Текст книги "Большая книга мудрости Востока"

Конфуций следовал пути предков Яо и Шуня; уподобился образу Вень Вана и У Вана. В вышнем он следовал порядку Времени, в нижнем он следовал течению Пространства. Установления, основанные на Времени и Пространстве, способны поддерживать все без исключения; способны все без исключения охватить. Установления, основанные на чередовании четырех периодов, безошибочны, как Солнце и Луна в свечении сменяют друг друга. Тьма вещей рождается бок о бок, и они не мешают друг другу, их пути пересекаются, но не препятствуют друг другу. Скромный Порядок – это река, утоляющая жажду. Великий Порядок непрерывен в творении. Вот так Время и Пространство творят Великое.

Только тот в Поднебесной, кто достиг мудрости, способен быть чутким, с пронзительным взором, проникающий и знающий – и этого достаточно для достижения цели. Быть всеохватным, радушным и мягким – этого достаточно для собирания существ вокруг. Проявлять силу, стойкость и выдержку – этого достаточно для того, чтобы вести других. Стоять прямо, непринужденно, непредвзято и вежливо – этого достаточно, чтобы быть уважаемым. Осторожно следовать принципам культуры – этого достаточно, чтобы быть способным отличить одно от другого. Кто способен на это, он будто обширный и вездесущий, размеренно изливающийся неиссякаемый источник! Обширный и вездесущий словно Время, глубокий словно бездна. Когда он проявляется, нет никого, кто бы не почитал. Когда он говорит, нет никого, кто бы не поверил. Когда он решает, нет никого, кто бы не был удовлетворен. Так, гремящая слава, словно океан, переполняет всю Срединную землю. Ее сила достигает Южных и Северных племен. Сила лодки и повозки – в достижении цели. Сила людей – во взаимодействии. Сила Времени – в переменах. Сила Пространства – в поддержке. Сила Солнца и Луны – в сиянии. Сила трудностей – в сплочении людей. Все наполнено живой и родственной силой, нет ничего, что бы не чтило узы родства. Поэтому говорится – «Соучаствуй Времени».

Только тот, кто в Поднебесной достиг искренности, способен управлять в соответствии с велением Времени, способен установить великую основу для всего существующего, ведать, как Время и Пространство творят и дают перерождение. На кого здесь можно положиться? Чиста и совершенна должна быть его человечность! Глубоко и безмятежно должно быть его сияние! Беспредельно должно быть его Время! Кто без усилия чуток, ясен и мудр, тот способен достичь высшего Порядка Времени. Кто способен знать это?

Песни гласят: «Сохрани яркую одежду под простой накидкой»[25]25
  «Книга песен», I.V.3.


[Закрыть]. Удержись от выставления напоказ своей культуры. Таков Путь Истинного правителя: скрывает свой блеск, но день ото дня становится ярче. Малый человек выставляет себя напоказ, оттого и тускнеет. Путь Истинного правителя легок, но без брезгливости; прост, но высококультурен, дает знание близкого в далеком, дает знание своей изменчивости, дает знание очевидности в глубоком; способен привести к Порядку.

Песни гласят: «Хоть рыба и легла на дно, да все же видно ее хорошо»[26]26
  Там же. II.IV.8.


[Закрыть]. Потому Истинный правитель внутри себя держит только не больное, нет ненависти в его воле. Есть ли что-то, чего Истинный правитель не смог бы достичь? Лишь то, что люди не видали да не слыхали. Песни гласят: «И хоть ты в комнате один, не занимайся постыдным – сверху видно все, как бы и не было крыши»[27]27
  Там же. III.III.2.


[Закрыть]. Поэтому Истинный правитель не двигается, но уважаем; не говорит, но все доверяют ему. Песни гласят: «Подношение свершается в тишине, тогда не может быть и спора»[28]28
  Там же. IV.III.2.


[Закрыть]. Поэтому Истинный правитель не награждает, а народ воодушевлен; не проявляет гнева, а народ упорен в наказании виновных. Песни гласят: «Только Порядок не может быть увиден! Все правители стараются его постичь»[29]29
  Там же. IV.I.4.


