Текст книги "Под Куполом"

12

Когда Большой Джим пришел домой, Лестер Коггинс сидел на крыльце. Читал Библию в свете фонаря. Набожность священника Большого Джима не порадовала, только ухудшила и без того отвратительное настроение.

– Да благословит тебя Бог, Джим. – Коггинс поднялся. Когда Большой Джим протянул руку, Коггинс тут же схватил ее и принялся яростно трясти.

– И тебя тоже.

Коггинс последний раз тряхнул руку и отпустил.

– Джим, я здесь, потому что мне открылось. Я просил о знаке прошлой ночью – да, потому что я в тревоге, – и этим днем мне открылось. Бог говорил со мной, как через Святое Писание, так и через этого мальчика.

– Динсморов?

Коггинс поцеловал сцепленные руки, громко чмокнув, и вскинул их к небу.

– Именно. Рори Динсмора. Да пребудет он с Богом всю вечность.

– В эту самую минуту он обедает с Иисусом, – автоматически выдал Большой Джим. Он направил на преподобного луч фонаря, и то, что видел, совершенно ему не нравилось. Хотя температура ночного воздуха быстро снижалась, кожа Коггинса блестела от пота. Глаза широко раскрылись, показывая очень уж большую часть белков. Волосы торчали во все стороны. Короче, выглядел он как человек, балансирующий на грани безумия, и для того, чтобы переступить эту грань, оставалось совсем ничего.

Это нехорошо, подумал Большой Джим.

– Да, – кивнул Коггинс. – Я уверен. Ест на пиру… заключенный в божественные объятия.

Ренни подумал, что это сложно – совмещать первое и второе, но промолчал.

– И однако, он умер ради важного, Джим. Об этом я и пришел тебе сказать.

– Скажешь мне в доме, – ответил Большой Джим и добавил, прежде чем священник успел открыть рот: – Не видел моего сына?

– Младшего? Нет.

– Как давно ты здесь сидишь? – Большой Джим включил свет в прихожей, благословив генератор за то, что он есть.

– Час. Может, чуть меньше. Сидел на крыльце… читал… молился… медитировал.

Ренни задался вопросом, видел ли его кто-нибудь, но спрашивать не стал. Коггинс уже был не в себе, и вопрос мог еще больше вывести его из душевного равновесия.

– Пойдем в мой кабинет. – И Большой Джим двинулся первым, наклонив голову, большими, неторопливыми шагами. Со стороны чуть напоминал медведя в человеческой одежде, старого и медлительного, но по-прежнему опасного.

13

Помимо картины, изображающей Нагорную проповедь, за которой находился сейф, стены кабинета Большого Джима украшало множество дипломов и грамот, восхваляющих его беззаветную службу городу, и фотографии. На одной Большой Джим пожимал руку Саре Пэйлин, на другой обменивался рукопожатием с Большим Номером Три, Дейлом Эрнхардтом[79]79
  Дейл Эрнхардт (1951–2001) – знаменитый американский автогонщик, погибший в аварии на автомобиле под номером 3.


[Закрыть], когда тот собирал деньги для какого-то детского благотворительного фонда в рамках ежегодной гонки серии «Крэш-а-Рама» на автодроме «Оксфорд плейнс». Еще на одной фотографии Большой Джим пожимал руку Тайгеру Вудсу, вроде бы очень милому негру.

На столе нашлось место только одной памятной вещи – позолоченному бейсбольному мячу на подставке-люльке из плексигласа. На ней текст: «Джиму Ренни, с благодарностью за помощь в проведении в Западном Мэне благотворительного чемпионата по софтболу в 2007 году!» За подписью Билла Ли[80]80
  Билл Ли (р. 1946) – известный американский бейсболист.


[Закрыть] по прозвищу Инопланетянин.

Сев за стол на стул с высокой спинкой, Большой Джим взял из люльки бейсбольный мяч и принялся перекидывать из руки в руку. Приятное занятие, если ты немного расстроен: мяч тяжелый, плотный, позолоченные швы упруго вдавливались в ладони. Большой Джим иногда задумывался; а не приобрести ли ему бейсбольный мяч из чистого золота? Решил заняться этим вопросом вплотную, когда закончится заваруха с Куполом.

