Текст книги "Наука Шерлока Холмса: методы знаменитого сыщика в расследовании преступлений прошлого и настоящего"

Технологии криминалистики

(2) «Искусство делать выводы», или Искусство дедукции

Мы начнем, рассмотрев три способа размышлений.

Дедукция

Слово «дедукция» происходит из латинского и формируется комбинацией de (означает «из, от») и duco (означает «я веду»). Другими словами, оно обозначает «я делаю вывод из».

Так именуется способ размышлений, при котором мы начинаем с постановки гипотезы, а потом выводим заключения из ее положений. Движение происходит от общего к частному, конкретному.

Это работает только с логическими последствиями: вывод будет на сто процентов верным, если начальные положения на сто процентов верны.

Например, если X = Y и Y = Z, то X = Z.

Или у всех лошадей четыре ноги. Серебряный – лошадь, и значит, у него четыре ноги.

Дедукция позволяет выводить частное из общего.

Индукция

Термин «индукция» также происходит из латыни, и в нем комбинируются in и duco, что дает значение «я веду в».

Как можно предположить по значению, этот способ действует обратным по отношению к дедукции образом.

Все начинается с надежных наблюдений, из которых выводятся заключения – теории, – основанные на упомянутых только что наблюдениях. Заключения логически верны: они считаются истинными до тех пор, пока результаты новых наблюдений не докажут обратного.

Например: все шотландцы, с которыми вы имели дело, разговаривают с шотландским акцентом, поэтому можно предположить, что все шотландцы вообще разговаривают с таким акцентом.

Индукция позволяет нам делать обобщения, исходя из частных случаев.

Абдукция

Третья форма получения выводов, известная как «абдукция», начинается с одного или большего количества наблюдений. На их основании производится наиболее вероятное объяснение того, что происходит. Подобные заключения возможны, даже вероятны, но вовсе не определенны.

Пример может быть таким: у вас температура и чирьи на коже, что является симптомами оспы. Следовательно, вы больны оспой. Но это может быть ветрянка или другая инфекция.

Абдукция позволяет извлекать вероятности из частных случаев.

Теперь давайте рассмотрим то, как Холмс мыслит, исходя из знания о трех разновидностях логических выводов.

Мышление Холмса

Конан Дойл озаглавил первую главу[15]15
  Так у автора. На самом деле – вторую.


[Закрыть] повести «Этюд в багровых тонах» «Искусство делать выводы». Случайно или, может быть, с неким замыслом он назвал точно так же и первую главу второй истории о Шерлоке Холмсе[16]16
  В переводе М. Литвиновой – «Суть дедуктивного метода Холмса»; далее все цитаты в этом переводе.


[Закрыть], «Знак четырех». Что именно он подразумевал под «дедукцией» и насколько точно он использовал этот термин?

И Холмс, и Ватсон используют термин «дедукция» для обозначения выводов, выведенных с помощью логики. Комментируя статью великого сыщика, озаглавленную «Книга жизни», в «Этюде в багровых тонах», Ватсон замечает: «Если в рассуждениях и была какая-то логика и даже убедительность, то выводы показались мне совсем уж нарочитыми и, что называется, высосанными из пальца». В результате добрый доктор отбрасывает работу Холмса как «дикую чушь».

Холмс принимает критику совершенно спокойно и просто демонстрирует новому приятелю, как он использует логические выводы, чтобы «дедуцировать» то, что Ватсон служил в Афганистане. Весь процесс, как видит доктор, проходит большей частью бессознательно и занимает не больше секунды.

И вот так он выглядит.

Наблюдение: «Этот человек по типу – врач, но выправка у него военная».

Дедукция: «Значит, военный врач».

Наблюдение: Лицо у него смуглое… запястья гораздо белее».

Дедукция: «Он только что приехал из тропиков».

Наблюдение: «Лицо изможденное».

Дедукция: «Немало натерпелся и перенес болезнь».

Наблюдение: «Держит ее [левую руку] неподвижно и немножко неестественно».

Дедукция: «Был ранен в левую руку».

Сумма выводов: «Где же под тропиками военный врач-англичанин мог натерпеться лишений и получить рану? Конечно же, в Афганистане».

Эпизод великолепно сделан с точки зрения писательского мастерства, и это прекрасный образец почти магической дедукции, которая делает истории о Шерлоке Холмсе столь захватывающими, а их героя – столь запоминающимся. Но все же безупречный вымысел редко сочетается с безупречной логикой.

