Текст книги "Куджо"

* * *

На полпути к Портленду Ронни пробормотал себе под нос:

– Просто жуть, а не пес.

Джо вел грузовик, выставив локоть в окно. Он быстро взглянул на Ронни.

– Я перепугался и не стыжусь в этом признаться. Будь он поменьше, пнул бы его по яйцам, и все дела. Бесит, когда хозяев нет дома, а собака разгуливает где ни попадя. Если собака кусачая, так и сажай ее на цепь. А не посадил, так пеняй на себя, верно? Но эта зверюга… Ты ж его видел? Зуб даю, весит не меньше двух сотен фунтов.

– Наверное, надо бы позвонить Джо Камберу, – сказал Ронни. – Рассказать, что случилось. Может, спасем человека. А то еще отгрызут ему руку. Как думаешь?

– Чем тебе так угодил Джо Камбер? – спросил Джо Магрудер с улыбкой.

Ронни задумчиво покачал головой.

– Да, отсосать мне, как ты, у него не получится.

– В последний раз мне отсосала твоя жена. Кстати, очень неплохо.

– Иди в задницу.

Они опять рассмеялись. Никто не стал звонить Джо Камберу. Они вернулись в «Портлендскую машинерию» уже под самый конец рабочего дня. Делать было особенно нечего. Они пятнадцать минут заполняли путевой лист. Пришел Беласко, спросил, был ли Камбер на месте, чтобы принять заказ. Ронни Дюбей сказал, что да. Беласко, мерзавец каких поискать, ушел. Джо Магрудер пожелал Ронни хороших выходных и веселого праздничка. Ронни сказал, что планирует забухать до вечера воскресенья. Они отправились по домам.

Оба напрочь забыли о Куджо и вспомнили только, когда прочитали о нем в газете.

* * *

Почти всю вторую половину дня накануне длинных выходных Вик обсуждал с Роджером подробности предстоящей поездки. Роджер всегда прорабатывал подробности чуть ли не с маниакальной дотошностью. Билеты на самолет и номер в гостинице он забронировал через агентство. Они вылетали в Бостон из Портленда в понедельник в 07:10 утра. Вик сказал, что заедет за Роджером на «ягуаре» в 05:30. Для него самого это было неоправданно рано, но он хорошо знал Роджера. Они говорили в основном о поездке, сознательно избегая рабочих моментов. Вик не рассказывал о своем озарении за чашкой кофе, салфетка с записями тихо лежала в кармане его спортивного пиджака. Вдали от дома Роджер будет более восприимчив к новым идеям.

Вик собирался уйти с работы пораньше, но решил сначала проверить дневную почту. Лайза, их секретарша, уже умчалась домой, горя нетерпением скорее начать праздничные выходные. В нынешние времена секретарш нипочем не заставишь сидеть на работе ровно до пяти, и не только в предпраздничный день. С точки зрения Вика, это был очередной верный признак неуклонного упадка западной цивилизации. Возможно, в эти самые минуты Лайза – двадцатиоднолетняя красотка при почти полном отсутствии груди, – одетая в джинсы в обтяжку и микроскопический топик, уже вливается в бесконечный поток машин на федеральной трассе и берет курс на юг к Олд-Орчарду или пляжам Лонг-Айленда. Зажигай, Лайза, подумал Вик и улыбнулся.

На столе у него в кабинете лежало одно-единственное невскрытое письмо.

Вик с любопытством взял конверт и сначала заметил приписку под адресом, «ЛИЧНО В РУКИ», а потом – что сам адрес написан большими печатными буквами.

Он вертел конверт в руках, чувствуя, как внутри нарастает смутное беспокойство, грозя разрушить привычное под конец рабочего дня настроение приятной усталости. Где-то в самых глубинах сознания мелькнула почти неуловимая мысль, что лучше бы порвать это письмо на мелкие кусочки и выбросить в мусорную корзину.

Но он все-таки вскрыл конверт и вынул единственный листок бумаги.

Все те же печатные буквы.

Простенькое сообщение – всего шесть предложений – сразило его наповал, как выстрел в сердце. Он скорее рухнул, чем сел на стул. Из горла вырвался сдавленный хрип, словно ему стало нечем дышать. В голове вместо мыслей стоял белый шум – ничего не понять, ничего не осмыслить. Если бы сейчас в кабинет вошел Роджер, он бы, наверное, решил, что у Вика сердечный приступ. В каком-то смысле так и было. Его лицо побелело. Рот приоткрылся. Под глазами залегли синеватые тени.