Коггинс устроился по другую сторону стола, на стуле клиента. На стуле просителя. Как и хотелось Большому Джиму. Глаза преподобного смещались из стороны в сторону, словно у зрителя теннисного матча. А может, бейсбольный мяч играл роль шарика гипнотизера.

– Так что у тебя такое, Лестер? Введи меня в курс дела. Только, пожалуйста, покороче. Мне нужно хоть немного поспать. Завтра полно дел.

– Сначала ты помолишься со мной, Джим?

Большой Джим улыбнулся. Яростно, но не так холодно, как мог бы. Пока не так холодно.

– Почему бы сначала тебе не ввести меня в курс дела? Я хочу знать, о чем молюсь, прежде чем преклонять колени.

Покороче у Лестера не получилось, но Большой Джим этого и не заметил. Слушал с нарастающим страхом, грозящим перерасти в ужас. Речь преподобного перемежалась и расцвечивалась цитатами из Библии, но суть Большой Джим уловил: преподобный пришел к выводу, что их маленькое дельце совсем неугодно Богу, поскольку Он в наказание накрыл весь город большим стеклянным колпаком. Лестер спрашивал у Бога совета, как ему поступить, бичевал себя при этом (бичевание могло быть метафорическим – Большой Джим очень на это надеялся), и Бог указал ему в Библии какой-то стих о сумасшествии, слепоте, каре и т. д., и т. п.

– Бог сказал, что даст мне знак, и…

– Даст? – Большой Джим свел вместе кустистые брови.

Лестер проигнорировал его и продолжил. Он потел, как больной малярией, и не сводил глаз с перелетающего из руки в руку золоченого мяча. Из одной руки в другую… и обратно.

– То же произошло, когда я был подростком и кончал в кровати.

– Лес, знаешь, очень уж много информации, – продолжая поигрывать мячом.

– Бог сказал, что покажет мне слепоту, но не мою слепоту. И этим днем, на поле, Он показал! Так?

– Я думаю, это всего лишь одно толкование…

– Нет! – Коггинс вскочил. Принялся кружить по ковру. С Библией в руке. Другой дергал себя за волосы. – Бог сказал, что я, когда увижу этот знак, должен рассказать моей пастве о том, чем ты занимался.

– Только я? – спросил Большой Джим задумчивым голосом. Теперь мяч перелетал из руки в руку чуть быстрее. Шмяк. Шмяк. Шмяк. Ударяясь о ладони, мясистые, но все еще жесткие.

– Нет! – Слово это стоном вырвалось из груди Лестера. Он кружил по комнате быстрее, больше не глядя на мяч. Размахивал Библией в той руке, которая не старалась вырвать волосы. То же самое он иногда проделывал и на кафедре, если входил в раж. В церкви такое казалось нормальным, а здесь просто выводило Ренни из себя. – И мы с тобой, и Роджер Кильян, и братья Боуи. – Тут он понизил голос. – И еще этот. Шеф. Я думаю, этот человек безумен. Если и был в здравом уме прошлой весной, когда пришел к нам, то теперь точно безумен.

И вы только посмотрите, кто это говорит, мысленно возмутился Большой Джим.

– Мы все в этом участвуем, но признаваться надо нам с тобой, Джим. Так сказал мне Бог. Вот что означает слепота мальчика; вот ради чего он умер. Мы признаемся, и мы сожжем этот Амбар Сатаны за церковью. И тогда Бог позволит нам уйти.

– Ты уйдешь, Лестер, само собой. Прямиком в Шоушенк, тюрьму штата.

– Я приму наказание, которое назначит мне Бог. С радостью.

– А я? Энди Сандерс? И Роджер Кильян! У него на шее, если не ошибаюсь, девять детей. Допустим, нам это не понравится, Лестер?

– Ничем не могу помочь. – Священник начал колотить себя Библией по плечам. По одному и второму, то с одной стороны, то с другой. Большой Джим обнаружил, что теперь бейсбольный мяч перелетает из руки в руку синхронно с ударами проповедника. Шмяк… и вак. Шмяк… и вак. – Жалко, конечно, детей Кильяна, но… Исход, глава двадцать, стих пять: «Ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода». Мы должны перед этим склониться. Мы должны вычистить эту язву ценой любой боли. Исправить все, что мы делали неправильного. Это означает признание и очищение. Очищение огнем.

