Текст книги "Великие рыбы"

Жизнь его и там была совсем не такой спокойной, как он рисовал себе. Постоянные хлопоты о монастырях, основанных в Вифлееме, возле церкви Рождества, Павлой; об открытой при них школе для юношей, в которой он еще и преподавал. Столкновения с последователями ереси Оригена – среди которых было много и бывших друзей Иеронима; борьба с еретиком Пелагием, из-за которой он был изгнан на два года из вифлеемского монастыря. Смерть Павлы, смерть ее дочери Евстохии, гибель в огне библиотеки, набеги бедуинов.

Но в Рим он не вернется. Да и куда ему было возвращаться? Город рушился. «Теперь мы и в междоусобных войнах, и против других народов не можем обойтись без поддержки варваров»; войсками Рима командует полувандал Стилхион; упоминает Иероним, не называя имени, и еще одного придворного, «чьи русые волосы и бледность кожи выдают его происхождение»…

 
Я – поздний Рим, в его темный закатный час;
Взглядом встречая варваров бледных полки,
Я составляю сонные акростихи,
Где солнце златое пляшет в последний раз.
 

За тысячи верст от Рима, в Вифлееме, он создаст последний великий памятник исчезающему городу – не «сонные акростихи», а полный латинский перевод Писания, свою знаменитую Вульгату.

В 410 году Рим был захвачен готами.

«Плененные епископы, убитые священники, разрушенные церкви, кони, стоящие в алтарях Христовых. Всюду плач и рыданье и образы смерти… Римский мир рушится».

Иероним переживет падение Рима всего на десять лет.

Еще столетие продлится угасание бывшего «центра вселенной». На развалинах будут обучать риторике и грамматике, среди опустевших театров и библиотек – звучать стихи Вергилия и Горация, но все реже и тише.

В 524 году будет казнен римский философ и богослов Боэций – которого назовут «последним римлянином».

Иероним все же вернется в Рим. В тринадцатом веке папа Бонифаций канонизирует его; мощи будут вывезены крестоносцами из Вифлеема, их поместят в римской базилике Святой Марии, Санта-Мария-Маджоре.

Но это уже будет другой Рим, совершенно другой Рим.

Иоанн

9 июня 404 года храм Святой Софии и архиепископский дворец были окружены войсками. Вокруг стояла густая толпа – народ уже несколько дней охранял своего архиепископа.

Архиепископом был Иоанн, прозванный Златоустом.

Правильнее сказать – еще был.

Покушения на Иоанна следовали одно за другим. Дважды горожанам удавалось остановить убийц. Первый, по просьбе архиепископа, был отпущен. Второй, зарезавший семерых слуг Иоанна, был схвачен толпой и отведен в темницу. Но – власти его отпустили. Горожане были в ярости.

Аркадий был набожным императором. В детстве он был чудесным образом спасен во время бури у горы Афон; когда тонул, ему явилась Богородица.

Но Аркадий был безвольным императором. Делами империи заправляла императрица Евдоксия. Евдоксия была женщиной больше, чем это требовалось для императрицы. Евдоксия ненавидела Златоуста.

Полдень 9 июня 404 года был душным. Солдаты расчищали в толпе проход для нотария, несшего Иоанну приказ императора.

«Епископы Акакий, Антиох, Кирин и Севериан приняли на себя ответственность за твое осуждение: поручи это дело Богу и уходи отсюда безотлагательно».

Иоанн обратился к епископам и клирикам:

– Пойдемте, помолимся и простимся с ангелом этого храма.

Храм Святой Софии, Премудрости Божией, выглядел тогда по-другому, был меньше и скромнее. Иоанн молился в храме.

В это время ему передали письмо от одного из начальников города из числа его друзей. «Поспеши уйти тайно, чтобы не было кровопролития между горожанами и войском».

Златоуст прервал молитву. Повелел оседлать и покрыть попоной свою лошадь и держать ее у западных врат храма для отвода глаз. Сам быстро прошел через храм к восточным вратам. Немного задержался, прощаясь с диаконисами.

– Что касается меня, чувствую, что все кончено; мой путь совершен… Кто-нибудь, возведенный на этот престол, будет моим преемником. Заслужите его милосердие и помяните меня в своих молитвах.

У восточных врат он и несколько его сторонников предали себя в руки стражи. Их повели к гавани, стараясь скрыть от посторонних глаз.

