Текст книги "Книга ужасов (сборник)"

Указательный палец левой руки Хью сам по себе медленно оторвался от колена, на котором лежала рука. Он кивнул, а потом покачал головой, и палец снова расслабился.

– Нет… нет, это не имеет никакого смысла.

– Да ладно тебе, Хьюги, какой-то смысл наверняка есть, – существо в облике Гозински подняло хлебный нож с зазубринами, подошло к Хью и село рядом на корточки. – Я смотрю, ты тут пытаешься решить несколько проблем зараз?

Хью нахмурился:

– Что?

Шериф кивнул на его руки.

– Отвлекаешь меня разговорами – ведь я грешным делом люблю поболтать, – а сам пытаешься освободиться от моего контроля, – последние два слова он произнес глубоким дрожащим баритоном.

Шериф опустил хлебный нож на колени Хью рядом с левой рукой.

– Я вот тут думаю, может, нам стоит, – он слегка стукнул по пальцу ножом, – отрезать его, чтобы он не отвлекал нас от беседы? Как считаешь, Хьюги?

Хорошая идея?

– Нет.

– Что? Я тебя не расслышал. Может, ты сказал: «Да, конечно, давайте, шериф, отрежьте мне этот старый противный палец!» Сказал ведь?

Хью потряс головой из стороны в сторону.

– Хью, давай притворимся, что я тебя не вижу и не могу сказать, качаешь ты головой или нет. Притворимся, что я могу только слышать твой голос… и если я не услышу правильный ответ, я просто возьму и отрежу этот палец, – он прищелкнул языком, – и единственное, что тебя будет волновать – это как скоро я закончу. Понимаешь?

– Да. Да, понимаю.

– Потому что я один из тех, кто причиняет боль. На самом деле я и есть Человек Боль, – Фрэнк захлопал в ладоши: – Па-пам!! Доставка прямо к дверям! Невиданные страдания! Мучения, превосходящие все ваши ожидания! – Он наклонился еще ниже, его нос и похожие на бусинки свиные глазки оказались совсем рядом с лицом Хью. – Вот чем я занимаюсь. Понимаешь? Это моя работа. Как там говорили по радио? Привидения с зубами? Мне это нравится, – он хихикнул и покачал головой. – Очень нравится.

– Причинять боль, – сказал Хью.

Шериф кивнул, и в ту же секунду он уже не был Фрэнком. Моди Ангстрем взяла Хью за руку и потянула, приказывая идти за ней.

– Погоди-ка, – она забрала со стола все ножи, – главное – не забыть инструменты. Если я их не возьму, как же я буду выполнять свою работу? Без них я никуда.

– Я не хочу идти вниз, – проговорил Хью.

Моди превратилась в Поупа Максвелла.

– Как я тя понимаю, паря. Но тада мы же не сделаем, шо хочем…

– Я не хочу идти…

– Ш-ш-ш! Заткнись, – мягко проговорил Поуп. – Ты меня уже так достал, что я сбиваюсь с мысли. А то сейчас кого-то тут порежу или поломаю. И еще чуточку попилю и кого-нибудь за что-нибудь подвешу. Но это, по-моему, уже лишнее. Как думаешь?

Поуп превратился в сестру Энджи, Нэн, и прихватил с собой беспроводной телефон.

– Мне это понадобится.

– Нэн?

– О, дорогой… Нет, это не я, Хью.

– Ты собираешься… собираешься меня убить?

– Вот мы и дошли. Осторожно, здесь ступенька, – Нэн щелкнула выключателем.

– О нет, – сказал Хью.

– Зажми нос, – сказало существо, в котором теперь странным образом совместились черты Мод Ангстрем и Поупа Максвелла; кожа покрылась оспинами, волосы местами закурчавились.

– О господи, нет!

– Здесь не его юрисдикция, парень, – сказала Мод баритоном Поупа, – здесь я главный.

Хью закрыл свободной рукой лицо; другую продолжал держать Поуп.

– Что ты сделал?

– Я так старался, парень, – с гордостью заявил Поуп, когда они наконец преодолели последние ступеньки и взгляду открылся подвал во всей своей красе.