Он перечитал письмо еще раз.

И еще раз.

Взгляд застыл на первом вопросительном предложении:

ТЕБЕ ЧТО-НИБУДЬ НАПОМИНАЕТ ЕЕ РОДИНКА НА ЛОБКЕ?

Это какая-то ошибка, растерянно думал он. Об этой родинке никто не знает. Только я знаю… и ее мать. И отец. И тут грянул первый, болезненный приступ ревности: Она не видна даже из-под бикини… из-под ее крошечного бикини.

Он провел рукой по волосам. Положил письмо на стол и провел по волосам двумя руками. Ему по-прежнему было нечем дышать. В груди поселилось странное ощущение, будто сердце качает не кровь, а воздух. Страх, боль и смятение слились воедино. Но страха все-таки было больше, гораздо больше.

Письмо настойчиво лезло в глаза и кричало:

Я С БОЛЬШИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ ДРАЛ ЕЕ ВО ВСЕ ДЫРЫ.

Теперь его взгляд прилип к этой строчке и никак не хотел отлипать. Ему было слышно, как в небе над городом пролетел самолет, рейсом в неведомые края. Он подумал: Я С БОЛЬШИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ ДРАЛ ЕЕ ВО ВСЕ ДЫРЫ. Как грубо. Да, сэр, да, мэм. Все так и есть. Удар тупым ножом. ДРАЛ ЕЕ ВО ВСЕ ДЫРЫ, картина маслом. Режет глаза. Как будто в них плеснули аккумуляторной кислотой.

Он попытался собраться с мыслями и

(Я С БОЛЬШИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ)

не смог

(ДРАЛ ЕЕ ВО ВСЕ ДЫРЫ)

просто не смог.

Теперь взгляд уперся в последнюю строчку, и Вик перечитывал ее вновь и вновь, словно от многочисленных повторений в ней появился бы смысл. Но нарастающий страх мешал сосредоточиться.

А У ТЕБЯ ЕСТЬ ВОПРОСЫ?

Да. У него вдруг возникло немало вопросов. Проблема в том, что он, кажется, не хотел знать ответы.

В голову пришла еще одна мысль. Что, если Роджер еще не уехал домой? Он частенько заглядывал перед уходом в кабинет к Вику, чтобы попрощаться. А сегодня – в свете предстоящей поездки – уж точно должен был заглянуть. От этой мысли Вик запаниковал и почему-то вдруг вспомнил, как подростком мастурбировал в ванной, не в силах сдержаться, и при этом ужасно боялся, что все в доме знали, чем он там занимался. Если Роджер придет, он сразу заметит, что с Виком творится неладное. Чего Вику очень бы не хотелось. Он поднялся и подошел к окну, выходящему на стоянку у здания. Ярко-желтой «хонды» Роджера на месте не было. Он уехал домой.

Борясь со смятением, Вик прислушался. В кабинетах «Эд уоркс» было тихо. Такая гулкая тишина всегда воцаряется в офисных зданиях по окончании рабочего дня. Не слышно даже шагов старого мистера Стегмейера, коменданта. Ему еще надо будет отметиться об уходе с работы. Ему надо будет…

Теперь он услышал какой-то звук. Поначалу даже не понял, что это такое. Но потом все-таки сообразил. Жалобный всхлип. Так скулит раненый зверь. Он по-прежнему смотрел в окно, и машины на стоянке внизу раздвоились, а затем растроились сквозь пелену слез.

Почему он не мог разозлиться? Почему ему было так страшно?

На ум пришло глупое старомодное слово. Рогоносец, подумал он. Теперь я рогоносец.

Всхлипы не умолкали. Он пытался их сдерживать, но без толку. Он опустил голову и вцепился в решетку радиатора отопления, проходившую под подоконником. Сжимал ее, пока пальцы не свело от боли. Пока металл протестующе не заскрипел.