Лодка поплыла по Босфору в сторону Никеи Вифинской.

«Ангел церкви, – пишет летописец Палладий, – удалился вместе с ним».

Каким видел Иоанн отдаляющийся от него Константинополь?

Трудно представить, много воды с тех пор утекло через Босфор.

Тот храм Святой Софии исчезнет очень скоро. Следующий разрушит землетрясение. Гигантская черепаха нынешнего появится двумя веками позже.

При Османах храм потеряет венчавший его крест и обрастет минаретами. Исчезнет императорский дворец, в котором Евдоксия строила козни против Златоуста. Время разрушит ипподром и театры. На другом берегу Босфора генуэзцы построят башню и тоже исчезнут. Небо над городом прошьют иглы минаретов; через Босфор ляжет наплавной мост; рыбаки с удочками, ресторанчики… От пристани будут отходить белые паромы, за паромами устремятся чайки.

Чайки были и тогда.

В то утро 9 июня 404 года они летели за лодкой, то зависая в воздухе, то слетая к воде. Кричали детскими и женскими голосами, прося милостыню.

Иоанн, плывя по Босфору, мог смотреть на чаек. Возможно, кинул им немного хлеба.

Еще он видел своих спутников, епископов Евлизия и Кириака. Священников, солдат. Смуглые руки гребцов. Рыбачьи лодки, промышлявшие кефалью, ставридой и прочей обитавшей здесь рыбой. И темные, с металлическим отблеском, волны Босфора.

Солнце покрылось кисеей, погода менялась.

Златоуст в последний раз смотрел на город.

Дóкса то Феó пáнтон энэкэн. Слава Богу за все.

Со стороны Черного моря шла буря.

Но прежде буря должна была разразиться на земле.

Народ, устав дожидаться архиепископа у западных дверей, заволновался. Кто-то крикнул, что Иоанна схватили солдаты. Выломав дверь в ограде, толпа хлынула в храм. Солдаты пустили в ход оружие, все смешалось, задние напирали на передних. Крики, проклятья, стоны раненых и затоптанных заполнили храм Премудрости Божией.

Не найдя Иоанна и услышав, что его уже нет в городе, люди понемногу остыли и стали расходиться.

Небо над храмом вспыхнуло и загремело.

Над кафедрой, с которой Иоанн произносил свои проповеди, брызнули искры. Пламя бросилось на хоры и вскоре, раздуваемое ветром, охватило весь храм. Храм горел; огонь добрался до Сената; с трудом удалось остановить его у императорского дворца.

Дул ветер, разнося по городу дымную горечь и крики. Волны присыпало пеплом.

Было начато следствие, в пожаре обвинили сторонников Иоанна. Все его спутники были взяты под стражу и возвращены в Константинополь для допроса.

«Я не разлучусь с моими братьями, – писал в ответ Иоанн. – Если они виновны, виновен и я. Хотя по другим обстоятельствам дела вы отказались выслушать ответ мой на обвинения, против меня возведенные, однако относительно пожара моей церкви выслушать меня следует».

Протест остался без ответа. Не для того изгоняли Иоанна, чтобы снова возвращать его в Великий город.

Иоанн оказался один. Один на один с солдатами конвоя, с пылью и жарой, с усиливавшейся лихорадкой.

Три года его будут гнать с одного места в другое.

Никея. Кесария. Кукуз.

Аравсисс.

Снова Кукуз.

Болезнь его усиливалась. Из Константинополя, из других городов доходили горькие известия. Архиепископы трех церквей Востока – Константинопольской, Александрийской и Антиохийской – объединились против Иоанна и его сторонников.

Златоуст пытался поддержать своих друзей письмами.

«Наконец, возвратилась весна, – писал он, – бо́льшая часть смертных в это благодатное время радуется цветам, украшающим землю, и зелени, ее одевающей; но мне она приятна и дорога еще тем, что дозволяет издали беседовать с любезными моему сердцу».

Глава Римской церкви, папа Иннокентий, выступил в защиту Иоанна и потребовал созыва Собора. Иннокентия поддержал Гонорий, правитель Западной империи, брат императора Аркадия.

Римские епископы, отправленные в Константинополь, были схвачены, заточены в крепость, а потом отправлены обратно. Аркадий разорвал отношения с Гонорием. Папа Иннокентий прервал каноническое общение с церквями Востока.

