Текст книги "Долгая прогулка"

Стивен Кинг
Долгая прогулка

Эта книга посвящается

Джиму Бишопу, Берту Хэтлену и Теду Холмсу

Для меня не было во Вселенной ни Жизни, ни Цели, ни Воли, ни даже Враждебности; вся она была одной огромной, мертвой, безмерной Паровой Машиной, что с мертвым безразличием катится вперед, чтобы уничтожить меня. О бескрайняя, печальная, пустынная Голгофа, о Мельница Смерти! Почему послан туда Живой, наделенный сознанием, в полном одиночестве? Почему – ведь Дьявола нет? Его нет, если только Дьявол не есть твой Бог.

Томас Карлайл

Я советовал бы всем американцам ходить пешком как можно чаще. Ходьба не только полезна для здоровья; она – удовольствие.

Джон Ф. Кеннеди (1962)

Не работает насос —

Управляли им вандалы.

Боб Дилан

Часть первая
На старт

Глава 1

Скажи тайное слово и выиграй сотню долларов.

Джордж?.. Ты здесь, Джордж?

Джордж, кто выходит на старт первым?

Граучо Маркс

«Жизнь на карту»

В то утро на охраняемую автостоянку подъехал старенький синий «форд», похожий на маленькую измученную собачку, которой пришлось очень долго бежать. Один из охранников, скучающий молодой человек в форме цвета хаки, подпоясанный солдатским ремнем, спросил удостоверение личности – синюю пластиковую карточку. Сидевший на заднем сиденье юноша протянул ее матери, а та передала карточку охраннику. Охранник вставил ее в прорезь электронной машины, смотревшейся дико и неуместно посреди сельского однообразия. На мониторе машины высветились строчки:

ГАРРАТИ РЕЙМОНД ДЕЙВИС

ШОССЕ 1 ПАУНАЛ ШТАТ МЭН

ОКРУГ АНДРОСКОГГИН

№ УДОСТОВЕРЕНИЯ 49-801-89

ОК-ОК-ОК

Охранник нажал на кнопку, и буквы исчезли, зеленоватый экран монитора вновь стал ровным и пустым. Взмахом руки охранник предложил «форду» въехать на стоянку.

– Что, они не отдают карточку? – спросила миссис Гаррати. – Разве они не…

– Нет, мама, – терпеливо отозвался Гаррати.

– Как хочешь, мне это не нравится, – заметила миссис Гаррати, выруливая на свободное место. Эту фразу она постоянно повторяла начиная с двух часов ночи, когда они с сыном отправились в путь. Собственно, она не говорила, а стонала.

– Не волнуйся, – пробормотал он, не слыша собственного голоса. Ему нужно было как следует оглядеться, а кроме того, его переполняло ожидание, смешанное со страхом. Он выскочил из машины едва ли не раньше, чем стих последний астматический вздох двигателя. Высокий, хорошо сложенный парень в выгоревшей армейской куртке.

Весна. Утренний холодок. Восемь часов.

Мать – тоже высокая, но чересчур худая. Грудь, можно сказать, отсутствует; легкий намек на выпуклость. Глаза бегают, взгляд неуверенный, растерянный. Лицо очень больной женщины. Стального оттенка волосы растрепались, несмотря на сложную систему заколок. Одежда висит на ней мешком, как будто она недавно сильно похудела.

– Рей, – прошептала она заговорщицки; этот тон он с некоторых пор ненавидел. – Рей, послушай…

Он кивнул и сделал вид, что поправляет складки на куртке. Один из охранников ел кукурузные хлопья из жестяной банки и просматривал книжку комиксов. Гаррати смотрел на него и его книжку и в тысячный раз повторял про себя: «Все это действительно случилось». И впервые эта мысль показалась ему не слишком тяжелой.

– Еще не поздно передумать…

Страх ожидания мгновенно вернулся к нему.

– Нет, уже поздно, – возразил он. – Вчера был последний день.

Все тот же ненавистный конспираторский шепот:

– Они поймут, я знаю. Главный…

– Главный… – начал Гаррати и вдруг умолк, увидев, как содрогнулась мать. – Мама, ты знаешь, как поступит Главный.

