Текст книги "Алгоритм смерти"

Прямо перед ним тянулась стенка высотой около пяти футов, образующая колодец обширного окна, бывшего озером Мичиган. Разумеется, окно представляло собой не цельный кусок плексигласа, а было разделено на секции размером двадцать на двадцать футов. Осторожно заглянув через край самой южной секции, Макэлрой получил возможность разглядеть толпу подавленных покупателей, втиснутых в проходы и открытые площадки парка развлечений, под углом девяносто градусов с высоты около ста двадцати футов сквозь толстый пластик; рассмотреть подробности было трудно. Наконец он опознал одного из боевиков, в основном по черному предмету, который тот держал под рукой, и черно-зеленой тряпке на голове. Затем появились детали: пистолет, нож, микрофон у горла. Если не прозрачная преграда, сделать прицельный выстрел было бы проще простого, и Макэлрой попросил бога снайперов, чтобы ему представилась возможность выстрелить.

Он взял рацию.

– Снайпер номер пять готов, занял позицию, – доложил он сержанту полиции штата, сидевшему в штабном автобусе.

– Вас понял, Пятый. Пожалуйста, доложите обстановку.

– У меня хороший угол зрения на происходящее, практически вертикально вниз. Я на месте Чикаго в самом низу Мичигана, и, следовательно, мне хорошо видны балконы напротив, то есть с восточной стороны. Там никакого движения. Выстрел сделать не могу, повторяю, выстрел сделать не могу. Стекло, пластик или что там еще очень толстое; пожалуй, я его не разобью, даже если бы у меня был долбаный молоток.

– Напоминаю, никаких выстрелов, это категорическое требование. Оставайтесь на позиции и время от времени докладывайте обстановку, а мы будем решать, что делать.

– Я могу поговорить с начальником из ФБР?

– Нет, Пятый, он сейчас на совещании у руководителя операции. С минуты на минуту ожидается прибытие губернатора штата.

– Попросите его связаться со мной, как только он освободится. Прием.

– Вашу просьбу понял, Пятый, сделаю что смогу, но ничего не обещаю. Конец связи.

Вот, кажется, и все. Оделся, собрался, а выстрелить не в кого. Точнее, выстрелить нельзя. А жаль. С такого угла боевики выглядели неподвижными мишенями в тире.

«Милостивый бог снайперов, к тебе взывает твой скромный слуга Дейв. Пожалуйста, до конца дня позволь мне уложить хотя бы одного из этих ублюдков». Но Макэлрою был хорошо известен нрав их божества, и он понимал, что оно приходит на помощь только тем, кто помогает себе сам.

Дейв Макэлрой, тридцатидвухлетний ветеран Бюро, участник сотни рейдов, побывавший на периферии двух-трех перестрелок, но сам еще ни разу не сделавший выстрел, испытывая чувство ненависти к цели, огляделся вокруг. Естественно, внизу простиралась Миннесота, погружаясь в темноту в угасающем свете заходящего солнца, тут и там разрываемую яркими пятнами зажигающейся иллюминации. Вдалеке виднелись автострады, заполненные машинами, огни городских кварталов и торговых центров, – обычная американская картина. Затем была еще сама крыша, плоская, покрытая черным асфальтом сцена, на которой разыгрывалась эта драма. Эта плоскость была огромная, выходящая за рамки человеческих масштабов, вероятно, больше, чем палуба авианосца или стоянка перед футбольным стадионом, уходящая в бесконечность. Примерно в миле – по крайней мере, так показалось Макэлрою, – возвышались стойки промышленного оборудования, вероятно, система кондиционирования и обогрева. Еще были шесть маленьких будок – до смешного похожих на домики-укрытия, которые зимой устанавливают на замерзших озерах миннесотские рыбаки, – предположительно, это были двери, ведущие на лестницы. Макэлрой решил, что все эти двери заперты, но он рассудил, что толковый оперативник наверняка сможет их взломать, тем самым открывая дорогу вниз. Но в штабе наверняка уже подумали об этом.

Затем, гораздо ближе, были эти проклятые окна в форме озер, прямо посреди бескрайней равнины. Макэлрой заметил по всему периметру Мичигана равномерно распределенных ребят, таких же, как он сам, в черной одежде, с «глоками» 40-го калибра в кобуре под мышкой и длинными зловещими винтовками, кто в черной шапочке, кто в кевларовой каске, все в беспомощных позах, обусловленных глухой стеной непроницаемого стекла, отделяющей их от потенциальных целей.