Давайте разберем мысленную последовательность, которая привела нас к Афганистану.

Исходя из наблюдения «Этот человек по типу – врач, но выправка у него военная», Холмс делает заключение: «военный врач». В самом деле? Нам дают в качестве доказательства утверждение о том, что этот джентльмен «по типу – врач», но даже если это так, то с военной выправкой он вполне мог оказаться доктором с боевого корабля.

Затем, по темному лицу и более светлым запястьям нас заставляют поверить, что объект наблюдений «только что приехал из тропиков». Или со Средиземного моря, или он только что занимался активным спортом вроде альпинизма, похода на яхте или верховой езды?

Изможденное лицо говорит Холмсу, что обладатель лица «немало натерпелся и перенес болезнь». Может быть, но с равной степенью вероятности мы можем предположить, что он страдает от бессонницы, или очень много работал, или провел несколько вечеров подряд на буйных гулянках с друзьями.

И так все продолжается до тех пор, пока… – алле-гоп! – мы не добираемся до Афганистана. Конечно, Британия вела вторую войну в Афганистане в 1878–1880 годах, и имелись хорошие шансы, что недавно получивший рану военный участвовал в этом конфликте. Но тысячи солдат империи в тот период были разбросаны по всему земному шару, и один из них мог получить рану где угодно.

Если пример Афганистана кажется слишком экстремальным, то давайте посмотрим еще на парочку случаев, где Холмс пускает в ход «дедукцию».

В «Собаке Баскервилей» сэр Генри Баскервиль получает анонимную записку, составленную из слов, которые были вырезаны из газеты, а потом подклеены друг к другу: «Если рассудок и жизнь дороги вам, то держитесь подальше от торфяных болот». Холмс, активный потребитель британской прессы и эксперт в области шрифтов, легко определяет The Times и даже статью, из которой были сделаны вырезки.

Тут нет никакой тайны.

Дальнейшее изучение заметки приводит к заключению, что слова вырезали с помощью маникюрных ножниц: снова тонкая работа, с которой вряд ли кто-то сможет поспорить. Но вот то, что начинается дальше, выглядит намного менее достоверным: поскольку слова наклеены неровно, Холмс заключает, что заметку изготавливали в спешке, а из того, что адрес написан текущим пером, которое обмакивали в чернильницу, где было мало чернил, он делает вывод, что все делалось в отеле. Но оба заключения вызывают вопросы: может быть, слова намеренно расположили таким образом? И определенно не только в отелях можно найти текущее перо и чернильницу, куда налито небольшое количество чернил.

Эти примеры демонстрируют тот способ мышления, который эксплуатирует Шерлок Холмс, называя при этом «дедукцией», хотя на самом деле это «индукция» или в большинстве случаев «абдукция»: производство вероятностных заключений на основе нескольких наблюдений. Это в чем-то похоже на тот способ, с помощью которого искусственный интеллект и средства сбора информации социальных сетей работают для того, чтобы формировать целевую рекламу.

Холмс использует все три способа мышления, описанных в начале данного раздела. Иногда он на самом деле обращается к дедукции. В рассказе «Случай в интернате» (1903), например, он начинает с гипотезы, что велосипед проехал по земле к северу от здания школы, а затем отправляется туда, чтобы проверить свою гипотезу. В рассказе «Дьяволова нога» (1910) Холмс исходит из гипотезы о том, что Мортимер Тридженнис умирает таким же образом, как и его сестра. Детектив ссылается на этот процесс как на «мышление в обратном направлении или аналитически».

Воображаемая схема размышлений Холмса (вроде тех диаграмм, которые можно видеть в современной полицейской драме на ТВ) помогает объяснить, как именно он работал. Посмотрим на ход мысли великого детектива в «Пестрой ленте» (1892).

Холмс, интуиция и воображение

Разговоры о дедукции, индукции и абдукции, а также параллели с искусственным интеллектом могут завести нас в ловушку, в которую попал Стэмфорд, сказав, что Холмс «слишком одержим наукой» и «это у него граничит с бездушием» (см. с. 20). Ватсон совершает ту же самую ошибку, когда восклицает: «Вы [Холмс] на самом деле авто-матон, считающая машина! Иногда в вас есть определенно нечто совершенно нечеловеческое»[17]17
  Н. Тренева переводит эту фразу совершенно иначе.


[Закрыть].