Для каждого из «гостей» было предназначено свое особое место. Некоторые сидели на стульях, некоторые были подвешены к потолку – кто вниз, кто вверх головой, – несколько тел лежали на полу. Хью разглядел двоих; один из них почти наверняка был Джо МакХендриком – из его тела, собранного в кучу, словно вынули все кости. Запах стоял отвратительный – пахло смесью испражнений, рвоты и протухшей еды, долгое время пролежавшей на солнце.

Мод-Поуп, снова превратившись в шерифа Фрэнка, смотрели на Хью с широкой улыбкой на лице:

– Добро пожаловать, мой друг, на шоу, которому нет конца. Я как-то видел такое в кино.

Потянувшись вверх, шериф качнул колпак подвесной лампы. Из-за движений света и теней стало казаться, что несчастные мертвецы до сих пор живы и шевелятся. Но это было не так.

– Вот к этому моменту хорошо бы подошли звуки скрипки.

– Энджи, – произнес Хью.

Энджела Риттер, с пластырем на веках, который мешал глазам закрыться, висела на цепи, перекинутой через потолочную балку. Ее руки и ноги были сломаны в нескольких местах, голову на уровне рта перетягивал толстый коричневый скотч, он же удерживал ноги подтянутыми к самым ушам. На ней не было никакой одежды.

Шериф Фрэнк, настоящий шериф, лежал на полу бесформенной кучей с отрезанными ногами и вытаращенными глазами.

Хью посмотрел на остальных, узнал еще пару человек и отвел глаза.

Он чувствовал странное спокойствие, как будто стоял на пляже в Оганквите или Уэллсе и его ноги омывали ласковые волны. Он поднял руки и посмотрел на них. Каждая частица его существа, каждая клеточка мозга страстно желала мести за убийства этих людей… но двигаться он не мог, как будто его разбил паралич.

Существо в облике Фрэнка нагнулось, схватило настоящего Фрэнка за воротник и поволокло по полу:

– Пора приступать к выполнению служебных обязанностей, шериф. Сделать телефонный звонок или взять, например, отпечатки пальцев. Но сначала давай-ка промахнемся.

– Повернись, – приказало существо Хью, достав револьвер.

– Ты сумасшедший ублю… – Просто повернись.

Хью сделал так, как ему приказали.

Существо-Фрэнк приставило дуло ко лбу Хью и выстрелило.

Бааам!

XI

Хью очнулся от воя сирен. Страшная боль в висках по сравнению с обычными приступами головной боли была как хиросимский «Малыш» по сравнению с салютом в честь Дня независимости. Первая мысль, которая пришла ему в голову, – ничем не шевелить: ни головой, ни руками, ни ногами, ни задницей, ни пальцем…

…и почему, как только он подумал о движении пальцем, у него внезапно возник приступ паники?

…вообще ничем. Даже дышать было больно, поэтому каждый вдох он делал настолько редко, насколько мог выдержать. Он закрыл глаза. Это тоже было больно.

Сирены смолкли совсем близко. Они что, остановились рядом? Тогда, вполне вероятно, что он лежит на улице. Он снова открыл глаза и медленно повернул голову. Нет. Это была комната. В ней горел свет.

Он лежал на ковре. Это одна из комнат в его доме.

Его дом?

Их с Энджи дом.

Итак, он лежал лицом вниз в гостиной своего собственного дома. Он слегка приподнял голову и увидел, что диван и кресло перевернуты на бок… а по полу растеклась кровь. Наверное, его. Если уж испытываешь такую невыносимую боль, значит, точно должна быть кровь. Он простонал имя жены. Ответа не было. Господи, что же случилось?

Кто-то начал колотить в дверь.

– Я не могу двигаться, – проговорил Хью слабым дрожащим голосом.

– Это полиция, – раздался суровый голос, – откройте.

Ему срочно нужно попить. Хоть что-нибудь… Жадюге Нэн не спится, пора бы подкрепиться.

…чтобы не было этой сухости во рту и глотке.

– Мы входим, – предупредил тот же голос.

– Энджи, – простонал Хью.

Дверь вылетела из проема, щепки посыпались на плиточный пол прихожей. В голове Хью разразилась странная какофония из отрывистых команд…

«О, господи, нет», вспомнил он свои слова.

…и топота ног – сначала в прихожей, потом в гостиной, где он лежал.