«Я проберусь сквозь это долбаное стекло, – подумал Макэлрой. – Проберусь, все равно проберусь».

Но как? Это был не абсурдный фильм, где парень лезет в сумку и случайно натыкается на нужный инструмент, какую-нибудь пилу с алмазным напылением, управляемую компьютером, да еще и миниатюрную, которая разрежет эту штуковину словно масло. Нет, черт побери, он оставил ее дома. Не было у него с собой и белковой смеси для спортсменов и лекарства от кашля, которые можно было смешать, получив серную кислоту и растворив пластик. У него не было ничего, твою мать.

Макэлрой подошел к краю окна, разглядывая его идеальное однообразие. Зачем строители сделали его таким прочным? А что, если кто-то где-то схалтурил, что, если где-то что-то было выполнено не так, как нужно, и в месте стыковки стекла и бетона можно проделать дыру, открывая линию для выстрела? Нет, ничего подобного, все стыки были плотно подогнаны друг к другу. Ладно, пусть…

Краем глаза Макэлрой заметил внизу какое-то движение.

Что это?..

Глядя вниз подобно небожителю, он увидел, как двое боевиков направились в гущу толпы, прокладывая себе дорогу пинками. Остальные их прикрывали. Боевики расчистили место. Затем схватили пятерых заложников, двух женщин, двух мужчин и подростка, вытащили их в середину свободного пятачка и поставили на колени.

Это напоминало подготовку к казни.

«Пожалуйста, бог снайперов, дай мне сделать выстрел!»

Но он не мог выстрелить. Наглухо отделенный толстым стеклом.

Один из боевиков подошел к стоящим на коленях заложникам сзади и по очереди выстрелил им в затылок. Макэлрой ощутил вибрацию выстрела, которая встретилась со стеклом, заставив его зазвенеть. Ему захотелось отвести взгляд, но он не смог.

Казненные заложники некрасиво падали вперед, с силой ударяясь лицом об пол. Распростертые, они застыли, словно тряпичные куклы. Через мгновение сначала у одного, затем у другого и, наконец, у всех из головы вытекла черная лужица, и эти ручейки плазмы устремились по полу, следуя по зазорам между плитками, и слились в одно большое озеро крови, оставив посредине один возвышающийся островок.

– Штаб, вызывает Пятый. Прямо подо мной боевики только что расстреляли пятерых заложников, убили выстрелом в затылок.

– Вас понял, – последовал ответ.

– Боже милосердный, давайте взорвем это треклятое стекло и прикончим подонков! Они не знают, что мы здесь; если нам удастся пробить стекло, мы перестреляем их всех за тридцать секунд!

– Нет, нет, ни в коем случае! Пятый, вам приказано ничего не делать, а только ждать и наблюдать. Если будет принято решение действовать, вас об этом известят и назначат цели.

– Проклятье, они убивают людей и…

– Пятый, говорит штаб, не засоряйте эфир бесполезными причитаниями. Соблюдайте дисциплину.

– Сэр, пожалуйста, соедините меня со специальным агентом Кемпом…

– Вся информация должна проходить через штаб, – последовал ледяной ответ.

От 17 часов 04 минут

до 17 часов 26 минут

– Все это, конечно, ужасно, – пробормотал полковник Обоба.

Он сидел посреди штабного автобуса полиции штата в окружении своих заместителей и представителя ФБР Кемпа, не в силах поверить в поступившее от снайперов сообщение о том, что боевики только что казнили пятерых заложников. Мистер Ренфроу, сидевший слева от полковника, промолчал.

– А что, если это липа? – предположил кто-то. – Может быть, это актеры или еще кто, или сообщники боевиков, заранее затесавшиеся в ряды заложников и…

– Это все настоящее, – оборвал его Майк Джефферсон, выведенный из себя командир спецназа. – Боевики обращаются к нам – кровью.

