось, как ты сказал. Похоже на правду.

– Это и есть правда. И не насмехайся надо мной, а то я убью тебя сразу после освобождения.

– Твои слова меня настораживают, и я вынужден взять с тебя вторую клятву.

Теблор зарычал было, но быстро заставил себя успокоиться и сказал:

– Я, Карса Орлонг, клянусь, что не стану убивать тебя после освобождения, если только к тому не будет веских причин.

– Каких именно? Я должен о них знать.

– Все даруджийцы такие зануды?

– К твоему счастью, не все. Ладно, я тебе подскажу. К уважительным причинам могут относиться следующие: предательство, покушение на убийство и, само собой, насмешки. Это весь список, или я что-то забыл?

– Добавь сюда свою болтовню.

– Здесь мы с тобой, великан, вступаем на скользкую и опасную тропу. Видишь ли, какое дело: мы оба выросли в разных местах и в разных условиях. У даруджийцев свои привычки, у теблоров свои.

– Даруджистан будет первым городом, который я завоюю, – объявил Карса.

– Боюсь, малазанцы тебя опередят. И учти: мой любимый родной город еще ни разу не был завоеван. Он находится под особым покровительством богов. Наверное, им нравится пьянствовать в наших тавернах… Тише, сюда кто-то идет.

Карса прикрыл глаза. В повозку забрался сержант Канат. Он долго разглядывал Нома, а потом хмыкнул:

– Вроде бы не похож ты на когтя. Правда, я слыхал, что их не всегда и распознаешь.

– Абсолютно верно, сержант.

Канат повернулся к Карсе, и теблор полностью закрыл глаза.

– А этот как? Приходил в сознание?

– Глаза открывал, но вот насчет сознания… Мычит, слюни пускает и бормочет невесть что. Я пытался с ним говорить, но бесполезно. Великан не обращает на меня никакого внимания. Видно, ты вышиб ему мозги, если, конечно, они у него вообще были.

– Может, оно и к лучшему, – усмехнулся Канат. – Теперь хоть не попрет на нас… Так на чем мы с тобой остановились?

– Ты пытался понять, не являюсь ли я когтем.

– Вот-вот. Даже если и так, мы будем обращаться с тобой как с разбойником, пока ты не представишь нам доказательств обратного. Ты наравне со всеми отправишься на отатараловые рудники. Так что если ты и впрямь коготь, то до отплытия из Генабариса у тебя еще есть время. А уж потом – быть тебе узником на руднике. Так что советую поторопиться.

– Если только, – многозначительно улыбнулся Ном, – для выполнения возложенной на меня миссии я не должен оказаться именно там.

Выругавшись сквозь зубы, Канат спрыгнул на землю.

– Загоняйте эту проклятую повозку на паром! – раздался его крик. – Да поживее!

Ворчливо заскрипели колеса. Быки с угрюмым мычанием тронулись с места.

Торвальд Ном со вздохом закрыл глаза и привалился к стенке.

– Опасную игру ты затеял, – шепнул ему Карса.

– Игру? – встрепенулся даруджиец, поглядев на него. – Да, теблор, ты прав, я и впрямь затеял игру. Но только не ту, которую ты имеешь в виду, а совсем другую. – Воитель презрительно фыркнул. – Не торопись делать выводы, великан.

– Я уже сделал их, – ответил Карса, и его слова потонули в отчаянном скрипе колес. – А к списку веских причин я, пожалуй, добавлю еще одну: я буду вправе тебя убить, если ты и впрямь окажешься когтем.

– А много ли ты знаешь о когтях, уридский воин?

– Мне хватило и того, что они – малазанские лазутчики. А стало быть, мои враги.

– Так ты раздумал убивать меня за чрезмерную болтовню?

– Ладно, там видно будет.

– Ну что ж, и на том спасибо, – ответил ему Торвальд Ном.