Еще одна машина остановилась у ворот и въехала на стоянку после положенного мини-ритуала. Из нее выбрался темноволосый молодой парень, за ним – его родители. Все трое постояли около машины, о чем-то совещаясь, как бейсболисты, чья команда оказалась в трудном положении. На спине у темноволосого был легкий рюкзак, популярный среди юношей его возраста. Гаррати подумал, что, возможно, совершил глупость, не взяв с собой рюкзак.

– Так ты не передумаешь?

Чувство вины; чувство вины, скрытое под личиной волнения. Хотя Рею Гаррати исполнилось всего шестнадцать лет, он представлял себе, что такое чувство вины. Миссис Гаррати чувствовала, что она слишком устала, слишком измучена, может быть, слишком поглощена старым горем, чтобы погасить порыв сына в зародыше, погасить прежде, чем вспыхнули экраны компьютеров, явились солдаты в форме цвета хаки и бесчувственная машина государственного подавления начала привязывать к себе ее сына все больше и больше с каждым днем. Вчера же дверь, отгородившая его от мира, с лязгом захлопнулась окончательно.

Он тронул ее за плечо:

– Мама, это моя инициатива. Не твоя, я знаю. Я… – Он осмотрелся. Ни один человек вокруг не обращал на них ни малейшего внимания. – Я люблю тебя, но в любом случае это лучший выход.

– Неправда, – возразила она, едва сдерживая слезы. – Это не лучший выход, Рей, и если бы твой отец был здесь, то он бы остановил…

– Но его с нами нет. – Он говорил намеренно жестко, надеясь не дать ей расплакаться… Что, если придется оттаскивать ее силой? Эта мысль отрезвила его, и он добавил уже более мягко: – Теперь пойдем, мама. Идем? – Он заставил себя улыбнуться и ответил за нее сам: – Идем.

У нее дрожал подбородок, но она кивнула. Она не согласна, но уже поздно. Делать нечего.

Ветки сосен шелестят на ветру. Над головой – чистое голубое небо. А впереди дорога, и на ней – каменный столб, означающий границу между Штатами и Канадой. Внезапно его страх отступил перед ожиданием будущего, и он ощутил желание двигаться вперед.

– Вот, я приготовила. Ты возьмешь? Оно ведь не очень тяжелое. – Мать протянула ему завернутый в фольгу пакет печенья.

– Да-да. – Он взял печенье и неловко обнял ее, рассчитывая дать ей то, в чем она нуждалась. Поцеловал в щеку. Кожа у нее как задубевший шелк. Он сам сейчас мог бы расплакаться. Но ему представилось улыбающееся усатое лицо Главного, и он отступил на шаг, засунув сверток с печеньем в карман куртки. – До свидания, мама.

– До свидания. Будь умницей.

Она вдруг показалась ему почему-то очень легкой, как будто ее, как парашютик одуванчика, занесло сюда утренним ветром. Потом она села в машину и включила зажигание. Гаррати стоял и смотрел на нее. Она помахала ему рукой. По ее щекам теперь действительно текли слезы. Он видел это. И помахал в ответ. Она отъехала, а он стоял неподвижно, думая о том, каким красивым, храбрым и стойким, наверное, выглядит. Но вот машина выехала со стоянки, и на него накатило ощущение одиночества. Теперь он был всего лишь шестнадцатилетним мальчиком, всеми покинутым в незнакомом месте.

Он снова взглянул на дорогу. Там стоял темноволосый парнишка и смотрел, как отъезжают со стоянки его родные. На одной щеке у него красовался большой шрам. Гаррати подошел к нему и сказал:

– Привет.

Темноволосый окинул его взглядом и ответил:

– Здорово.

– Меня зовут Рей Гаррати, – сказал Гаррати и слегка смутился.

– Питер Макврайс.

– Уже готов? – спросил Гаррати.

Макврайс пожал плечами:

– Рвусь в бой. Это хуже всего.

Гаррати кивнул.

Они вдвоем дошли до дороги, до пересекающей ее каменной черты. Они слышали, как за их спинами отъезжают другие машины. Вскрикнула какая-то женщина. Гаррати и Макврайс бессознательно придвинулись друг к другу. Ни тот ни другой не оглядывались. Перед ними лежала широкая черная дорога.

– К полудню асфальт раскалится, – заметил Макврайс. – Лично я буду держаться поближе к обочине.

Гаррати кивнул. Макврайс задумчиво посмотрел на него:

– Какой у тебя вес?