– Я просто…

– Полковник Обоба, взгляните на время. Сейчас пять часов. Боевики убили пятерых заложников в пять часов. В шесть часов они убьют шестерых, в семь – семерых, и так на протяжении всего вечера. Они не выдвигают никаких требований, но только нам потребуется много мешков для перевозки трупов. Это чистое убийство. Нам нужно выдвинуть штурмовые отряды на исходные позиции, отдать приказания, раздать необходимое снаряжение для пролома перекрытий и быть готовыми действовать.

– Боевики обязательно будут разговаривать с нами, – упрямо промолвил полковник. – Просто таким способом они привлекают наше внимание.

– Они и так уже привлекли наше внимание, черт побери! – воскликнул Джефферсон. – Во имя всего святого, твою мать, террористы с «калашниковыми», стреляющие во все, что движется, – они полностью владеют нашим вниманием!

– Нет, – возразил Обоба, по-прежнему учтивый, по-прежнему невозмутимо мудрый, по-прежнему собранный. – Боевики должны продемонстрировать, что способны казнить заложников. Это отправная точка. Отныне все переговоры будут вестись с учетом этого. Боевики обозначают свои правила – вот что они делают. Они обязательно будут говорить с нами еще до шести часов. Задолго до шести часов. И они понимают, что для подготовки штурма мы должны выполнить огромную работу по снабжению, планированию, оснащению, передвижению и координации, поэтому они ставят перед нами проблему, чтобы замедлить нас, сбить с толку, лишить наши действия эффективности.

– Проклятье! – дал выход своему отчаянию Джефферсон. – Господин полковник, разрешите мне начать выдвигать людей на позиции под комплексом. Мы должны быть готовы пробить пол, это единственный путь, и для того чтобы сделать это в будущем, нам нужно выдвинуть людей уже сейчас. Нельзя будет просто вышибить двери и ворваться внутрь.

– А что, если высадить штурмовую группу на крышу с вертолетов? – предположил кто-то. – Разве там нет дверей? Можно будет спуститься сверху.

– Нет, – возразил Кемп. – По крайней мере, если говорить о главном ударе. Чтобы доставить достаточные силы, понадобится десяток вертолетов. Боевики это заметят. Если штурмовые группы взорвут двери, им потребуется десять минут, чтобы спуститься на первый этаж. А если они воспользуются альпинистскими тросами, то на какое-то время превратятся в отличные мишени для боевиков. Так что много подготовленных и обученных людей погибнет зазря, помимо нескольких десятков заложников.

Обоба полностью отключился от этой дискуссии. Он повернулся к мистеру Ренфроу, и они обменялись взглядами, красноречиво говорившими: «Ты только послушай этих идиотов!» Советник кивнул, выражая свою уверенность в способностях полковника Обобы. Он знал, что, если тот сможет просто обратиться к боевикам, заставить их увидеть безнадежность своего положения, неизбежный исход, дело сдвинется с мертвой точки. Обоба обладал для этого соответствующей силой. Он умел убеждать, вдохновлять.

– Господа, я хочу, чтобы пока что все наши люди оставались на своих местах, – наконец сказал Обоба. – Связисты, продолжайте прослушивать эфир. Вдруг боевики захотят говорить с нами. Мы должны выяснить их требования. Как только мы выясним их требования…

– Их требования просты: много людей должно умереть, вот какие их требования, – вмешался Джефферсон. – Это откровенный рейд убийц, как это было в Мумбаи[17]17
  26 ноября 2008 года группа пакистанских террористов совершила ряд террактов в индийском городе Мумбаи, в ходе которых погибло 164 и было ранено 308 человек. Основной удар пришелся на фешенебельную гостиницу «Тадж-Махал».


[Закрыть] и во Всемирном торговом центре. Боевики просто хотят убрать с земли как можно больше людей и тем самым обеспечить себе бессмертную славу и вознесение на небеса. Они уверены, что, когда все это закончится, каждого из них оттрахают по полной семьдесят две прекрасных гурии…

– Майор Джефферсон, – остановил его Обоба, демонстрируя тень раздражения, – по-моему, вы ясно высказали свою точку зрения. Перед тем как я дам свое разрешение на какие-либо активные действия, мне нужен от вас письменный план штурма, перечень имеющихся в вашем распоряжении средств и перечень того, что вам потребуется. Искренне надеюсь, мне не придется отдавать такой приказ. Николс, свяжитесь с Министерством юстиции и выясните, будет ли с нами сотрудничать Министерство обороны в вопросе выделения военных саперов, «Морских котиков» и группы «Дельта». Специальный агент Кемп, я жду от вас доклада о ходе расследования в Миннеаполисе, а также о запросе в УАТО насчет происхождения оружия.

