Текст книги "Дрейф. Вдохновляющая история изобретателя, потерпевшего кораблекрушение в открытом океане"

Колдовские проклятья – голод и жажда

Мы с плотом всю ночь скользим вверх и вниз, взрезая волны. Я установил плавучий якорь – кусок ткани, который работает как парашют, замедляя наши спуски и предотвращая опрокидывание. Волна разбивается под нами и подбрасывает плот, пока он не оказывается на передней кромке, как на вершине. Литры черной морской волны заливают плот. Когда я свободно повисаю на леерах, то гребни бьют меня через тонкое дно. Перед тем, как мы чуть не переворачиваемся полностью, плавучий якорь натягивается и резко дергает плот назад. Только что зачерпнутая морская вода обдает меня холодным душем.

Мой спасательный плот – стандартная шестиместная модель Avon, из двух многосегментных надувных кругов, расположенных один над другим. Внутренний диаметр – чуть более полутора метров. Перед стартом гонки «Мини-Трансат» комиссия, осматривая «Соло», была удивлена, обнаружив такой большой плот. «А вы сами когда-нибудь садились в четырехместный?» – спросил я тогда. Я вот садился. Однажды мы с двумя товарищами надули такой плот и влезли внутрь. Мы в буквальном смысле слова сидели друг на друге, наши ноги переплелись. Выживание в течение большего срока, чем несколько часов, на плоту, нагруженном на максимально допустимом уровне, весьма спорно и как минимум мучительно. Я решил, что шестиместный плот подойдет для экипажа из двух человек для среднего по продолжительности или долгого плавания.

Вид «Резинового утенка-III» в двух проекциях. На рисунке, где изображен вид сбоку, я держу в руках насос, подключенный к одному из клапанов. У «Резинового утенка-III» имеется верхняя надувная камера из верхнего круга и камеры-арки и нижняя камера. На этих рисунках ветер дует слева, толкая «Утенка» вправо. (A) Камера-арка – поддерживает тент. (B) Опреснитель на солнечной энергии – неподвижно закреплен. Дренажный шланг для отвода дистиллята и мешок для его сбора свисают под плотом. (C) Наружный леер – идет по всему внешнему периметру плота. (D) Брызгоотбойный кожух, или фартук, – идет поперек входа, предохраняет от некоторых волн и служит полкой для хранения подводного ружья. (E) Сумка со снаряжением – спасена с «Соло», содержит основную часть снаряжения. (F) Подушка – изготовлена из пенопласта с закрытыми порами толщиной пять сантиметров, не впитывающего воду. Это позволяет смягчать удары акул и рыб в днище плота. (G) Внутренний леер – крепление для всего снаряжения. Между точками креплений к плоту нанизана рыба. На рисунке, где изображен вид сверху, стрелка указывает на бутыль с водой, охотничий нож и короткие куски шнура, расположенные так, чтобы всегда быть под рукой. (H) Сумка со снаряжением плота – при покупке прилагается к плоту. Сюда входит стандартное снаряжение, напри-мер насос, сумка крепится к креплению на полу. (I) Бельевая веревка – чтобы подвешивать рыбу в моем мясном магазине. (J) Вход с пологом (показан пунктирной лини-ей) – плот должен быть развернут так, чтобы вход находился в его передней правой четверти, в стороне от ветра и приближающихся волн. (K) Парусина – спасена с «Соло», свернута и связана. Помогает смягчить удары рыб и защищает плот от повреждений наконечником гарпуна, когда я поднимаю рыбу на борт. (L) Пластиковый контейнер – вклинен в крепление опреснителя на солнечной энергии и собирает дождевую воду. Позже я переместил его на верхушку тента и отдельно прикрепил к камере – арке, а потом – внутрь, под протекающее смотровое окно. (M) EPIRB (аварийный радиомаяк) – посылает сигналы на двух частотах, прослушиваемых коммерческими авиарейсами. (N) Смотровое окно – ужасно течет, его приходится стягивать, так как оно находится с наветренной стороны. В конце концов я протяну через это отверстие в пластиковый контейнер водосборную накидку. (O) Фалинь с буем «человек за бортом» – тянется за кормой и служит измерителем скорости. Также выравнивает плот и предотвращает опрокидывание. Буй должен делать меня более заметным. Фалинь является отличной поверхностью для ро-ста морских желудей, служащих пищей мне и спинорогам. (P) Газовый баллон – надул «Резинового утенка». Его уязвимое положение все время беспокоит меня. (Q) Балластный мешок – четыре кармана на днище наполняются водой и предотвращают опрокидывание. (R) Проседающее дно – типично при давлении любого веса. С другой стороны давит вода, заставляя дно немного прогибаться внутрь. Выпячивающиеся наружу бугры – отличная приманка для рыб, например для дорад: на рисунке показано, как одна примеривается к моей левой ступне.

