Текст книги "Бесплодные земли"

На этот раз Сюзанна подбросила в костер побольше дров. Не мигая, на юге сияла Древняя Матерь. Еще со школы Сюзанна знала: раз не мигает, значит, это планета, а не звезда. Венера? – спросила она себя. – Или здешняя Солнечная система тоже другая, как и все в этом мире?

Снова ее охватило чувство нереальности происходящего… что все это – сон. Просто сон.

– Давай дальше, – сказала она. – Что было потом, когда этот голос предупредил тебя насчет мальчика и Отстойника?

– Я запустил руку в дыру в стене, откуда сочился песок, как меня и учили делать, если вдруг нечто подобное произойдет со мной. Вынул оттуда челюсть… не эту… другую. Она была больше. Намного больше. Принадлежала, вне всяких сомнений, кому-то из древних.

– И куда она делась? – тихо спросила Сюзанна.

– В одну из ночей я отдал ее мальчику. – Отблески пламени раскрасили щеки стрелка оранжевыми жаркими пятнами и пляшущими тенями. – Как оберег… своего рода талисман. Потом, когда я почувствовал, что она свою службу уже сослужила, я ее просто выбросил.

– Тогда чья это челюсть, Роланд? – спросил Эдди.

Роланд поднес кость к глазам, задумчиво и долго смотрел на нее, потом уронил руку.

– Позже, после Джейка… после того, как его не стало… я настиг все-таки человека в черном.

– Уолтера, – уточнила Сюзанна.

– Да. У нас был разговор… долгий разговор. Где-то на его середине я уснул, а когда проснулся, Уолтер был мертв. Мертв уже сотню лет, если не больше. От него ничего не осталось – лишь кости, и так было, наверное, справедливо, раз уж мы пришли в место костей.

– Да уж, действительно долго вы с ним говорили, – сухо заметил Эдди.

При этом Сюзанна слегка нахмурилась, но Роланд лишь кивнул.

– Долго, – бросил он, глядя в огонь.

– Ты отправился в путь на рассвете и в тот же день, вечером, вышел к Западному морю. А ночью на берег повылезли эти омары, так? – спросил Эдди.

Роланд снова кивнул.

– Да. Но прежде чем я покинул то место, где мы с Уолтером говорили… или грезили… или что мы там делали, я не знаю… я забрал себе это. – Он поднял челюсть повыше, и оранжевый отсвет снова сверкнул на ее зубах.

Челюсть Уолтера. От этой мысли Эдди весь похолодел. Кость из черепа человека в черном. Вспомни это, Эдди, мой мальчик, в следующий раз, когда ты начнешь убеждать себя, что Роланд скорее всего самый обычный парень. Все это время он таскал с собой кость человека, точно этакий… людоедский трофей. Го-о-о-споди.

– Я даже помню, о чем я подумал, когда ее брал, – продолжал Роланд как ни в чем не бывало. – Я хорошо это помню. Это, быть может, единственное за все время воспоминание, которое не раздвоилось. Я подумал: «Что-то я просчитался, не стоило мне выкидывать ту кость, что сама пришла ко мне в руки, когда я нашел парнишку. Но ее мне заменит эта». А потом я услышал смех Уолтера – недобрый смех. И его голос тоже.

– И что он сказал? – подалась вперед Сюзанна.

– «Слишком поздно, стрелок. Слишком поздно… теперь удача изменит тебе – отныне и до конца вечности… таково твое ка».

– Ну хорошо, – высказался наконец Эдди. – В суть парадокса я въехал. Память твоя разделилась…

– Не разделилась, а раздвоилась.

– Ладно, пусть раздвоилась. Это почти одно и то же.

Эдди поднял с земли прутик и начертил на песке:

Потом указал на линию слева:

– Вот твоя память до того момента, когда ты пришел на дорожную станцию, – одна линия, видишь?

– Да.

Эдди указал на линию справа.

– А это – после того, как ты выбрался из-под гор и пришел к тому месту костей, где тебя дожидался Уолтер. Тоже одна линия.

– Да.