– Сто шестьдесят.

– У меня сто шестьдесят семь. Говорят, быстрее устает тот, кто тяжелее, хотя я, по-моему, в неплохой форме.

Гаррати показалось, что Макврайс не просто в неплохой форме – он поразительно натренирован. Гаррати уже хотел спросить, кто это говорит, будто большой вес способствует быстрой усталости, но передумал. С Прогулкой связано множество апокрифов, суеверий, мифов.

Рядом в тени сидели еще двое мальчиков. Макврайс присел рядом с ними, а через секунду около него опустился и Гаррати. Макврайс как будто совершенно не замечал его. Гаррати взглянул на часы. Пять минут девятого. Впереди пятьдесят пять минут. Вернулось чувство нетерпеливого предвкушения; Гаррати попытался подавить его, говоря себе, что нужно просто посидеть, пока есть возможность.

Все ребята сидели – группами и поодиночке. Один забрался на нижнюю ветку сосны, нависшую над дорогой, и жевал сандвич с чем-то вроде мармелада. Костлявый блондин в темно-красных штанах и старой, протертой на локтях зеленой кофте на «молнии». Под кофтой на нем была синяя, прошитая серебристыми нитями льняная рубашка. Гаррати спросил себя – долго выдержат тощие или быстро сгорят.

Двое парней, к которым подсели они с Макврайсом, разговаривали друг с другом.

– Я не буду торопиться, – сказал один. – Чего ради? Если и получу предупреждение, так что с того? Подтвердил, что понял, и все. Подтверждение – вот главное слово. Вспомни, где ты об этом впервые услышал?

Он осмотрелся по сторонам и заметил Гаррати и Макврайса.

– А, вот и еще ягнята на бойню явились. Меня зовут Хэнк Олсон. Для меня Прогулка – игра, – добавил он без тени улыбки.

Гаррати назвал себя. Макврайс, все еще глядя на дорогу, также рассеянно представился.

– Меня зовут Арт Бейкер, – произнес второй парень. В его речи чувствовался легкий южный акцент.

Все четверо обменялись рукопожатиями.

Помолчав, Макврайс сказал:

– Страшновато, да?

Двое кивнули, а Хэнк Олсон пожал плечами и усмехнулся. Гаррати увидел, как мальчишка на сосне доел сандвич, скомкал лист промасленной бумаги, в которую был завернут его завтрак, и швырнул его через плечо. Этот быстро сгорит, подумал Гаррати. От этой мысли ему стало чуточку легче.

– Видите пятно возле той черты? – неожиданно спросил Олсон.

Все посмотрели в ту сторону. Тени слегка плясали на дороге благодаря утреннему ветру. Гаррати не мог понять, видит он что-нибудь или нет.

– Оно осталось от Долгой Прогулки позапрошлого года, – с довольной улыбкой сказал Олсон. – Пацан настолько перепугался, что просто-таки окоченел на месте в девять часов.

Все молча подумали об ужасе, сковавшем того пацана.

– Ну, не мог двигаться. Получил три предупреждения, и в девять ноль две утра ему выдали билет – прямо тут, у линии старта.

Гаррати подумал: не окоченеют ли ноги у него самого. Скорее – нет, но ничего нельзя сказать наверняка, пока не придет время. Ужасная мысль. Интересно, зачем Хэнку Олсону понадобилось заговаривать о таких страшных вещах?

Вдруг Арт Бейкер выпрямился:

– Он едет.

Возле каменной черты остановился серовато-коричневый джип. За ним на значительно более медленной скорости следовал необычного вида полугрузовой автомобиль, оснащенный спереди и сзади маленькими, словно игрушечными, тарелками радарных установок. На крыше кузова расположились двое солдат с крупнокалиберными армейскими карабинами. При виде их Гаррати ощутил холодок в животе.

Кое-кто из собравшихся вскочил на ноги при виде новоприбывших, но Гаррати остался сидеть. Так же поступили Олсон и Бейкер, а Макврайс, по-видимому, вновь погрузился в свои мысли, едва взглянув на приближающиеся машины. Костлявый парень, сидящий на ветке сосны, лениво болтал ногами.

Из джипа вышел сам Главный, высокий, загорелый мужчина. Его простой костюм защитного цвета хорошо гармонировал с выдубленной на солнце кожей. Он был перепоясан армейским ремнем, за которым торчал пистолет, а глаза прятались за зеркальными очками. Поговаривали, что глаза Главного болезненно чувствительны к свету и он никогда не появляется на людях без темных очков.