Верхний надувной круг перекрыт полукруглой камерой-аркой, поддерживающей тент. Четвертая часть тента не закреплена, она образует вход с пологом. Единственное место, где можно сесть, не упираясь головой в тент, – прямо посреди плота. Я могу прижаться к внешнему периметру, при этом голова упирается в тент, или сесть на пол и скрючиться, обхватив колени руками. Плот сделан из черной, усиленной дакроном резины с клеевыми швами. Поверх швов уложены дополнительные полосы из этого материала.

Я знаю слишком много случаев, когда спасательные плоты разрывались на части. Запоминаю каждую нить клея в местах, где соединяются надувные круги, и постоянно слежу за малейшими признаками трещин или растяжений. Верхний надувной круг и камера-арка образуют одну надувную камеру, нижний надувной круг – другую. Предохранительные клапаны сбрасывают избыточное давление. Надуть круги ртом невозможно, необходимо использовать насос. Вся конструкция постоянно колеблется, словно беспокойная, извивающаяся кольцами змея.

Тонкое резиновое дно провисает и перекатывается, словно водяная кровать, на которой резвится пара дюжих кенгуру. Встав на колени и опершись на одну руку, другой я держу кофейную банку и вычерпываю воду. Днище прогибается под коленями. В эти углубления стекаются потоки грязной воды, и я перехватываю их банкой. Каждый раз, когда я заканчиваю, плот снова содрогается и мою пещеру опять затапливает. Процесс повторяется снова и снова. Работа согревает, но она утомительна. Ни минуты отдыха. Постоянное движение и запах резины, клея и талька, который издает новый плот, вызывают тошноту, но я устал настолько, что меня даже не рвет.

Океан упорствует, донимая нас. Пожалуйста, не надо нас опрокидывать, я этого не переживу. Если меня выбросит в море, я буду трястись, пока не вызову землетрясение. Мои губы посинеют, кожа побелеет, хватка ослабнет. Море в последний раз укроет меня своим одеялом, и я усну навеки. Так что переношу вес и снаряжение на ту сторону, с которой атакует море, чтобы сделать плот более устойчивым, изо всех сил вцепляюсь в леер и слушаю. Кажется, мое лицо постоянно сведено гримасой хмурого беспокойства. В темноте представляю, как на меня спокойно, безо всякого сострадания взирают глаза смерти. Звуки моря похожи на пушечные выстрелы. Время от времени погружаюсь в бессознательность, во время дремоты вижу военные сны.

5 февраля

1-й день

Чернота, наконец, уступает место серости. Начинают проявляться цвета. Утреннее солнце проникает в мою темницу и дарит проблеск надежды. Я пережил эту ночь. Наступление нового дня еще никогда не сулило так много. Но шторм не утихает. Я часто переживал бурю в море, но в каютах под палубой я всегда был хоть немного отделен от шторма. А тут непогода разыгралась не только снаружи, но и на самом плоту. Хлопки тента, в который бьет ветер, сопровождаются треском бесполезной «липучки» входа и стуком прикрывающего вход полога. Воздух полон водяных брызг. Я сижу, как на полузатонувшей губке, а плот прокладывает путь через коварный Атлантический океан.

Может, включить аварийный радиомаяк? Радиус его действия – 250 миль, номинальное время работы – 72 часа. Затем радиус действия будет сокращаться, пока не сядет батарея. Самолет коммерческой авиакомпании может услышать его безмолвный крик о помощи и послать поисковый самолет, который засечет меня по радиосигналу. Затем будут оповещены окрестные суда. Вот оно, спасение!