Хью подтянул под себя руки, чтобы попробовать поднять голову и торс, но громкий голос…

Добро пожаловать на шоу, которое никогда не кончится!

…приказал ему лежать спокойно.

– Не двигайтесь, сэр. Вытяните руки перед собой.

Хью послушался, вытянул руки и обнаружил под ладонью правой руки хлебный нож с зазубринами и наполовину отломанным лезвием. Непонятно, как он тут оказался.

Ботинки протопали мимо и… Энджи…

…и стали спускаться в подвал.

– Нет, – только и смог произнести он в этом хаосе и неразберихе.

Громкие шаги по лестнице, застеленной ковролином, потом по деревянным ступеням, ведущим в… Я так старался, парень.

Ведущим в… в…

Где-то зазвонил телефон.

– Да что же, мать вашу, творится! – воскликнул чей-то голос.

Еще кто-то сказал:

– Господь мой Иисус!

Шаги замедлились, потом совсем стихли.

– Энджи, – простонал Хью Риттер.

С верхних ступеней подвала раздалось чье-то бормотание.

– Сколько? – спросил голос.

– Долбаный ублюдок!

Кого-то рвало.

Его руки грубо завернули назад, защелкнулись наручники, и его подняли на ноги. Он уронил голову, как будто кто-то перебил ему шею бейсбольной битой. В зеркале Хью увидел свое отражение – на лбу зияла красная рана с черными краями, кусок кожи, свисавший от места, где начинались волосы, почти закрывал левый глаз.

– Я хочу… Я хочу ее видеть, – прохрипел Хью.

– Кого? Кого тебе нужно увидеть, ублюдок ненормальный? – спросил голос.

– Полегче, Майк, – сказал кто-то, стоящий справа от Хью.

– Свою жену. Я хочу видеть свою жену.

Снова зазвонил телефон, кто-то очень быстро ответил.

– Десять… пятнадцать… не разобрать, – произнес голос и смолк.

– Кто-то вытащил из них кости, – сказал еще кто-то дрожащим голосом.

– Он приклеил ей веки…

– Все зубы до единого…

– Ногти на руках и ногах…

У Хью все плыло перед глазами, но постепенно силуэты становились четче. Полицейский, который держал его за руку, тянул так сильно, что ему приходилась наклоняться влево. Наверняка тот, кого называли Майком.

– Арестуйте его. Зачитайте ему права.

Майк повернул его, подтолкнул к лестнице в подвал, поставил перед собой, и они стали спускаться по лестнице, стараясь не наступить в лужи рвоты.

Наверху кто-то позвонил в дверь.

– Я этого не делал, – проговорил Хью, увидев то, что было в подвале. Теперь он вспомнил, что видел это не в первый раз. – Это не я.

– Конечно, ты этого не делал, – сказал Майк, и Хью на мгновение показалось, что в его голосе мелькнуло сочувствие. Пока он не повернулся и не увидел ненависть и отвращение на лице полицейского.

Человек в белом комбинезоне хлопнул в ладоши и громко распорядился:

– Поднимитесь все, пожалуйста, наверх. Без комбинезонов здесь никого быть не должно.

Майк попытался развернуть Хью, но тот стал вырываться. Он увидел Энджи. При звуке, который вырвался у него из горла, все замерли. Хью и сам не верил, что мог так кричать. Он не мог произнести ни слова, только выл от боли.

– Хорош голубчик, – сказал кто-то у него за спиной, когда они с Майком повернулись к лестнице.

– Пошли, – прикрикнул Майк.

И Хью пошел, разевая рот в беззвучном крике.

На полу у лестницы лежало тело шерифа Фрэнка Гозински с отпиленными ногами. Тот продолжал сжимать в руке револьвер. Слева валялась телефонная трубка. Из левого глаза торчал обломок зазубренного лезвия.

– Я не понимаю, как он это сделал, – сказал молодой человек с сильным массачусетским акцентом. – У него стальные яйца. Подумать только… смог позвонить с ножом в глазу.

Хью повернул голову и рванулся вперед к молодому человеку. Тот отпрянул.

– Я этого не делал. Он умер раньше. Это был… это было…

А кто в действительности это был? – подумал Хью. Или точнее, что это было?

Привидение в облике человека, вот что это было, прозвучал в голове голос помощника шерифа Доуга[6]6
  Собака-полицейский, герой американского мультсериала 1960-х годов.