Эдди обвел середину рисунка неровным кружком:

– Вот что тебе нужно сделать, Роланд: огородить эту двойную линию. Окружи ее мысленно крепким высоким забором и просто забудь. Потому что это ничего не значит и ничего не меняет. Этого нет. Все прошло…

– Но оно не прошло. – Роланд поднял руку с челюстью. – Если все мои воспоминания о Джейке ложные – а я знаю, что так и есть, – тогда почему она у меня? Я взял ее, чтобы заменить ту, другую, которую выкинул – а ту, что я выкинул, я нашел в подвале, на дорожной станции, – но я-то знаю, что не спускался в подвал! И не разговаривал с Демоном! Я ушел со станции один. Взял только воду и больше ничего!

– Роланд, послушай меня. – Эдди вдруг посерьезнел. – Если кость, что сейчас у тебя в руках, ты взял на станции, тогда дело другое. Но разве не может быть так, что все это было галлюцинацией: дорожная станция, мальчик и Говорящий Демон, – и в таком случае, возможно, ты забрал челюсть Уолтера, потому что…

– Это не было галлюцинацией. – Роланд поднял на них глаза, светлые, словно выцветшие голубые глаза испытанного солдата, и вдруг сделал то, чего ни Сюзанна, ни Эдди никак от него не ожидали… Эдди мог бы поклясться, что Роланд и сам до последней секунды не думал, что он это сделает.

Он бросил челюсть в огонь.

Первое мгновение она просто лежала посреди костра – выбеленная реликвия, оскаленная в призрачной полуухмылке. Потом неожиданно вспыхнула алым – ослепительный красный свет залил поляну. Эдди с Сюзанной вскрикнули одновременно, прикрывая руками глаза, чтоб защитить их от обжигающе яркой вспышки.

Челюсть стала меняться. Не плавиться в пламени, а меняться. Зубы, торчавшие вкривь и вкось, как покосившиеся надгробия, стали сближаться. Мягкий изгиб верхней дуги распрямился и резко укоротился, как будто ввалившись.

Руки Эдди безвольно упали на колени. Затаив дыхание, он не отрываясь смотрел на кость, которая не была уже костью. Зубы ее превратились в три перевернутые буквы V. Та, что посередине, была чуть больше, чем две по краям. И вдруг Эдди увидел, во что кость тщится превратиться, точно так же, как он разглядел рогатку, сокрытую в отростке на пне.

Это был ключ.

Запомни, как он выглядит, запомни форму, пронеслась в голове Эдди лихорадочная мысль. Ты должен запомнить. Должен.

Он отчаянно вглядывался в костер. Три V, средняя – больше и глубже, чем две по краям. Три зубца… тот, что ближе к внешнему краю, имеет завиток, напоминающий обуженную строчную букву S…

А потом форма в пламени изменилась снова. Кость, которая стала подобием ключа, как бы поглотила сама себя, представ в виде полураспустившегося бутона с сияющими лепестками, темными и бархатистыми, словно безлунная летняя полночь. На мгновение Эдди увидел розу – торжествующую алую розу, которая могла расцвести на рассвете самого первого в мире дня, – образец бездонной, неувядающей красоты, неподвластной времени. Глаза его жадно смотрели на это чудо, а сердце раскрылось ему навстречу. Как будто вся жизнь на свете и вся любовь восстали внезапно из мертвой кости – в этом пламени, что победно воссияло в своей первозданной дерзости, утверждая: отчаяние – это мираж, смерть – это просто сон.

Роза! – Мысли Эдди неслись, обгоняя друг друга. – Сначала – ключ, потом – роза! Открой глаза и смотри! Так начинается путь к Темной Башне!

Неожиданно треск огня превратился в какой-то натужный кашель. Взметнулся сноп искр. Сюзанна вскрикнула и подалась назад, сбивая с платья оранжевые крупинки. Пламя могучим потоком рванулось к звездному небу. Эдди не шелохнулся. Он сидел, поглощенный видением, завороженный, попав в самую колыбель чуда, великолепного и ужасающего, не замечая искр, плящущих у него на коже. И тут пламя потухло. Все стало как прежде.

Ни кости.

Ни ключа.

Ни розы.

Помни, сказал он себе. Помни розу… и форму ключа.