Ну и кого я пытаюсь обмануть? Я в 800 милях к западу от Канарских островов, в 450 милях к северу от островов Зеленого Мыса, примерно в 450 милях к востоку от ближайшего крупного судоходного пути. Возможно, авиарейсы на острова идут в обход Европы и Африки. Я ни разу не видел самолета, пролетающего надо мной в сторону Канарских островов или обратно. На карте не отмечено ни одного крупного африканского города, расположенного в пределах 450 миль, который связан межконтинентальным воздушным сообщением. Здесь меня никто не услышит…

Неплохая шуточка:

кусок парусины

против стихии,

которая превращает

гранит в песок.

Включаю аварийный радиомаяк – на случай, если ошибаюсь. Я очень надеюсь, что ошибаюсь. Недавно опрокинулся и затонул тримаран под названием «Боутфайл». Спасательный плот разорвался на куски, и экипажу пришлось барахтаться в Атлантическом океане в спасательных костюмах. А благодаря включенному радиомаяку помощь подоспела уже через несколько часов. Два человека были обнаружены в безбрежном бурном море, и их удалось спасти! Подтверждение эффективности аварийного радиомаяка немного приободряет, но подсознательно я сомневаюсь в том, что кто-то услышит мой сигнал. Ну а Робертсоны? В 1972 году их тринадцатиметровая шхуна водоизмещением девятнадцать тонн была протаранена китом и затонула. Семья из пяти человек и один член команды провели в открытом море следующие тридцать восемь дней. Надувной спасательный плот продержался только семнадцать дней, но, по счастью, у них еще была крепкая шлюпка.

А бывает и хуже. Возьмем Бэйли. Как и в случае с Робертсонами, их тяжелую круизную яхту утопил кит, и они дрейфовали в том же районе Тихого океана на двух надувных лодках. Бэйли были спасены через 119 дней, а это почти четыре месяца! Они – единственные, продержавшиеся на надувном спасательном плоту дольше, чем сорок суток. Случай обнадеживает, особенно если учесть, что оба плота пережили со своими хозяевами все испытания.

Да, а что, если мой аварийный радиомаяк не слышен? Что, если по этим океанским путям редко ходят корабли? Даже если погодные условия будут стабильны, у меня может уйти девяносто дней, чтобы добраться до Карибских островов, а если я отклонюсь на север от восемнадцати градусов широты, уйдет больше ста дней. С острова Иерро я написал родителям, сообщив, что, скорее всего, прибуду на Антигуа с опозданием, где-то 10 марта, через тридцать четыре дня, считая с сегодняшнего. До этого меня никто не будет искать, если вообще будут. За всю историю мореплавания лишь один человек выжил в одиночку, продрейфовав больше месяца. Судно Пун Лима было торпедировано во время Второй мировой войны, и он прожил на крепком плоту целых 130 дней. Теперь буквами: СТО ТРИДЦАТЬ ДНЕЙ!

Лучше не думать об этом. Пусть будет двадцать дней. За двадцать дней кто-нибудь да увидит меня. Мне бы очень пригодилась карта обычных маршрутов воздушного транспорта, чтобы определить, когда лучше использовать аварийный радиомаяк. Я оставлю его включенным на тридцать часов: за двадцать четыре часа какой-нибудь ежедневный рейс обязательно услышит меня, и за шесть до меня доберется поисковое воздушное судно.