Как ни странно, необходимость постоянно разыгрывать из себя тронувшегося умом стала для Карсы лучшим способом сохранить рассудок. Малазанцы не били и не пытали узника. Они всего лишь везли его распластанным и прикованным к днищу повозки. День за днем, неделю за неделей. Перед такой пыткой бледнели любые тяготы и лишения, когда-либо выпадавшие на долю теблоров. Оводы, мухи, комары, мошки – вся эта летучая рать нападала на Карсу и кусала его днем и ночью. Тело воителя превратилось в одну зудящую глыбу. Раньше он удивлялся, каким образом насекомые ухитряются довести до бешенства громадных лесных зверей. Теперь он это понял.

В конце каждого дня на Карсу выливали несколько ведер ледяной воды, смывая грязь на нем и под ним. Потом кучер – старый, отвратительно пахнущий натианец – кормил его ужином, состоявшим из клейкого варева и жилистого мяса. Все это возница приносил в закопченном железном котелке и, поддевая деревянным черпаком, вливал Карсе в рот, обжигая ему щеки, губы и язык. Поскольку эта пытка повторялась ежедневно, ожоги не успевали зажить.

К счастью, Торвальд Ном сумел уговорить возницу, и тот передал ему заботы по кормлению пленного теблора. Ном дожидался, пока варево остынет, а потом осторожно переправлял его Карсе в рот. Через несколько дней ожоги исчезли.

Больше всего юношу заботило, как бы тело у него не омертвело. Ночью, когда можно было не опасаться, что в повозку запрыгнет кто-нибудь из малазанцев, он сгибал и разгибал руки и ноги, насколько позволяли цепи. И все равно тело ломило от неподвижности, и с этим Карса уже ничего не мог поделать.

Иногда его охватывало отчаяние. Этого Карса боялся больше всего: воин, поддавшийся отчаянию, уже ни на что не годен. И он нашел способ противостоять разрушительным мыслям. Едва только они начинали вползать в его сознание, юноша принимался думать о форкассалской демонессе, которую они с Байротом и Делюмом освободили из-под гнета каменной плиты. Он хотя бы видит чередование дня и ночи, дышит чистым воздухом. А демонесса несколько тысяч лет провела во тьме и затхлости! И ведь не сдалась: отчаянно царапала землю, углубляя свою яму. Она расширяла себе пространство, не зная, освободят ли ее когда-нибудь. Однако для Карсы все равно оставалось загадкой, как бедняжке удавалось не сойти с ума и не умереть от безысходности.

Мысли о мужественной демонессе успокаивали дух Карсы, но лишь отчасти. Теблорский воин понимал, что тело его все равно слабеет. Шершавые бревна, из которых было сделано днище повозки, до крови натирали ему спину. Как юноша ни старался, он не мог привыкнуть к заскорузлой одежде и собственному зловонию. Да вдобавок еще и армия насекомых-мучителей возросла: теперь к ней прибавились также вши и блохи.

Чтобы не вызывать у малазанцев подозрений, Торвальд Ном разговаривал с Карсой так, будто тот был малым ребенком или собакой: ласковым, мягким, даже нежным голосом. Болтливость Нома из проклятия незаметно превратилась в спасение. Карса вдруг понял, что нуждается в словах и даже цепляется за них.

Слова питали его дух, не давая голодать. Они отмеряли время; Ном учил Карсу языку малазанцев, рассказывал ему о местах, через которые проезжала повозка. Оказалось, что у низинников много городов и тот, где Карсу захватили в плен, был далеко не самым большим. Миновав Кульверн, малазанский караван добрался до места со странным названием Нинсано-Ров. Торвальд объяснил Карсе, что это достаточно крупный город. Толпа ребятишек забралась в телегу и принялась колоть теблора острыми палками, пока Канат не выхватил у возницы кнут и не отогнал их. Следующим на пути был Мальмост – город, почти равный по величине Нинсано-Рву. Еще через семнадцать дней повозка въехала под широкие каменные ворота Таниса и дальше покатилась по мощеной улице. Карсу поразили здешние дома. Почти все они были каменными и состояли из трех или даже четырех хижин, поставленных друг на друга. Куда ни глянь – повсюду толпы низинников. Карса даже не предполагал, что мир так населен.