Когда он в последний раз плакал? Он плакал в тот вечер, когда родился Тэд, но это были слезы радости. Он плакал, когда его отец умер, проиграв в отчаянной трехдневной борьбе за жизнь после тяжелого сердечного приступа, и те слезы в семнадцать лет были похожи на эти – горячие, обжигающие глаза, но никак не желающие пролиться; словно это не слезы, а кровь. Но в семнадцать лет легче плакать, легче истекать кровью. В семнадцать лет ты понимаешь, что с тобой это случится еще не раз.

Он прекратил всхлипывать. Он думал, что справился. Но тут из груди вырвался хриплый, сдавленный стон, и Вик подумал: Это я? Господи, это я сам так стонал?

Слезы все-таки пролились и потекли по щекам. Из груди снова вырвался стон. И еще раз, и еще… Вцепившись в решетку радиатора, Вик плакал навзрыд.

* * *

Сорок минут спустя он сидел в парке Диринг-Оукс. Он позвонил домой и сказал Донне, что задержится на работе. Она спросила, что случилось и почему у него такой странный голос. Он сказал, что вернется до темноты. Сказал, чтобы они с Тэдом ужинали без него. И бросил трубку прежде, чем Донна успела произнести что-то еще.

Теперь он сидел в парке.

Слезы выжгли почти весь страх. Остался только уродливый пласт чистой ярости. Следующий уровень в геологическом профиле знания. Хотя даже «ярость» – не совсем верное слово. Он был взбешен. Он буквально кипел от гнева. Он понимал, что в таком состоянии ему опасно идти домой… опасно для всех троих.

Приятно было бы спрятать обломки, учинив еще большее разрушение; невероятно приятно (уж если начистоту) было бы врезать изменнице по лицу.

Он сидел у пруда, где жили утки. На другом берегу шла увлеченная игра во фрисби. Вик заметил, что все четыре девчонки, участвовавшие в игре – и двое мальчишек, – были на роликах. Нынешним летом все помешались на роликовых коньках. Девушка в коротком топике без бретелек толкала тележку с солеными крендельками, арахисом и газированными напитками в банках. Ее лицо было нежным, свежим и невинным. Один из мальчишек бросил ей фрисби; она ловко поймала тарелку и запустила обратно. Вик подумал, что в шестидесятые годы она жила бы в какой-нибудь сельской общине и усердно стряхивала бы жуков с грядок с помидорами. А сейчас у нее свое дело и, возможно, дотации от Управления по делам малого бизнеса.

Иногда они с Роджером приходили сюда пообедать на свежем воздухе. В их первый год в Портленде. Потом Роджер заметил, что от воды слабо, но ощутимо тянет гнильцой… а крошечный домик на каменном островке в центре пруда выбелен вовсе не краской, а птичьим пометом. Через пару недель Вик увидел у берега дохлую крысу, качавшуюся на воде среди фантиков от жвачки и использованных презервативов. С тех пор они с Роджером не ходили сюда с едой.

Ярко-красное фрисби парило в небе.

Картина, подогревавшая его ярость, вновь всплыла в голове. От нее было не скрыться. Картина, такая же грубая, как омерзительные слова, выбранные анонимным корреспондентом. Он представлял, как они трахаются в его с Донной спальне. На его с Донной кровати. Это были уже не картинки, а полноценный порнографический фильм категории Х. Она стонала от наслаждения, ее кожа блестела от пота. Такая красивая. Каждая мышца натянута, как струна. Ее глаза потемнели, в них появился тот самый голодный блеск, который всегда появлялся во время хорошего секса. Он знал этот блеск, знал эти стоны, знал это тело. Он думал – думал, – что был единственным, кто это знает. Не знают даже ее родители.

Ему представилось, как какой-то посторонний мужик пихает в нее свой член. Оседлал, как лошадку; идиотская фраза пришла на ум, и от нее было никак не отделаться. Ему представилось, как они трахаются под Джина Отри: Вот я снова в седле, возвращаюсь туда, где друг – это друг…

От этой картины ему стало жутко. Ярость вспыхнула с новой силой.

Фрисби взлетело к небу и пошло на снижение. Вик проследил за ним взглядом.

Да, он что-то подозревал. Но одно дело – подозревать, и совсем другое – знать наверняка; теперь он это понял. Он мог бы написать большую аналитическую статью о различиях между знанием и подозрением. И что вдвойне мерзко: ведь он уже почти поверил, что его подозрения безосновательны. А даже если и нет, он же мог ничего не узнать. Меньше знаешь – крепче спишь, верно? Если идешь через темную комнату, где в центре зияет глубокая дыра, и проходишь буквально в двух дюймах от края, ты не знаешь, что чуть не упал. Тебе не надо бояться. Пока выключен свет, страха нет.