– Ребята, садитесь, – сказал он. – Помните Совет Тринадцатый.

Совет Тринадцатый гласил: «Берегите энергию при любой возможности».

Все снова сели. Гаррати опять посмотрел на часы. Восемь шестнадцать. Вероятно, часы спешат на минуту. Главный никогда не опаздывает. Гаррати подумал, что надо бы перевести часы, но тут же забыл об этом намерении.

– Я не собираюсь произносить речь, – сказал Главный, обводя всех взглядом пустых линз, скрывавших его глаза. – Хочу только поздравить находящегося среди вас победителя и выразить свое уважение проигравшим.

Он повернул голову к джипу. Наступила напряженная тишина. Гаррати вдохнул свежий весенний воздух. День будет теплый. Хорошая погода для ходьбы.

Главный снова повернулся к ним. В руках у него теперь была папка.

– Прошу вас сделать шаг вперед и получить номер, когда я назову ваше имя. После этого возвращайтесь на место и оставайтесь там, пока не придет время старта. Пожалуйста, будьте внимательны.

– Теперь мы в армии, – с ухмылкой пробормотал Олсон, но Гаррати не обратил на него внимания. Главным нельзя было не восхищаться. Отец Гаррати – еще до того, как его увели солдаты Взвода, – любил повторять, что Главный – это самое свирепое и опасное страшилище, какое мог породить род людской, что общество напрасно поддерживает этого человеконенавистника. Но сам Гаррати никогда не видел Главного собственными глазами.

– Ааронсон.

Приземистый, коренастый и загорелый деревенский парень неловко шагнул вперед, явно напуганный присутствием Главного. Он получил большую пластиковую цифру «1» и прикрепил ее на рубаху при помощи липучки. Главный хлопнул его по спине.

– Абрахам.

Высокий рыжеватый парень в теннисной майке и джинсах. Его пиджак был подпоясан на школьный манер, и полы отчаянно хлопали по бедрам. Олсон подавил смешок.

– Бейкер, Артур.

– Это я, – сказал Бейкер и поднялся. Его обманчиво ленивые движения встревожили Гаррати. Бейкер – крепкий парень. Бейкер должен продержаться долго.

Бейкер вернулся. Он уже прикрепил номер 3 к рубашке на правой стороне груди.

– Он тебе что-то сказал? – спросил Гаррати.

– Спросил, не стало ли мне в последнее время жарковато дома, – застенчиво ответил Бейкер. – Ну да, Главный… со мной поговорил.

– Здесь-то будет еще жарче, – хрипло заметил Олсон.

– Бейкер, Джеймс, – вызвал Главный.

Церемония продолжалась без заминок до восьми сорока. Неявившихся не было. С автостоянки опять стал доноситься шум моторов отъезжающих машин – ребята из списка запасных отправлялись домой, чтобы наблюдать за Долгой Прогулкой по телевизору. Началось, подумал Гаррати, теперь уже началось.

Когда очередь дошла до него, Главный вручил ему номер 47 и пожелал удачи. Вблизи Гаррати почувствовал исходящий от Главного запах мужчины, запах какой-то подавляющей силы. У него внезапно возникло почти непреодолимое желание дотронуться до бедра этого человека, чтобы убедиться, что Главный реален.

Питер Макврайс оказался шестьдесят первым. Хэнк Олсон – семидесятым. Он простоял рядом с Главным дольше прочих. В ответ на какие-то его слова Главный рассмеялся и хлопнул Олсона по спине.

– Я сказал – надеюсь, он мне подкинет деньжат, когда придет время, – сказал Олсон, вернувшись на свое место. – А он говорит: а ты заставь их поработать. Говорит, ему нравится видеть крутых ребят. Вот, мол, и заставь их попотеть, устрой им ад, парень.

– Нормально, – заметил Макврайс и подмигнул Гаррати. Гаррати не понял, что означает это подмигивание. Может, Макврайс смеется над Олсоном?

Выяснилось, что фамилия сидевшего на дереве костлявого парня – Стеббинс. Он подошел к Главному опустив голову, получил номер, не произнес ни слова, вернулся к дереву и уселся на землю, прислонясь к стволу. Чем-то этот мальчишка привлекал Гаррати.