Но сам доктор не стал бы делить жилище с автоматоном, и детектив Конан Дойла никогда не получил бы всемирной известности, будь он просто механизмом, делающим логические выводы. Гений автора состоял в том, чтобы скомбинировать разум и науку с эксцентричностью и богемностью эпохи, чтобы получить сурового логика, который принимает наркотики и совершенно иррациональным образом держит сигары в ведерке для угля, табак насыпает в персидскую шлепанцу, а письма, на которые не отвечает, использует как цель для метания ножа. Подобный человек может покраснеть от удовольствия, когда его хвалят, и это выдает его «человеческую любовь к восхищению и поклонению» (рассказ «Шесть Наполеонов»).

Все это имеет смысл, когда мы ближе смотрим на собственное изложение Холмса, которое он использует, описывая свои методы. Когда в «Собаке Баскервилей» доктор Мортимер предполагает – как могли предположить мы сами, учитывая случай с версией насчет Афганистана, описанный выше, – что дедукция Холмса просто «догадки», детектив в ответ терпеливо объясняет, что он лишь «взвешивает все возможности, с тем чтобы выбрать из них наиболее правдоподобную». Конечно, он «научно использует воображение» на регулярной основе, но всегда имеет для него «твердую материальную основу».

Этот метод нам описывают очень рано, когда в заключении «Этюда в багровых тонах» Холмс объясняет Ватсону, что его метод «ретроспективного рассуждения» начинается с того, что детектив именует «собственным внутренним сознанием»[18]18
  В переводе Н. Треневой подобного термина нет.


[Закрыть], и он переходит к изучению следов, ведущих к начальной точке. Примерно такое же утверждение он делает в «Серебряном», где подчеркивает «ценность воображения», и в «Долине ужаса» (1914), когда риторически вопрошает: «Как часто воображение становится матерью истины?»

В его случае достаточно часто.

Ватсон часто отмечает и комментирует смесь логики и воображения, которую он наблюдает в характере друга. В «Союзерыжих» (1891) он, например, описывает, как «двойственную натуру» Холмса качает от «предельной точности и проницательности» к «поэтическому и созерцательному настроению»; в иных ситуациях он обращается от «крайней прострации к невероятной энергичности» и «его блестящие умственные способности поднимаются до уровня интуиции». Эта двойственность будет изучена нами далее, когда мы посмотрим ближе на характер Холмса на с. 179.

Дуальность – вот в чем загвоздка: Ватсон признает, что Холмс поднимается над разумом и логикой, парит в мире таинственной интуиции, куда помимо него никто не может проникнуть. Метод великого детектива не является ни дедукцией, ни индукцией, и абдукцией его можно назвать только условно. С определенной точностью его поименовали «Ретроспективным пророчеством» (см. Andrew Lycett, Conan Doyle, p. 122), поскольку на основе внешне не связанных между собой доказательств Холмс провозглашает то, что оказывается захватывающим дух пророчеством, правда, по отношению к тому, что уже свершилось.

Болезнь доктора Ватсона

Будучи в Индии, доктор Ватсон переболел «кишечной лихорадкой», которую сейчас чаще всего называют брюшным тифом. Когда герои впервые встречаются, Холмс немедленно понимает по «изможденному лицу» собеседника («Этюд в багровых тонах»), что тот перенес серьезную хворь. Тиф поражает только людей, он передается через воду или пищу, зараженную человеческими выделениями. Эффективную вакцину против этой болезни впервые получили в Германии в 1896 году.

Именно в этом месте необходимо сделать оговорку. В более поздних историях Конан Дойл, очевидно, хотел уменьшить роль интуиции в работе Холмса и подчеркнуть, что последний опирается только на разум. Откровеннее всего эта тенденция выражена в рассказе «Человек с побелевшим лицом», где детектив объясняет: «Когда вы убираете все, что невозможно, то оставшееся, сколь бы невероятным оно ни выглядело, должно быть истиной» (высказывание исходно принадлежит Огюсту Дюпену Эдгара Аллана По). И если «остается несколько вариантов объяснения», то необходимо проводить «проверку за проверкой», пока не останется только один вариант, обладающий «максимальной убедительностью».

Эта непредсказуемая смесь интуиции и аналитического разума – то, что делает Шерлока Холмса полностью человечным, столь привлекательным и запоминающимся: он человек науки, который думает, как поэт. И он, подобно всем нам, вовсе не образец постоянства в делах и мыслях.