Он бы и не упал в эту дыру. Если бы его не столкнули. И вот вопрос: что теперь с этим делать? Та часть его существа, что болела, страдала и выла от бессильной злости, не желала быть «взрослой» и признать горькую правду, что супружеские измены случаются постоянно и все с этим как-то живут. К чертям «Пентхаус форум», или «Пентхаус вэриэйшен», или как он теперь называется. Речь идет о моей собственной жене, которая мне изменяет с каким-то хреном

(где друг – это друг)

за моей спиной, когда Тэда нет дома…

Перед глазами опять завертелись живые картины. Смятые простыни, напряженные тела, тихие стоны. В голову лезли мерзкие фразочки и словечки, толпились, как жадные до зрелищ зеваки вокруг места аварии: порево, взъерошенный лобок, засадил ей по самые гланды, весь обкончался, вбил болт, я-имел-твою-мамашу-так-кобыла-и-то-краше, мой дружок в твой пирожок, заправил с разбегу…

Моей жене! – подумал он, в ярости сжав кулаки. Моей жене!

Но эта страдающая, разъяренная часть его существа все-таки признавала – с большой неохотой, – что нельзя просто прийти домой и избить Донну до полусмерти. Однако можно взять Тэда и уйти. Без объяснений. И пусть Донна только попробует ему помешать, если ей хватит наглости. Впрочем, он сомневался, что хватит. Забрать Тэда, поселиться в мотеле, найти адвоката. Обрубить все концы и не оглядываться назад.

Но если он заберет Тэда из дома, мальчик наверняка испугается. И потребует объяснений. Ему только четыре года, но в этом возрасте дети уже понимают, когда происходит что-то нехорошее, что-то страшное. И нельзя забывать о рабочей поездке: Бостон, Нью-Йорк, Кливленд. Сейчас Вику уж точно не до разъездов; будь он один, он бы послал старика Шарпа и его сынулю ко всем чертям. Но он не один. У него есть партнер. У партнера – жена и двое детей. Даже в своем теперешнем состоянии Вик понимал, что у него есть определенные обязательства и он должен хотя бы попробовать спасти контракт с Шарпом – что означало спасти «Эд уоркс».

Был еще один важный вопрос, хотя Вику совсем не хотелось об этом думать. Почему он хотел забрать Тэда у Донны, даже не выслушав ее объяснений? Потому что ее поведение как-то подрывало его моральные устои? Нет, совсем не поэтому. Просто он понимал, что вернее и больнее всего ее можно задеть (пусть тоже помучается, как сейчас мучается он сам) именно через Тэда. Но готов ли он превратить сына в пыточный инструмент? Нет, не готов.

И другие вопросы.

Записка. Давай на минутку задумаемся о записке. Не о ее содержании, не об этих поганых шести предложениях, а о самом факте ее появления. Человек, написавший записку, по сути, своими руками прирезал курочку, несущую золотые яички, прошу прощения за каламбур. Зачем любовник Донны все это затеял?

Видимо, курочка перестала нестись. Да, скорее всего, так и есть. Человек, написавший записку, был зол как черт.

Получается, Донна сама его бросила?

Других причин вроде бы нет. Если не принимать во внимание убойное воздействие этого Я С БОЛЬШИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ ДРАЛ ЕЕ ВО ВСЕ ДЫРЫ, в чистом остатке мы имеем классический случай собаки на сене. Раз не съесть самому, обоссу все запасы, чтобы никто другой тоже не захотел. Логика нулевая, зато я доволен. Новая, легкая атмосфера, царившая в доме в последние дни, лишь подтверждала эту догадку. Исходившие от Донны почти ощутимые токи облегчения. Она бросила этого парня, и тот решил ей отомстить анонимной запиской, адресованной мужу.

И последний вопрос: Это что-то меняет?

Он достал из кармана записку и принялся вертеть в руках, не разворачивая листок. Он наблюдал за перелетами фрисби и думал, что ему делать.

* * *

– Что это такое? – спросил Джо Камбер.