Что позволило выжить Бэйли, Робертсонам и Пун Лиму? Опыт, подготовка, снаряжение и удача. По первым трем пунктам у меня все хорошо. Да, другие начинали с бо́льшим запасом еды и воды, зато у меня есть рыболовные снасти. Да, большинство дрейфовало в районах, где часто идут дожди. Зато у меня есть опреснители на солнечной энергии. И еще одно преимущество – я могу воспользоваться чужим опытом, особенно Робертсонов: у меня с собой книга о выживании, которую написал Дугал Робертсон. Более всего беспокоит, наверно, то, что при необходимости нечем заменить единственный резиновый плот. Будет невероятной удачей, если он продержится больше месяца. Я помню фильм, который видел в юности, «Твоя удача в твоих руках». И это правильно. Я должен делать все, что в моих силах, абсолютно все. Не отлынивать и не мешкать. Я не могу выйти из игры. В этой голубой зыбучей пустыне никуда не спрячешься. Я часто скрывал правду от самого себя, иногда обманывал других. Однако природу не обманешь. Может быть, мне повезет и некоторые мои ошибки будут прощены – но только незначительные. На удачу рассчитывать нельзя. Я могу погибнуть, даже если применю все умения и решительность Бэйли и Робертсонов. Кто знает, сколько людей с куда бо́льшими умениями и большей решительностью не вернулись, чтобы рассказать нам свою историю.

Утрата любой части снаряжения может вколотить последний гвоздь в крышку моего гроба. Без воды я протяну от силы десять дней. Без насоса мой плот сдуется, и мне останется несколько часов. Потеряв даже небольшой кусочек бумаги или пластика, я, скорее всего, не смогу сделать необходимый ремонт, и, возможно, именно они станут последней гирькой на чаше весов между жизнью и смертью. Поэтому еще одной веревкой я привязываю сумку с аварийным снаряжением к лееру. В нее я складываю каждый предмет, имеющий значение, – в первую очередь насос. Плот необходимо периодически подкачивать. Он постепенно сдувается, в основном из-за того, что солнце нагревает черные камеры, а повышенное давление стравливается через клапаны. Здесь есть маленький ножной насос, похожий на те, которыми накачивают матрасы, с длинным шлангом, подсоединяемым к клапанам. Он кажется непригодным насосом для плота, потому что невозможно встать, чтобы им воспользоваться, а колеблющееся днище недостаточно устойчиво для того, чтобы поставить на него насос и нажимать на поршень рукой. Поэтому я сжимаю его на весу, радуясь, что у меня сильная кисть и широкая ладонь.

Сумка со снаряжением, входящая в комплектацию плота, привязана к петлям на днище. Чтобы мой ковчег стал более безопасным и теплым, я прорезал отверстия в пологе тента, продел в них куски веревки и привязал полог, чтобы тент был закрыт. Я больше ничего не могу сделать, кроме как экономить энергию, надеяться, что аварийный радиомаяк слышен, и следить за тем, что меня окружает.

Невероятная разница по сравнению с моим сухим, хорошо оснащенным маленьким «Наполеоном Соло». Может быть, это просто ночной кошмар и я скоро проснусь? Но нет, вода бьется под моей спиной, над головой завывает ветер, волны рычат и беснуются, холодная, мокрая постель обнимает меня – вот действительность, реальнее которой я не ощущал ничего.

Еще одна бесконечная ночь, идет тридцатый час. Я выключаю аварийный радиомаяк. Я и не думал, что это сработает. Следующая попытка будет, когда я достигну судоходных путей между Нью-Йорком и Южной Африкой.

6 февраля

2-й день

Маршруты самолетов часто совпадают с морскими путями. Но этот шанс такой призрачный… или, лучше сказать, крохотный: расстояние между Нью-Йорком и Южной Африкой слишком велико для прямых авиарейсов. Правда, к тому времени, как я окажусь вблизи этих путей, даже самый маленький шанс может сработать. Даже если самолет не засечет сигнал моего радиомаяка, меня могут заметить идущие по маршруту суда. Шансы достичь судоходных путей я оцениваю как один к миллиону, и еще один к миллиону – шансы на то, что меня заметят, когда я до них доберусь.

Мне часто чудится низкий рокот, похожий на гул самолета, и тогда я вскакиваю и озираюсь. Ничего. Ветер насмешливо гудит мне в уши. Ничего – и я снова возвращаюсь внутрь. Шум иногда звучит так отчетливо, и я уверен, что это не мое воображение! Снова на несколько часов включаю аварийный радиомаяк, затем включаю его реже, пока не пройдет еще тридцать шесть часов использования. Нужно приберечь его. Это не может быть самолетом. Это ветер бьет в надувные круги плота. Этот постоянный призрачный шум напоминает, как мало я могу увидеть из своей маленькой пещеры. Интересно, сколько судов и самолетов прошли, не замеченными мною?