– Сэр, – сказал Джефферсон, – это не расследование, это война.

– Майор Джефферсон, вы уже пятьдесят раз высказали свою точку зрения. Пожалуйста, выполняйте мои приказы, иначе я вас отстраню от работы. Я не могу воевать одновременно с боевиками и с вами.

– Слушаюсь, сэр.

– Сэр, – спросил кто-то, – мы сообщим о казни заложников прессе?

– Ни в коем случае, – решительно заявил мистер Ренфроу, который редко вмешивался в оперативные и тактические вопросы, но сейчас не смог сдержаться. – Если об этом станет известно, давление на нас еще больше возрастет.

– Справедливое замечание, – согласился полковник. – А вы поддерживаете это предложение, специальный агент Кемп?

– Да, господин полковник, – сказал Кемп, мысленно поблагодарив бога за то, что его это непосредственно не касалось.

– Сэр, – доложил полковнику один из заместителей, – приехал губернатор.

– О, твою мать! – пробормотал кто-то.

Так получилось, что Никки как раз в этот момент наблюдала в бинокль с высоты три тысячи футов за одним снайпером, которого она окрестила «Чикаго». Несмотря на то что сгущались сумерки и снайпер казался крошечной неясной фигуркой, Никки отчетливо увидела, как он вдруг резко выпрямился, затем снова наклонился вперед, напряженный, словно пытаясь усилием воли пробить толщу стекла и проникнуть в атриум; его рука метнулась к рации на поясе, включая ее, – Никки знала, где искать, потому что какое-то время освещала работу бристольской полиции. Снайпер быстро заговорил в микрофон у горла. Никки обвела взглядом периметр плексигласового озера, отыскивая остальных снайперов, и отметила, что все пятеро говорят по рации.

– Там что-то только что случилось, – сказала она.

– Почему ты так решила? – спросил оператор Джим.

– Я видела, как снайпер вздрогнул, а теперь все докладывают по рации.

Никки связалась с Марти в телестудии.

– Из оперативного штаба никаких новостей?

– Нет, никаких. Поступило сообщение о том, что на место приехал губернатор. Возможно, вам придется приземлиться и отправиться туда, если состоится пресс-конференция.

– Марти, сегодня от пресс-конференций не будет никакого толку. Прессу используют лишь для распространения обнадеживающей чепухи, в надежде на то, что боевики следят за новостями. На мой взгляд, пресс-конференции – это пустая трата времени, и меня просто бесит, что Его светлость сегодня вечером подставит свою жирную ряху под объективы телекамер.

– Успокойся, Мери Ричардс[18]18
  Мери Ричардс – героиня сериала «Шоу Мери Тайлер Мор».


[Закрыть], я только высказала свое предложение.

– Итак, здесь определенно что-то случилось, и…

И тут Никки пришла в голову одна мысль. Две недели назад она была в торговом центре и купила сумочку в магазине под названием «Бумажники, сумки и все остальное», милом заведении, пахнущем дешевым одеколоном, где продавались очень неплохие сумочки из натуральной кожи. И вот сейчас Никки достала эту самую сумочку и стала в ней рыться, потому что она запомнила, куда засунула кассовый чек. Да, действительно, чек оказался именно там, среди других смятых чеков, на 100 долларов из банкомата, где она снимала деньги, на 35 долларов 47 центов с заправки, на 22 доллара 75 центов из универсама «Сейфуэй».

Вспомнив очень приятную молодую продавщицу, которая ее обслуживала, Никки посмотрела на нижнюю часть и увидела приписанные от руки слова: «Большое спасибо, Аманда Бирковски».

– Марти, – сказала она, – ну-ка, быстро, прогони фамилию Бирковски через поисковую систему и посмотри, что получится.

– Никки, я…

– Марти, сделай, что я прошу. У меня нет времени объяснять. Фамилия достаточно редкая, так что попаданий будет немного.