А Златоуста было приказано перевести еще дальше, в Пифиунт.

Переписка отныне была ему запрещена, конвою даны особые указания. В городах они больше не останавливались. Иоанна вели с непокрытой головой под палящим солнцем. Местных жителей, пытавшихся подойти к нему, отгоняли.

«Багровая голова его, – пишет Палладий, – склоненная на грудь, стала подобна созревшему плоду, который готов оторваться от ветки».

14 сентября 407 года, в Комане, в церкви мученика Василиска, этот плод оторвался от ветки.

Но полетел не вниз, а вверх.

Докса то Фео пантон энэкэн. Он перекрестился и лег на холодные плиты. Слава Богу за все. По счастью, в церкви нашелся свободный гроб.

«Закрылся театр, и маски сняты.

На здешнем театре в самый полдень употребляются завесы, и многие лицедеи являются в чужом виде и с масками на лице… Иной представляется философом, не будучи философом. Иной царем, не будучи царем, только имея вид царя, по роли. Иной – врачом, не умея управиться и с деревом… Иной – рабом, будучи свободным; иной – учителем, не зная и азбуки».

Так в «Шестой беседе о Лазаре» Иоанн сравнивал жизнь человеческую с театром.

«Маски держатся, пока увеселяющиеся сидят в театре. Но когда наступит вечер, театр закроется и все выйдут, тогда маски сбрасываются, и кто в театре представлялся царем – вне его оказывается медником… Так и в жизни, и при кончине.

Настоящая жизнь – театр. Здешние вещи: богатство и бедность, власть и подчиненность – представляются в ложном виде. Но когда окончится тот день и наступит та страшная ночь, или, лучше, день: ночь для грешников, а день для праведников; когда маски будут сброшены; тогда позван будет на Суд каждый со своими делами – не с богатством своим, не с властью, не с почестями и могуществом, но каждый с делами своими».

И наступила ночь.

Театр закрылся. Маски одна за другой снимались.

6 октября 404 года.

Умирает, родив мертвого ребенка, Евдоксия.

1 мая 408 года.

Умирает Аркадий. Правителем становится малолетний Феодосий.

412 год.

Умирают архиепископы Александрийский и Антиохийский, двое из трех гонителей Иоанна. Архиепископом Антиохийским становится Александр, хранивший верность Златоусту. Он вносит имя Иоанна в диптих Антиохийской церкви и восстанавливает общение с папой Иннокентием.

425 год.

Умирает архиепископ Константинопольский, последний из главных врагов Иоанна. Имя Иоанна уже внесено в диптихи Константинопольской и Александрийской церквей.

И наступила ночь.

Ночь для грешников – и день для праведников.

В 434 году Константинопольским архиепископом становится Прокл, бывший в юности чтецом и писцом Златоуста.

В 437 году Прокл произнес с кафедры похвальное слово Златоусту.

Речь Прокла была прервана восклицаниями народа:

– Мы требуем, чтобы нам возвратили епископа Иоанна!

– Мы требуем тела нашего отца!.. Нашего Иоанна!

Иоанн возвращался в Константинополь.

27 января 438 года, через тридцать три года после своего изгнания.

На пути из Каны его перевозили из города в город под охраной императорского эскорта. В каждом городе к останкам стекались толпы народа, священников, монахов.

В Халкидоне Иоанна встречал император Феодосий.

На украшенной императорской триреме Иоанн плыл в Константинополь.

Море покрылось множеством судов и лодок. За триремой с Иоанном летели чайки, то зависая в воздухе, то слетая к воде.

Город стекся к церкви Святой Ирины. Серебряную раку с телом Иоанна внесли в церковь.

Патриарх Прокл открыл гроб. Тело святителя оказалось нетленным и источающим благовоние. Народ радостно закричал.

Когда гроб опустили, император Феодосий снял с себя порфиру и накрыл ею Иоанна.

Потом заплакал и заговорил на женский манер:

– Помоги мне, грешнице, святый отче! И, прежде чем я буду осуждена на Страшном суде Христовом, прости меня!

Так Феодосий говорил от лица своей матери Евдоксии, подражая ее голосу.

Наутро мощи святого были перенесены в соборную церковь Святых Апостолов.

Здесь его погребли, рядом с могилами Аркадия и Евдоксии.