Большой Джим поднял руку, в тот момент не держащую мяч.

– Не части! Подумай, что говоришь. Этот город полагается на меня – и на тебя, разумеется, – в обычные времена, но теперь, когда у нас такой кризис, ему без нас просто не обойтись. – Ренни поднялся, резко отодвинув стул. День выдался длинный и ужасный, он устал, а теперь еще и это! Большой Джим разозлился.

– Мы согрешили, – упрямо гнул свое Коггинс, избивая себя Библией. Впрочем, если он считал, что Святую Книгу можно использовать и для этого, флаг ему в руки.

– Что мы сделали, Лес, так это спасли от голода тысячи детей в Африке. Мы даже платили за лечение их жутких болезней. Мы также построили тебе новую церковь и самую мощную христианскую радиостанцию на всем Северо-Востоке.

– И набили наши собственные карманы, не забывай этого! – взвизгнул Коггинс. На сей раз ударил себя Святой Книгой по лицу. Струйка крови полилась из одной ноздри. – Набили их грязными наркоденьгами! – Он ударил себя вновь. – И радиостанцией Иисуса ведает безумец, варящий яд, который дети вводят в вены!

– Насколько я знаю, большинство из них его курят.

– Это надо понимать как шутку?

Большой Джим обошел стол. Виски пульсировали болью, щеки заливал румянец. И однако, он предпринял еще одну попытку, заговорил мягко, как с ребенком, устраивавшим истерику:

– Лестер, город нуждается в моем руководстве. Если ты откроешь рот, я не смогу стать лидером, без которого городу не обойтись. Не то чтобы тебе кто-нибудь поверит…

– Они все поверят! – вскричал Коггинс. – Когда увидят дьявольскую фабрику, которую я позволил тебе запустить за моей церковью, они все поверят! И Джим… разве ты не видишь – как только грех выйдет наружу… как только язва будет очищена… Бог уберет поставленный Им барьер! Кризис закончится! Городу больше не потребуется твое руководство!

На этом Джеймс Ренни и вышел из себя.

– Городу оно будет требоваться всегда! – проревел он и взмахнул рукой с зажатым в пальцах бейсбольным мячом.

Удар разорвал кожу на левом виске Лестера, когда тот поворачивался лицом к Джиму. Кровь полилась потоком. Левый глаз сверкал сквозь нее. Преподобного бросило вперед, с раскинутыми руками. Библия, раскрывшись и шурша страницами, выглядела как балаболящий рот. Кровь лилась и на ковер. Левое плечо свитера Лестера уже промокло.

– Нет, это не воля Бо…

– Это моя воля, назойливая муха! – Большой Джим ударил снова и на этот раз угодил Лестеру в лоб, прямо по центру. Ренни почувствовал, как удар отдался до самого плеча. Но Лестер сделал еще шаг вперед, размахивая Библией. И вроде бы пытался что-то сказать.

Рука Большого Джима с зажатым мячом повисла плетью. Плечо вибрировало болью. Теперь кровь лилась на ковер, но этот щучий сын и не думал падать; шел вперед, пытаясь говорить, плевался алой слюной.

Коггинс наткнулся на стол – кровь полилась на его ранее безупречно чистую поверхность – и двинулся вдоль него. Большой Джим попытался поднять мяч и не смог.

Я знал, что толкание ядра в старшей школе мне когда-нибудь аукнется, подумал он.

Ренни перебросил мяч в левую руку и взмахнул ею вбок и вверх. Удар пришелся в челюсть Лестера, переломил ее, выплеснул новую порцию крови к мерцающему свету люстры. Несколько капель долетели до матового плафона.

– Ба-а! – крикнул Лестер. Он все пытался обогнуть стол.

Большой Джим залез в нишу между тумбами.

– Отец! – Младший стоял в дверях, с широко раскрытыми глазами, с отвисшей челюстью.