Танис оказался портовым городом, стоявшим на восточном берегу моря Мэлин. Вода здесь пахла солью, совсем как в некоторых источниках на границе ратидских земель. Но если та вода ни на что не годилась (старейшины даже утверждали, что якобы всему виной близость ратидов), то по морю Мэлин можно было плавать на кораблях. Путь из Таниса в город Мэлинтеас занял четыре дня и три ночи.

Все произошло именно так, как и предсказывал Ном. С повозки сняли колеса и стенки. Наконец-то Карса вновь увидел мир с высоты своего роста. Но погрузка на корабль превратилась в новую пытку. Воитель повис на цепях, впившихся в его искусанное тело. Все суставы ходили ходуном и скрипели. Новая боль затмила собой прежнюю. Не выдержав, Карса закричал. Крик великана разносился над Танисской гаванью, пока кто-то из малазанцев не влил ему в глотку жидкость со странным запахом. Она обожгла все внутренности, перед глазами встала белая пелена, и Карса потерял сознание.

Очнувшись, теблор обнаружил, что днище повозки по-прежнему поставлено стоймя. Но теперь оно было привязано к толстому бревну, которое даруджиец именовал мачтой. Самого Нома приковали рядом, велев ему приглядывать за Карсой.

Корабельный лекарь смазал ему распухшие суставы какой-то мазью. Телесная боль притупилась, однако голова продолжала болеть. Вдобавок Карса испытывал непонятную тошноту.

– Что, мутит тебя? – шепотом спросил Ном. – Это, дружище, называется похмельем. Ты даже не представляешь, чем пожертвовали малазанцы, чтобы только заткнуть тебе глотку. Они влили в тебя здоровенную флягу рома. Половину ты почти сразу вывернул на палубу. Увы, уже не в том виде, иначе бы я пополз облизывать доски. Что смотришь? Да, великан, иногда телесные потребности берут верх, так что забываешь о чувстве собственного достоинства… Нам бы не помешало чем-нибудь прикрыться, не то мы оба подцепим лихорадку и начнем бредить. Впрочем, ты уже начал. К счастью, на языке теблоров, который здесь едва ли понимают. Еще скажу, что мы временно расстались с капитаном Добряком и его солдатами. Они плывут на другом корабле… Кстати, а кто такая Далисса? Можешь не отвечать. Видно, она здорово тебе насолила, раз ты наобещал ей целую кучу ужасов. Но вряд ли ты в ближайшее время увидишь эту самую Далиссу. Вот что, приятель, сейчас тебе нужно будет привыкать к морской качке. В Генабарисе нас перегрузят на другой корабль. Тот поплывет уже по Менингалльскому океану.

Корабельные матросы – в основном малазанцы – обходили Карсу стороной. Всех остальных узников разместили в трюме, однако днище повозки не пролезало в узкое пространство трюмных сходней. Капитан Добряк распорядился ни в коем случае не снимать с Карсы цепей. Похоже, этот бдительный офицер, даже видя перед собой слабоумного великана, не верил собственным глазам. Ном говорил, что подозрительности Добряка хватило бы на целый полк. Пока же Карсе удавалось водить малазанцев за нос. Со стороны все выглядело так, будто лопата сержанта и впрямь вышибла из теблора разум, превратив грозного воина в безобидного теленка. Пустые глаза, без единого проблеска мысли, и вечная улыбка: тупая, непонимающая. Что и говорить, достойный спутник для болтливого разбойника!

– Рано или поздно малазанцам придется отцепить тебя от этого днища, – шепотом продолжал даруджиец, уставившись в вечернее небо. – Весь вопрос: когда? Возможно, тебе придется терпеть этот панцирь до самых рудников. Держись, Карса Орлонг. Тебе еще долго придется корчить из себя слабоумного. А кстати, у тебя это здорово получается. В последние дни даже я поверил. Скажи, ты еще не разучился соображать?