Научное знание

От научного мышления Холмса мы переходим к его научным познаниям: как он сам говорит в «Этюде в багровых тонах», «У меня есть специальные знания, которые я применяю в каждом конкретном случае, они удивительно облегчают дело». Доктор Ватсон еще сильнее облегчает нам задачу, когда в том же самом тексте приводит знаменитый список того, что он именует «возможностями» великого детектива:

«1. Знания в области литературы – никаких.

2. -//–//– философии – никаких.

3. -//–//– астрономии – никаких.

4. -//–//– политики – слабые.

5. -//–//– ботаники – неравномерные. Знает свойства белладонны, опиума и ядов вообще. Не имеет понятия о садоводстве.

6. -//–//– геологии – практические, но ограниченные. С первого взгляда определяет образцы различных почв. После прогулок показывает мне брызги грязи на брюках и по их цвету и консистенции определяет, из какой она части Лондона.

7. -//–//– химии – глубокие.

8. -//–//– анатомии – точные, но бессистемные.

9. -//– – //– уголовной хроники – огромные, знает, кажется, все подробности каждого преступления, совершенного в XIX веке.

10. Хорошо играет на скрипке.

11. Отлично фехтует на шпагах и эспадронах, прекрасный боксер.

12. Основательные практические знания английских законов».

Многое было выведено на основании этого совершенно экстраординарного списка. Но прежде чем перейти к заключениям, мы должны обязательно учесть два момента. Во-первых, Конан Дойл написал этот перечень в процессе создания персонажа: он пытался (и блестяще преуспел) сотворить детектива, который не будет походить ни на одного из вымышленных предшественников. Его Холмс должен был быть эксцентричным и уникально «научным», и перечисление Ватсоном «возможностей» стало отличным способом воплотить в кровь и плоть такую фигуру. Список предназначался для того, чтобы читатель улыбнулся или по меньшей мере поднял бровь или две. Вкратце говоря, не стоит принимать этот список так уж серьезно.

Например, в «Этюде в багровых тонах» Холмс в достаточной степени разбирается в политике, чтобы назвать ее мотивом для убийства, и демонстрирует хорошее понимание ситуации в Соединенных Штатах; он осознает мотивы и методы такой организации, как ку-клукс-клан. Шестью годами позже, когда он расследует дело, описанное в рассказе «Морской договор», о его познаниях в политике едва ли говорится как о «слабых», когда он отдает себе отчет в том, что лорд Холдхарст является одним из членов кабинета министров и (еще одно «ретроспективное пророчество») «будущим премьер-министром Англии».

Это приводит нас прямиком ко второму пункту: когда Конан Дойл составлял перечень сильных и слабых сторон Холмса, он решал эту задачу, создавая персонажа для единственной истории. Он не имел представления, что его герою придется много лет подряд совершать почти чудеса, распутывая различные головоломки, – несомненно, ничего подобного не случилось бы, если бы «Этюд в багровых тонах» не впечатлил Джозефа Маршалла Стоддарта и всех читателей (с. 37).

К счастью, Конан Дойл не был ни особенно педантичным, ни особенно постоянным, когда возрождал своего детектива: как мы видели на примере лорда Холдхарста, автор был готов изменить перечень «возможностей» Холмса, если этого требовала история. В «Тайне Боскомской долины» последний с охотой обсуждает романиста Джорджа Мередита (одного из любимых писателей Конан Дойла) – и это вряд ли поведение человека, чьи познания в литературе, согласно перечню, «никакие». И в «Знаке четырех» он заходит дальше, когда говорит «о средневековой керамике и о мистериях, о скрипках Страдивари, буддизме Цейлона и о военных кораблях будущего». И это вовсе не праздная болтовня, ведь по любой теме он высказывается так, «будто был специалистом в каждой области».

Белладонна

Хотя Ватсон ставит белладонну (она же красавка обыкновенная) первой в списке ядов, с которыми хорошо знаком Холмс, препараты на ее основе не появляются в качестве отравы ни в одной из историй. Единственный раз белладонна упомянута в рассказе «Шерлок Холмс при смерти» (1913), когда Холмс закапывает ее в глаза – серьезный риск! – чтобы усилить впечатление того, что он умирает. Он мог позаимствовать идею у итальянских дам эпохи Ренессанса, которые, согласно некоторым источникам, использовали смертоносные капли, чтобы обзавестись соблазнительно расширенными зрачками.