Номер 100 достался крупному энергичному парню с огненно-рыжими, как жерло вулкана, волосами. Его фамилия – Зак. Когда он получил номер, все уселись и принялись ждать, что будет дальше.

А дальше трое солдат, приехавших в автофургоне, раздали всем широкие пояса с укрепленными на них большими карманами на защелках. В карманах лежали тюбики с высококалорийными концентратами. Другие солдаты принесли фляги. Ребята застегнули ремни и закрепили на них фляги. Олсон подпоясался на ковбойский манер, извлек плитку шоколада «Уэйфа» и откусил от нее.

– Неплохо, – заметил он ухмыляясь. Затем сделал глоток из фляги и прополоскал рот. Гаррати не мог понять, что означает поведение Олсона: просто ли он бравирует, или ему известно нечто такое, чего не знает сам Гаррати.

Главный пристально оглядел их. Часы Гаррати показывали 8:56 – как, неужели уже так поздно? В желудке остро заныло.

– Ну ладно, ребята, давайте стройтесь по десять человек. В любом порядке. Хотите – становитесь рядом с друзьями.

Гаррати поднялся. Казалось, все тело онемело и утратило реальность. Оно словно больше не принадлежало ему.

– Ладно, пошли, – послышался рядом голос Макврайса. – Всем удачи.

– Удачи вам, – неожиданно для самого себя отозвался Гаррати.

– Что с моей дурацкой башкой? – воскликнул Макврайс.

Он вдруг побледнел, на лбу у него выступил пот, и он уже не выглядел таким великолепно тренированным спортсменом, каким показался Гаррати совсем недавно. Он пытался улыбнуться, но у него ничего не выходило. Шрам на щеке походил на какой-то безобразный знак препинания.

Стеббинс поднялся на ноги и легкой походкой подошел к последнему, десятому ряду строя. Олсон, Бейкер, Макврайс и Гаррати заняли места в третьей шеренге. У Гаррати пересохло во рту. Не попить ли воды? Он решил – не стоит. Никогда прежде он так явственно не ощущал свои ноги. Возможно, он застынет и получит билет прямо на линии старта. Не исключено, что Стеббинс – тот, что в темно-красных штанах, тот, что жевал сандвич с мармеладом, – быстро сломается. Не исключено, что он сломается еще быстрее. Интересно, что он почувствует, если…

8:59 на часах.

Главный не отрываясь смотрел на карманный хронометр из нержавеющей стали. Он медленно поднял руку. Сотня мальчиков пожирала его глазами. Настала жуткая, глубочайшая тишина. Вселенская тишина.

Часы Гаррати уже показывали 9:00, но поднятая рука не двигалась.

Давай же! Чего же он ждет?

Ему хотелось выкрикнуть эти слова.

Потом он вспомнил, что его часы спешат на минуту – ведь по Главному можно сверять часы, он просто забыл.

Рука Главного резко опустилась.

– Удачи всем, – сказал он.

Лицо его оставалось непроницаемым, а глаза скрывались за зеркальными очками. Все равномерно, не толкаясь, двинулись вперед.

Двинулся и Гаррати. Он не застыл. И никто не застыл. Ноги его маршевым шагом ступили на каменную черту. Слева от него шел Макврайс, справа – Олсон. Топот шагающих ног был очень громким.

Вот оно, вот оно, вот оно.

Внезапно его охватило безумное желание остановиться. Просто чтобы посмотреть, насколько тут все серьезно. С негодованием и легким страхом он отогнал от себя эту мысль.

Они вышли из тени, и их осветило теплое весеннее солнце. Приятное ощущение. Гаррати расслабился, сунул руки в карманы и спокойно зашагал в ногу с Макврайсом. Строй стал рассыпаться, каждый искал оптимальную для него скорость и ширину шага. Полугрузовой фургон грохотал по обочине; колеса поднимали клубы мелкой пыли. На крыше непрерывно вертелись маленькие блюдца-радары, передавая информацию о скорости каждого Идущего на мощный бортовой компьютер. Низшая допустимая скорость – ровно четыре мили в час[1]1
  около 6,5 км в час. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть].

– Предупреждение! Предупреждение восемьдесят восьмому!