Сюзанна рыдала от ужаса и потрясения, но Эдди не сразу ее успокоил: сначала, пока не забыл, поднял прутик и вывел дрожащей рукой на сырой земле:

– Ты зачем это сделал? – спросила наконец Сюзанна. – Ради Бога, зачем… и что это было вообще?

Прошло пятнадцать минут. Костер почти догорел; разбросанные угольки либо были растоптаны, либо погасли сами. Эдди молча сидел, обнимая жену; Сюзанна тихонько сидела рядом, прислонившись спиной к его груди. Роланд улегся на бок и, подтянув колени к груди, уныло смотрел на оранжево-красные угольки. Как понял Эдди, ни Сюзанна, ни Роланд не видели, как кость изменялась в огне. Они видели только, как она раскалилась в пламени, а Роланд еще видел, как она взорвалась (или, скорее, лопнула, провалившись в себя? Эдди воспринял это именно так), и ничего больше. По крайней мере так думал Эдди. Роланд, случалось, хранил непроницаемое молчание и ни с кем не делился своими соображениями, переваривая все в себе. И тогда из него нельзя было вытянуть ни слова. Эдди знал это по горькому опыту. Сначала он хотел рассказать им, что видел – или думал, что видел, – но, как следует поразмыслив, решил пока промолчать. Пока.

От самой кости вообще ничего не осталось – даже осколочка.

– Мне так велел внутренний голос, – ответил Роланд. – Голос моего отца; всех моих отцов. Когда этот голос звучит в тебе, не повиноваться ему – и немедленно – просто немыслимо. Так меня учили. Но почему, я сказать не могу… по крайней мере сейчас. Я знаю только, что кость сказала свое последнее слово. Все это время я носил ее с собой, чтобы услышать его.

Или увидеть, – добавил про себя Эдди. И снова: – Помни. Помни розу. И форму ключа.

– Она нас едва не спалила! – В голосе Сюзанны смешались усталость и раздражение.

Роланд покачал головой.

– Мне кажется, она была вроде тех фейерверков, которые запускают вельможи на новогодних празднествах. Горит, шипит и пугает, но не представляет опасности.

Эдди вдруг пришла одна мысль.

– Слушай, Роланд, а это твое раздвоение сознания… оно не прошло? Когда кость взорвалась или что там с ней произошло?

Он был почти уверен, что так и было: во многих фильмах, которые он смотрел, подобная грубая шоковая терапия почти всегда приводила к положительному результату. Но Роланд лишь покачал головой.

Сюзанна заерзала в объятиях Эдди.

– Ты говорил, будто что-то начал понимать.

Роланд кивнул.

– Да, наверное. Если только я не ошибаюсь… Я тревожусь за Джейка. Где бы он ни был, когда бы он ни был, я боюсь за него.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Эдди.

Роланд встал, дотянулся до своей скатки шкур и принялся их расстилать, готовя постель.

– Не многовато ли для одной ночи волнений и разговоров? Пора спать. Утром мы вернемся по следу медведя и поглядим, нет ли там Врат, которые его поставили охранять. А по дороге я вам расскажу все, что знаю и что, как мне кажется, произошло… и теперь еще происходит…

С тем он закутался в старое одеяло и недавно выделанную оленью шкуру, улегся подальше от костра и больше не проронил ни слова.

Эдди с Сюзанной легли вдвоем. Убедившись, что стрелок спит, они занялись любовью. Роланд, однако, не спал и все слышал, а когда все закончилось, слышал и их тихий разговор, который в основном шел о нем. Он еще долго лежал без сна и смотрел в темноту даже после того, как они умолкли, а дыхание их сравнялось в едином ритме.

Хорошо быть молодым, думал он. И любить. Даже на этом погосте, в который теперь превратился их мир, быть молодым и любить – хорошо.

Наслаждайтесь, пока еще можно. Ибо смерть еще повстречается впереди. Мы вышли пока к ручью крови. Но он, несомненно, приведет нас к кровавой реке. А река – к океану. В этом мире могилы зияют и мертвые не обретают покоя.

Когда восточная часть неба окрасилась дымкой рассвета, он закрыл наконец глаза. И заснул. И ему снился сон про Джейка.

Эдди тоже снился сон. Снилось ему, что он снова в Нью-Йорке. Идет по Второй авеню с книгой в руке.