В результате подобного авторского допущения область научных знаний Холмса оказывается весьма широкой, она выходит за некоторые разделы ботаники, геологии и анатомии, перечисленные, когда мы сталкиваемся с ним впервые. Но при этом есть сомнения, столь ли «глубоки» его познания в химии, как мы должны поверить, исходя из утверждений Конан Дойла. Возникают они, когда мы оцениваем то, как детектив с Бейкер-стрит использует научную методологию и познания на практике.

Глава четвертая
Отпечатки и оптика

Проблема идентификации

Если бы Конан Дойл жил на столетие позже, то он (а посредством автора и Шерлок Холмс) непременно позабавился бы, увидев памятный инцидент в фильме «Особое мнение» (2002), когда Том Круз, находящийся в бегах от полиции, получает новые глаза от уличного доктора. В конечном счете Круз делает то же самое, что и Джеймс Уиндибенк в рассказе «Установление личности», Ирен Адлер в «Скандале в Богемии» и сам Холмс в целом ряде случаев: маскирует собственную идентичность.

Со времен незапамятных точная идентификация индивидуумов составляла определенную проблему. Сложность этой процедуры сделала ее расхожим мотивом в популярной литературе, начиная с библейской истории Исава и Иакова и заканчивая известным романом Виктора Гюго «Отверженные». Изобретение фотографии (см. с. 105), за которым последовали совмещенные фото в профиль и анфас для подозреваемых и преступников (впервые в Бельгии в начале 1840-х), несколько упростило ситуацию. Но процесс старения, осветление волос и другие средства маскировки сделали такие фото ненадежными.

Альфонс Бертильон (1853–1914)

Парижский офицер полиции Альфонс Бертильон разработал первую научную систему идентификации индивидуумов. Она опиралась на пять базовых параметров, в число которых входили длина и ширина головы. Это был достаточно точный параметр для взрослых мужчин с короткими волосами, но он не показывал удовлетворительных результатов для малолетних преступников и для тех, кто носил сложные прически. Бертильон привязал свою систему к фото в профиль и анфас, а позже он работал над сохранением отпечатков ног, идентификацией отпечатков пальцев и даже оценкой степени силы, приложенной во время преступлений, связанных со взломом.

Французский следователь Альфонс Бертильон совершил следующий шаг, скомбинировав снимки в профиль и анфас с антропометрией (он делал многочисленные замеры телесных параметров). Эта идея была популярной некоторое время, и сам Холмс одобряет ее в «Морском договоре». Но в то же время одобрение одного из аспектов работы француза не означает, что британский сыщик воспринимал коллегу с континента как равного. Он достаточно откровенно ведет себя в «Собаке Баскервилей», когда доктор Мортимер называет Бертильона «первым по величине европейским экспертом», труды которого «внушают большое уважение людям с научным складом мышления».

«Тогда почему бы вам не обратиться к нему?» – огрызается Холмс.

Отпечатки пальцев

Раздражение Холмса по поводу неблагоприятного для него сравнения со столь известным экспертом-криминалистом, как Бертильон, вполне можно понять, и это был не только вопрос профессиональной ревности. К 1889 году (дата, когда произошли события в поместье на Дартмурских болотах) системе Бертильона был брошен вызов намного более надежной и удобной формой идентификации. Отпечатки пальцев были надежны, поскольку шансы на то, что у двух индивидуумов они одинаковые, практически равны нулю; и они были удобны, само собой, поскольку отпечатки, оставленные на месте преступления, давали следователям новый мощный инструмент в погоне за преступником (преступниками).

История использования отпечатков пальцев в качестве средств идентификации очень долгая и временами запутанная. Их применяли в неграмотных или полуграмотных обществах, в числе которых древние Египет, Греция, Индия и в особенности Китай, хотя мы не знаем, осознавалась ли тогда уникальность линий, завитков и спиралей. Она была строго доказана с научной точки зрения в Германии в 1788 году. Почти через сто лет сэр Уильям Гершель, британский магистр в Бенгалии, Индия, начал использовать идентификацию по отпечаткам пальцев, чтобы предотвратить получение отдельными индивидуумами более чем одной правительственной пенсии. В 1880 году другой британец из колоний, доктор Генри Фулдс, опубликовал статью, посвященную практике снятия отпечатков и предположениям о том, как их можно фиксировать и хранить. Аргентинская полиция оказалась первой, кто стал хранить подобные данные и использовать отпечатки для того, чтобы выносить приговор преступникам.