– Ба-а! – крикнул Лестер и двинулся на новый голос. Держа перед собой Библию. – Ба-а… Ба-а… Ба-а-О-О-ОГ…

– Не стой столбом, помоги мне! – рявкнул Большой Джим на сына.

Лестер, шатаясь, шел на Младшего. Размахивая Библией. Свитер намок от крови, брюки стали грязно-муаровыми, изувеченное лицо заливала кровь.

Младший поспешил к нему. И когда Лестер начал падать, схватил его, удержал.

– Я вас держу, преподобный Коггинс… я вас держу, не волнуйтесь.

А потом сжал руками липкую от крови шею Лестера и принялся его душить.

14

Пятью бесконечными минутами позже.

Большой Джим сидел на кабинетном стуле – развалился на кабинетном стуле – без галстука, надетого специально для совещания в муниципалитете, и в расстегнутой рубашке. Массировал массивную левую грудь. Под ней учащенно и аритмично билось сердце, но не давая повода предположить, что дело идет к его остановке.

Младший ушел. Ренни поначалу подумал, что тот собирается привести Рэндолфа, что было бы ошибкой, но дыхания, чтобы криком вернуть парня, ему не хватало. Потом сын вернулся сам, с брезентом, который достал из кемпера[81]81
  Кемпер – дом на колесах.


[Закрыть]. Ренни наблюдал, как Младший расстилает брезент на полу – на удивление ловко, будто проделывал это тысячу раз. Это всё боевики, которые молодежь теперь смотрит, подумал Большой Джим, растирая дряблую грудь, которая когда-то была такой упругой и крепкой.

– Я… помогу, – прохрипел он, зная, что не получится.

– Сиди, где сидишь, и восстанавливай дыхание. – Сын, стоя на коленях, бросил на него мрачный и нечитаемый взгляд. В нем могла быть любовь – Большой Джим на это надеялся, – но хватало и другого. Теперь попался? Читалось ли в этом взгляде и теперь попался?

Младший перекатил Лестера на брезент. Брезент потрескивал. Младший посмотрел на тело, чуть передвинул, накинул на него край брезента. Зеленого брезента. Большой Джим купил его в «Универмаге Берпи». Купил на распродаже. Он вспомнил слова Тоби Мэннинга: Это чертовски выгодная покупка, мистер Ренни.

– Библия. – Большой Джим по-прежнему хрипел, но чувствовал себя лучше. Сердце, слава Богу, замедляло бег. Кто же знал, что после пятидесяти здоровье начнет так резко ухудшаться? Нужно начать следить за собой. Возвращаться в форму. Бог дает человеку только одно тело.

– Точно, да, хорошо, что напомнил, – пробормотал Младший. Схватил окровавленную Библию, сунул между бедер Коггинса, начал заворачивать тело в брезент.

– Он ворвался в дом. Он обезумел.

– Конечно. – Младшего это, похоже, не интересовало. А вот процесс заворачивания определенно интересовал… Такие дела.

– Вопрос стоял ребром – он или я. Ты должен… – Вновь затарахтело сердце. Джим ахнул, кашлянул, постучал по груди. Ритм восстановился. – Ты должен отвезти его к Святому Искупителю. Когда его найдут, там есть парень… возможно… – Он подумал о Шефе, но тут же ему пришло в голову, что вешать Лестера на Шефа – идея не из лучших. Шеф Буши слишком много знал. Правда, он, вероятно, стал бы сопротивляться аресту. И тогда живым его могли и не взять.

– У меня есть место получше. – Вроде бы Младший говорил искренне. – И если ты собираешься повесить это убийство на кого-то еще, у меня есть хорошая идея.

– На кого?

– На Дейла-гребаного-Барбару.

– Ты знаешь, я не люблю таких слов.

Младший повторил, не отрывая от брезента поблескивающих глаз:

– На Дейла… гребаного… Барбару.

– Как?

– Этого я еще не знаю. Ты лучше вымой этот чертов мяч, если хочешь его оставить. И стол.

Большой Джим поднялся. Ему заметно полегчало.

– Ты хороший сын, раз помогаешь отцу в такую минуту.

– Убедился наконец. – Младший смотрел на большой зеленый голубец, лежащий на полу. С одной стороны из него торчали ноги. Младший пытался натянуть на них брезент, но не получалось. – Мне нужна изолента.