Он произнес каждое слово отдельно, ровным, бесцветным голосом. Он стоял в дверях, глядя на жену. Черити накрывала на стол. Они с Бреттом уже поели. Джо вернулся с полным грузовиком всякой всячины, заехал в гараж и увидел поджидавший его сюрприз.

– Мини-кран, – сказала Черити. Она отправила Бретта в гости к его другу Дейву Бержерону и разрешила вернуться попозже. Ей не хотелось, чтобы сын присутствовал при разговоре, если все обернется плохо. – Бретт сказал, ты хотел мини-кран. Фирмы «Йорген», так он сказал.

Джо прошел через кухню. Он был худощавым, но крепким мужчиной, с большим острым носом и легкой бесшумной походкой. Сейчас его зеленая шляпа была сдвинута на затылок и не скрывала залысин. На лбу темнело пятно от смазки. У него изо рта пахло пивом. Маленькие голубые глаза смотрели сурово. Джо Камбер не любил внезапных сюрпризов.

– Давай рассказывай, Черити, – сказал он.

– Садись ешь. А то ужин остынет.

Он резко выбросил руку вперед. Его пальцы впились ей в предплечье.

– Что за хрень ты затеяла? Давай рассказывай, я сказал.

– Не ругайся при мне, Джо Камбер. – Он сжимал ее руку до боли, но она твердо решила, что не доставит ему удовольствия и не покажет, как сильно ей больно. Во многих смыслах он был диким зверем, и если в юности это ее возбуждало, то теперь уже не возбуждает. За годы семейной жизни Черити поняла, что иногда ей удается одержать верх в спорах с мужем, если получится сделать вид, что она совершенно его не боится. Не всегда, но иногда.

– Я жду объяснений, что за хрень ты затеяла, Черити!

– Садись ешь, – тихо проговорила она. – И я все расскажу.

Он сел за стол и уставился в свою тарелку. На стейк из говяжьего филе.

– С каких это пор мы едим, как Рокфеллеры? – спросил он. – И я все еще жду объяснений.

Она подала ему кофе и печеный картофель.

– Тебе что, не нужен мини-кран?

– Я не говорил, что не нужен. Но у меня, черт возьми, нет таких денег. – Он начал есть, не сводя с нее глаз. Уже было понятно, что сейчас он ее не ударит. Надо пользоваться возможностью, пока он еще относительно трезвый. Если он и соберется ее ударить, то уже ближе к ночи, когда вернется от Гэри Первье, полный водки и уязвленного мужского самолюбия.

Черити села напротив него и сказала:

– Я выиграла в лотерею.

Он на секунду перестал жевать, но тут же продолжил. Отправил в рот вилку с куском мяса.

– Ага, ну конечно, – сказал он. – А завтра старина Куджо станет гадить золотыми монетами. – Он указал вилкой на пса, который беспокойно расхаживал вверх-вниз по ступенькам крыльца. Бретт не взял его к Бержеронам, потому что у них были кролики и Куджо всегда рвался в вольер, как безумный.

Черити вынула из кармана передника копию заявления на выплату призовой суммы и передала ее Джо через стол.

Он разгладил листок и принялся читать. Его взгляд задержался на цифрах.

– Пять… – начал он и резко захлопнул рот.

Черити молча наблюдала за ним. Он не улыбнулся. Не выскочил из-за стола, чтобы ее поцеловать. Для людей с таким складом ума, с горечью подумала она, любая удача означает, что впереди обязательно поджидает какая-то гадость.

Наконец он поднял взгляд.

– Ты выиграла в лотерею пять тысяч долларов?

– Минус налоги.

– И давно ты играешь?

– Я покупаю билет за пятьдесят центов каждую неделю… и не смей ничего говорить, Джо Камбер. Никто не считает, сколько ты тратишь на пиво.

– Следи за своим языком, Черити. – Он смотрел на нее немигающими, пронзительно-голубыми глазами. – Следи за своим языком, а то как бы чего не вышло. – Он опять начал есть, и под маской напускного спокойствия Черити немного расслабилась. Она первый раз ткнула ножками табурета прямо тигру в морду, и он ее не укусил. Пока не укусил. – Эти деньги. Когда мы их получим?

– Мне сказали, в течение двух недель. Я сняла деньги со счета, чтобы расплатиться за мини-кран. Этот бланк заявления – практически живые деньги. Мне так сказали.

