Текст книги "Извлечение троих"

И сейчас тоже засыпал.

Стрелок, каким-то чудесным образом проникший в сознание этого человека (человека, чьего имени он до сих пор не знал; то ничтожество, которое узник мысленно называл «желтушным существом», тоже не знало его и поэтому ни разу не произнесло), следил не отрываясь за происходящим, как давным-давно в детстве, когда мир еще не сдвинулся с места, завороженно смотрел спектакли. Стрелку пришло на ум именно это сравнение, потому что, кроме театральных постановок, он ничего в своей жизни не видел. Если бы он видел фильмы, он скорее сравнил бы свое ощущение с просмотром киноленты. Представления же о тех вещах, которые Роланду прежде знать не доводилось, он мог извлекать из сознания узника, потому что ассоциации были понятными, а вот имени он выяснить не сумел. Он узнал имя брата узника, а имя самого узника – нет. Но, с другой стороны, имена – это тайна, исполненная силы.

И к тому же сейчас имя не самое важное. А важно, во-первых, то, что человек этот ослаб от своей пагубной привычки, а во-вторых, что под слабостью этой таится сталь – как хороший револьвер, затянутый зыбучим песком.

Стрелок почувствовал укол боли: этот парень напомнил ему Катберта.

Кто-то подходил. Узник спал и ничего не слышал. Стрелок же не спал и был настороже. Он снова подался к «порогу».

Потрясающе, подумала Джейн. Он говорит, что умирает с голоду, и я бегу делать ему что-нибудь на скорую руку, ведь он такой милый, а когда возвращаюсь, он спит.

И вдруг пассажир – парень лет двадцати, высокий, в чистых, слегка полинявших джинсах и пестрой рубашке – приоткрыл глаза и улыбнулся ей.

– Благодарствуйте, – сказал он… или так ей послышалось. Какое-то странное слово, архаичное… или иностранное. Наверное, разговаривает во сне.

– Не за что. – Она одарила его своей лучшей профессиональной улыбкой стюардессы, уверенная, что он сейчас же опять уснет, а сандвич так и будет лежать нетронутым, пока не подадут горячее.

Ну ладно, тебя же учили, что такое случается, верно?

Она вернулась в кухонный отсек, чтобы перекурить.

Она зажгла спичку, поднесла ее к сигарете и вдруг остановилась, так и не прикурив, потому что ее учителя предусмотрели не все.

Мне он показался симпатичным. Преимущественно из-за глаз. Карих глаз.

Но только что пассажир в кресле За приоткрыл глаза, и они были не карими, а голубыми! И вовсе не привлекательно-сексуальными, как, скажем, у Пола Ньюмена, а холодными, цвета айсберга. Они…

– Ой!

Спичка догорела, огонек обжег пальцы. Она тряхнула рукой.

– Джейн? – спросила Паула. – Что с тобой?

– Ничего. Замечталась.

Она зажгла еще одну спичку и на этот раз прикурила. После первой затяжки ей пришло в голову единственное обоснованное и разумное объяснение. Контактные линзы. Конечно. Того типа, что изменяют цвет глаз. Он ходил в туалет. И оставался там очень долго, она даже забеспокоилась, уж не укачало ли его: он был такой бледный, со стороны могло показаться, что ему нездоровится. А он просто снимал контактные линзы, чтобы было удобнее спать. Вполне резонно.

«Бывает, ты что-то почувствуешь, – внезапно раздался в голове голос из недавнего прошлого. – Тебя станет преследовать какое-то свербящее ощущение. Ты заметишь, будто что-то чуть-чуть не так».

Цветные контактные линзы.

Джейн Дорнинг лично знала дюжины две людей, которые носили контактные линзы. И большинство работали на авиалиниях. Никто прямо об этом не говорил, но Джейн догадывалась о причине: пассажирам не нравится, когда кто-то из экипажа носит очки: это их нервирует.

Из этих двух дюжин человек четверо носили цветные линзы. И уж если простые контактные линзы стоят недешево, то можно представить, во сколько обходятся цветные. Из всех знакомых Джейн такие денежки на себя выложили только женщины, и притом исключительно тщеславные.

Ну и что? Парни тоже бывают тщеславными. Почему бы и нет? Он красивый.

Нет. Красивый – сильно сказано. Скорее миловидный, но не более того; и с таким бледным лицом своей привлекательностью он обязан разве что хорошим зубам. Тогда зачем ему контактные линзы?