– Если ты не собираешься везти его в церковь, то куда?

– Не важно. Место безопасное. Преподобный полежит там, пока мы не решим, как подставить Барбару.

– Прежде чем что-то предпринимать, надо посмотреть, что произойдет завтра.

Младший глянул на него, в глазах читалось холодное презрение, которого Большой Джим раньше не видел. В голову пришла мысль, что теперь он у Младшего в руках. Но конечно же, собственный сын…

– Нам придется сжечь ковер. Слава Богу, он не во всю комнату, как раньше. И все дерьмо осталось на его наружной поверхности. – Потом Младший поднял большой голубец и унес в коридор. Через несколько минут Ренни услышал, как завелся двигатель кемпера.

Большой Джим уставился на золоченый бейсбольный мяч. Следует от него избавиться, подумал он, зная, что не сможет этого сделать. Мяч, по сути, стал семейной реликвией.

А кроме того, чем он может навредить? Если он станет чистым, чем может навредить?

Когда Младший вернулся часом позже, золоченый бейсбольный мяч вновь блестел в люльке из плексигласа.

Ракетный удар

1

– ВНИМАНИЕ! ГОВОРИТ ПОЛИЦИЯ ЧЕСТЕРСМИЛЛА! НА ЭТОЙ ТЕРРИТОРИИ ПРОВОДИТСЯ ЭВАКУАЦИЯ! ЕСЛИ ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ, ИДИТЕ НА МОЙ ГОЛОС! НА ЭТОЙ ТЕРРИТОРИИ ПРОВОДИТСЯ ЭВАКУАЦИЯ!

Терстон Маршалл и Каролин Стерджес сидели на кровати, слушая эти странные слова и перепуганно глядя друг на друга. Оба преподавали в бостонском Эмерсон-колледже: Терстон – профессор кафедры английского языка и литературы (и приглашенный редактор текущего номера журнала «Плуги»), Каролин – аспирантка-ассистентка той же кафедры. Любовниками они стали шестью месяцами раньше, и пыл страсти еще совсем не угас. Находились они в небольшом коттедже Терстона на берегу Честерского пруда, расположенного невдалеке от Литл-Битч-роуд. Они приехали сюда на длинный листопадный уик-энд, но со второй половины пятницы лицезрели преимущественно растительность не лесную, а лобковую. Телевизор Терстон Маршалл в коттедже не держал: ненавидел телевидение. Радиоприемник имелся, но они его не включали. Был понедельник, двадцать третьего октября, половина девятого утра. До того как их разбудил этот усиленный мегафоном голос, они понятия не имели, что совсем рядом что-то не так.

– ВНИМАНИЕ! ГОВОРИТ ПОЛИЦИЯ ЧЕСТЕРС-МИЛЛА! НА ЭТОЙ…

Голос становился все ближе.

– Терстон! Трава! Где ты оставил траву?

– Не волнуйся. – Но дрожь в его голосе показывала, что он не способен последовать собственному совету. Высокий и худощавый, с густыми длинными седеющими волосами – обычно завязанными в конский хвост, но сейчас падающими на плечи, – Терстон только-только разменял седьмой десяток; Каролин шел двадцать четвертый год. – В это время года в здешних коттеджах никто не живет. Они просто проедут мимо, а потом вернутся на Литл-Битч-ро…

Она ударила его по плечу – кулаком.

– Машина на подъездной дорожке! Они увидят машину!

Твою мать! – отразилось на его лице.

– …ЭВАКУАЦИЯ! ЕСЛИ ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ, ИДИТЕ НА МОЙ ГОЛОС! ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! НА ЭТОЙ ТЕРРИТОРИИ ПРОВОДИТСЯ ЭВАКУАЦИЯ! – Совсем близко. Терстон слышал и другие усиленные голоса – люди пользовались мегафонами, копы пользовались мегафонами – но этот голос раздавался у самого коттеджа. – НА ЭТОЙ ТЕРРИТОРИИ ПРОВОДИТСЯ ЭВАКУ… – Короткая пауза. – ЭЙ, В КОТТЕДЖЕ! ВЫХОДИТЕ СЮДА! БЫСТРО!