Хотя Холмс посредством своего создателя был в курсе всех новинок в работе с отпечатками пальцев, эта техника упоминается – часто косвенно – только в семи историях, а само слово «отпечатки пальцев» вообще не встречается. Учитывая стереотипный образ сыщика, наклонившегося вперед и изучающего нечто с помощью увеличительного стекла, очень легко представить, что он ищет следы пальцев, чтобы использовать для изобличения преступника. Однако нет.

Когда в рассказе «Подрядчик из Норвуда» (1903) инспектор Лестрейд находит кровавое пятно с отпечатком большого пальца руки, он спрашивает у Холмса: «Вам известно, что во всем мире не найдется двух одинаковых отпечатков пальцев?»[19]19
  Здесь и далее цитаты из рассказа «Подрядчик из Норвуда» в переводе Ю. Жуковой.


[Закрыть]

Ответ небрежно двусмысленный: «Кое-что слышал об этом».

Затем Лестрейд приглашает Холмса использовать увеличительное стекло, чтобы сравнить кровавый отпечаток с восковым слепком подозреваемого (Джон Мак-Фарлан), снятым только этим утром. Холмс делает это и соглашается, что два отпечатка, без сомнений, с «одного пальца». Все выглядит так, что инспектор Лестрейд, а вовсе не всемогущий Шерлок Холмс, использует новую криминалистическую технологию, чтобы добиться успеха.

Но Холмс в этот момент «едва сдерживается, чтобы не расхохотаться», поскольку он знает, что отпечаток появился тут уже после того, как подозреваемый был арестован. Учитывая этот факт и предыдущую небрежную фразу по поводу «кое-что слышал», можно сделать вывод, что он прекрасно осведомлен, насколько полезными могут быть отпечатки, но также понимает, что в данном случае след от большого пальца не показывает то, на что надеется Лестрейд.

Эксперты-криминалисты указывают, что метод, который использовал Джонас Олдейкр, чтобы поместить кровавый отпечаток Мак-Фарлана на стену, а именно – натереть собственной кровью Олдейкра восковой отпечаток большого пальца Мак-Фарлана, а затем прижать его к стене, – не работает, поскольку кровь не прилипает к воску. Но Конан Дойл не мог позволить деталям вроде этой встать на пути хорошего замысла, хорошей истории. Этот инцидент является отличным примером того, что сыщик (и его создатель) вовсе не был бы счастлив, если бы преступления можно было распутывать исключительно с помощью чего-либо столь простого, как отпечаток пальца. Конан Дойл предпочитал расследование, которое ведется с помощью дедукции, ведь оно позволяет создавать более захватывающие истории.

Палец стыда

В 1892 году родившийся в Хорватии Хуан Вучетич (1858–1925) управлял Бюро идентификации полиции Буэнос-Айреса (Аргентина). К нему попал случай двадцатисемилетней Франциски Рохас, которая получила глубокие порезы, а двое ее детей были жестоко зарезаны. Подчиненный Вучетичу офицер отправился исследовать место преступления и вернулся с дверной панелью из дома жертв, на которой виднелся красноречивый отпечаток пальца из засохшей крови. Когда женщину привезли в Бюро, чтобы снять ее отпечаток и сравнить с тем, что было найдено на двери, она призналась, что убила собственных детей и сама нанесла себе раны. Вероятно, это был первый случай в истории, когда доказательство в виде отпечатка пальца позволило найти преступника.

Эндрю Лисетт, биограф Конан Дойла, придает этой идее поэтический оттенок. Он высказывает предположение, что писатель, знавший все об отпечатках пальцев, предпочитал, чтобы его детектив распутывал дела на «обыденной основе», а не технологически. Именно по этой причине ни в одной из историй, где упоминается какая-то форма отпечатков руки или факт их отсутствия, этот момент не играет важной роли в расследовании. Такой уклон можно явственно видеть в другой поздней истории, рассказе «Происшествие на вилле “Три конька”» (1926). Когда «шумный, краснолицый инспектор» говорит Холмсу, что «всегда есть шанс найти отпечатки пальцев или что-либо подобное» на сцене ограбления, детектив игнорирует замечание.

Однако нужно заметить, что в позднем рассказе «Львиная грива» (1926), одной из двух историй, где рассказчиком выступает сам Холмс, тщательное исследование отпечатка всей руки – «с пальцами, обращенными в сторону уклона» – позволяет сыщику понять, что жертва предполагаемого убийства упала назад, пытаясь вскарабкаться по утесу.