Карса лишь хмыкнул в ответ. Порой он и сам начинал сомневаться, не слишком ли заигрался. Иногда целые дни выпадали из его памяти, и на их месте зияли провалы. Это больше всего пугало юношу. Продержится ли он до конца? Трудно сказать.

Карса немало удивился, когда вместо одного Мэлинтеаса увидел… целых три. Корабль подплывал к городской гавани. Взору Карсы открылись три высокие насыпи, на каждой из которых стояла крепость. Средний холм уходил вглубь берега дальше крайних. Видом своим крепости даже отдаленно не были похожи друг на друга. Левая – приземистая и довольно грубо построенная – показалась Карсе самой причудливой. Теблора поразил цвет ее стен: темно-желтый, почти оранжевый. Наверное, раньше они были намного ярче, но время приглушило краски… Центральную крепость застилала пелена дыма, который поднимался из труб многочисленных домов и домишек, заполнявших пространство между насыпями. Эта цитадель выглядела более старой и ветхой. Ее стены, башни и купола были тускло-красного цвета… Правую крепость возвели на самой кромке береговой скалы. Подобно лицу старого воина, она была вся испещрена шрамами, поскольку в прошлом не раз подвергалась нападению с моря. Камни, выпускаемые из корабельных метательных орудий, разбивали стены. Трещины никто не латал. Одна из башен совсем накренилась, угрожая обрушиться в воду. О том, что в крепости кто-то есть, говорили лишь флаги, трепетавшие над остальными ее башнями.

Присмотревшись к городу, Карса заключил, что здесь вынуждены жить бок о бок три различных племени. Каждое возводило строения на свой манер. Границами служили широкие улицы. Пока воитель раздумывал о возможных причинах такого соседства, корабль вошел в гавань, полную рыбачьих лодок и судов, на которых перевозят товары.

Торвальд Ном встал. Его ржавые цепи лязгнули. Даруджиец запустил пальцы в свою всклокоченную бороду.

– Мэлинтеас, – вздохнул он. – Странное местечко. Все три народа – натианцы, генабарийцы и коривийцы – утверждают, что эти земли издревле принадлежали только им. Они бы и сейчас резали друг другу глотки, если бы малазанцы не установили здесь свое правление, разместив в городе три роты Ашокского полка. Глянь-ка на ту наполовину развороченную крепость. Так и стоит со времен войны между натианцами и коривийцами. Помнится, натианцы тогда весь залив запрудили своими кораблями. Лупили по крепости каменными ядрами. Ну и коривийцы, ясное дело, в долгу не оставались. И тут вдруг, в самый разгар их взаимной резни, появились малазанцы. Дуджек Однорукий, три легиона Второй армии, сжигатели мостов и парочка высших имперских магов. Это все, чем располагал тогда Дуджек. Но к концу дня натианский флот осел на илистом дне залива, генабарийские правители, пытавшиеся схорониться за стенами своей кроваво-красной крепости, были перебиты, а коривийцы сдались.

Корабль пришвартовался к широкому каменному причалу. Матросы готовились спрыгнуть туда и закрепить судно канатами. Торвальд смотрел на них и улыбался.

– Думаешь, теперь здесь все тихо и спокойно, пусть даже хрупкий мир держится на мечах и копьях малазанцев? Так-то оно так, но только малазанский наместник вот-вот лишится двух своих рот. Разумеется, ему посулили пополнение. Однако когда он еще дождется обещанных солдат? Сколько их пришлют и откуда? Видишь, теблор, какое количество трудностей появляется, если племя становится слишком многочисленным? Чем больше людей, тем сложнее ими управлять. Это все равно как попасть в туман, где приходится двигаться на ощупь.

Рядом с Карсой кто-то зашелся кашляющим смехом. Потом он увидел лысого кривоногого мужчину, командовавшего матросами. Тот глядел на своих подчиненных и язвительно улыбался.