Ох, кошмар, да и только!

– Где ты оставил траву? – Она вновь стукнула его в плечо.

Трава осталась в другой комнате. В багги, который уже наполовину опустел, рядом с тарелкой с вчерашним сыром и крекерами. Если бы кто вошел, то сразу бы и увидел пластиковый мешочек на одну кварту.

– ЭТО ПОЛИЦИЯ! МЫ ТУТ НЕ ДУРАКА ВАЛЯЕМ! НА ТЕРРИТОРИИ ПРОВОДИТСЯ ЭВАКУАЦИЯ! ЕСЛИ ВЫ ЗДЕСЬ, ВЫХОДИТЕ САМИ, А НЕ ТО НАМ ПРИДЕТСЯ ВАС ВЫТАЩИТЬ!

Свиньи! Свиньи из маленького городка, с захолустными свинячьими мозгами.

Терстон выпрыгнул из кровати, побежал через комнату, с летящими волосами, сверкая поджарыми ягодицами.

Его дед построил этот двухкомнатный коттедж после Второй мировой войны. Большая спальня окнами выходила на пруд, гостиная служила и кухней. Электричество вырабатывал старенький генератор «Хенске», который Терстон выключил перед тем, как они легли спать; его грохочущий треск едва ли кто назвал бы романтичным. Угли от сгоревших в камине дров – они могли бы их и не жечь, но это же tres[82]82
  Tres – очень (фр.).


[Закрыть] романтично – еще сонно перемигивались в камине.

Может, я ошибся, может, я положил траву в «дипломат»?

К сожалению, не ошибся. Багги лежал рядом с остатками сыра бри, который они ели перед тем, как приступить к секс-марафону прошлой ночи.

Он побежал к пластиковому мешочку, и тут же раздался стук в дверь. Нет, в дверь забарабанили.

– Одну минуту! – прокричал Терстон безумно-веселым голосом. Каролин уже стояла в дверях спальни, завернутая в простыню, но он ее не замечал. Разум Терстона – страдающий от паранойи, вызванной вчерашними излишествами – заполняли спутанные мысли: расторжение контракта с колледжем, полиция мыслей из «1984», расторжение контракта с колледжем, негативная реакция его троих детей (от двух прежних жен) и, разумеется, расторжение контракта с колледжем. – Одну минуту, одну секунду, дайте мне одеться…

Но дверь распахнулась, и – с прямым нарушением девяти конституционных гарантий – в дом вошли два молодых человека. Один держал в руке мегафон. Оба в джинсах и синих рубашках. Джинсы почти успокоили, да только на рубашках он увидел нарукавные нашивки и полицейские жетоны.

Не нужны нам ваши вонючие жетоны[83]83
  Одна из самых цитируемых фраз в истории кинематографа. Впервые произнесена с экрана в 1948 г. в фильме «Сокровище Сьерра-Мадре».


[Закрыть], тупо подумал Терстон.

– Убирайтесь отсюда! – завизжала Каролин.

– Ты только посмотри, дружище. – Френки Дилессепс покачал головой. – У нас тут «Когда Озабоченный встретил Блядливую»[84]84
  Аллюзия на название американского фильма «Когда Гарри встретил Салли».


[Закрыть].

Терстон схватил пластиковый пакет, убрал за спину, уронил в раковину.

Младший посмотрел на хозяйство мужчины, открывшееся при этом движении.

– Никогда не видел такого длинного и тонкого шланга, – прокомментировал он. Выглядел Младший уставшим, и немудрено: спал-то всего два часа, но чувствовал себя прекрасно, просто бесподобно. И никаких намеков на головную боль.

Эта работа подходила ему на все сто.

– Убирайтесь! – прокричала Каролин.

– Закрой рот, голуба, и оденься. Из этой части города все эвакуируются.

– Это наш дом! Убирайтесь, на хрен, отсюда!

Раньше Френки улыбался. Теперь перестал. Прошел мимо костлявого голого мужчины, стоявшего у раковины (трясущегося от страха у раковины, если точнее), и схватил Каролин за плечи. Тряхнул ее.