Как оказалось, с кодом Миннеаполиса и Сент-Пола на фамилию Бирковски было зарегистрировано всего три телефона. Никки набрала первый номер, ей никто не ответил, тогда она набрала второй.

– Здравствуйте, – сказала она, услышав женский голос. – Это телекомпания WFF. Я могу поговорить с Амандой?

Голос женщины дрогнул.

– Аманда в торговом центре.

– Я вам сочувствую, миссис Бирковски, – сказала Никки, определив по тембру, что это не сестра, а мать.

– С ней все в порядке, – продолжала миссис Бирковски. – Пока что. Она в торговом центре, у себя в… как вы сказали, кто вы такая?

Никки объяснила, какое отношение она имеет к Аманде Бирковски.

– Что вам нужно?

– Я пытаюсь связаться с Амандой. Она вам звонила? Насколько я понимаю, у нее сотовый телефон и она позвонила вам, чтобы сказать, что у нее все в порядке, что ей ничего не угрожает – по крайней мере, в настоящий момент.

– Я не могу дать вам номер ее телефона.

– Я вас понимаю. Но… вы не могли бы позвонить дочери, продиктовать ей мой номер, и, если она захочет, она сможет мне перезвонить, хорошо? Просто я считаю, что люди имеют право знать, что там происходит. Это моя работа. Информации нет практически никакой, а это всегда означает что-то плохое.

Аманда перезвонила через три минуты. Вместе еще с двумя продавщицами и двумя покупательницами она пряталась в служебном помещении магазина «Бумажники, сумки и все остальное» на первом этаже комплекса, в кромешной темноте. Пока что они чувствовали себя неплохо, поскольку боевики не собирались прочесывать магазины в поисках спрятавшихся посетителей.

– Ровно в пять часов ничего не произошло? – спросила Никки.

– Мы услышали пять выстрелов. Бах. Бах. Бах. Бах. Бах. Не автоматная очередь, ничего похожего, а пять отдельных выстрелов. Затем мы услышали толпу – все эти люди издают звуки, словно огромное животное. Мы услышали то, что я назвала бы ревом, даже не знаю, затем, похоже, боевики рявкнули какие-то приказания. Точно ничего нельзя сказать, но, судя по всему, произошло что-то ужасное.

– Пять выстрелов? – переспросила Никки.

– Да, именно. Я могла бы осторожно выбраться и попытаться…

– Нет, нет, ни в коем случае, оставайтесь там, где находитесь.

– Нас скоро освободят? Я имею в виду, полиция.

– Полиция здесь повсюду, но, если честно, я не вижу никаких признаков подготовки к штурму.

– Все это так ужасно…

– Послушайте, если что-нибудь произойдет, и вы захотите, и это будет безопасно, вы сможете мне перезвонить? А если я увижу, что полиция собирается врываться в комплекс, я предупрежу вас через вашу мать, хорошо? Чтобы вы улеглись на пол, укрылись. Сама я вам звонить не буду, потому что не знаю, какая у вас будет ситуация. Справедливо?

– Благодарю вас, – сказала Аманда.

– Дорогая, не надо меня благодарить. Это вы у нас храбрая и мужественная.

Через минуту Никки вышла в эфир с сообщением о том, что в атриуме были выстрелы. Предположительно, боевики начали расстреливать заложников.

– Они только что расстреляли пятерых человек, – сказал Рей.

– Ты не можешь это утверждать, – возразила Молли.

– Нет, могу, – сказал Рей.

Казалось, отголоски выстрелов все еще звучат в причудливой акустике огромного комплекса. Все в магазине «Фредерик» напряженно застыли, услышав эти звуки, и на протяжении нескольких минут никто не сказал ни слова, до тех пор пока Рей первым не нарушил молчание.

– Быть может, какой-то юнец просто поднял автомат и пять раз нажал на спусковой крючок, потому что ему так захотелось, – предположила Молли.

– Нет, – сказал Рей. – Тогда выстрелы бы получились более частыми, – раз-два-три-четыре-пять. Эти же выстрелы были прицельными. Один выстрел, перейти к следующему заложнику, выстрелить, перейти к следующему. Боевики только что расстреляли пятерых человек.

Все молчали. Рей, Молли, продавщица Роза, объятая ужасом управляющая магазином и еще три покупательницы просто лежали в темноте складского помещения.