Много воды утекло через Босфор.

Маски истории успели снова смениться. И снова. И еще.

Исчез храм Святых Апостолов. Исчезли могилы императоров и императриц. Прибывающим в Стамбул туристам показывают теперь надгробия правителей турецкой династии Османов.

Исчезли из Константинополя и мощи Иоанна. В 1204 году в город ворвались крестоносцы, и Иоанн снова покинул его. Город горел, горели церкви, над Босфором стелился черный дым. В дыму носились с криками редкие чайки.

Восемьсот лет мощи находились в Ватикане.

В 2001 году папа Иоанн Павел II официально попросил прощения за разорение крестоносцами Константинополя. 26 ноября 2004 года Иоанн возвращался в свой город.

Его возвращение не было таким пышным, как тогда, в 438 году. Город сильно изменился за те восемьсот лет, пока его здесь не было. Но все так же торжественна была служба в соборе Святого Георгия. Толпы народа, свечи, тягучее пение мужского хора. Плеск Босфора, крики чаек. Докса то Фео пантон энекен.

Венедикт, Схоластика

Империи возникают быстро, агонизируют долго. Захват Рима готами, шумно оплаканный Иеронимом, был еще не концом. Императорская власть продержалась в сгущавшихся сумерках еще более полувека. Пока наконец не рассыпалась.

В 475 году римский военачальник Орест Флавий вынудил императора Корнелия Непота скрыться в Далмацию, а на престол посадил своего юного сына Ромула Августа.

Правил Ромул Август всего десять месяцев.

Правил, точнее, его отец, Орест Флавий. Ромул лишь сидел на императорском престоле и улыбался.

В августе 476 года Орест был казнен восставшим войском. Равенна, последняя столица империи, была взята германцами; Ромул Август – свергнут; знаки императорской власти за ненадобностью отосланы в Константинополь.

Историки считают это концом Западной Римской империи.

Некоторые, правда, переносят его на четыре года позже, в 480-й, когда был убит засевший в Далмации Корнелий Непот. Точная дата здесь не так важна. Современникам, уставшим от постоянных войн и нашествий, было уже по большому счету все равно – живут ли они в империи, в королевстве или где-то еще.

В эти годы в сотне верст к северо-востоку от Рима в городе Нурсия (в наши дни – Норча) у благородных родителей родилась двойня – мальчик и девочка.

Мальчика назвали Венедиктом.

Девочке дали имя Схоластика.

Венедикт – «благословенный». Схоластика – «ученость».

 
Про деянья или про дух.
Про страданья или про страх.
Вот и вся сказка про двух:
жили-были брат и сестра…[4]4
  Виктор Соснора.


[Закрыть]
 

Итак, жили-были брат и сестра.

О детстве их ничего не известно. Только то, что у них была кормилица, которая присматривала за ними и после того, как они вышли из младенчества. Остальное можно додумать. Родительский дом и легкий запах чада и стряпни из кухни. Церковь: родители были набожны. Детские игры, в которые дети играют во все времена; и когда рушатся империи – тоже. Изумрудные травы и стекающие с гор ручьи весной, холодные ветра – осенью.

Дети росли.

Сыну родители решили дать светское образование: это позволяло рассчитывать на высокую должность. А дочь решили посвятить Богу.

Схоластика останется жить в родительском доме в Нурсии, приняв обет безбрачия: первые женские монастыри тогда только возникали. А юный Венедикт, простившись с сестрой и родителями, отправится на учение в Рим.

Чтобы кто-то заботился о нем, родители снарядили с ним и кормилицу.

Венедикт ехал на север в потерявший былую славу, но все еще великий Вечный город.

За несколько лет до этого, в 493 году, Италию завоевали остготы Теодориха. На два десятилетия в стране установилось затишье. Теодорих покровительствовал латинской культуре и учености; при нем взошла звезда философа Боэция, сверстника Венедикта. В Рим стекались молодые люди, чтобы пройти классический курс обучения – сначала в грамматической школе, затем в риторической.

В отличие от Боэция, Венедикт не стал философом.

Столичная жизнь, шумная и полная искушений, смущала провинциального юношу. Науки, которые изучал Венедикт, также не вызвали в нем рвения. Преподавание не слишком отличалось от того, какое столетием ранее описал в своей «Исповеди» Августин Блаженный: оно оставалось языческим.