– Ты что, просто пошла и купила эту хреновину?

– Я спросила у Бретта, что тебе нужно для мастерской. Это подарок.

– Спасибо. – Он продолжал есть.

– Я сделала тебе подарок, – сказала она. – И ты тоже сделай мне подарок. Хорошо?

Он продолжал есть, по-прежнему глядя на нее в упор. Он ничего не сказал. Его взгляд был абсолютно пустым. Он сел за стол прямо в шляпе, все так же сдвинутой на затылок.

– Я хочу на недельку уехать. – Черити старалась говорить медленно и спокойно, зная, что торопиться нельзя. – Вместе с Бреттом. Хочу навестить Холли и Джима в Коннектикуте.

– Нет, – сказал Джо, продолжая жевать.

– Мы поедем на автобусе. Будем жить у сестры. Выйдет дешево. Останется еще много денег. Этих денег, свалившихся с неба. Вся поездка на двоих обойдется в треть твоей тали. Я уже позвонила на автовокзал и спросила, сколько стоит билет в два конца.

– Нет. Бретт нужен мне в мастерской.

Она в ярости стиснула руки, спрятанные под столом, но ее лицо оставалось спокойным и сдержанным.

– Ты обходишься без него, когда он в школе.

– Я сказал нет, Черити.

Со злой, горькой уверенностью она поняла, что ему это нравится. Он видел, как сильно ей хочется поехать. Она уже строила планы, уже предвкушала поездку. Ему нравилось причинять ей боль.

Она встала и подошла к раковине. Не для того, чтобы что-то сделать, а чтобы дать себе время собраться с мыслями. В окошко глядела первая вечерняя звезда, яркая и далекая. Черити включила воду. Раковину покрывал желтоватый налет. Вода у них была жесткой. Как Джо.

Видимо, недовольный, что она так быстро сдалась, Камбер пояснил:

– Парню пора привыкать к ответственности. Пусть проведет лето с пользой и поможет мне в гараже вместо того, чтобы целыми днями пропадать у Дейви Бержерона.

Она закрыла кран.

– Это я отправила его к Дейву.

– Ты? Зачем?

– Потому что боялась, что именно так все и будет. – Она обернулась к нему. – Но я уже сказала Бретту, что ты согласишься, раз у тебя будут деньги и мини-кран.

– Только зря заморочила парню голову, теперь он еще и обидится, – сказал Джо. – В следующий раз будешь думать, прежде чем молоть языком. – Он улыбнулся с набитым ртом и потянулся за хлебом.

– Если хочешь, поезжай с нами.

– Ага. Только скажу Ричи Симмсу: «Забудь, дружище, о первой жатве». И потом, чего мне к ним ехать? Из того, что я видел и что ты про них говоришь, сразу ясно, что это парочка первостатейных снобов. Они тебе нравятся лишь потому, что ты сама хочешь быть точно такой же. – Он постепенно повышал голос. У него изо рта полетела слюна и кусочки еды. Обычно это пугало Черити и она сразу сдавалась. Но сегодня она не собиралась сдаваться. – И тебе хочется, чтобы наш сын стал таким же снобом. Вот что я думаю. Ты пытаешься настроить его против меня. Я неправ?

– Почему ты почти никогда не называешь его по имени?

– Закрой свой поганый рот, Черити, – сказал он, глядя на нее в упор. Его щеки и лоб покраснели. – А то как бы чего не вышло.

– Нет, – возразила она. – Я еще не закончила.

Он так изумился, что выронил вилку.

– Что? Что ты сказала?

Она подошла к нему, впервые за годы замужества позволив себе роскошь поддаться ярости. Но ярость бурлила только внутри, жгучая и едкая, как кислота. Черити буквально физически ощущала, как гнев разъедает нутро. Она не решилась повысить голос. Если сорваться на крик, это уж точно будет конец. Надо говорить тихо.

– Да, именно так ты относишься к моей сестре и ее мужу. А как же иначе? Посмотри на себя. Сидишь за столом, не сняв шляпу. Ешь с немытыми руками. Тебе не хочется, чтобы он видел, как можно жить по– людски. Точно так же, как мне не хочется, чтобы он видел, что происходит с тобой и твоими дружками, когда вы пускаетесь во все тяжкие. Поэтому я не отпустила его с тобой на охоту в прошлом ноябре.