– Вы можете сходить и проверить, как в прошлый раз, – наконец сказала Роза.

Рей ответил не сразу:

– Нет. Нет, если я уйду, то больше не вернусь. Кто-то должен что-то делать, и я, вероятно, единственный человек с соответствующей подготовкой, находящийся рядом, а полиция понятия не имеет, как сюда проникнуть.

– Рей… – начала было Молли, но Роза не дала ей договорить.

– Если вы уйдете, что делать нам? Просто лежать здесь? Нас шесть женщин, а вокруг разгуливают типы с пулеметами. Что нам делать? Что с нами будет?

– На мой взгляд, с вами все будет в порядке, – уверенно сказал Рей. – Вам помощь не нужна. А вот тем, кто внизу, нужна.

– Вы ничего не сможете сделать, – настаивала Роза. – Их там целая куча, все с армейским оружием. Что сможет сделать один человек? Вас просто убьют. У вас нет даже пистолета, не говоря уж о пулемете.

– Она права, – подхватила Молли. – Если боевики тебя заметят, они тебя убьют. Только и всего. После всего того, через что тебе пришлось пройти, какой-нибудь молокосос пристрелит тебя в магазине дешевых распродаж, а через шесть часов террористы заключат сделку с полицией и улетят на Кубу с миллионом долларов, и что даст твоя смерть?

– А если я буду прятаться в магазине женского нижнего белья, что даст моя жизнь? – возразил Рей. – С вами все будет в порядке. Как я говорил, оставайтесь здесь, психологически свыкаясь с мыслью о долгом ожидании, не ждите помощи ни через час, ни через день, ни через неделю, и вы останетесь в живых.

– Он считает себя Джоном Уэйном, – с горечью промолвила Молли. – Джон Уэйн был вымыслом. Его никогда не существовало. Он мечта, легенда, призрак.

– Он существовал, – сказал Рей, – и его звали Боб Ли Свэггер. Он мой отец.

– У вас даже нет оружия, – жалобно произнесла Роза.

– Значит, нужно будет его раздобыть, – сказал Рей.

– Так, – тихо промолвила Лавелва. – А теперь, девочки и мальчики, давайте пройдем в туалет, договорились? Следующая игра будет называться «прятки в туалете».

– Мисс Лавелва, – сказал «ДЭВИД 15–16», – мне страшно.

– Дэвид, бояться нечего. Никто не сделает тебе ничего плохого, поверь мисс Лавелве, хорошо, малыш? А теперь, ребята, пошли, давайте наденем неслышную обувь, возьмем неслышные голоса и пройдем в туалет, и все будет в порядке.

Каким-то образом – Лавелва чувствовала страх детей в иссякнувшей энергии, в опустившейся тишине, в безвольной вялости, разлившейся по маленьким тельцам, – ей удалось отвести всех в туалет.

– Ларри, – обратилась она к старшему мальчику, – ты будешь здесь главным, слышишь? Вы остаетесь здесь и ждете возвращения мисс Лавелвы. Все ведут себя тихо и слушаются Ларри.

– Мисс Лавелва, мне тоже страшно, – сказала «ШЕРРИ 16–18».

– Все хорошо, Шерри, – успокоила девочку Лавелва. – А когда все кончится, мисс Лавелва угостит вас чем-нибудь вкусненьким, жареной картошкой или мороженым, что захотите, это будет подарок от мисс Лавелвы.

Похоже, это несколько успокоило детей.

Лавелва выскользнула из туалета. Она очутилась одна в просторном помещении. Посмотрев через прозрачные стеклянные блоки, огораживающие детскую комнату, она ничего не увидела. Быть может, террорист их не заметил? Может, он уже ушел?