[Закрыть]. Демон, одержимый насилием, – вот кто их всех убил.

Разве ему поверят?

– Я не делал этого, – проговорил Хью, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и бесстрастно. – Я ничего этого не делал. Ну послушайте же меня, – заскулил он, когда полицейский начал тащить его вверх по ступеням. – Ради бога, посмотрите на все это и поймите, что я не виноват.

Коп остановился и посмотрел вниз, потом на Хью.

– У него в руке пистолет, из которого он в меня стрелял, видите? – Хью выставил вперед свой лоб, чтобы его мог разглядеть полицейский Майк. – Почти одновременно с этим или чуть позже я воткнул чертов нож ему в глаз и сломал лезвие, оставив кусок в голове.

Потом я взобрался по лестнице, не закончив дела и продолжая держать в руке сломанный нож, и отключился в гостиной, опять же с этим чертовым ножом. В это время шериф все еще держится за пистолет и, не обращая никакого внимания на нож в глазу и то, что я предварительно отпилил ему ноги, спокойно звонит вам в… а кстати, куда?

– В Портленд, – подсказал Майк.

– Звонит вам в Портленд и умирает прямо перед вашим приездом. Так?

Майк кивнул:

– Примерно так.

Хью тоже кивнул.

Двое парней в белых балахонах начали поднимать тела наверх и складывать в ряд у дальней стены.

Третий что-то говорил в диктофон.

Хью ткнул локтем в сторону шерифа:

– Ладно, чертовы остряки, как он набирал номер?

Ответьте. Вот он лежит с ножом в глазу, отпиленными ногами, сжимая пистолет в одной руке и трубку в другой. Каким образом он, по-вашему, набрал ваш номер?

Майк выглядел озадаченным, потом сказал:

– Если действительно все было не так и ты тут ни при чем, кто же это сделал?

– Я уже говорил вам. Мне было сложно сказать в первый раз, но еще сложнее повторять. Это было какое-то существо, способное… Коп уронил ручку.

Хью посмотрел, куда она упала.

Потом заметил, что Майк улыбнулся, оглянулся на своих сослуживцев и нагнулся за ручкой. Перед тем, как взять ручку, он схватился за пистолет и дёрнул. Это оказалось совсем непросто, шериф вцепился в него мертвой хваткой, но, наконец, оружие оказалось у Майка в руках. Подхватив ручку, полицейский выпрямился.

Хью не мог оторвать от него взгляд.

Коп снова улыбнулся и сунул ручку в карман.

– Какая незадача, – проговорил он, и его лицо на мгновение стало лицом Энджелы Риттер, – милый.

Хью отступил назад и рухнул на ступени.

Полицейский стал самим собой, Энджела снова исчезла.

– Вот что я люблю больше всего, – сказал он мягко и, взявшись за наручники, повернул Хью спиной к лестнице, – переломы, приклеивание век, извлечение органов, отрезание ног, рук и всего остального – это для меня рутина. Я говорю об истинной пытке, понятно?

Хью не ответил. Вместо этого он оглядывался по сторонам, пытаясь придумать, как сбежать. Как найти способ, поговорить с кем-нибудь, привести свои доводы, объясниться. Наверное, можно определить время смерти всех этих людей? И доказать, что шериф не мог им позвонить.

Пока они шли к кухне, существо в облике Майка продолжало говорить:

– Это всё, как говорится, физиология. Мы знаем, как из маленьких детей делали мыло и изготавливали абажуры для ламп. Все это вульгарно, конечно. Но психическое насилие, психические пытки – просить жертву выбрать, кого из ее детей отдать на смерть, – это что-то особенное, правда? Привносит разнообразие в повседневность.

К ним подошел старший полицейский. Майк-ненастоящий-коп продолжал держать Хью за наручники.

Вдруг Хью дернулся в сторону и пнул Майка ногой. Старший полицейский занес над головой дубинку.

– Нет-нет-нет-нет, – закричал Хью, – прежде, чем вы сделаете это, выслушайте меня!

В комнате было полно полицейских, и трое экспертов уже поднялись из подвала.

Хью рассказал им о шерифе.

И телефоне.

И пистолете.

И хлебном ноже.

Рассказал обо всем, что с ним случилось.