Я вскрываю жестянку с арахисом и медленно ем, смакуя каждый орех. Сегодня 6 февраля, мой день рождения. И это совсем не то блюдо, о котором я мечтал. Я прожил прекрасные, круглые тридцать лет. И что я успел за это время? Пишу собственную эпитафию.

СТИВЕН КАЛЛАХЭН

6 февраля 1952 – 6 февраля 1982

Мечтал

Писал картины

Строил яхты

Умер

Вот и все, чего я достиг в жизни. Это кажется убогим и нравится не больше, чем пустынный горизонт снаружи.

Вот уже три дня лютует буря. Волны сверкают на солнце, ветер сдувает белые шапки пены с синих гребней. Днем солнце приносит немного тепла в мой ледяной мир. Ночью мощь ветра и моря возрастает, они становятся злее. Даже здесь, в субтропиках, температура воды опускается ниже восемнадцати градусов, так что я рискую не дожить до восхода, умерев от переохлаждения. Я дрожу, голый и ободранный, завернувшись в холодную пленку и отсыревший спальный мешок. Я могу спать только урывками, потому что моя вселенная грохочет и шатается. Волны, разбивающиеся о плот или рядом с ним, грохочут, как пушечные выстрелы.

От постоянного соленого душа моя кожа покрылась сотнями нарывов. Под мокрыми футболкой и спальным мешком они растут, как грибы после дождя. Нижняя часть спины, бедра и колени покрылись трещинами, ссадинами и воспалились, и я надеюсь, что в них хотя бы грязь не попала. Часто просыпаюсь из-за жгучей боли в ранках: их разъедает соль. Плот слишком маленький, и мне приходится отдыхать, свернувшись клубочком на боку – но так я хотя бы не мочу свои раны.

Я обнаружил две маленькие дырки в днище плота – вот откуда постоянно просачивается вода. Наверно, покидая яхту, я впопыхах сел на нож: оттуда же, скорее всего, и несколько порезов в нижней части спины. Ремкомплект плота включает в себя клей и кусочки материала, из которого сделан плот, но в инструкции написано, что место постановки заплаты должно быть… сухим?! Хороша шутка. Затыкаю дырки маленькими кусочками пластика, наношу на них клей из ремкомплекта. Днище очень быстро высыхает, но капли все равно просачиваются вокруг затычек, а клей не пристает к мокрой резине. После двух часов работы и с третьей попытки с помощью клейкой ленты, пластыря и зажигалки я наконец кое-как прилаживаю заплату. Я не уверен, что в этой качке и вечной влажности она долго продержится, но сравнительная сухость поднимает мне настроение. Теперь, когда я могу потихоньку обсохнуть, жизнь под резиновой крышей постепенно налаживается. Я, пусть и ненадолго, поднимаюсь со смертного ложа.

Я видел множество круизных яхт, выходивших в море с минимальным количеством аварийного снаряжения, но сам подготовился лучше, чем большинство. В сумку со снаряжением плота были уложены:

• Примерно три литра воды в жестяных банках с пластиковыми крышками. Позже я могу использовать их как контейнеры для хранения.

• Два коротких фанерных весла. Я не смогу догрести до Карибских островов, но, быть может, смогу отгонять ими акул.

• Две ручные парашютные осветительные ракеты, три красные сигнальные ракеты и две оранжевые дымовые сигнальные ракеты.

• Две губки.

• Складной радиолокационный отражатель для закрепления на мачте. Мачты у меня нет. Впрочем, даже «Соло» с двумя отражателями, закрепленными почти в пяти метрах над палубой, не всегда ловили радары, так что я сомневаюсь в полезности этого предмета.

• Две опреснительные установки на солнечной энергии.

• Два консервных ножа, медицинская склянка с треснутым краем и таблетки от морской болезни.

• Аптечка. Ее содержимое – единственное, что осталось сухим.

• Надувной резиновый таз.