[Закрыть]. Поэтому Истинный правитель уважителен и осторожен – и всё в Поднебесной спокойно.

Песни гласят: «Раскрой себя для ясного Порядка. Не показуха нужна для красоты»[30]30
  «Книга песен», III.I.7.


[Закрыть]. Конфуций говорил: «Речи и одежды вторичны для преобразования народа». Песни гласят: «Порядок невесом и незаметен, как волосок»[31]31
  Там же. III.III.6.


[Закрыть]. Этот волосок – наличие человеческих взаимоотношений. «Время вбирает все в себя: неслышимое, невоспринимаемое»[32]32
  Там же. III.I.1


[Закрыть]. Вот так!

Перевод В. Малявина

Комментарии Е. Ямбурга

Записки об учении

Издавать мудрые законы и искать содействия добрых мужей достаточно для того, чтобы заслужить хорошую репутацию, но недостаточно, чтобы вести людей за собой. Приблизить мудрых и проявить заботу о дальних достаточно для того, чтобы вести за собой людей, но недостаточно, чтобы исправить нравы. Если благородный муж желает исправить нравы людей, он должен сначала просветить их.

Яшма, пока она не отполирована, еще не стала ценной вещью, а человек, пока он не завершил обучения, еще не стяжал мудрости. Поэтому древние правители, созидая государство и воспитывая народ, ставили во главу угла просвещение. Сказано: «Все мысли от начала до конца должны быть обращены к учению». Вот мудрые слова!

На свете есть изысканные яства, но не вкусив их, не познаешь подлинный вкус. Путь есть высшая истина, но не посвятив жизнь учению, не познаешь его величия. Вот почему не начав учиться, не узнаешь о собственном несовершенстве, и только начав учиться, узнаешь, что такое трудности. Познав свое несовершенство, можно себя воспитать. Изведав трудности в жизни, можно себя закалить. Оттого и говорят, что учитель и ученик растут вместе. Сказано: «Обучение – это половина учения». Вот мудрые слова!

«Учитель и ученики растут вместе» – эта вечная педагогическая истина на рубеже нового столетия в России приобретает особый смысл. Растерянность, смятение, ощущение покачнувшейся почвы – этот малоприятный букет ощущений переживает большинство наших сограждан, но учительство – наиболее остро. Давайте задумаемся, что чувствовал педагог, призванный убедить школьников в том, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме. «Ученый, сверстник Галилея, был Галилея не глупее. Он знал, что вертится Земля, но у него была семья». Да, часть учительства еще недавно жила в разлагающей душу раздвоенности. В результате – цинизм учеников, их общественная апатия, двойная жизнь.

Да, не так много среди учителей было диссидентов. Дело в том, что неумолимый педагогический закон властно диктует: хочешь, чтобы тебе поверили, уверуй сам! Наиболее последовательные учителя так и поступали, многократно и добросовестно проделывая над собой отнюдь не безвредную в нравственном смысле операцию по самовнушению, в чем добились определенных успехов. Смею думать, что у остальных сограждан не было такой жесткой профессиональной необходимости ежедневно насиловать свою душу. Они могли позволить себе ограничиться ритуальными формами поведения по известным правилам игры. Вот почему большинство честных педагогов достаточно трагично пережило смену вех.

Но жизнь постепенно залечивала раны, и плач по утерянным идеалам сменило ответственное стремление учительства в краткие сроки восполнить пробелы собственного образования. Невиданный информационный взрыв истекшего десятилетия, когда внезапно и учителям, и детям стала доступна любая литература от дореволюционной до зарубежной, поставил педагога в сложнейшее положение, но вместе с тем вынудил расти вместе с учеником. Иного было не дано. В целом это благотворно сказалось прежде всего на взаимоотношениях с юношеством. Поубавилось учительской спеси, безапелляционности, авторитаризма, а фигура сомневающегося педагога, отказавшегося исповедовать окончательные истины, во всех отношениях стала более привлекательной для учеников. Новые партнерские отношения ученик – учитель сегодня позволяют реализовать еще одну конфуцианскую идею: «обучение – это наполовину учение, ибо только совместный поиск истины с заведомо прогнозируемым результатом дает радость сотворчества». Это хорошо понимал учитель Кун

Принципы обучения таковы: пресекать то, что еще не вскрылось, – это называется упреждением. Использовать подходящий момент – это называется своевременностью. Не перескакивать с одного на другое – это называется последовательностью. Проверять друг друга, умножая добро, – это называется товариществом. Таковы четыре правила, благодаря которым процветает образование.