Как пишет биограф Венедикта, святитель Григорий Двоеслов, юноша «понял, что от наук многие впадают в пороки».

Вскоре Венедикт покинул Рим, чтобы посвятить себя служению Богу – как и его сестра, оставшаяся в Нурсии, о которой он не забывал.

Дороги близнецов, даже расходясь, повторяются.

Венедикт отправился на восток вместе с кормилицей, которая не пожелала оставить его. Пересек Римскую Кампанью, добрался до Тибра и поднялся вверх по течению притока Тибра Анио. Немного южнее Анио находилась деревня Эффиде (ныне Аффиле). Здесь, при церкви Апостола Петра, как сообщает святитель Григорий, жили общиной «многие славные мужи, привлекаемые туда ревностью о спасении».

Венедикт стал учиться монашеской жизни.

Однажды кормилица его выпросила у соседских женщин сито; сито случайно раскололось пополам. Заметив огорчение кормилицы, Венедикт сложил половинки вместе и стал со слезами молиться.

По окончании молитвы сито оказалось целым.

Молва о юном чудотворце разнеслась по Эффиде. Но Венедикту была она в тягость: не ради мирской славы покидал он шумный Рим. Он снова бежал – на этот раз уже один, тайно от кормилицы. Целое сито долго висело у церковных дверей.

А что сестра?

От вернувшейся домой кормилицы она должна была узнать о бегстве брата. Она все еще жила в родительском доме, в обществе нескольких девушек, так же, как и она, посвятивших себя Богу. Пряла пряжу и молилась за брата.

 
Темнота, тихо кругом,
лает пес, теплится час,
невидимка-ангел крылом
овевает небо и нас…
 

Лаял пес, за невысокой каменной оградой кудахтали куры. Хорошо взошел горох, а вот капуста в том году не уродилась. По вечерам зажигался масляный светильник и читались жития святых.

На этот раз Венедикт бежал на север.

Недалеко в горах он встретил озеро с ветшавшей императорской виллой на берегу. Озеро возникло по повелению Нерона, пожелавшего соорудить здесь дамбу. Местность называлась Сублаквем – «под озером» (ныне Субьяко). Чуть выше виллы располагался маленький монастырь. Но Венедикт направился не туда, а присмотрел себе небольшой грот пониже монастырских стен, на отвесной скале.

Три года прожил он там никем не замеченный.

Снедь ему спускал сверху на веревке некий монах Роман, с которым Венедикт познакомился по дороге в Сублаквем. Роман, насельник здешнего монастыря, раздобыл для него и монашеское одеяние.

Хлеб Роман уделял Венедикту тайно из своего скудного пайка. О спуске возвещал глиняный колокольчик, привязанный к концу веревки. Услышав звон, Венедикт выходил из пещеры и ловил хлеб.

Однажды враг рода человеческого бросил камень, и колокольчик разбился.

В другой раз в пещерку к Венедикту влетел черный дрозд и принялся кружить вокруг него, отвлекая от молитвы. Венедикт сотворил крестное знамение, и птица вылетела.

«Вдруг, – сообщает святитель Григорий, – он видит женщину, которую злой дух привел пред очи его ума: при виде ее сердце раба Божия воспылало таким огнем, что пламень страсти едва умещался в нем».

Венедикт уже выбежал из пещерки, помышляя вернуться в мир, но тут увидел куст дикой ежевики. Сорвав одежду, он бросился в него и валялся до тех пор, пока не изъязвил все тело. Огнь похоти был залит кипятком боли.

Шло время.

Об отшельнике стало известно, к гроту потянулись местные жители. А монахи из Варии (ныне Виковаро), что в тридцати верстах от Сублаквема, даже пожелали сделать Венедикта своим настоятелем. Святой долго отказывался, видя их недоброту, но в конце концов уступил. Настоятельство Венедикта было недолгим: монахи возроптали на его строгие правила. На трапезе они поднесли ему кувшин с отравленным вином.

Венедикт по своему обычаю перекрестил сосуд, и тот разлетелся на куски.

– Да помилует вас, братия, всемогущий Бог! За что вы хотели сделать со мной это?

Монахи молчали. Вино растекалось среди осколков по полу.

– Не говорил ли я вам прежде, что мои обычаи несходны с вашими? Идите и ищите себе настоятеля по своим обычаям!