• Бросательный конец из полипропиленовой веревки длиной в 30 метров, толщиной 0,8 см.

• Спасательные карты, транспортир, карандаш и ластик.

• Фонарь и два сигнальных зеркала.

• Ремкомплект для плота: клей, резиновые заплаты и конические винтообразные затычки.

• Так называемый набор рыболовных принадлежностей: 16 метров бечевы и один крючок среднего размера.

К плоту также привязан нож с тупым наконечником. Это хорошо, потому что им невозможно случайно проткнуть плот, но плохо, потому что им почти ничего нельзя разрезать. Чистить этим рыбу – все равно что скрести бейсбольной битой.

Хорошо, что у меня есть собственная сумка с аварийным снаряжением, в ней лежат:

• Пластиковый контейнер с карандашами, дешевыми бумажными блоками, пластиковыми зеркалами, транспортиром, охотничьим ножом, карманным ножом, посудой из нержавеющей стали, парусными нитками, крючками, белым линем, 4,7-миллиметровым линем, двумя химическими фонарями и книгой «Техника выживания в море» Дугала Робертсона. Содержимое этой коробки тоже осталось сухим.

• Термозащитное одеяло, уже распакованное. Это пленка, в которую я заворачиваюсь. Тонкая блестящая пленка удерживает тепло тела и отражает его обратно, к телу.

• Пластиковые пакеты.

• Еще один опреснитель на солнечной энергии.

• Несколько пробок из древесины сосны, чтобы затыкать дыры.

• Еще один 30-метровый бросательный конец.

• Разнообразные скобы из нержавеющей стали.

• Разнообразные стропы: тридцатиметровая тонкая (3-миллиметровая) и средняя (6-миллиметровая) лини и 20 метров толстой буксировочной веревки толщиной 9,5 миллиметра, привязанной к бую, плывущему за кормой.

• Сигнальный радиомаяк.

• Ракетница с двенадцатью красными парашютными осветительными ракетами, тремя красными сигнальными ракетами, двумя ручными оранжевыми дымовыми сигнальными ракетами, тремя ручными красными сигнальными ракетами и одной ручной белой сигнальной ракетой.

• Литр воды в пластиковой канистре.

• Два куска трехмиллиметровой фанеры, которые можно использовать в качестве разделочных досок.

• Два штыря рулевой петли и две петли рудерпоста – детали руля яхты.

• Короткое подводное ружье со стрелой.

• Сумка с едой: триста граммов арахиса, полкило консервированной фасоли, около трехсот граммов говяжьей солонины и около трехсот граммов размокшего изюма.

• Маленький проблесковый маячок.

Кроме того, я спас с яхты небольшой кусок подушки из пенопласта с закрытыми порами, полтора кочана капусты, кусок грота, буй «человек за бортом», подковообразный спасательный нагрудник, спальный мешок и нож для кожи.

Несколько лет назад я купил на распродаже книгу по технике выживания в море Дугала Робертсона. Теперь для меня она дороже всех сокровищ мира. Подводное ружье я купил на Канарских островах. На «Соло» ему не было применения, и, пару раз стукнувшись о него головой, я запихал его в сумку с аварийным снаряжением. Пришлось немного изменить положение гарпуна, иначе он не помещался внутрь. И, как выяснится потом, это было невероятно удачное решение.

Я начинаю вести дневник, куда вношу сведения о своем самочувствии, состоянии плота и количестве еды и воды. Делаю навигационные записи, веду судовой журнал. «Я потерял все, кроме своего прошлого, друзей и, конечно, футболки. Ха-ха! Выдержу ли я? Не знаю». Эти ценные строки выводятся на дешевых бумажках размером девять на девять сантиметров, и я стараюсь писать как можно разборчивей. Даже эта простая задача кажется непосильной: плот постоянно качается из стороны в сторону. Я берусь за записи только тогда, когда уверен, что плот не опрокинется или не будет залит. Закончив писать, заворачиваю бумаги в два пластиковых пакета, каждый пакет аккуратно завязываю, кладу их вместе с пособием по выживанию в еще один пластиковый пакет, а потом засовываю в сумку с аварийным снаряжением.