Если пресекать дурное после того, как оно проявилось, то оно укоренится еще больше и его будет невозможно преодолеть. Если учиться, когда время упущено, успехов не добьешься. Если учиться беспорядочно и не соблюдая последовательности, в знаниях будет сумбур и совершенствование станет невозможным. Если учиться в одиночестве, не сверяя свои успехи с успехами товарищей, то кругозор будет ограничен, а познания скудны.

Если не быть учтивым с товарищами по учебе, можно пойти наперекор учителю. А если предаться распущенности, можно погубить свои способности. Таковы шесть причин упадка учения. Только зная причины расцвета и упадка просвещения, благородный муж может быть наставником.

Когда благородный муж учит и воспитывает, он ведет, но не тянет за собой, побуждает, но не заставляет, указывает путь, но позволяет ученику идти самому. Поскольку он ведет, а не тянет, он пребывает в согласии с учеником. Поскольку он побуждает, а не заставляет, учеба дается ученику легко. Поскольку он лишь открывает путь, он предоставляет ученику возможность размышлять. Согласие между учителем и учеником, легкость учения и возможность для ученика думать самому и составляют то, что зовется умелым наставничеством.

Ученикам свойственны четыре недостатка. В науках люди либо желают многого, либо довольствуются малым, либо учатся несерьезно, либо останавливаются на полпути. Просвещение – это развитие достоинств и избавление от недостатков.

Искусный певец способен научить других своей манере пения. Искусный учитель способен передать другим свои помыслы. Если речь сжата и доходчива, глубока и содержательна, скупа на примеры, но понятна, то можно сказать, что она передает мысли.

В учении труднее всего почитать учителя. Но лишь чтя наставника, сможешь перенять его правду. И лишь перенимая правду, народ способен почитать науки. Вот почему, согласно ритуалу, даже призванный к государю учитель не совершает ему поклона – так высоко древние чтили учителя.

Способный ученик, даже если наставник уделяет ему меньше внимания, добьется вдвое большего прочих и свои успехи поставит в заслугу учителю. Неспособный же ученик, как бы ни старался наставник, поймет только половину истины и поставит это в вину учителю.

Умеющий спрашивать словно обтесывает крепкое дерево: сначала выбирает, где полегче, а потом принимается и за сучки. И пусть потребуется много времени – он все поймет из бесед с учителем. С теми же, кто спрашивает бестолково, все обстоит наоборот.

Умеющий отвечать на вопросы подобен колоколу: коснутся его тихо – прозвучит едва слышно, ударят сильнее – зазвучит громче и умолкнет лишь тогда, когда его перестанут спрашивать. А не умеющий отвечать поступает наоборот.

Заученных знаний недостаточно для того, чтобы самому УЧИТЬ людей. Непременно надо прислушиваться к тому, что спрашивают ученики. Только если ученик не умеет сам задать вопрос, следует говорить самому. А если ученик не понял сказанного, можно устроить отдых. Ведь сын хорошего кузнеца должен сначала постоять за мехами, сын хорошего мастера-лучника – потрудиться над колчанами. А если лошадь, которую приучают к упряжке, упирается, пусть побегает сначала за повозкой. Из этих трех принципов благородный муж может черпать свою волю к учению.

Перевод В. Малявина

Приложение
Диалоги Конфуция из книги «Чжуан-цзы»

Янь Хой пришел к Конфуцию и попросил разрешения отъехать.

– Куда ты направляешься? – спросил Конфуций.

– Еду в царство Вэй, – ответил Янь Хой.

– А что будешь там делать?