Венедикт возвратился обратно в Сублаквем. Грот встретил его привычной тишиной и сумраком.

Долго пробыть в тишине не удалось. Снова стали стекаться люди, желавшие истинной монашеской жизни. Число их вскоре было уже более полутора сотен.

Склоны над озером были отвесными и не располагали к строительству. Вместо одного большого монастыря Венедикт закладывает двенадцать малых.

Вскоре у Венедикта появляется новый недоброжелатель: некто Флоренций, настоятель небольшого прихода неподалеку. Флоренций подкарауливал путников, уговаривая их не ходить к Венедикту и возводя на него разные клеветы. Попробовал даже извести Венедикта, послав ему отравленный хлебец… Народ продолжал идти к святому, а хлебец с ядом выхватил из рук Венедикта и унес ворон.

Тогда Флоренций нанял семь нескромных дев. Обнажившись, они ворвались в монастырский сад и стали водить хороводы перед монахами.

Неуместных плясуний изгнали, но Венедикт, устав от вражды, решил покинуть Сублаквем, как прежде покинул Варию. Дав наставления братии монастырей, он с немногими споспешниками снова отправился в путь.

Через полдня его настиг гонец из Сублаквема.

– Возвратись, учитель! – закричал он издали. – Радость, радость! Преследовавший тебя погиб! На Флоренция обрушилась теплица!

Венедикт остановился, но назад не повернул, а заплакал. А на гонца наложил епитимью – за то, что радовался смерти врага.

А что Схоластика?

Она, верно, издали следила за восходившей звездой своего брата. Была ли между ними переписка? Судя по тому, с какой строгостью Венедикт запрещал монахам переписываться с родней, ее не было. Но была еще молва, чьи волны доносили до Нурсии слухи о чудесах, происходивших в Сублаквеме. Слушая эти рассказы, Схоластика тихо кивала. И снова бралась за пряжу. Или за молитвослов. Так день за днем пряла она нити молитвы и нити пряжи.

 
…В нашем саду
лишь пчела с птицей поют,
лишь цветы, лишь на свету
паучки что-то плетут…
 

Дом ветшал, родители старели. Зимы становились особенно долгими, дожди – затяжными и холодными. Только псы лаяли так же звонко, как и прежде.

Родители незаметно ушли. Схоластика тихо поплакала над ними; в ясные дни навещала их могилы. Что удерживало ее в Нурсии? Дом в двух местах дал трещину, огородик заглушали дикие травы. Только древо ее молитвы все росло и зеленело, расцветая белыми цветами.

Венедикт шел на юг.

Остановился он у вершины горы Кассинум (ныне Монте-Кассино), в ста двадцати верстах от Рима. На востоке синела горная цепь, на западе лежала плодородная долина, за ней – другие горы, вдалеке виднелось море. На вершине Кассинума находилось капище: крестьяне из окрестных деревень были еще язычниками.

– Здесь мы и остановимся, – сказал Венедикт.

Было это около 529 года от Рождества Христова. Венедикту под пятьдесят. Предыдущие тридцать были годами странствий. Нурсия. Рим. Эффиде. Сублаквем. Вариа. Снова Сублаквем… Последующие тридцать лет он проведет безвыездно в Кассинуме. Капище будет снесено, на его фундаменте вырастет монастырь. Монастырь будет неоднократно разрушен – в последний раз англо-американской авиацией во Вторую мировую войну. И каждый раз будет восстанавливаться.

Но главное – здесь, в Кассинуме, Венедикт возведет храмину, которую не разрушат века: свой «Устав».

«Устав» – не просто набор монастырских предписаний. Это образ идеального христианского общества.

…Не любить слишком часто и громко смеяться. Не стараться прослыть святым. Во зле всегда обвинять самого себя, а все доброе приписывать Богу. До захода солнца мириться с теми, с кем разделила тебя распря. Никогда не отчаиваться в милосердии Божием…

Монастырь строился, «Устав» писался, а Италию сотрясали войны. Вначале честолюбивый Юстиниан пожелал возродить Римскую империю в былом ее величии и под своей властью. Его войска отвоевали полуостров у остготов, взяли Рим и Равенну. Но вскоре готы под водительством Тотилы начали новый натиск и свели завоевания Юстиниана на нет. Армия готов, шедшая на Рим, проходила мимо Кассинума: Тотиле даже вздумалось испытать Венедикта. Сообщив, что желает посетить святого, он отправил к нему вместо себя одного из своих конюших, одетого в королевские одежды, со знаками власти и целой свитой. Однако Венедикт, завидев лже-Тотилу, крикнул: «Сними, сын мой, сними то, что на тебе, – это не твое!» После этого Тотила лично явился в Кассинум и простерся перед святым.