Многие пассажиры боятся летать.

В наши дни, когда в мире полно террористов, налетчиков и наркоманов, экипаж самолета боится своих пассажиров.

У нее в голове звучал голос инструкторши из летной школы, этакой прожженной крутой бой-бабы, старой воздушной волчицы: «Если возникли какие-то подозрения, не надо сразу их отметать. Даже если вы вдруг забудете, как надо вести себя с предполагаемыми или явными террористами, это вы должны помнить всегда: если возникли какие-то подозрения, к ним надо прислушаться. Иной раз бывает, что экипаж потом утверждает, будто у них ничего такого и в мыслях не было, пока парень не вынул гранату и не приказал лететь на Кубу, иначе он все здесь разворотит. Но обычно всегда находится человека два-три (и чаще всего стюардессы, кем вы, девочки, станете через месяц), которые признаются, что они что-то почувствовали, что их не оставляло какое-то свербящее ощущение, будто что-то явно не так с парнем в кресле 91с или с девицей в 5а. Они что-то почувствовали, но ничего не предприняли. Им что-то за это будет? Конечно, нет. Нельзя же заламывать руки парню только за то, что, скажем, тебе не понравилось, как он расчесывает свои прыщи. Проблема в другом: они почувствовали что-то… а потом забыли об этом напрочь».

Старая воздушная волчица назидательно подняла короткий палец. Джейн Дорнинг и ее сокурсницы с благоговением внимали каждому ее слову: «Если у вас вдруг появилось это свербящее ощущение, делать ничего не надо… но это не значит, что надо забыть. Потому что всегда есть шанс, пусть даже минимальный, что вам удастся предотвратить беду до того, как она разразится… чтобы, скажем, не засесть дней на двадцать на аэродроме какой-нибудь сраной арабской страны».

Просто цветные линзы, и все же…

Благодарствуйте.

Он разговаривал во сне? Или по рассеянности перепутал и заговорил на другом языке?

Джейн решила понаблюдать за ним.

Она приглядит за ним.

Она не забудет.

Пора, подумал стрелок. Сейчас мы посмотрим, да?

Он сумел выйти из своего мира и войти в это тело через дверь на берегу. Теперь нужно выяснить, можно ли что-нибудь перенести отсюда обратно в свой мир. Про себя он не думал. Роланд ни на мгновение не усомнился в том, что, как только понадобится, он сумеет вернуться в свое отравленное заражением, ослабевшее тело. Но вещи? Физические предметы? Вот, к примеру, на столике перед ним еда: женщина в красной форме назвала это сандвичем с танцующей рыбой. Стрелок не знал, что такое танцующая рыба, но бутер признал сразу, как только увидел, хотя с виду он вроде бы был непрожарен. Странно.

Его тело нуждалось в пище, а потом ему потребуется вода, но больше всего его телу необходимо сейчас лекарство, иначе оно умрет от укуса омарообразной твари. В этом мире должно существовать такое лекарство; в мире, где кареты летают в небе выше любого орла, казалось, не было ничего невозможного. Но ему не помогут и самые лучшие снадобья этого мира, если их нельзя будет пронести через дверь в его мир.

«Ты можешь жить в этом теле, стрелок. – Шепоток человека в черном поднялся из самых глубин сознания. – Брось ты этот еле дышащий кусок мяса, пусть им займутся омары. Все равно это лишь оболочка».

Он никогда не пойдет на это. Во-первых, остаться в чужом теле – значит совершить самое страшное воровство, потому что стрелок знал: он не сможет довольствоваться ролью пассивного пассажира, не сможет просто сидеть, глядя из глаз этого человека, как из окна кареты, на проплывающие мимо пейзажи и сцены.

А во-вторых, он Роланд. Если ему суждено умереть сейчас, он умрет Роландом. Он умрет на дороге к Башне, приближаясь к ней ползком, если нельзя иначе.

А потом в нем опять заговорила та грубоватая практичность, которая, как тигр с косулей, уживалась в душе стрелка с романтическим началом. Рано думать о смерти – он еще даже и не приступил к своему эксперименту.

Бутер состоял из двух половинок. Он взял по каждой в руку, открыл глаза узника и огляделся. Никто на него не смотрел (хотя в кухонном отсеке о нем очень активно думала Джейн Дорнинг).

Роланд повернулся к двери и шагнул в проем, держа в руках по половинке бутера.