Гаррати вздрогнул и оглянулся. Это Стеббинсу. Стеббинс – восемьдесят восьмой. К Гаррати вдруг пришла уверенность, что Стеббинс получит билет раньше, чем стартовая черта пропадет из поля зрения.

– Неглупо. – Это Олсон.

– Что именно? – переспросил Гаррати. Каждое движение языка стоило ему усилий.

– Он получает предупреждение, пока еще свежий, и теперь будет чувствовать предел. И ничто его не колышет: если ты в течение часа не получаешь нового предупреждения, с тебя снимается одно из прежних. Сам знаешь.

– Знаю, конечно, – отозвался Гаррати. Об этом говорилось в своде правил. Они выносят три предупреждения. Если твоя скорость в четвертый раз упадет ниже четырех миль в час, тебя… в общем, тебя снимают с Прогулки. Но если после трех предупреждений ты будешь нормально идти три часа, солнце опять может сиять в твоей душе.

– Ну так и он знает, – сказал Олсон. – В десять ноль две у него никаких проблем.

Гаррати быстро шел вперед. Он отлично себя чувствовал. Когда Идущие взошли на вершину холма и начали спускаться в большую долину, где росли сосны, стартовая черта скрылась из виду. Справа и слева простирались квадратные свежевспаханные поля.

– Говорят, тут картофель растет, – сказал Макврайс.

– Да, лучший в мире, – машинально отозвался Гаррати.

– Ты что, из Мэна? – спросил Бейкер.

– Да, местный. – Он посмотрел вперед. Несколько ребят, шедших со скоростью, наверное, миль шесть в час, оторвались от основной группы. Двое из них были в одинаковых кожаных куртках с одинаковыми рисунками на спине – похоже на орла. Их пример подзадоривал, но Гаррати решил не торопиться. Совет Тринадцатый: «Берегите энергию при любой возможности».

– Трасса проходит вблизи твоего города? – спросил Макврайс.

– Милях в семи. Думаю, мама и моя девушка выйдут посмотреть на меня. – Он помолчал и нерешительно добавил: – Конечно, если я дотуда дойду.

– Елки-палки, да когда мы весь штат пройдем, отвалится не больше двадцати пяти! – воскликнул Олсон.

Все замолчали. Гаррати знал, что с дистанции сойдут больше двадцати пяти человек, но подозревал, что Олсон и сам об этом знает.

Еще двое получили предупреждения, и, несмотря на слова Олсона, сердце Гаррати каждый раз уходило в пятки.

Он оглянулся на Стеббинса. Тот по-прежнему держался в задних рядах и ел теперь новый сандвич с мармеладом. Из кармана его старой зеленой кофты торчал пакет с третьим сандвичем. Гаррати подумал, что эти сандвичи, должно быть, сделала мать Стеббинса, и вспомнил о печенье, которое ему дала мама – которое она всучила ему, словно отгоняя от него злых духов.

– Почему на старт Долгой Прогулки не пускают зрителей? – спросил Гаррати.

– Это отвлекает Идущих, – раздался в ответ резкий голос.

Гаррати повернул голову. С ним заговорил невысокий, темноволосый, очень собранный с виду мальчишка с номером 5 на вороте пиджака. Гаррати забыл его фамилию.

– Отвлекает? – переспросил он.

– Да. – Номер 5 пошел рядом с Гаррати. – Главный говорил, что самое важное в начале Долгой Прогулки – это сосредоточенность и спокойствие. – В задумчивости он прижал большой палец к кончику острого носа. На носу осталось ярко-красное пятно. – И я согласен. Возбуждение, толпы, телекамеры – это все потом. А сейчас нам одно нужно: сосредоточиться. – Его глубоко посаженные темно-коричневые глаза глянули на Гаррати, и он повторил: – Сосредоточиться.

– Лично я, – вмешался Олсон, – сосредоточен на том, чтобы вовремя поднимать ноги и опускать.

Пятый, судя по всему, обиделся.

– Необходимо успокоиться. Сосредоточиться на себе. И непременно нужен План. Кстати, меня зовут Гэри Баркович. Из Вашингтона, округ Колумбия.

– А я – Джон Картер, – сказал Олсон. – Моя родина – Барсум, планета Марс.

Баркович скривил губы в довольной ухмылке, которая, впрочем, тут же пропала.

– Я так скажу: есть часы – должна быть и кукушка, – заявил Олсон.