Если плот сохранится в целости, а я не раздобуду дополнительной еды или воды, то смогу продержаться в лучшем случае до 22 февраля, то есть еще четырнадцать дней. К тому времени я смогу добраться до судоходных путей, где у меня появится небольшой шанс быть замеченным. Обезвоживание уже скажется. Мой язык будет распухать, пока не перестанет помещаться во рту, а потом почернеет. Глаза глубоко западут. Я буду бредить – и наступит смерть.

Между секундами проходит целая вечность. Я напоминаю себе, что время не стоит на месте. Секунды копятся, как покерные фишки, превращаются в минуты, минуты – в часы, часы – в дни. Время обязательно пройдет. Через несколько месяцев я буду вспоминать о нынешнем аду, сидя в удобном кресле… конечно, если мне повезет.

Меня трясет от отчаяния. Я хочу плакать и ругаю себя за это. Приди в себя. Нужно собраться. Ты не можешь позволить себе впустую терять воду. Кусаю губы, закрываю глаза и внутренне рыдаю. Выживание, сконцентрируйся на выживании! Подо мной – чистые океанские глубины в две мили. Но я не вижу там никаких живых существ, которые могли бы послужить мне пищей. Море слишком бурное, чтобы можно было воспользоваться опреснителями на солнечной энергии. Теперь остается надеяться лишь на то, что меня найдут.

Буй «человек за бортом» разрезает волны за кормой. Его яркий флажок поднимается на каждом гребне, когда плот исчезает во впадине между волнами. Это должно сделать меня более заметным для проходящих кораблей. Если «Соло» все еще держится на плаву, шансы на то, что кто-нибудь наткнется на то, что от него осталось, удваиваются. Разумеется, они очень малы, но это все, что у меня есть на данный момент. «Дешевые развлечения – лучше, чем никакие», – всплывает в моей голове. Почему-то собственные шутки меня не веселят. Я больше не улыбаюсь, но продолжаю искать смешные стороны во всем, в чем могу, чтобы снять напряжение.

Теперь мне почти ничего не остается, кроме как наблюдать и грезить наяву. Перед глазами проходит моя жизнь в мельчайших деталях, как постоянно крутящийся второсортный фильм. Я пытаюсь переключить мысли на то, чем хотел бы заняться, если мне удастся спастись. Я буду проводить больше времени с родителями и друзьями, дам им понять, насколько сильно я их люблю. Грезы о будущем, тихих домашних вечерах, проектировании яхт и спасательных плотов, о больших порциях вкусной еды облегчают тоску. Прекрати! Ты не там. Ты в чистилище. Не стоит тешить себя фальшивыми надеждами. Думай о том, чтобы выжить!

Но желание мечтать не проходит, ведь это мое единственное утешение. Я постепенно смиряюсь с разочарованиями прошлого и начинаю понимать, что приобрел ценный опыт и подготовку, возможно вполне достаточные для того, чтобы пережить нынешнее испытание. Если я выкарабкаюсь, то смогу вести лучшую жизнь. И даже если я не отмечу свой тридцать первый день рождения, то все равно смогу с пользой провести это время. Мои записи найдут на борту плота, даже если умру. Они могут быть полезны для других, особенно для тех, кто занимается мореплаванием и может оказаться в подобной ситуации. Это последняя услуга, которую я могу оказать человечеству. Мечты, идеи, планы – это не только бегство от реальности, они дают мне цель, повод для того, чтобы держаться.

Утром 8 февраля буря немного стихла. Волны продолжают накатывать на плот, некоторые до сих пор достигают высоты пяти метров или более. Но у них больше нет закручивающихся гребней, и бьют они по плоту не так часто. Я всматриваюсь в водную пустыню. Здесь нет оазисов, нет колодцев или тенистых пальм. Как и в пустыне, жизнь здесь есть, но она эволюционировала в течение тысячелетий, приспособившись выживать без пресной воды.

Мимо меня плывет на север маленький кусок саргассы. Саргассовые водоросли, океанское перекати-поле, растут без корней и свободно бороздят морские просторы.