– Не груби мне, голуба, я лишь хочу, чтобы тебе не поджарили задницу. Тебе и твоему бойфрен…

– Убери руки! Ты сядешь за это в тюрьму! Мой отец – адвокат!

Она попыталась влепить ему пощечину. Френки – не жаворонок, никогда им не был, а потому пребывал не в самом радужном настроении. Он перехватил руку женщины и завернул ей за спину. Не так чтобы сильно, но Каролин закричала. И простыня упала на пол.

– Ух ты! Кобылка серьезная. – Младший поделился своими наблюдениями с Терстоном Маршаллом, у которого от неожиданности отпала челюсть. – И ты от нее не отстаешь, старичок?

– Одевайтесь, вы оба! – бросил Френки. – Не знаю, насколько вы тупые, но догадываюсь, очень даже, раз вы по-прежнему здесь. Или вы не знаете… – Он замолчал. Перевел взгляд с женщины на мужчину. На обоих лицах читался ужас. И полнейшее непонимание. – Младший!

– Что?

– Эта Титси Макги[85]85
  Так называют женщин с большой грудью.


[Закрыть] и ее морщинистый дружок не знают, что происходит.

– Не смей обзывать меня сексистскими прозви…

– Мэм, одевайтесь, – перебил ее Младший. – Вы должны отсюда уехать. Военно-воздушные силы США собираются нанести удар крылатой ракетой по этой части города… – он посмотрел на часы, – менее чем через пять часов.

– Вы сошли с ума? – проорала Каролин.

Младший тяжело вздохнул, потом продолжил. Он уже лучше понимал, в чем заключается работа полицейского. Работа хорошая, но иногда люди могут быть такими глупыми.

– Если она отскочит, мы услышим только грохот. Возможно, такой сильный, что вы наложите в штаны – если на вас будут штаны, – но вреда ракета не причинит. А если она пробьет дыру, то от вас скорее всего останутся только обгорелые скелеты, потому что боеголовка действительно мощная, а вы находитесь менее чем в двух милях от места удара.

– Отскочит от чего, недоумок? – осведомился Терстон, осмелев от того, что пластиковый мешок с травкой уже лежал в раковине. Одной рукой он прикрывал свой детородный орган… или по крайней мере пытался; орган действительно был необычайно длинный и тонкий.

– От Купола, – ответил Френки. – И мне не нравится твой тон.

Он шагнул к Маршаллу и ударил приглашенного редактора текущего номера журнала «Плуги» в живот. Воздух с хрипом вышел из Терстона, он согнулся пополам, качнулся, вроде бы удержался на ногах, но нет, упал на колени и выблевал примерно с чашку жидкой белой кашицы, от которой еще пахло сыром бри.

Каролин подняла руку с опухшим запястьем.

– За это вы сядете в тюрьму, – пообещала она Младшему низким дрожащим голосом. – Буша и Чейни давно нет. У нас более не Соединенные Штаты Северной Кореи.

– Я это знаю, – ответил Младший, с восхитительным терпением для человека, который думал, что неплохо бы ему еще кого-нибудь придушить: в его мозгу поселился маленький черный ящер, не сомневавшийся в том, что задушить кого-то ранним утром – самое лучшее начало дня. Но нет. Нет. Сначала следовало довести до конца эвакуацию. Они принесли присягу, или как там, твою мать, она называлась. – Я это знаю, – повторил он. – А вы, масснюки[86]86
  Масснюк – пренебрежительное прозвище жителей штата Массачусетс («масс» от Массачусетса, «нюк» от говнюка).


[Закрыть], настолько тупы, что не можете понять простой истины – вы больше не в Соединенных Штатах Америки. Вы теперь в королевстве Честер, и если не будете вести себя как должно, то прямиком отправитесь в темницу Честера. Это я вам обещаю. И никакого телефонного звонка, никакого адвоката, никакого судебного разбирательства. Мы пытаемся спасти ваши жизни. Неужели вы так перетрахались, что не способны это понять?

Женщина ошеломленно смотрела на него. Терстон попытался встать, не смог, пополз к ней. Френки помог ему, пнув под зад. Терстон вскрикнул от ужаса и боли.

– Это за то, что задерживаешь нас, дедуля. Я восхищен твоей разборчивостью в телках, но у нас полно дел.