Сначала Роланд услышал скрежещущий шум волны, набегающей на гальку, потом – крики птиц, поднявшихся с ближайших камней, когда он попытался сесть (ублюдки трусливые, надо ж, слетелись уже; скоро-скоро они на меня накинутся, станут растаскивать меня по кусочкам, а я еще буду дышать или уже нет. Вылитые стервятники, только перья у них цветные). И вдруг до него дошло, что половинка бутера, та, что в правой руке, упала на песок, потому что, проходя через дверь, он держал ее здоровой рукой, а теперь держит, вернее держал, рукой, искалеченной процентов на сорок.

Он неуклюже поднял половинку бутера, зажав ее между большим пальцем и безымянным, как мог, отряхнул от песка, осторожно откусил кусочек на пробу и уже через секунду с жадностью набросился на еду, не замечая скрипевших у него на зубах песчинок, а еще через пару секунд принялся за вторую половинку, умяв ее за три укуса.

Стрелок не знал, что такое танцующая рыба, но на вкус она была изумительной. А остальное уже не важно.

Никто в самолете не видел, как исчез сандвич с тунцом. Никто не видел, как Эдди Дин вцепился в обе его половинки с такой силой, что по вмятинам на белом хлебе можно было снимать отпечатки пальцев.

Никто не видел, как сандвич сначала стал прозрачным, а потом и совсем исчез, оставив после себя только несколько крошек.

Секунд через двадцать после того как он испарился, Джейн Дорнинг затушила в пепельнице сигарету и выглянула из кабины, чтобы взять книгу из рюкзака, но на самом-то деле ей просто хотелось еще раз взглянуть на За.

С виду он крепко спал… но сандвич исчез.

Боже, подумала Джейн, он не съел его, а проглотил целиком. И опять спит? Вы что, издеваетесь?

Свербящее чувство по отношению к За, мистеру Вот-мы-карие-а-вот-голубые, стало еще сильнее. Что-то с ним было не так.

Что-то не так.

Глава 3
Знакомство и приземление

Эдди проснулся, разбуженный объявлением второго пилота, что минут через сорок пять они приземлятся в Международном аэропорту Кеннеди, где видимость идеальна, ветер западный, скорость ветра десять миль в час, температура двадцать один по Цельсию. Закончив с объявлением, пилот добавил еще, что, пользуясь случаем, хочет поблагодарить всех пассажиров за то, что они выбирают компанию «Дельта».

Эдди огляделся. Пассажиры вокруг проверяли свои таможенные декларации и свидетельства о гражданстве – для прибывших из Нассау достаточно было водительских прав или кредитной карточки любого американского банка, но большинство пассажиров все же брали с собой паспорта. Эдди почувствовал вдруг, как внутри у него натягивается стальной провод. Он поверить не мог, что спал, да еще так крепко.

Он встал и прошел в туалет. Пакеты с коксом у него под мышками как будто сидели легко и плотно, так же аккуратно прилегая к изгибам подмышечных впадин, как и в номере отеля, где их прикрепил клейкой лентой тихий американец по имени Вильям Вильсон. По завершении операции по приклеиванию пакетов этот парень, чье имя прославил По (правда, когда Эдди отпустил какую-то шутку по этому поводу, Вильсон лишь тупо взглянул на него, явно не врубившись), протянул ему рубаху: обычную пеструю рубаху, чуть-чуть полинялую, какую мог бы напялить всякий студентик, возвращающийся на самолете с коротких предэкзаменационных каникул… Только эта была специального кроя, скрывающего странные вздутия под мышками.

– Проверь еще раз перед посадкой, просто на всякий случай, – сказал ему Вильсон, – но я уверен, все будет в порядке.

Эдди не знал, как оно выйдет, но у него была еще одна уважительная причина повидаться с толчком прежде, чем загорится надпись «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ». Несмотря на все искушения – а вчера под утро искушение превратилось уже в жгучую потребность, – он сумел продержаться на остатках того рафинада, который желтушное существо имело наглость обозвать «китайским белым».

Пройти таможню пассажирам из Нассау гораздо проще, чем тем, кто прилетел, скажем, с Гаити, или из Куинене, или из Боготы, но все же на таможне служат наблюдательные ребята. Подготовленные ребята. Нужно держать ухо востро. Срезаться можно на чем угодно, одна ошибка, один просчет – и ку-ку.