Асад не умел читать по-английски, однако у него была брошюра с планом торгового центра, и имам обвел детскую комнату кружком. Да, это пассаж «Колорадо», да, К-2-145, номера были правильными. Очень помогало то, что каждый магазин имел адрес, указанный на схеме, и хотя познания Асада в английском языке были скудными, адрес «СЗ К-2-145» он разобрал. Он правильно предположил, что это означало северо-западный сектор, пассаж «Колорадо», второй этаж, магазин номер 145, а поскольку нечетные номера располагались слева, а четные – справа, 145-й должен был быть слева. Несмотря на то что Асад не сомневался в том, что у него полная свобода действий, он двигался осторожно. Ему было прекрасно известно, что во многих магазинах по-прежнему прячутся посетители. А что, если кто-нибудь из них сейчас выскочит и набросится на него? Но тут Асад усмехнулся. Ни один американец не осмелится на такое. Это сплошь мягкотелые, деградировавшие люди, и здесь, в этом дворце роскоши и алчности, их рефлексы и боевой дух, если такое у них и было, оказались задвинуты на задворки шоком и ужасом. Сейчас они лежат в темноте, хнычут, молятся своему нелепому богу на кресте, просят его: «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста».

С первого раза Асад промахнулся. Посмотрев на магазин, он увидел адрес «КОЛОРАДО 2-157». Развернувшись, Асад направился обратно по коридору. Здесь было тихо и пустынно. Повсюду валялись брошенные сумки, опрокинутые коляски, потерянные шапки, куртки, ботинки – наглядные свидетельства безудержной паники. Кое-где виднелись разбитые витрины, но никаких следов мародерства не было видно.

Асад медленно двигался вдоль магазинов, время от времени останавливаясь, чтобы убедиться в том, что ему ничего не угрожает. Тишина. И наконец он нашел то, что искал. На протяжении приблизительно тридцати шагов броское стекло витрин уступало место стеклянным блокам, а в середине была двустворчатая дверь. Вывеска над нею наверняка объявляла о сути расположенного здесь заведения, хотя Асад и не смог ее прочитать. Бесшумно приблизившись к стеклянным дверям, он заглянул внутрь, и вскоре его глаза, освоившись в полумраке, разглядели игрушки на полу, опрокинутую детскую мебель и все остальное в том же духе. Несомненно, это то самое место, где должны находиться дети. Но в комнате было пусто. Быть может, всех детей увели отсюда, вот только Асад не представлял себе, как это можно было сделать. Наверное, они внутри, прячутся.

Скользнув внутрь, Асад весь превратился в зрение, всматриваясь в полумрак, и повсюду, куда обращался его взгляд, за ним следовало дуло малыша «калашникова», палец лежал на спусковом крючке, а прикрепленный оранжевый магазин был полностью снаряжен патронами.

И тут Асад увидел ее.

Как и он, она была чернокожая. Она стояла лицом к нему, в двадцати пяти шагах от него. Ее лицо было непроницаемой каменной маской. Окинув взглядом ее телосложение, Асад определил, что она не сомалийка, с тонким, как у него, носом, узкими губами и высоким лбом, но все равно уроженка Африки, спокойное лицо народов, обитающих южнее Сахары, широкий нос. Волосы были уложены в африканском стиле, мелкие завитки по всей голове.

– Сестра, – произнес по-сомалийски Асад, а девушка ответила по-английски, единственной фразой, которую он знал.

– Ступай к такой-то матери, – сказала она.

Не действовало абсолютно ничего. Разоблачая детскую порнографию, нужно проникать. Прокладывать себе дорогу через примитивные схемы защиты, обходя ловушки, отыскивая потайные ходы. Приходится закидывать наживку и ждать, когда клюнет, запускать программы дешифрования и перебора паролей, и в конце концов, имея терпение, изобретательность и прочную нервную систему, ты попадаешь внутрь. Далее работа заключается в том, чтобы вскрыть всю сеть, выяснить, кто покупает эту мерзость, кто ее распространяет и производит. После чего остается только обратиться к дельцам, разыграв роль некоего Джона А. Смита, преуспевающего адвоката, отца пятерых детей, члена престижного клуба и вице-президента ассоциации юристов, жаждущего посмотреть на насилие над детьми, и тогда можно уже складывать все воедино, документально оформлять доказательства и идти к тому федеральному или местному судье, у кого больше рвения и пыла. И на этом все закончится. Да, ты перепачкаешься с ног до головы, но при этом завалишь тех, кто гораздо грязнее.

Однако сейчас ни одна из имеющихся программ не работала. У того, кто вел эту игру, была очень толковая голова.

Джеффри Нил перепробовал все. Он, как одержимый, составлял усовершенствованные алгоритмы, написал столько программ, что этого хватило бы для запуска новой социальной сети, однако ССИКУ оставалась неуязвимой благодаря неприступной защите, встроенной в программу МЕМТАК-6.2, и упорной решимости устоять перед соблазном войти в открытый режим.