А потом рассказал о Майке, полицейском, который на самом деле не был полицейским, о том, что тот взял из рук шерифа пистолет и наверняка оставил на нем отпечатки пальцев.

– Проверьте, – умолял Хью охрипшим голосом. Возьмите у него отпечатки пальцев и проверьте пистолет. Вот вам доказательства.

– Майк? – сказал старший полицейский. – Ты действительно сделал то, что он сказал? Ты взял пистолет?

Майк кивнул. Его лицо было серьезным.

– Значит, ты оставил на нем свои отпечатки пальцев?

Майк снова кивнул.

Старший полицейский глубоко вздохнул:

– Вот черт!

Потом повернулся и улыбнулся остальным.

Все вытащили свои дубинки. Майк толкнул Хью на пол и тоже поднял свою дубинку.

– В кровать, в кровать, – начал он.

– Соня хочет спать, – продолжил старший офицер.

– А ты не погоняй, – затянул следующий.

– Сказал Лентяй, – подхватил четвертый.

– Жадюге Нэн не спится, – сказал парень из Массачусетса.

– Пора бы подкрепиться, – закончил старший.

Потом погас свет.

И под чей-то крик «Праздник начинается» симфония ломающихся костей заполнила комнату.

Питер Краутер – лауреат многих литературных премий, писатель, составитель нескольких антологий, директор успешного издательства PS Publisher (в которое к настоящему времени в качестве филиалов вошли Stanza Press poetry и PS Art books).

Его книги переведены на многие языки, по рассказам снимались телесериалы по обе стороны Атлантики. Сборники рассказов: «Самый длинный одиночный сигнал», «Пустынные дороги», «Прощальные песни», «Холодное удобство», «Промежуток между строками», «Земли в конце рабочего дня» и «Драгоценности в пыли».

Он живет и работает со своей женой и бизнес-партнером Ники Краутер в Англии, на побережье Йоркшира.

«Я нечасто выбираю местом действия моих фантазий Страшные Места, – признается Краутер, – этакие мрачные подвалы, где холодно и сыро, где пахнет сгнившими овощами, крысиным пометом и разлагающимися в темноте трупами.

Я знаю, дорога туда – это переход. Я захожу в эту дверь один-два раза, пока пишу рассказ, но всякий раз, когда моя рука тянется открыть эту дверь, я гоню себя наверх, в комнаты, где есть окна, чтобы в мои фантазии попадала хоть малая толика света.

Но я то и дело говорю себе: к черту все это… Хватаюсь за злополучную ручку подвала, нажимаю на нее, распахиваю дверь и с замиранием сердца, готовый каждую минуту умереть от страха, иду по ступеням вниз.

Эти визиты никак нельзя назвать «забавными», и сказка, которую вы только что прочли (если не сжульничали и не подсмотрели, что в конце), – яркий тому пример. Просто мне хотелось превратить избитый сюжет про полтергейст в нечто более важное, чем рассказ «Дружелюбное привидение Каспер», очень далекий от правды.

Привидения в моем рассказе не просто двигают и роняют мебель… нет, господа. У привидений в моем рассказе есть зубы. И они кусаются».

Энджела Слэттер
Дочь гробовщика

Это была богатая дверь из красного дерева, щедро украшенная резьбой с изображением сцен из книги Иова. Голова ангела, отлитая из меди, служила дверным молотком. Когда я опустила его на место, глаза ангела возмущенно раскрылись и стали с подозрением меня разглядывать. За моей спиной находился сад, поросший виноградом, с уединенными беседками и скамейками для чтения; из-за него дом казался еще более роскошным и отгороженным от всего мира.

Дверь открыла дочь покойника.

Она была вся розовенькая, персиковая и сливочная; мне захотелось лизнуть ее кожу и проверить, такова ли она на вкус, как и на вид.

– Хепсиба Бэллентайн! Растяпа! Соберись, это бизнес.

И папаша наградил меня оплеухой, как в те времена, когда был жив. Сейчас его рука свободно прошла сквозь меня, и я почувствовала лишь холод, текущий по моим венам. Вообще-то я не сильно скучаю по синякам.