– Я слышал, что правитель Вэй молод летами и своеволен в поступках. Он не заботится о государстве и не замечает своих промахов. Столь низко ценит он человеческую жизнь, что в его владениях громоздятся горы трупов. Народ уже в отчаянии. Я помню, учитель, ваши слова: «Не беспокойтесь о тех царствах, где есть порядок. Идите туда, где порядка нет. У ворот дома, где живет врач, много больных». Я хочу как-нибудь применить на деле то, чему вы меня учили, и навести порядок в том несчастном царстве.

– Ах, вот как! – отозвался Конфуций. – Боюсь, ты спешишь навстречу собственной гибели. Великий Путь не терпит суеты, ибо в суете люди разбрасываются, а там, где нет порядка, люди друг другу мешают. Древние учили других лишь тому, в чем сами имели прочную опору. А пока ты не имеешь такой опоры в себе, как можешь ты браться за воспитание надменного владыки? Да и понимаешь ли ты, от чего гибнет добродетель и для чего нужно знание? Добродетель гибнет от славы, а знание нужно в соперничестве. «Приобрести имя» – значит победить в борьбе, и знание – орудие этой борьбы. И то, и другое – вредные вещи, они не сделают нас лучше.

Еще нужно сказать тебе, что обладать выдающимися способностями, безупречной честностью, но не видеть, что таится в душе другого, не стремиться к славе, не понимать человеческого сердца и в то же время проповедовать добро, справедливость и благородные деяния перед жестокосердным государем – значит показать свою красоту, обнажая уродство другого. Поистине, такого человека следовало бы назвать «ходячим несчастьем». А тому, кто доставляет неудовольствие другим, люди, конечно же, тоже будут стараться навредить. Боюсь, не избежать тебе гонений света! И еще: если уж правитель Вэй так любит умных и достойных мужей и ненавидит людей ничтожных, то какой смысл тебе доказывать, что ты человек незаурядный? Уж лучше тебе не вступать в спор с державным владыкой, ведь государь наверняка станет придираться к твоим недостаткам и расписывать собственные достоинства.

 
Твой взор он помутит.
Твое достоинство он смирит.
Твои уста он замкнет.
Твою гордость он убьет.
И даст тебе другое сердце.
 

Тогда придется тебе «огнем тушить огонь, водой заливать воду». Вот что называется «и было плохо, а стало хуже некуда!». Если ты уступишь ему с самого начала, будешь угождать ему потом до конца своих дней. А тогда он едва ли будет прислушиваться к твоим восторженным речам, и, значит, рано или поздно не миновать тебе плахи.

Еще хочу тебе сказать вот что. В старину царь Цзе казнил Гуань Лунфэна, а царь Чжоу казнил Биганя. Оба казненных были людьми безупречного поведения, пекшимися о благе народа. А вышло так, что из-за их благонравного поведения их повелители решили избавиться от них. И кроме того, это были люди, мечтавшие о славе. Когда-то Яо пошел войной на владения Цзун, Чжи и Сюао, а Юй напал на удел Юху, и эти царства были обращены в пустыню, их правители сложили головы на плахе. Не было конца грабежам и казням, нет предела и жажде побед. А все потому, что люди эти искали славы. Не говори мне, что ты никогда не слышал о них! Даже мудрейший может соблазниться славой, что же говорить о таких, как ты? Но, наверное, ты держишь в уме какой-то способ обойти эти превратности. Так скажи мне!

Янь Хой сказал: «Я буду аккуратен в поступках и смирен в душе, прилежен и сосредоточен на одном».

Конфуций отвечал: «О нет, это никуда не годится! Правитель Вэй не умеет сдерживать свои страсти, и в душе у него нет равновесия. Обыкновенные люди, конечно, не смеют уклониться от встречи с ним и стараются спрятать свое беспокойство и страх под покровом спокойствия. В них не родится даже то, что называют “благотворным влиянием, растущим день ото дня”, – что же говорить о силе внутреннего совершенства? А он будет стоять на своем и не захочет меняться. По видимости он может соглашаться с тобой, но в душе он с тобой не будет считаться. Что же тут хорошего?»