Она на секунду умолкла. Он так и сидел за столом с недоеденным куском хлеба в руке. С подбородком, испачканным мясным соком. Она подумала, что он не бросается на нее с кулаками только от изумления, что она вообще решилась заговорить о подобных вещах.

– Поэтому я предлагаю тебе сделку, – продолжала она. – Я купила тебе мини-кран и готова отдать тебе деньги. Все, что остались от выигрыша. Но если ты такой неблагодарный, давай сделаем так: ты отпустишь его со мной в Коннектикут, а я отпущу его с тобой на охоту на Мусхед. – Ее бил колючий озноб, словно она только что предложила заключить сделку с дьяволом.

– Кажется, кто-то просит ремня, – в его голосе слышалось удивление. Он говорил с ней как с неразумным ребенком, не понимающим элементарных вещей. – Он поедет со мной на охоту, если я захочу и когда захочу. Ты что, не понимаешь? Он мой сын. Бог ты мой. Если я захочу и когда захочу. – Он улыбнулся, довольный своим выступлением. – Тебе ясно?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Нет. Никуда он с тобой не поедет.

Он резко вскочил. Его стул грохнулся на пол.

– Я сделаю все, чтобы он не поехал, – сказала она. Ей хотелось попятиться, но на этом все бы и закончилось. Одно неверное движение, один проблеск слабости, и он точно набросится на нее с кулаками.

Джо расстегнул свой ремень.

– Я тебя отлуплю, Черити, – сказал он чуть ли не с сожалением в голосе.

– Я сделаю все, что смогу, чтобы он не поехал. Я пойду в школу и скажу, что ты заставляешь его прогуливать уроки. Пойду к шерифу Баннерману и заявлю о похищении ребенка. И самое главное… я сделаю так, что Бретт сам не захочет поехать.

Он уже вынул ремень из штанов и держал его в руке. Пряжка покачивалась над полом, как маятник.

– Пока ему не исполнится пятнадцать, он может поехать с тобой на охоту в вашей компании пьяных скотов лишь с моего разрешения, – сказала она. – Если хочешь избить меня, бей, Джо Камбер. Все равно ничего не изменится.

– Даже так?

– Я тебе говорю.

Но он как будто о ней позабыл. Его взгляд стал задумчивым и далеким. С ним такое случалось и раньше. У него появлялась какая-то новая, внезапная мысль, и надо было понять, как добавить ее в уравнение. Черити молила Бога, чтобы нынешняя его мысль оказалась с ее стороны знака равенства. Она никогда не вела себя так вызывающе с мужем, и ей было страшно.

Камбер неожиданно улыбнулся.

– А ты горячая злючка, как я погляжу.

Она ничего не сказала.

Он принялся вдевать ремень обратно в штаны. Он по-прежнему улыбался, все так же глядя куда-то вдаль.

– Я вот думаю, хватит ли твоего пыла на койку? Чтобы вся аж дымилась, как эти злющие мексиканки?

Она настороженно молчала.

– Если я разрешу вам поехать вдвоем, ты меня ублажишь?

– В каком смысле?

– В смысле, ладно, – сказал он. – Можете ехать.

Он подошел к ней вплотную, стремительно сократив расстояние между ними. Черити похолодела от мысли, что еще минуту назад он мог так же стремительно броситься на нее и пустить в ход ремень. И кто бы сумел его остановить? Муж волен делать с женой что угодно. И что она сделает? Да ничего. И уж точно никому не расскажет. Из-за Бретта. Из-за собственной гордости.

Он положил руку ей на плечо. Опустил ниже, на грудь. Сдавил со всей силы.

– Пойдем, – сказал он. – Я завелся.

– Бретт…

– Вернется не раньше девяти. Пойдем. Я же сказал, поезжайте. Могу я рассчитывать хоть на какую-то благодарность?

Ей на ум вдруг пришла совершенно абсурдная фраза, и она брякнула вслух, не сумев удержаться:

– Сними шляпу.

Он небрежно отшвырнул шляпу в сторону. Он улыбался. У него были желтые зубы. Два верхних передних – уже не свои, а искусственные.

– Были бы деньги уже сейчас, можно было бы потрахаться на рассыпанных долларах, – сказал он. – Однажды видел такое в кино.