Он нюхнул порошок, скомкал бумажку, в которую тот был завернут, спустил ее в унитаз и тщательно вымыл руки.

«Конечно, если ты оплошаешь, то сам ничего не заметишь, так? – сказал он себе. – Но – нет. Я сделаю все, как надо. И нечего так психовать».

Возвращаясь к своему креслу, он увидел ту самую стюардессу, которая подала ему джин; кстати, он так его и не допил. Она улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ, сел на место, пристегнул ремень, взял журнал, полистал его, тупо глядя на слова и картинки. Ничего особенного. Внутри у него стальной провод натянулся еще сильнее, а когда загорелась надпись «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ», он обвил нутро Эдди двойным тугим кольцом.

Героин подействовал, и доказательство тому – заложенный нос, но, если честно, Эдди даже не почувствовал этого.

Но зато он хорошо почувствовал другое: незадолго до приземления он опять пережил очередной провал в пустоту… короткий, но вполне определенный.

«Боинг-727» снижался над заливом Лонг-Айленда.

В салоне бизнес-класса Джейн Дорнинг помогала Питеру и Анне разносить напитки, и как раз в это время парень, похожий на студента, прошел в уборную первого класса.

Так получилось, что, когда он возвращался на место, Джейн раздвинула занавеску между салонами первого класса и бизнес-класса. Увидев его, она не задумываясь ускорила шаг и улыбнулась ему, чтобы он посмотрел на нее и улыбнулся в ответ.

Глаза его снова стали карими.

Ладно. Все в порядке. Когда ему захотелось вздремнуть, он сходил в туалет и снял линзы, а теперь снова надел их. Боже мой, Дженни! Ты просто мнительная трусиха!

Да нет, на нее это не похоже. Она не могла сказать, что конкретно ее не устраивает, но это не просто мнительность.

Он слишком бледный.

Ну и что? На свете тысячи слишком бледных людей, включая твою же маму с тех пор, как зашалил ее желчный пузырь.

У него привлекательные голубые глаза – может быть, не такие соблазнительные, как в карих линзах, – но все-таки привлекательные. И зачем тогда тратить такие деньги?

Ему просто нравится карий цвет глаз. Приемлемо?

Нет.

Незадолго до последней перепроверки и включения надписи ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ она сделала одну вещь, которую прежде ни разу не делала. На это ее подвигли наставления старой многоопытной инструкторши. Джейн наполнила термос горячим кофе и закрыла его красной пластиковой крышкой, не заткнув горлышко пробкой. Крышку она завинтила до первого витка резьбы, чтобы она только-только держалась.

Сюзи Дуглас уже делала последние объявления, обращаясь к пассажирам-растяпам с просьбой погасить сигареты, убрать свои вещи с откидных столиков, проверить еще раз свои декларации и паспорта; сообщая, что в аэропорту их встретит представитель авиакомпании «Дельта» и что уже пора вернуть стюардессам чашки, стаканы и наушники.

Странно, что мы им еще не предлагаем проверить, не наделал ли кто в штаны, рассеянно подумала Джейн. Внутри у нее тоже натянулся стальной провод, обвив желудок тугим кольцом.

– Замени меня, – сказала Джейн, когда Сюзи повесила микрофон.

Сюзи поглядела на термос, потом – на лицо Джейн.

– Джейн? Тебе что, плохо? Ты вся побелела, как…

– Нет, мне не плохо. Замени меня. Когда вернешься, я все объясню. – Джейн бросила взгляд на откидные кресла у левого выхода. – А пока что я займусь общим наблюдением.

– Джейн…

– Замени меня.

– Ну хорошо, – сказала Сюзи. – Хорошо, Джейн. Нет проблем.

Джейн опустилась на ближайшее к проходу откидное кресло.

Держа термос двумя руками, она даже не попыталась пристегнуть ремень. Чтобы не перевернуть термос, ей нужны были обе руки.

Сюзи думает, что я чокнулась.

Хорошо, если так.

Если капитан Макдоналд приземлится жестко, у меня все руки будут в волдырях.

Но надо рискнуть.

Самолет снижался. Пассажир кресла За, человек с бледным лицом и двухцветными глазами, внезапно нагнулся и вытащил из-под сиденья дорожную сумку.

Вот оно, подумала Джейн. Сейчас он достанет свою гранату, или автомат, или что там у него.