В Кассинуме в жизни Венедикта произошло и еще одно событие. Сюда, поближе к брату, перебралась Схоластика. Монастырь Венедикта был на вершине горы – Схоластика со своими монахинями поселилась у ее подножья.

Они встречались раз в год. Неподалеку была усадьба, он приходил туда со своими учениками; туда же приходила и Схоластика. Целый день проводили они вместе, в беседах и молитвах; вечером прощались и уходили каждый в свой монастырь.

Так повторялось из года в год. Вплоть до того безоблачного дня.

«Целый день, – пишет святитель Григорий, – они провели в хвале Богу и в святых беседах, когда же наступила ночная тьма, вместе совершили трапезу.

Они еще сидели за столом, и между святыми разговорами время тянулось медленнее, когда эта блаженная жена, сестра его, стала упрашивать: „Пожалуйста, не оставляй меня в эту ночь; проговорим до утра о радостях небесной жизни“.

Он же отвечал ей: „Что это ты говоришь, сестра? Я никак не могу оставаться на ночь вне стен монастыря“.

А небо было такое ясное, что не видно было ни одного облака.

Блаженная же жена, услышав отказ брата, положила ладони со сцепленными пальцами на стол и склонила на руки голову для молитвы всемогущему Богу.

Когда же подняла она со стола голову, засверкали молнии, загремели громы и пролился столь изобильный дождь, что ни достоуважаемый Венедикт, ни братия, бывшие с ним, не могли и шагу сделать с того места.

Тогда муж Божий стал горько жаловаться: „Да пощадит тебя всемогущий Бог, сестра моя; что ты сделала?“

Та отвечала ему: „Се, просила я тебя, но ты не пожелал меня слушать; попросила Господа моего – и Он услышал меня…“»

Дождь лил до утра.

Всю ночь брат и сестра провели в разговорах, насыщая друг друга беседой о жизни вечной. Вспоминали ли они при этом о своем детстве, о старом родительском доме в Нурсии? Бог весть. Монахи и монахини сидели на лавках у стен, кто слушал их тихую речь, кто молился, кто дремал.

 
До зари звезды дрожат,
вся цена жизни – конец.
Ты послушай: дышит душа,
бьется, бьется в теле птенец.
 

Венедикт совершил множество чудес в своей жизни. Но тут, как пишет святитель Григорий, он «встретил чудо, совершенное силою всемогущего Бога из сердца жены. И большее чудо могла тогда совершить сия жена, которая давно желала видеть своего брата. Ибо, как сказал Иоанн: „Бог есть любовь“, и еще, как справедливо говорят: кто больше любит – тот больше может».

На следующий день они расстались.

Светило солнце; Схоластика вернулась вниз, в свою келью; Венедикт поднялся наверх.

Еще через два дня, глядя в окно, он увидел белую голубку, поднимавшуюся в небо – как раз с того места, где жила Схоластика.

Встав на колени, он начал молиться.

Призвав братьев, он объявил им о кончине Схоластики.

«Потом, – сообщает святитель Григорий, – тотчас послал их, чтобы принесли тело ее в монастырь и положили в гроб, который он для себя приготовил. Таким образом, и тела тех не были разлучены погребением, чьи души всегда были соединены в Боге».

Он пережил ее ненамного.

 
Уплывем завтра, сестра,
в ту страну, где благодать!
 

Незадолго до смерти у него было видение, похожее на то, какое описал Борхес в своем «Алефе».

Венедикт, как пишет святитель Григорий, увидел «весь мир, как бы собранный в единый луч солнца».

Весенние травы в Нурсии.

Узкие улицы Рима, по которым он бродил в плаще студента.

Разбитое сито в Эффиде. Веревка, на которой добрый Роман спускал ему хлеб…

Шумный ливень в Кассинуме и лицо сестры, которая пыталась, но так и не могла скрыть своей торжествующей улыбки…