Младший оглядел молодую женщину. Роскошный рот. Губы Анджелины Джоли. Он мог поспорить, что ей не составит труда, как о таких говорили, обсосать весь хром с ручника восемнадцатиколесника.

– Если он не может одеться сам, помоги ему, – предложил Младший. – Нам нужно проверить еще четыре коттеджа, и, когда мы вернемся, вы уже должны сидеть в вашем «вольво» и ехать к городу.

– Я ничего не понимаю! – воскликнула Каролин.

– Неудивительно. – Френки достал из раковины багги с травкой. – Ты не знаешь, что от этого дерьма тупеют?

Она заплакала.

– Не волнуйся, – продолжил Френки. – Я это конфискую, а через пару дней ума у вас прибавится, и вы сообразите, что к чему.

– Вы не зачитали нам наши права, – сквозь слезы пробормотала Каролин.

На лице Младшего отразилось удивление. Потом он рассмеялся.

– Вы имеете право выметаться, на хрен, отсюда и, на хрен, замолчать, понятно? В сложившейся ситуации это единственные права, которые у вас есть. Вы меня поняли?

Френки осмотрел конфискованную травку:

– Младший, в ней же совсем нет семян. Это высший сорт.

Терстон дополз до Каролин. Поднялся, при этом громко выпустив газы. Младший и Френки переглянулись. Пытались сохранить серьезность – все-таки полицейские, слуги закона – и не смогли. Загоготали одновременно.

– Тромбон Чарли снова в городе! – прокричал Френки, и они, подняв правые руки, звонко хлопнули ладонью об ладонь.

Терстон и Каролин стояли в дверном проеме, прикрыв наготу друг друга в объятиях, и смотрели на гогочущих незваных гостей. Снаружи, как крики в дурном сне, продолжали доноситься громогласные объявления о том, что всем, кто находится на этой территории, надлежит эвакуироваться. Большинство усиленных мегафонами голосов теперь смещались в сторону Литл-Битч.

– Я хочу, чтобы к нашему возвращению вашего автомобиля тут не было, – предупредил Младший. – Или вам не поздоровится.

Они ушли. Каролин оделась сама, помогла одеться Терстону – его живот так болел, что он не мог нагнуться и надеть обувь. К тому моменту, когда они оделись, оба плакали. В автомобиле на однополосной проселочной дороге, которая вела к Литл-Битч-роуд, Каролин попыталась дозвониться до отца по мобильнику. Услышала в трубке только тишину.

На пересечении Литл-Битч с шоссе номер 119 патрульный автомобиль городской полиции стоял поперек проезжей части.

Коренастая девица в форме указала на обочину и помахала рукой, предлагая объехать по ней. Каролин вместо этого остановила машину и вылезла из-за руля. Подняла руку с опухшим запястьем:

– На нас напали. Двое парней, которые называли себя копами! Одного звали Младший, а второго Френки! Они…

– Вали отсюда, а не то на тебя нападу я! – прорычала Джорджия Ру. – И я не шучу, сладкая моя.

Каролин в изумлении вытаращилась на нее. Пока она спала, весь мир, похоже, наклонился и сполз в одну из серий «Сумеречной зоны». Именно так, и не иначе. Другого объяснения просто не находилось. И они вот-вот услышат голос Рода Серлинга[87]87
  Род Серлинг (1924–1975) – американский сценарист, продюсер, диктор.


[Закрыть].

Она вернулась, села за руль «вольво» (наклейка на бампере, выцветшая, но с различимыми буквами, гласила: «ОБАМА-2012! ДА, МЫ ЕЩЕ МОЖЕМ») и объехала патрульный автомобиль. Другой коп, старше возрастом, сидел внутри, что-то проверял по листку, лежащему на планшете с зажимом. Она подумала, не обратиться ли к нему, но отказалась от этой мысли.

– Включи радио. Давай выясним, что происходит.

Терстон включил, но они услышали только Элвиса Пресли и «Джорданейрс», голоса которых едва прорывались сквозь «Как велик Ты».

Каролин выключила приемник, уже собралась сказать: Кошмар официально завершен, но передумала. Она хотела выбраться из этого Жутковилла как можно скорее.