– Коли так, – сказал Янь Хой, – я буду прям внутри и податлив снаружи, я буду верен своим убеждениям, но уступать царской воле. Как человек «прямой внутри», я буду послушником Неба. Тот, кто становится послушником Неба, знает, что и Сын Неба, и он сам – дети Неба и что он один умеет говорить от себя как бы без умысла – так, что иной раз людям его речи нравятся, а иной раз не нравятся. В мире к таким людям относятся как к детям. Вот что я называю «быть послушником Неба». Тот же, кто «податлив снаружи», будет послушником человека. Держать в руках ритуальную табличку, преклонять колена и простираться ниц – так ведет себя подданный. Все люди так поступают, отчего и мне не поступать так же? Делая то, что и другие делают, я никому не дам повода быть недружелюбным ко мне. Вот что я называю «быть послушником человека». Храня верность своим убеждениям и покоряясь царской воле, я буду послушником древних. Правдивые слова, будь то распоряжения или назидания, восходят к древним, и я за них не в ответе. В таком случае я могу быть прям, не подвергая себя опасности. Вот что я называю «быть послушником древних». Годится ли такое поведение?

– Никуда не годится! – ответил Конфуций. – Планов много, да нет настоящей хитрости! С такими простодушными замыслами ты, может быть, избегнешь беды, но большего тебе не добиться. Переделать его ты все равно не сможешь. Ты чересчур уповаешь на свой ум.

– Мне больше нечего сказать, – промолвил Янь Хой. – Прошу вас, учитель, дать мне совет.

– Постись, и я скажу тебе, – отвечал Конфуций. – Действовать по собственному разумению не слишком ли легко? А кто ищет легкие пути, тому Небо не благоволит.

– Я живу бедно и уже несколько месяцев не пил вина и не ел мяса. Можно ли считать, что я постился?

– Так постятся перед торжественным жертвоприношением, я же говорю о посте сердца.

– Осмелюсь спросить, что такое пост сердца?

– Приведи к единству свою волю: не слушай ушами, а слушай сердцем; не слушай сердцем, а слушай духовными флюидами (ци). Пусть слух остановится на слышимом, а ум остановится на опознании вещей. Духовные же флюиды пустотой привечают вещи. Путь собирается только в пустоте. Пустота – вот пост сердца.

– Пока Хой еще не постиг того, что делает его самим собой, он будет только Хоем, – сказал Янь Хой. – Когда же я постигну свой исток, то пойму, что Хой еще и не начинал быть! Это и значит «сделать себя пустым»?

– Именно так! – отвечал Конфуций. – Вот что я тебе скажу: войди в его ограду и гуляй в ней свободно, но не забивай себе голову мыслями о славе. Когда тебя слушают, пой ему в уши. Когда тебя не слушают, умолкни. Не объявляй о своих убеждениях и пристрастиях. Умей жить неизбежным и в этом найди для себя всевместительный дом. Тогда будешь близок к правде. Легко ходить, не оставляя следов. Трудно ходить, не касаясь земли. Легко притворяться, служа людям. Трудно притворяться, служа Небу. Ты знаешь, что можно летать, имея крылья. Ты еще не знаешь, что такое летать даже без крыльев. Ты знаешь, что такое знанием добывать знание, но еще не знаешь, что можно благодаря незнанию стяжать знание. Вглядись же в тот сокровенный чертог: из пустой залы исходит ослепительный свет. Удачу приносит прекращение прекращения. Пока ты не стяжаешь такого покоя, ты будешь мчаться галопом, даже сидя неподвижно. Пусть слух и зрение обратятся вовнутрь, отрешись от умствования. Тогда к тебе стекутся божества и духи, что уж говорить о людях! Вот что такое превращение всей тьмы вещей! Юй и Шунь здесь обретали тот узел, в котором сходятся все нити. На этом Фуси и Цзи Цзюй здесь прекратили свои странствия, ну а простым людям и подавно надлежит здесь остановиться!

Конфуций дружил с Люся Цзи, чей младший брат был известен всем под именем Разбойника Чжи. Этот Разбойник Чжи со своими девятью тысячами воинов скитался по всей Поднебесной, грабя знатных особ, врываясь в дома, отнимая у людей коней и буйволов, уводя в плен их дочерей и жен. В своей ненасытной жадности он забывал даже о родичах, не заботился ни об отце с матерью, ни о братьях и не приносил жертвы предкам. Поистине, он был сущим бедствием для всех людей.