– Забавно слушать, как главарь разбойников рассуждает о государственных делах, – сказал он на натианском наречии. – И где же, интересно, ты поднабрался такой мудрости? Наверное, не смог совладать с дюжиной своих головорезов? Одного только не пойму: зачем ты распинаешься перед этим болваном? Он же ни одного твоего слова не понимает. Хотя тебе, поди, слушатели нужны? Уж лучше разговаривать с таким, чем с мачтой, да? Все вроде живая душа. Мели что хочешь: не перебьет и спорить не будет.

– Каждый по-своему коротает время, – пожал плечами Торвальд Ном. – Особенно когда не сам им распоряжается. А позвольте узнать, господин первый помощник, долго ли мы простоим в Мэлинтеасе?

– Тебе-то не все равно? – огрызнулся натианец. – Узникам увольнение на берег не положено.

– Да я просто так спросил, любопытно стало.

– Хорошо, скажу. Пару дней – это точно. Здесь мы возьмем на борт шесть взводов малазанских солдат и поплывем в Генабарис. Там вы все покинете наш корабль, и я наконец-то забуду о вашем существовании.

– Чувствую, вас что-то тревожит. Или в Мэлинтеасе не так спокойно, как кажется?

Первый помощник капитана смерил даруджийца долгим взглядом.

– Больно масляный у тебя голос, разбойник. Такие обычно у когтей бывают. Впрочем, мне все равно. Можешь настрочить в своем доносе: в Мэлинтеасе хватает солдат Багровой гвардии, и они всячески подстрекают коривийцев к мятежу. Дошло уже до того, что вечером малазанские караульные ходят не иначе как по два взвода. А теперь мы вдобавок еще и лишаемся двух третей наших сил. Словом, положение в Мэлинтеасе очень шаткое.

– Неужели императрица не знает? – удивился Ном.

– А это ты у нее спроси.

Заметив отлынивающих от дела матросов, натианец двинулся к ним, на ходу осыпая лентяев ругательствами.

Торвальд Ном снова запустил руки в бороду.

– Багровая гвардия?.. Это будет посерьезнее грызни натианцев с коривийцами. Ох, не завидую я наместнику.

Карса все чаще впадал в беспамятство. Поначалу он боялся этих «прыжков в пустоту», а потом перестал. Они по крайней мере приносили избавление от боли.

Днище повозки качалось и подпрыгивало. Карса подумал, что его сбросили за борт. Он открыл глаза и увидел, что висит в воздухе. Тело несколько сместилось, и натянувшиеся цепи врезались в самые чувствительные места. Днище было привязано к двум толстенным канатам. Извиваясь, они ползли вверх. Матросы на берегу становились все меньше, а небо, в котором парили чайки, – все ближе. Засмотревшись на птиц, юноша и не заметил, как окончилось его воздушное путешествие.

Его втащили на среднюю палубу огромного корабля, полную малазанских низинников. Уши теблора наполнились гулом десятков голосов. Повсюду громоздились ящики и тюки, которые по желобам опускали внутрь судна.

Канаты натянулись. Днище вместе с Карсой встало возле главной мачты. Она была раза в два толще, чем на прежнем корабле. Отцепив канаты, матросы проворно привязали теблора к мачте и отошли подальше.

Великан улыбался.

– Вас напугала его жуткая улыбка? – услышал он голос Торвальда Нома. – Поверьте мне, этот человек безобиднее мухи. Можете не волноваться, если, конечно, вы не напичканы различными морскими суевериями.

Кто-то со всей силы ударил Торвальда. Даруджиец упал к самым ногам Карсы. Из разбитого носа полилась кровь. Ном очумело моргал, однако не делал попыток встать. К нему подошел какой-то странного вида низинник. Невысокого роста, широкоплечий. Больше всего Карсу удивил цвет его кожи: она была не белой и не черной, а серовато-синей. Чувствовалось, здесь он – большой начальник. Возможно, даже предводитель корабля. Или, как говорят у низинников, капитан.