– Ну, Джефф, как дела? – спросил доктор Бенсон.

– Этот тип очень хорош. Он ужесточил все протоколы так, что я даже близко не могу подойти к ССИКУ, просто чтобы посмотреть на нее. Я уже заглянул на интернет-страничку «Сименса», но то, что провернул этот парень, выходит даже за рамки их возможностей. Господи, он мог бы зарабатывать миллиард в год, если бы писал программы для Стива или Билла[19]19
  Имеются в виду Стив Джобс, один из основателей компьютерной компании «Эппл», и Билл Гейтс, основатель и глава компании «Майкрософт», занимающей лидирующее положение на рынке программного обеспечения.


[Закрыть], и при этом трахаться направо и налево с классными девочками, а он занимается таким дерьмом?

– Может, ему не нравятся классные девочки, – заметил Бенсон. – Итак, что ты собираешься делать дальше?

– Молиться.

– Замечательно. Тогда я говорю, что ты…

– Молиться в смысле «разговаривать с богом». Под богом подразумевается тот программист из «Сименса», который все это разработал. Так что раздобудьте-ка мне побыстрее переводчика, Боб, потому что я ни слова не знаю по-немецки.

Лавелва смотрела на него. Вот, значит, он какой. Сомалиец, похожий на других сомалийцев, которых много в этих краях, худой, заносчивый, из него буквально сквозит самовлюбленность, потому как он считает себя таким красивым: тонкий нос, тонкие губы. Предположительно, его волосы представляли собой густую черную пену, такую сомалийскую в своей жесткости, однако сейчас определить это было невозможно, потому что на голове был туго завязан платок с характерным узором, перетянутый лентой. Парень был в мешковатых джинсах и толстовке, обыкновенная уличная шпана, а Лавелва повидала таких достаточно, и не только сомалийцев; но только этот держал в руках «калашников», а в кобуре на поясе болтался пистолет. Парень был на взводе. Его глаза казались слегка безумными – это давал о себе знать агрессивный бред нубийских воинов-львов; именно поэтому сомалийские банды внушали такой ужас в Ист-Сайде и вообще повсюду, где оставляли свой след.

Парень окликнул Лавелву на своем тарабарском наречии.

– Ступай к такой-то матери, – ответила та.

Ее не запугает этот юнец, она не отдаст ему детей. Ни за что, ни за что, ни за что.

Парень усмехнулся, демонстрируя белоснежные зубы. Он приблизился к Лавелве, полный бравады и уверенности в себе, лев, гордящийся своим большим автоматом и ножом. И снова обратился к Лавелве на своем варварском языке.

Парень шагнул вперед.

– Дети, – сказал он. – Ты давать мне дети, – на ужасном английском. – Сейчас давать мне дети.

– Ты от меня ничего не получишь, Джек, даже не мечтай, – ответила Лавелва.

– Дети. Моя хотеть дети. Имам хотеть дети. Вниз, вести дети. Сейчас.

Он подтолкнул Лавелву дулом своего «калаша». Потом еще раз, гораздо сильнее, так, что наверняка остался синяк.

– Хотеть умирать, сестра? Я убивать, нет проблем. Бах-бах, стрелять, черный сестра мертвый, затем брать дети. Может, убивать один ребенок. Нет проблем, нет проблем.

Парень снова подтолкнул ее, но не увидел то, что было зажато у нее в руке. Это «что-то» взметнулось вверх и саблей полоснуло его по лицу, породив ослепительную вспышку в глазах и острую боль, разлившуюся по всей голове. Парень отпрянул назад, оглушенный невыносимым страданием, дуло автомата опустилось вниз, но затем боль преобразовалась в ярость, и он бросился на Лавелву, готовый убить ее голыми руками. Они неуклюже сцепились друг с другом, кружась в ту и другую сторону, и девушка еще раз полоснула его по лицу своим оружием, нанесла еще один рубящий удар, от которого у него из глаз посыпались искры. Но парень был сильнее, он навалился на Лавелву, повалил на пол и оказался верхом на ней. Он убьет сучку голыми руками, придушит ее, после чего отправится за детьми.