Он отвел ее в спальню, и она думала, что сегодня он будет особенно жестоким, но нет. Он, как обычно, любил ее быстро и грубо, но без всякой жестокости. Он не стремился нарочно сделать ей больно, и сегодня – наверное, в десятый или одиннадцатый раз за все время их брака – у нее был оргазм. Она закрыла глаза и всецело отдалась мужу, чувствуя, как его подбородок давит ей на макушку. Она удержала крик наслаждения, готовый сорваться с губ. Если она закричит, его это насторожит. Она не была уверена, что он вообще знает, что у женщин тоже бывают оргазмы.

Чуть позже (но все равно за час до того, как Бретт вернулся от Бержеронов) Джо ушел и не сказал ей куда. Наверняка к Гэри Первье, на очередную попойку. Черити лежала в постели и размышляла, не слишком ли она поторопилась со своим подарком и обещаниями. Может, оно того вовсе не стоит. На глаза навернулись слезы, но она их удержала. Она лежала, вытянувшись в струнку, невыплаканные слезы жгли ей глаза, и буквально за пару минут до возвращения Бретта – о чем возвестил лай Куджо и стук захлопнувшейся задней двери – в небе поднялась луна во всей своей серебристой, равнодушной красе. Луне все равно, подумала Черити, и эта мысль не принесла ей утешения.

* * *

– Что случилось? – спросила Донна.

Ее голос был тусклым, почти неживым. Они с Виком сидели в гостиной. Вик вернулся домой совсем поздно, когда Тэд уже как полчаса спал у себя в детской. Слова против чудовищ висели на стене рядом с кроваткой, дверца шкафа была плотно закрыта.

Вик поднялся и подошел к окну, за которым виднелась лишь темнота. Она знает, угрюмо подумал он. Может быть, без подробностей, но в целом картина ясна. Всю дорогу домой он пытался решить, что ему делать: устроить Донне допрос с пристрастием, вскрыть нарыв, выпустить гной и надеяться, что все еще заживет… или притвориться, будто ничего не было. Письмо он порвал на мелкие кусочки, когда сел в машину, и выкинул их в окно на шоссе номер 302. Нехорошо мусорить в общественном месте, мистер Трентон, подумал он. А теперь уже можно ничего не решать. Ему, кажется, не оставили выбора. Он видел ее бледное отражение в темном оконном стекле, лицо – белый круг в желтом свете лампы.

Вик обернулся к жене, совершенно не представляя, что он ей скажет.

* * *

Он знает, подумала Донна.

Мысль была совершенно не новой, теперь уже нет, потому что последние три часа показались ей самыми долгими в ее жизни. Она услышала это знание в его голосе, когда он позвонил и сказал, что будет поздно. Сначала была паника – беспомощная, слепая паника птицы, залетевшей в гараж. Мысль выделялась курсивом и обязательно с восклицательным знаком: Он знает! Он знает! Он ЗНАЕТ!!! Вечер прошел как в тумане. Она накормила Тэда ужином, пытаясь представить, что будет дальше. Ничего путного в голову не приходило. Дальше я вымою посуду, размышляла она. Потом вытру посуду. Поставлю в шкаф. Почитаю Тэду книжку. А потом уплыву вдаль и свалюсь за край света.

Паника сменилась острым чувством вины. За чувством вины пришел страх. Вслед за страхом – какая-то безнадежная апатия, словно все схемы эмоций потихонечку перегорели. Эта апатия даже сопровождалась некоторым облегчением. Секрет был раскрыт. Интересно, это Стив постарался или Вик догадался сам? Наверное, все-таки Стив, но это не важно на самом деле. Она была рада, что Тэд уже спит. Но что ждет его утром, когда он проснется? От этой мысли она опять впала в панику, круг замкнулся. Она чувствовала себя абсолютно потерянной.

Вик обернулся к ней от окна и сказал:

– Сегодня я получил письмо. Анонимное письмо.

Он не смог договорить. Вновь беспокойно прошелся по комнате, и она вдруг поймала себя на мысли, что у нее очень красивый муж, и жаль, что он так рано начал седеть. Некоторым мужчинам идет ранняя седина. А вот Вику совсем не идет, будет казаться, будто он постарел раньше времени, и…