Во сне весна была в самом разгаре. На улице тепло, весь город – в цвету… и тоска по родному дому вонзалась в него, как рыболовный крючок в живой рыбий рот, глубоко-глубоко. Наслаждайся чудесным сном, говорил он себе, и продли его, сколько сумеешь. Смакуй его, впитывай… потому что ближе, чем сейчас, к Нью-Йорку тебе уже не подойти. Домой возврата нет, Эдди. Эта часть твоей жизни закончилась. Все.

Он поглядел на книгу у себя в руке и вовсе не удивился, обнаружив, что это «Домой возврата нет» Томаса Вулфа. На темно-красной обложке были выдавлены три фигуры: ключ, роза и дверь. Он на мгновение остановился, открыл книгу и прочел первую строчку. Человек в черном пытался укрыться в пустыне, – писал Вулф, – а стрелок преследовал его.

Захлопнув книгу, Эдди направился дальше. Было, наверное, около девяти утра. Ну, может быть, полдесятого. Движение на Второй авеню пока еще не стало интенсивным. Такси, сигналя, переезжали от перекрестка к перекрестку, и блики весеннего солнца играли на их лобовых стеклах и ярко-желтых кузовах. На углу Второй и Пятьдесят второй какой-то бродяга попросил у него подаяния, и Эдди сунул ему книжку в темно-красной обложке. Опять без всякого изумления он обнаружил, что бродяга этот не кто иной, как Энрико Балазар. Он сидел по-турецки у входа в лавку чудес. КАРТОЧНЫЙ ДОМ – оповещала вывеска в витрине, под которой стояла башня из карт Таро, увенчанная фигуркой Кинг-Конга. Из головы обезьяны торчал миниатюрный радиолокатор.

Эдди прошел дальше, дорожные знаки лениво проплывали мимо. Эдди знал, куда держит путь. Понял, как только увидел его – маленький магазинчик на углу Второй и Сорок шестой.

Да, сказал он себе. Волной накатило чувство огромного облегчения. Туда мне и надо. Именно туда. – В витрине висели окорока и сыры. ТОМ И ДЖЕРРИ. ДЕЛИКАТЕСЫ – сообщала вывеска. – СПЕЦИАЛИЗИРУЕМСЯ НА ЗАКАЗАХ К БАНКЕТАМ И ПРАЗДНИКАМ!

Пока Эдди стоял, разглядывая витрину, из-за угла вырулил очередной знакомец. Джек Андолини собственной персоной в костюме-тройке цвета ванильного мороженого и с черной тростью в левой руке. Половина лица у него отсутствовала, ободранная клешнями омарообразных чудищ.

Заходи, Эдди, – бросил Джек мимоходом. – Чего стоишь? В конце концов есть и другие миры, и этот гребаный поезд идет через все.

Не могу, – отозвался Эдди. – Дверь заперта. – Он не понимал, откуда ему известно, что дверь закрыта, но он это знал. Без тени сомнений.

Дад-а-чум, дуд-а-чи, не переживай, у тебя есть ключ, – буркнул Джек, не оглядываясь. Эдди опустил глаза и увидел, что у него действительно есть ключ: этакая примитивная штуковина с тремя зазубринами, похожими на перевернутые буквы V.

Весь секрет в этом маленьком s-образном завитке на конце последнего зубца – в нем-то и весь секрет, подумал он и, шагнув под навес «Деликатесов» от Тома и Джерри, вставил ключ в замок. Ключ повернулся легко. Эдди открыл дверь и, переступив через порог, вышел в открытое поле. Оглянувшись через плечо, он увидел поток машин на Второй авеню, а потом дверь захлопнулась и упала плашмя. Теперь за ней не было ничего. Вообще ничего. Эдди опять оглянулся, обозревая новую обстановку, и вдруг его охватил ужас. Он увидел безбрежное поле такого густого багряного цвета, как будто здесь прогремела великая битва и на землю пролилось столько крови, что земля не смогла ее всю впитать.

И только потом Эдди понял, что это не кровь, а розы.

Уже знакомое чувство, в котором слились воедино радость и торжество, нахлынуло снова. Казалось, еще немного – и сердце взорвется в груди. Торжествуя, Эдди вскинул над головой руки, сжатые в кулаки… и вдруг застыл – с поднятыми руками.