Девушка меня не узнала, хотя я почти год работала в этом доме, но ведь это я смотрела на нее тогда, а она на меня – нет. Когда моя мать ушла в мир иной, стало очевидным, что она уже не сможет родить Гектору детей. Точнее, сына, который унаследовал бы его дело. Тогда он решил, что я должна учиться этому ремеслу, и сменил вывеску – но не на «Бэллентайн и дочь», разумеется. «Бэллентайн и другие».

– Говори же, идиотка, – прошипел папаша мне в ухо, как будто кто-то мог его услышать. В последние восемь месяцев, после того, как он скончался от внезапной простуды, его вообще никто не мог услышать.

Голубые глаза, покрасневшие от слез, должны были выглядеть уродливо на ее симпатичном овальном личике, но Люсетту Д’Агилар красила даже скорбь. Ей шло все: от черного траурного платья до гладких, зачесанных назад волос, собранных в строгий пучок. И неудивительно, ведь она редкая штучка, рожденная счастливой.

– Да? – проговорила она так, будто у меня нет прав нарушать покой скорбящего дома.

Я стянула с головы чепец, чувствуя, насколько спутаны мои волосы, и выставила его перед собой наподобие щита. Мои ногти были поломаны, а руки покрывали пятна краски и лака, которые я использую при работе с деревом. Как могла, я прятала пальцы под тканью чепца.

– Это по поводу гроба, – сказала я. – Я Хепсиба. Хепсиба Бэллентайн.

Ее взгляд по-прежнему был непонимающим, но она сделала шаг назад и впустила меня в дом. По правилам я должна была войти через заднюю, предназначенную для прислуги, дверь. Гектор так бы и поступил, он так поступал всю жизнь, но я-то предоставляю ценную услугу. Если они доверяют мне создание достойного смертного ложа для своих родных и близких, то должны впускать через парадную дверь. Все вокруг оповещены о случившейся смерти, в больших домах невозможно спрятаться, и я не буду прокрадываться внутрь, как будто мое призвание позорно. Гектор ворчал пару раз, когда я начала заявляться в дома покойников таким способом – точнее, пронзительно кричал, и этот крик, затихая, переходил в ворчание, – но я всегда ему говорила: а что им остается?

Я – единственный гробовщик в городе. Они меня по-любому впустят.

Я прошла за Люсеттой в небольшую приемную, со вкусом отделанную в серых тонах и занавешенную шторами из кружева такого качества, будто оно соткано прядильщиками с восемью ногами. Она украдкой посмотрелась в огромное зеркало над камином. Ее мать сидела в кресле и тоже разглядывала свое отражение, словно убеждая себя в том, что еще существует. Люсетта расположилась рядом с ней, и они обе с кислыми физиономиями уставились на меня. Папаша неодобрительно фыркнул, и был абсолютно прав. Здесь он будет вести себя смирно; хоть его никто и не слышит, кроме меня, он не станет меня отвлекать. Он никогда не мешает бизнесу.

– Зеркало следует прикрыть, – сказала я, без приглашения усаживаясь в изящное кресло. Оно обняло меня, как ласковый сонный медведь. Поправив складки на траурном коричневом платье, специально предназначенном для визитов к семьям покойных, я было положила руки на ручки кресла, но вспомнив, как неприглядно они выглядят, сцепила пальцы на коленях перед собой. Зеркало украшали только черные ленты, завязанные бантами, – изысканная дань традиции, но слабая защита.

– То есть все ваши зеркала. На всякий случай.

Пока не увезут тело.

Они обменялись оскорбленными взглядами.

– Выбор за вами, разумеется. Мне известно, что некоторым семьям доставляет радость, когда тени усопших поселяются в зеркалах и постоянно за ними наблюдают. Они чувствуют себя не такими одинокими, – я улыбнулась, стараясь казаться доброжелательной. – Мертвым это нравится, особенно тем, чья смерть была внезапной. Не успев подготовиться, они стремятся крепко держаться за тех, кого прежде любили. Вы знали, что сердце вашего мужа было слабым, или же это было чудовищной неожиданностью?

Мадам Д’Агилар передала свою черную шаль Люсетте, та прикрыла зеркало и вернулась к матери.

– Вы накрыли тело? – спросила я. Они кивнули. Я кивнула в ответ, показывая, что они все сделали правильно. Глупые тщеславные женщины, поставившие свои отражения выше сохранения души внутри тела. – Хорошо. Итак, чем я могу быть вам полезна?