Конфуций сказал Люся Цзи:

– Полагается, чтобы отец, какой бы он ни был, воспитывал сына, а старший брат учил младшего. Если отец не способен воспитывать сына, а старший брат обучать младшего, тогда родственные узы между ними теряют смысл. Вы – самый талантливый муж нашего времени, а Ваш младший брат Разбойник Чжи наводит страх на весь мир, и Вы не можете вразумить его. Я осмелюсь выразить Вам свое недоумение по этому поводу, и позвольте мне поговорить с Вашим братом.

– Вы говорите, уважаемый, что отец должен воспитывать своего сына, а старший брат должен поучать младшего. Но если сын не желает слушать наставлений отца или поучений брата, то что тут можно поделать даже с красноречием, подобным Вашему? К тому же у Разбойника Чжи сердце – словно кипящий ключ, а мысли – как могучий вихрь. У него достаточно воли, чтобы не уступить Вашим упрекам, и достаточно красноречия, чтобы всякое зло представить благом. Если Вы будете соглашаться с ним, все будет хорошо, но если Вы заденете его, он впадет в ярость и непременно оскорбит и унизит Вас. Вам не следует идти к нему.

Но Конфуций не послушался этого совета. Посадив Янь Хоя на место кучера, а Цзы-гуна – рядом с собой в экипаже, он отправился к Разбойнику Чжи. В это время Разбойник Чжи, расположившись на отдых со своими людьми на солнечном склоне горы Тай-шань, пожирал печень убитых им людей. Конфуций вышел из экипажа и доложил о себе слуге разбойника: «Явился человек из Лу Кун Цю, прослышавший о высокой честности военачальника». И он дважды вежливо поклонился слуге.

Тот сообщил о госте своему хозяину. Разбойник Чжи был вне себя от гнева: глаза его сверкали, как молнии, волосы вздыбились так, что шапка подскочила вверх.

– А, так это тот искусный лжец Конфуций из царства Лу? – заорал он. – Передай ему от меня: «Ты придумываешь умные слова и изречения, безрассудно восхваляешь царей Вэня и У. Нацепив на себя шапку, похожую на развесистое дерево, обмотавшись поясом из шкуры дохлого быка, ты зарабатываешь себе на жизнь красивыми речами и лживыми рассуждениями, а сам не пашешь землю и не ткешь пряжу. Шлепая губами и молотя языком, ты судишь об истине и лжи как тебе заблагорассудится. Ты обманываешь правителей Поднебесной и отвлекаешь ученых мужей от главного. Ты придумал “сыновнюю почтительность” и “братскую любовь”, чтобы удобнее было домогаться богатства и почестей. Ты повинен в тягчайшем преступлении! Убирайся отсюда поживее, а не то твоя печень тоже пойдет к моим поварам!»

Конфуций передал другое сообщение:

«Я имею честь прибыть сюда по рекомендации Цзи и надеюсь издалека увидеть Вашу ногу под занавесом».

Получив это послание, Разбойник Чжи сказал: «Пусть он войдет!»

Конфуций вошел нарочито торопливо, не стал садиться на сиденье, отступил назад и дважды поклонился. А Разбойник Чжи, разъяренный, широко расставив ноги, с горящими глазами, зарычал, словно кормящая тигрица:

– Подойди ко мне, приятель. Если твои слова мне понравятся, ты будешь жить, а если нет – умрешь.