Однако Гаррати казалось, что Баркович мыслит весьма трезво, – казалось на протяжении следующих пяти минут, пока один из солдат не выкрикнул:

– Предупреждение! Предупреждение пятому!

– У меня камень в башмаке! – прошипел Баркович.

Солдат ничего не сказал. Он просто спрыгнул с фургона на обочину дороги как раз тогда, когда с ним поравнялся Баркович. В руке у него был хронометр из нержавеющей стали, совершенно такой же, как у Главного. Баркович остановился и снял башмак. Вытряс камешек. Его темное, напряженное, блестящее от пота лицо не дрогнуло, когда солдат объявил:

– Второе предупреждение пятому!

Баркович провел ладонью по затянутой в носок подошве.

– Ох-хо, – произнес Олсон. Все они уже обернулись и шагали теперь спиной вперед.

Стеббинс, все еще держась в арьергарде, прошел мимо Барковича, даже не взглянув на него. Баркович стоял в одиночестве чуть правее белой линии и завязывал башмак.

– Третье предупреждение пятому. Последнее.

В желудке у Гаррати перевернулся какой-то предмет – вроде липкого слизистого комка. Ему не хотелось смотреть, но и не смотреть он не мог. Не то чтобы он, идя спиной вперед, берег энергию при любой возможности, но он не мог не взглянуть. Он почти что чувствовал, как испаряются последние секунды Барковича.

– Ох, влип, по-моему, парень, – сказал Олсон. – Сейчас билет получит.

Но Баркович уже выпрямился. Он еще помедлил, чтобы отряхнуть с колен дорожную пыль, а потом затрусил вперед, нагнал основную группу и перешел на ровный шаг. Он обошел Стеббинса, который так и не взглянул на него, и поравнялся с Олсоном.

Баркович улыбнулся, его карие глаза сверкнули.

– Видел? Зато я получил передышку. Это входило в мой План.

– Может, ты так и думаешь, – возразил Олсон – громче, чем обычно. – Я только знаю, что у тебя теперь три предупреждения. Ради каких-то паршивых полутора минут тебе теперь придется шагать… три… часа. А какого хрена тебе понадобилось отдыхать? Мы же только стартовали!

Баркович обиженно и зло взглянул на Олсона.

– Посмотрим, кто из нас первым получит билет, – сказал он. – Все это входило в мой План.

– Твой План подозрительно напоминает ту штуку, что периодически вываливается у меня из задницы, – заявил Олсон. Бейкер подавил смешок.

Баркович фыркнул и обогнал их.

Олсон не мог отказать себе в удовольствии и выпустил последний залп:

– Смотри не споткнись, приятель! Они больше предупреждать не будут. Они тебя просто…

Баркович даже не оглянулся, и Олсону пришлось сдаться.

Когда часы Гаррати показывали девять часов тринадцать минут (Гаррати позаботился о том, чтобы перевести их на минуту назад) и они добрались до вершины холма и начали спуск, с ними поравнялся джип Главного. Он ехал по обочине, противоположной той, по которой двигался автофургон. Главный поднес к губам работающий на батарейках мегафон:

– Рад сообщить вам, друзья, что вы одолели первую милю вашей дистанции. Хочу также напомнить вам, что на сегодняшний день самый длинный участок трассы, пройденный Идущими в полном составе, составляет семь миль и три четверти. Надеюсь, вы превзойдете этот результат.

Джип уехал вперед. Олсон, казалось, с удивлением и даже страхом обдумывал услышанное. Даже меньше восьми миль, подумал Гаррати. Кто бы мог предположить. Ему-то казалось, что по крайней мере до полудня ни у кого – даже у Стеббинса – билетов не будет. Он вспомнил Барковича. Этому стоит всего один раз в течение ближайшего часа снизить скорость…

– Рей! – окликнул его Арт Бейкер. Он уже снял плащ и повесил его на руку. – Скажи, у тебя была какая-нибудь особая причина выйти на Долгую Прогулку?

Гаррати отвинтил крышку фляги и сделал глоток воды. Вкусной холодной воды. Слизнул оставшуюся на верхней губе каплю. Замечательное ощущение, замечательное.

– Даже не знаю, – подумав, ответил он.

– Вот и я тоже. – Бейкер задумался. – Может, у тебя что-нибудь случилось? Неприятности в школе?