Как только Джейн это увидела, она едва не сняла с термоса красную крышку своими немного подрагивающими руками. Как бы он удивился, этот «друг Аллаха», когда он покатился бы по проходу самолета авиакомпании «Дельта», рейс 901, хватаясь руками за обожженное лицо!

3а расстегнул «молнию» на сумке.

Джейн приготовилась.

Стрелок подумал, что человек этот, узник он там или нет, лучше всего искушен в тонком искусстве выживания, чем кто бы то ни было в этой воздушной карете. Остальные же большей частью были самыми настоящими олухами, а те, что производили впечатление вполне приспособленных, тоже казались открытыми, беспечными, в общем, очень неосторожными. Лица их, лица испорченных, избалованных детей, выдавали людей, которые если и станут сражаться, то прежде, чем вступить в бой, будут долго и нудно скулить. Можно выпустить им кишки прямо на их же ботинки, а они поглядят на тебя перед смертью даже не с яростью или болью, а с тупым изумлением.

Узник все-таки лучше… но и он недостаточно хорош. Недостаточно.

Женщина в армейской форме. Она что-то заметила. Не знаю что, но она заметила что-то неладное. Она за ним наблюдает. На других она так не смотрит.

Узник сел. Поглядел на книжку в истрепанном переплете. На обложке стрелок разобрал название – что-то вроде «Магда-ясновидящая», правда, кто такая эта Магда и что она видит, Роланда ни капли не заботило. Стрелку совсем не хотелось глядеть на книгу, пусть даже и на такую занятную, – ему хотелось смотреть на женщину в униформе. А больше всего – проявить себя и взять ситуацию под контроль. Но он все же сдержался… по крайней мере на этот раз.

Узник куда-то ехал и вез с собой зелье. Не то снадобье, которое он сам принял в уборной, и не то, которое нужно было стрелку, чтобы вылечить свое ослабевшее тело, а то, которое запрещено законом и потому очень дорого стоит. Он отдаст это зелье своему брату, а тот уже – какому-то Балазару. Сделка будет закончена, когда этот Балазар отдаст им взамен другое зелье, которое принимают они, – но это только в том случае, если узник сумеет правильно совершить ритуал, абсолютно стрелку неизвестный (в таком странном мире, как этот, должно быть, много всяких странных ритуалов). Этот называется «пройти таможню».

Но женщина следит за ним.

Интересно, может ли она помешать ему «пройти таможню»? Роланд решил, что, вероятно, да. А что потом? Тюрьма. А если узник попадет в заточение, то Роланду уже негде будет достать лекарство, необходимое его зараженному телу, которое сейчас умирает.

«Он должен «пройти таможню», – сказал себе Роланд. – Должен пройти. И должен поехать со своим братом к этому Балазару. Это не входит в их план, брату вряд ли такое понравится, но он должен поехать с ним».

Потому что этот человек, который имеет дело со снадобьями, должен знать, как исцелять болезни… или знать какого-нибудь целителя. Человек этот выслушает его, а потом… может быть…

«Он должен «пройти таможню», – повторил про себя стрелок.

Ответ был таким простым, таким очевидным и близким, что Роланд едва его не проглядел. Это именно из-за зелья, которое Узник провозит тайно, ему будет трудно совершить ритуал «прохождения таможни». Ну конечно! Там у них, наверное, есть своего рода оракул, к которому водят всех подозрительных личностей. А для всех остальных, рассудил Роланд, церемония «прохождения» столь же проста, как переход границы дружественного королевства в его собственном мире – нужно лишь сделать знак, что ты присягаешь на верность монарху этого королевства, простой символический жест, и можешь спокойно проходить.

Он способен переносить предметы из мира Узника в свой собственный, и доказательство тому – бутер с танцующей рыбой. Точно так же он заберет и мешочки с зельем. Узник «пройдет таможню». А потом Роланд вернет ему груз.

Сможешь?

Вопрос действительно интересный. Стрелок даже отвлекся от потрясающего вида расстилающейся внизу воды… они летели теперь над огромным океаном и уже поворачивали к береговой линии. Вода становилась все ближе и ближе. Воздушная карета спускалась к земле (взгляд Эдди был беглым, поверхностным; взгляд стрелка изумленным, как у ребенка, который впервые увидел, как падает снег). Он может переносить предметы из этого мира в свой. Это он знает точно. А вот обратно? Этого он не знал. Это еще предстояло выяснить.

Стрелок опустил руку Узнику в карман, сжал пальцами Узника монетку.

И вышел через дверь к себе на берег.