Багровое поле раскинулось на многие мили, а у самого горизонта стояла Темная Башня – безмолвная каменная колонна, – взметнувшаяся так высоко, что Эдди едва различал в небесах ее шпиль. Основание ее, утопающее в алых ликующих розах, поражало своими внушительными, исполинскими размерами, и все же могучая Башня, пронзающая небеса, казалась изящной и легкой. Он представлял ее абсолютно черной, но камень был скорее цвета гари. По восходящей спирали темнели узкие окна-бойницы; под окнами бесконечным пролетом тянулась винтовая каменная лестница, уходя все выше и выше. Темно-серым восклицательным знаком, вколоченным в землю, вздымалась Башня над полем кроваво-красных роз. Над ней голубой аркой выгнулось небо, украшенное белыми облаками, похожими на плывущие в синеве корабли. Бесконечным потоком плыли они над шпилем Темной Башни.

Какое величие! – изумился Эдди. – Какое великолепие… и какая тайна! Но чувство радости и торжества отступило, сменившись непонятным недомоганием и ощущением обреченности. Он огляделся и вдруг с ужасом сообразил, что стоит в тени Башни. Нет, не просто стоит – он как бы заживо под ней похоронен.

Он закричал, но крик его утонул в золотом трубном гласе могучего рога. Он обрушился с вершины Башни и, казалось, заполнил собой весь мир. И пока эта нота предостережения неслась над кровавым полем, из окон Башни излилась тьма. Вырвавшись наружу, чернота растеклась по небу вялыми клубами, но вскоре они слились воедино, образуя растущее темное пятно – даже не тучу, а черную опухоль, нависающую над землей. Вот она уже заполонила все небо. И тут он увидел, что это не туча, и даже не опухоль, а фигура… сумрачная, исполинская фигура, устремленная к тому месту, где он сейчас стоял. Не было смысла бежать, спасаясь от этого зверя, вырастающего в небесах над полем роз: он все равно его схватит и унесет с собой. Унесет в Темную Башню, и больше ему никогда не вернуться в мир света.

Два провала открылись во тьме, и ужасные нечеловеческие глаза, каждый величиной едва ли не с Шардика, исполинского медведя, что лежал теперь мертвым в лесу, взглянули сверху на Эдди. Красные… как розы, как кровь.

В ушах у него гремел мертвый голос Джека Андолини: Тысячи миров, Эдди – десятки тысяч! – и этот поезд идет через все. Если сумеешь его запустить. А если все же сумеешь, значит, твои заморочки только еще начинаются, потому что эту машину потом хрен отключишь.

Голос Джека вдруг стал механическим и монотонным. Потом хрен отключишь, Эдди, мой мальчик, лучше поверь мне на слово, хрен… – …ОТКЛЮЧЕНИЕ СИСТЕМЫ! ДО ПОЛНОГО ОКОНЧАНИЯ ОПЕРАЦИИ ОТКЛЮЧЕНИЯ – ОДИН ЧАС ШЕСТЬ МИНУТ!

Там, во сне, Эдди спрятал лицо в ладонях, защищая глаза…

…и, подскочив рывком, очнулся возле остывшего кострища, глядя на мир сквозь растопыренные пальцы. А голос все грохотал – бездушный голос офицера полицейского наряда, ревущего свои команды по матюгальнику:

– ОПАСНОСТИ ДАННАЯ ОПЕРАЦИЯ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ! ПОВТОРЯЮ, ОПАСНОСТИ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ! ПЯТЬ СУБЪЯДЕРНЫХ КЛЕТОК ПАССИВНЫ, ДВЕ СУБЪЯДЕРНЫЕ КЛЕТКИ – В ФАЗЕ ОТКЛЮЧЕНИЯ, ОДНА СУБЪЯДЕРНАЯ КЛЕТКА ЗАДЕЙСТВОВАНА НА ДВА ПРОЦЕНТА ОТ ПОЛНОЙ МОЩНОСТИ. ДАННЫЕ КЛЕТКИ ВЫШЛИ ИЗ СТРОЯ! ПОВТОРЯЮ, ДАННЫЕ КЛЕТКИ ВЫШЛИ ИЗ СТРОЯ! ПОДОТЧЕТНЫЙ УЧАСТОК ДЛЯ СЕВЕРНОГО ЦЕНТРА ПОЗИТРОНИКИ! ПОЗЫВНЫЕ 1-900-44! КОД ДАННОЙ СИСТЕМЫ – «ШАРДИК». ТРЕБУЕТСЯ ЗАМЕНА! ПОВТОРЯЮ, ТРЕБУЕТСЯ ЗАМЕНА!