Это снова поставило их в неловкое положение, обязывая обратиться ко мне за помощью.

Они должны просить меня выполнить их пожелания. Увидев их сконфуженные лица, я почувствовала мерзкий трепет восторга и снова улыбнулась. Позвольте мне вам помочь.

– Нам нужен гроб. Иначе зачем бы тебе здесь находиться? – язвительно проговорила Мадам. Люсетта накрыла ее руку ладонью.

– Нам требуются твои услуги, Хепсиба, – мое сердце пропустило один удар от того, что ее губы произнесли мое имя. – Ты должна нам помочь.

Еще бы! Им необходим гробовщик. Им нужно смертное ложе, которое удержит усопшего внутри, чтобы быть уверенными – он не вернется преследовать их в той жизни, которую они начнут с этого момента. Им требуется мое искусство.

– Я рекомендую вам гроб из черного дерева, обитый изнутри качественным шелком с наполнением из лаванды, чтобы навсегда успокоить его душу. Золотая фурнитура будет служить гарантией прочности конструкции. Я также добавила на всякий случай три золотых замка для крышки. Так будет надежней, – и затем я назвала цену. Чуть меньше четверти фунта золота, цена выглядит справедливой, и, тем не менее, способна заставить любую другую честную женщину возмутиться и обвинить меня в вымогательстве.

Но мадам Д’Агилар просто сказала:

– Люсетта, проводи мисс Бэллентайн в рабочий кабинет и заплати ей аванс.

Как же им хочется удержать его внизу!

Я поднялась и, прежде чем отправиться вслед за покачивающимися юбками Люсетты, сделала легкий реверанс.

Пока она возилась с сейфом в третьем ящике огромного дубового стола, до недавнего времени принадлежавшего ее отцу, я вежливо отвернулась. Когда она передавала мне кожаный мешочек с золотом, ее пальцы коснулись моей ладони, и мне показалось, что я увидела искорку в ее скорбных глазах. Мне кажется, она тоже это почувствовала, и я вспыхнула от смущения за то, что она так легко смогла прочитать мои мысли. Я перевела взгляд на портрет усопшего, но в этот момент она схватила меня за руку и крепко сжала ее.

Ох!

– Пожалуйста, Хепсиба, сделай ему хороший гроб. Удержи его внизу. Защити нас… меня, – и она прижалась к моей руке губами. Они были слегка приоткрытыми, влажными и такими мягкими. Я перестала дышать, мои легкие были пусты. Она провела легким кошачьим языком по линии жизни и поднялась к запястью, где синей жилкой бился пульс, выдавая мои чувства. Откуда-то из холла донесся шум. Это суетился лакей. Люсетта улыбнулась, неохотно выпустила мою руку и сделала шаг назад.

Я вспомнила, что должна дышать, склонила голову и подчинила свои чувства воле. Все это время Гектор был непривычно молчалив. Я видела, как он стоит у нее за спиной, как безуспешно пытается потрогать пальцами ее лебединую шею, но те проходят насквозь, не встречая преграды. Я впала в ярость, но сумела взять себя в руки. Снова кивнув, чтобы придать себе уверенности, я посмотрела в ее бесстыжие глаза и прочитала там обещание.

– Мне необходимо увидеть тело, снять мерки и подготовиться. Я предпочитаю делать это в одиночестве.

– Тупая маленькая потаскуха, – снова и снова повторял Гектор. Сказать, что он нарушил тишину, когда мы вернулись в мастерскую, было бы преуменьшением. Я предпочла ему не отвечать, ведь в его голосе сквозила неприкрытая зависть.

– Как, наверное, тяжело, папочка, быть сродни кишечным газам. От тебя один лишь шум и ветер.

Если бы он мог, то кинул бы в меня первое, что попалось под руку: резак, шлифовальный камень, рубанок, не думая о том, сколько будет стоить замена этих дорогих инструментов – унаследованных от многих поколений наших предков, купленных за огромные деньги, требующих сверхаккуратного обращения, поскольку способны удержать мертвых внизу.