– Нет.

– У меня тоже. Только, по-моему, это не имеет значения. По крайней мере сейчас.

– Да, сейчас не имеет, – согласился Гаррати.

Разговор сошел на нет. Они в этот момент проходили через небольшую деревеньку, мимо сельского магазина и заправочной станции. Возле заправки сидели в шезлонгах два старика, похожие на старых черепах; их глубоко посаженные глаза внимательно наблюдали за процессией. Стоящая на крыльце магазина молодая женщина подняла на руках маленького сына, чтобы он смог как следует разглядеть Идущих. Двое мальчишек, как показалось Гаррати, лет двенадцати, проводили их грустным взглядом.

Ребята начали прикидывать, сколько они уже прошли. Прошелестел слух, что второй патрульный фургон отправлен вслед за полудюжиной лидеров – основная группа их уже не видела. Кто-то сказал, что они делают семь миль в час. Кто-то возразил – десять. Кто-то безапелляционно заявил, что вырвавшийся вперед парень сник и уже получил два предупреждения. Гаррати подумал про себя, что в таком случае они бы уже нагнали того парня.

Олсон прикончил начатую еще на старте плитку шоколада «Уэйфа» и запил ее водой. Кое-кто также закусывал, но Гаррати решил подождать, пока не проголодается по-настоящему. Он слышал, что пищевые концентраты очень хороши. Такими питаются в космосе астронавты.

В начале одиннадцатого они миновали знак ЛАЙМСТОУН. 10 МИЛЬ. Гаррати вспомнил ту единственную Долгую Прогулку, на которую его взял с собой отец. Они тогда поехали во Фрипорт и видели, как Идущие проходят через город. И мама была с ними. Идущие устали, у них набрякли мешки под глазами, они почти не замечали приветственных криков «ура!» и машущих рук, но зрители все равно не умолкая подбадривали тех, за кого они болели или на кого поставили в тотализаторе. Когда они вернулись домой, отец сказал ему, что люди стояли вдоль дороги от самого Бангора. Вне городской черты смотреть не так интересно, да и доступ для зрителей строго запрещен – вероятно, чтобы Идущие могли идти спокойно и сосредоточенно, как и говорил Баркович. Дальше, вероятно, к зрителям будут относиться не столь сурово.

В том году Идущие подошли к Фрипорту после семидесяти двух часов пути, если не больше. Гаррати было тогда десять лет, и все происходившее на его глазах произвело на него сильное впечатление. Главный обратился с речью к толпе, когда Идущие находились милях в пяти от города. Начал Главный со слов о Соревновании, затем обратился к Патриотизму, после чего перешел к непонятному предмету под названием Валовой Национальный Продукт. Гаррати посмеялся тогда, поскольку в его понимании слово «валовой» было связано с рогатыми волами. Он съел в тот день шесть сосисок в тесте, а когда Идущие показались на дороге, он намочил штаны.

Один участник тогда кричал. Его крик стал самым ярким воспоминанием Гаррати. Он кричал в такт каждому шагу: Не могу. НЕ МОГУ. Не могу. НЕ МОГУ. Однако продолжал идти. И все продолжали идти, и очень скоро арьергард процессии миновал библиотеку Бина, вышел на Федеральное шоссе 1 и скрылся из виду. Гаррати был слегка разочарован тем, что на его глазах никто не получил билета. С тех пор их семья не посещала Долгую Прогулку. Вечером того дня Гаррати слышал, как его отец натужно орал на кого-то по телефону, точно так, как в тех случаях, когда он напивался или вступал в беседу о политике, а на заднем плане звучал голос матери, точнее, заговорщицкий шепот, уговаривающий отца замолчать, ну пожалуйста, надо замолчать, пока кто-нибудь не подслушал разговор.

Гаррати снова глотнул воды и подумал: как там сейчас Баркович?

Они шли мимо домов. Их хозяева со всеми домочадцами высыпали на газоны и стояли там, улыбаясь, размахивая руками, потягивая кока-колу.

– Гаррати! – сказал Макврайс. – Эй, эй, смотри, там твои.

У обочины стояла симпатичная девушка лет шестнадцати, в белой блузке и черных велосипедных шортах с красной полосой, и держала в руках плакат: УРА УРА ГАРРАТИ НОМЕР 47 Мы тебя любим Рей парень из Мэна.