Книга: Катехон - Сухбат Афлатуни

И всё-таки это роман и хоть какой-то синопсис нужен, хотя бы для того, что понимать, что Турок - вовсе не турок, а выдумка больного сознания, в реале - врач, а истинно в его имени только то, что у него внешность, как у турка... Так, стоп. Начать надо не с этого, а с похвалы - редчайшее для меня явление! - аннотации, в которой роман назван сложносочиненным. И это как раз то слово, которое может дать представление о том, насколько сложен текст, и предположение, насколько сложно он писался. Если взять главную сюжетную линию - получим банальщину: двое "не таких, как все" любят и мучают друг друга до тех пор, пока смерть на разлучит их. Правда, даже эта банальная история здесь изложена очень красиво. Они оба больны: у неё что-то с сердцем, серьёзное, у него - опухоль в голове(" В его голову въехала смерть. Маленькая, как гомункул, она долго топталась на пороге, косолапо вытирая ботинки.")

«Мы как две половинки мозга», – сказал он однажды. «Почему – не сердца?» – «Не знаю». И у нее заболело сердце. Наверное, та половинка, которой был он. Да, конечно, не половинка, а камера. У сердца четыре камеры, она помнит. Но заболела – половинка.

Половина книги о нём, о Сожженном, Фархаде, Томасе Земане - каких только у него не было имён, вторая половина - о ней, об Анне, человеке ночи, женщине, ставшей смыслом жизни мученика-изгнанника-мудреца, которая даже пережила то, что он перестал её узнавать... Вы уже споткнулись об имя Сожженный? Это буквально: книга начинается с казни:

Процесс замышлялся как несколько карнавальный. Доля постмодернистской иронии, мягкой игры, господа. Только пламя должно быть настоящим, что поделаешь.

Настоящее сожжение на главной площади города по решению суда инквизиции.

Когда возрождали инквизицию, многие были против. Не слишком славное прошлое. Сомнительный бренд. Запах паленого мяса, «Молот ведьм», дискриминация. Но где было найти другой замедлитель?

Насколько и в чём был виноват человек? Он просто хотел найти катехон (если слово вам не знакомо, поищите значение, заодно станут ясны многие моменты и отсылки романа), он хотел замедлить время, дать людям второй шанс. Одни испугались, другие готовы были помогать, но как? Отсюда вот такие разговоры в толпе перед казнью:

Думаю, людей не нужно сжигать. В Средние века, возможно, это было нужно. Сегодня нет. Люди изменились. Посмотрите вокруг, никто не хочет никого сжигать… Кто? Да, я знаю, это было решение Евросоюза. Нам, немцам, этот человек не мешал. Нет, я не ходил туда, я же говорю, это было для туристов, для Евросоюза. Если они в Брюсселе решили его сжечь, что мы можем сделать?

Послушайте, жизнь была тяжелее, но люди были лучше. Это были люди, понимаете? У них были… Да и коммунисты. У них были… Короче, я не против, чтобы вернуть. Почему мы так боимся получить еще одну жизнь?

Казнь, всё что ей предшествует, всё, чем занимаются казнившие после неё, сплетается в невообразимый клубок, который катается внутри головы-души-существа несчастного больного, не имеющего возможности воспротивиться тому, что происходит в его теле (и в мире вообще), но прекрасно знающего, во всяком случае так ему кажется, что именно нужно изменить. Возможно, это не про тело, а вот про мир - точно... Из допроса инквизитора(который, конечно же, тоже он - Сожженный):

– Почему вы решили уничтожить этот мир? – Я хотел помочь Богу. – Он лично попросил вас об этом?

Думаю, что совершенно уютно с этой книгой могут чувствовать себя только философы. Здесь достаточно глубин и множество имён с подробным пересказом теорий. Вторыми, чуть менее уютно чувствующими себя в этом тексте, будут филологи и историки искусства. С филологической точки зрения, книга - кладезь. Чего стоит только обыгрывание Фауста, скажем, в беседе Мефистофеля с Маргаритой, которая есть не что иное, как церковь:

И запел бархатистым басом-профундо. "Если Ты Церковь Божия, то ответь: почему до сих пор не явился Тот, кто тебя основал? Ведь Он говорил, и не один раз, а многажды, и не туманно, а ясно, что придет скоро. Что уже то поколение увидит Его пришествие. Где же оно? Прошло почти две тысячи лет. Почти две тысячи лет, многоуважаемая Церковь! Почти две тысячи лет человеческой истории с разными событиями, войнами, поветриями, неурожаями, рождением новых царств и закатом старых. Где же Он? Или Он уже приходил? Но отчего этого никто не заметил, даже ты, Его Церковь? Если же Он еще не пришел, то отчего же медлит, отчего не выполняет Своего обещания? Или же Он просто не может его выполнить, поскольку был всего лишь обычным человеком, а?"

Вопросы веры затрагиваются многократно и многогранно, но так, что, по-моему, не могут даже оскорбить полное неверие атеистов - притчево, с нежданных ракурсов, с полной верой в то, что ... нечто существует, а имя этому - какая разница... Уж одно то, кем стал в конце герой,

Он стал человеком сада. Человеком сада и молитвы.

строящий часовню Анны среди пустыни, напоминает: человек всё же свободен в своём выборе. Всегда. Даже когда подписывает договор.

Но в какой-то момент подписываем этот договор. Да, этот. С тем, с кем не надо его подписывать. С кем вообще не надо ничего подписывать. Осознанно, полуосознанно, в суете, на ипподроме, в театре, на базаре, под одеялом… Подписывают всё. Кровью, слюной, слезами, по́том. Отличие людей думающих в том, что они понимают, что его подписали. А святых – что не просто понимают, но и каются в этом.

Мне самой не было комфортно в тексте. Да, имена персонификаций мыслей героя мне во множестве своём известны, да, многие картины из эксфрасисов я узнала раньше, чем было сказано название, в том числе и эту:

Но многие выводы - хлёсткие, неожиданные, правильные - хотя не хочется это признавать - заставляли откладывать книгу и - вот неожиданность! - думать. Выстраивать систему восприятия и допуска этого текста в душу... Покажу подобные моменты, тут только цитаты могут помочь:

В людях иногда возникает их государство. Почти как безумие, только наоборот. Безумие человек стремится зарыть поглубже в песок своего мозга. Государство человек выкапывает из этого песка, как археолог-любитель, слой за слоем. Полностью выкопать его нельзя: корни его глубоки и уходят в Тартар. Выкопанное государство торчит из мозга, как штырь. Иногда оно начинает говорить, и слова его исполнены хтонической мудрости. Они вызывают желание переодеться в темное и строгое и маршировать. Носить галстук, медаль, хотя бы значок.

Чтобы выйти из времени, нужно приложить немалые силы. Находясь во времени, ты не сможешь услышать Бога, ты будешь слышать только себя.

«История» и «истерия», два греческих слова, звучат очень похоже.

Словом, я очарована книгой, она меня не отпускает. Но не возьму на себя грех её кому-то советовать...