8 февраля

4-й день

Великое Саргассово море лежит к северо-западу. Легенды утверждают, что сотни корабельных остовов стоят там, увязнув в массе водорослей. Здесь этих водорослей совсем мало, а жаль: их можно было бы использовать для определения моей скорости.

Воды Мирового океана находятся в постоянном движении. В океанах так же, как и в атмосфере, складываются различные метеорологические условия. Подводные штормы проносятся через ущелья и каньоны между подводными горными хребтами. Воздушные потоки над поверхностью земли отражают потоки основных океанских течений и воздействуют на них. В некоторых районах океан почти неподвижен, а воды практически стоячие. В других течениях они мчатся, как автомобили по автостраде. К самым значительным водным «трассам» относятся Гольфстрим, Агульясское течение, течение Гумбольдта, Южное Экваториальное течение, муссонные течения Индийского океана и Лабрадорское течение. Некоторые проходят более пятидесяти миль за день. Я путешествую по более медленной дороге, Северному Экваториальному течению, делая от шести до двенадцати миль в день. Сопровождаемое ветром, оно неуклонно стремится к Карибским островам.

Как будто после нажатия на газ, ветер выталкивает меня на «скоростную полосу». Я могу плыть быстрее, чем течение. Карта Индийского океана для меня почти бесполезна, так что я рву ее, скатываю из бумаги шарики, немного смачиваю, чтобы их не сдуло ветром, и смотрю, как они уплывают прочь. Они находятся на самой поверхности, им нужно более двух минут, чтобы достичь буя «человек за бортом». Буй находится в двадцати метрах за кормой (или в 1/90 морской мили). Этот примитивный лаг показывает, что я двигаюсь со скоростью всего восемь миль в день. Учитывая течение, средняя скорость которого составляет семнадцать миль в день, мне понадобится еще двадцать два дня, чтобы достичь судоходных путей. Это слишком долго, слишком, слишком долго. Самое время что-то предпринять.

Я вытаскиваю плавучий якорь, пульсирующий в воде, как медуза, как будто тянущий за собой океан. Убеждаюсь, что он готов для того, чтобы его можно было быстро установить при малейшем намеке на то, что волны могут нас опрокинуть. Плот начинает идти быстрее, легче поддаваясь толчкам ветра, гонящим его вперед. Теперь моя скорость составляет от двадцати пяти до тридцати миль в день. Мне все еще предстоит долгий путь до судоходных путей, но с увеличением скорости я чувствую прилив оптимизма. Теперь я могу сделать это, по крайней мере теоретически.

На литровой пластиковой бутылке из-под воды я делаю ножом неглубокие насечки и устанавливаю ограничение: триста миллилитров воды в день. Делать по глотку воды примерно каждые шесть часов – это не так-то просто, но я твердо решил не пить морскую воду. Дугал Робертсон и большинство специалистов по выживанию единодушны: это слишком опасно. Это может дать временное облегчение, но высокий уровень натрия должен выводиться с мочой, что способствует еще большей потере жидкости – и вскоре от живого тела остается иссохшая мумия.

Плавучий якорь пульсирует в воде, как медуза, и тянет за собой океан. Он сделан из квадратного куска ткани, соединенного с плотом растяжками, вертлюгом, предотвращающим запутывание, и длинным фалинем. По существу, плавучий якорь является водным парашютом, который действует горизонтально, а не вертикально. Он усиливает сопротивление волнам, которые пытаются поднять или перевернуть плот. Но при этом он значительно замедляет движение вперед.

Пробую запустить первый опреснитель на солнечной энергии. Он представляет собой надувной баллон, который должен испарять морскую воду. В солнечном, тропическом климате и при штиле он ежедневно производит литр пресной воды из морской. Это минимальное количество, необходимое для выживания в течение одного-двух дней. Когда я надуваю этот баллон и, следуя инструкции, опускаю его в воду, он плывет примерно с той же скоростью, что плот. Иногда мы сталкиваемся. Иногда он уносится вперед на пробегающей волне, пока его не останавливает веревка, которой он привязан к плоту. Через несколько минут он сдувается, и я больше не могу его надуть, хотя дыр в нем не обнаруживаю. Я падаю духом.