Я не обратила никакого внимания на его буйства и продолжила заниматься гробом господина Д’Агилара. Он уже приобрел требуемые форму и размеры, сколоченный надежными крепкими гвоздями, а вонючий клей из человеческого костного мозга и вываренных костей я втирала в каждый стык между досками, чтобы быть уверенной – ничто эфемерное не покинет этот гроб. На скамье, довольно далеко – чтобы брызги краски и лака не могли туда попасть, – лежал бледно-лиловый шелковый мешок, набитый гусиным пухом и цветами лаванды; вечером я простегаю его небольшими аккуратными стежками и положу внутрь гроба, только возьму клей с более приятным запахом, чтобы замаскировать вонь от замазки из костного мозга.

Цена на наши услуги высока, но Бэллентайны предлагают только самое лучшее.

С помощью ручной дрели, на которой выгравированы инициалы Гектора, я высверлила отверстия для ручек и петель. Незадолго до его смерти дрель, которая передавалась из поколения в поколение в течение последнего столетия, сломалась, ее поворотный механизм раскололся, поранив кожу на его ладони. За крупную сумму он заказал другую. Она почти новая, и я могу притворяться, что инициалы на рукоятке мои и эта блестящая вещь только моя.

– Ты достала это? – спросил Гектор, устав сердиться.

Я кивнула, прикручивая первую петлю на место. В тусклом свете мастерской ее матовая поверхность выглядела почти грязной. Скоро я зажгу лампы, чтобы работать ночью. Я не хотела придумывать причины, по которым мне нужно пересечь порог дома Люсетты. Я увижу ее завтра.

– Покажи.

Я неохотно выпрямилась и потянулась. В кармане юбки, рядом с миниатюрным набором клещей и плоскогубцев, лежала старая жестянка, где раньше хранился дешевый нюхательный табак Гектора. Она щелкнула, когда я ее открыла. Внутри лежал зуб с черной сердцевиной, вонявший гораздо сильнее, чем должен. Кусок плоти изрядного размера вырвался вместе с зубом, и в запахе гниения явно присутствовал характерный аромат наперстянки. Господин д’Агилар упокоился в могиле гораздо раньше своего срока, а я добавила в нашу коллекцию еще одно средство, которое никто не распознает и не будет задавать лишних вопросов.

– Чудесно, – сказал Гектор, – и не догадаешься. Инфекция в чашке чая – это не так уж и изобретательно. Я ожидал лучшей смерти, знаешь ли.

– Никакая это не инфекция, папа, – я придержала рукой дрель. – Это была старая дрель. Я смазала рукоять ядом из яблочных семечек и подпилила шестеренку. Нужна была лишь маленькая ранка. Это достаточно изобретательно для тебя, Гектор?

Он в раздражении вернулся к своей новой любимой теме:

– Эта девчонка тебя не хочет.

Я глубоко вздохнула:

– События свидетельствуют об обратном.

– Дура. Отчаявшаяся жалкая маленькая дура. Как я мог вырастить такое глупое дитя? Разве я не учил тебя видеть людей насквозь? Любому понятно, что ты недостаточно хороша для мисс Люсетты Д’Агилар, – он рассмеялся. – Ты так и будешь мечтать о ней, Хепсиба?

Я швырнула в него дрелью, она пролетела сквозь блеклый силуэт Гектора и лязгнула металлическими частями о стену.

– Я покрыла тебя саваном! Я закрыла окна и занавесила зеркала! Я своими руками сделала тебе гроб и запечатала его накрепко! Так почему ты здесь? – закричала я.

Гектор улыбнулся:

– Может, меня и нет. Может, ты просто настолько одинока, дочурка, что выдумала меня.

– Будь я одинока, подыскала бы себе компанию получше, – но его слова все равно причинили мне боль.

– Нет никого ближе семьи, твоего дорогого старенького папы, который любит тебя без памяти.

– Когда у меня будет она, – сказала я тихо, – ты мне больше не понадобишься.

Призрак или плод моего буйного воображения остановился, предчувствуя свой неотвратимый конец, и начал исходить злобой:

– Кто вообще может тебя захотеть?

– Ты, отец. Или смерть затуманила тебе память?

Стыд может заставить замолчать любого, даже мертвого, и он растворился, оставив меня в одиночестве – по крайней мере, на время.

Я сделала несколько глубоких вздохов, чтобы успокоить трясущиеся руки, и начала делать замеры для установки замков.