Голос затих. Эдди увидел, что Роланд стоит на краю поляны, а Сюзанна сидит на его согнутой в локте руке. Оба они не отрываясь смотрели в ту сторону, откуда раздавался голос, и когда запись включилась по новой, Эдди наконец сумел встряхнуться, освобождаясь от леденящих остатков ночного кошмара. Он встал и присоединился к Роланду с Сюзанной, не переставая дивиться: это сколько ж веков назад было записано сообщение, запрограммированное на самовключение, но только в случае полной поломки системы.

– ИДЕТ ОТКЛЮЧЕНИЕ СИСТЕМЫ! ДО ПОЛНОГО ОКОНЧАНИЯ ОПЕРАЦИИ ОТКЛЮЧЕНИЯ – ОДИН ЧАС ПЯТЬ МИНУТ! ОПАСНОСТИ ДАННАЯ ОПЕРАЦИЯ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ! ПОВТОРЯЮ…

Эдди легонько коснулся руки Сюзанны, и она обернулась к нему.

– И давно оно балаболит?

– Минут пятнадцать. Тебя было не добудиться. Дрых, как сус… – Она вдруг умолкла, не договорив. – Эдди, выглядишь ты ужасно! Ты не заболел?

– Нет. Просто видел плохой сон.

Роланд внимательно посмотрел на него, так что под этим взглядом Эдди почувствовал себя неуютно.

– Иногда сны бывают вещими, Эдди. Этот, часом, не из таких?

Эдди подумал мгновение и покачал головой.

– Я не помню.

– Что-то я сомневаюсь, что ты не помнишь.

Эдди пожал плечами и выдавил слабую улыбку.

– Сомневайся себе на здоровье. А как ты себя чувствуешь, Роланд?

– Тоже погано. – Голубые глаза стрелка по-прежнему пристально изучали Эдди.

– Прекратите, – вмешалась Сюзанна вроде бы бодрым голосом, но Эдди все-таки уловил скрытые нотки нервозности. – Вы оба. У меня есть дела поважнее, чем смотреть, как вы тут скачете и пытаетесь пнуть друг друга, все равно как дети, когда разыграются в «Две дрожалки». И особенно сегодня, сейчас, когда этот дохлый медведь так орет, что весь лес трясется.

Стрелок кивнул, но не сводя глаз с Эдди.

– Хорошо… но ты, Эдди, уверен, что ничего не хочешь мне рассказать?

Эдди уже начал подумывать о том, чтобы действительно рассказать. О том, что он видел в огне костра. О том, что было во сне. Но, еще раз поразмыслив, решил промолчать. Может быть, из-за розы в пламени или из-за багряного изобилия роз, окрасивших алым безбрежное поле во сне. Он понимал, все равно ему не передать словами то, что видели его глаза и чувствовало его сердце: слова обесценят увиденное. И потом, для начала ему хотелось обдумать все самому.

Но помни, снова сказал он себе… только голос в сознании у него прозвучал совсем не похоже на его собственный голос. Он был глубже, старше – этот чужой голос. Помни розу… и форму ключа.

– Я потом.

– Что ты потом? – переспросил Роланд.

– Расскажу. Когда это станет действительно важным, ну, ты понимаешь, я все расскажу. Вам обоим. Сейчас это пока не так важно. Так что, если мы все-таки едем куда-нибудь, Шан, старик, то седлай.

– Шан? Кто такой Шан?

– Об этом я тоже тебе расскажу потом. Как-нибудь. А теперь пора двигать.

Они свернули лагерь, упаковали свои пожитки и отправились в путь. Сюзанна забралась к себе в коляску. Эдди вдруг преисполнился твердой уверенности, что дорога им предстоит не такая уж долгая.