– Я слышал, – сказал Конфуций, – что в мире есть три уровня достоинств. Вырасти стройным и красивым, как никто другой, чтобы все в мире, стар и млад, знатные и презренные, любовались тобой, – вот высшее достоинство. Иметь знание, охватывающее целый мир, уметь на все лады судить о вещах – вот среднее достоинство. Быть смелым и решительным, собирать вокруг себя людей преданных и удалых – вот низшее достоинство. Всякий, кто обладает хотя бы одним из этих достоинств, способен восседать на троне лицом к югу и носить титул Сына Неба. В Вас, уважаемый военачальник, сошлись все три достоинства. У Вас рост больше восьми локтей, лицо сияет, губы – чистая киноварь, зубы – перламутр, голос – настоящая музыка, но зовут вас «Разбойник Чжи». Пребывая в недоумении, уважаемый военачальник, я возьму на себя смелость не одобрить это прозвище. Если Вы соблаговолите выслушать меня, я покорнейше прошу послать меня в царства У и Юэ на юге, Ци и Лу на севере, Сун и Вэй на востоке, Цзинь и Чу на западе, чтобы убедить их построить для Вас большой город на несколько сот тысяч дворов и пожаловать Вам знатный титул. Вы начнете новую жизнь, отложите оружие, дадите отдых Вашим воинам, станете заботиться о своих братьях и приносить жертвы предкам. Вы бы вели себя как мудрец и достойный муж, вся Поднебесная только этого и ждет от Вас.

– Подойди-ка ближе, приятель, – гневно крикнул Разбойник Чжи. – Только глупые, низкие и заурядные людишки могут соблазниться посулами выгоды. То, что я строен и красив и люди любуются мной, я получил от своих родителей. Неужели ты думаешь, что я сам не заметил бы в себе этих достоинств, если бы ты мне не сказал о них? А еще я слышал, что люди, которые льстят в лицо, любят клеветать за глаза. Когда ты ведешь тут речь о большом городе и толпах поклонников, ты хочешь обременить меня соблазном выгоды и приручить меня с помощью толпы заурядных людей. Надолго ли? Ни один город, как бы ни был он велик, не больше Поднебесного мира. Яо и Шунь владели целой Поднебесной, а их потомкам было некуда даже вонзить шило. Тан и У носили титул Сына Неба, но их роды пресеклись. Не оттого ли, что выгода, привалившая к ним, была слишком велика?

Еще я слышал, что в древние времена зверей и птиц было много, а людей мало. В ту пору люди, чтобы уберечься, жили в гнездах. Днем собирали желуди и каштаны, по ночам сидели на деревьях. Поэтому их называли «род гнездовий». Тогда люди не знали одежды. Летом они запасали хворост, а зимой грелись у костра. Поэтому их называли «люди, знающие жизнь».

 
Во времена Шэньнуна
Спали спокойно,
Просыпались без тревог.
Люди знали мать,
Но не знали отца
И были добрые соседи оленям.
Пахали – и кормились,
Ткали – и одевались,
И не старались навредить друг другу.
Таково было торжество высшей Силы.
 

А теперь ты упражняешься в Пути царей Вэня и У и обучаешь ему наших детей и внуков, используя все тонкости словесного искусства. Надев просторный халат и подпоясавшись узким ремнем, ты рассуждаешь вкривь и вкось, мороча голову царственным особам в надежде получить от них знатные титулы и щедрые награды. В мире нет большего разбойника, чем ты. И почему только люди не зовут тебя Разбойником Конфуцием, вместо того чтобы называть Разбойником меня?

Ты соблазнил своими слащавыми речами Цзы-лу и заставил его слушаться тебя, так что он снял свою высокую шапку воина, отбросил свой длинный меч и пошел к тебе в ученики. Все говорили: «Конфуций может пресечь разбой и искоренить зло». А потом Цзы-лу пытался убить правителя Вэй, да не смог этого сделать, и его засоленное тело валялось у Восточных ворот вэйской столицы. Вот к чему привело твое учительство! Ты называешь себя талантливым человеком и мудрецом? Но тебя дважды изгоняли из Лу, тебе пришлось бежать из Вэй, ты имел неприятности в Ци, попал в осаду на границе Чэнь и Цай – нигде в мире не находится тебе места. А Цзы-лу по твоей милости просто засолили! От твоего учения нет проку ни тебе самому, ни другим. Как же я могу с почтением отнестись к твоему Пути?

Среди тех, кого в мире зовут достойными мужами, первые – Бои и Шуци. Бои и Шуци отказались быть правителями в своем уделе Гучжи и уморили себя голодом на горе Шоуян, где их останки лежали непогребенными. Бао Цзяо из желания поразить мир умер, обнимая дерево и кляня свой век. Шэньту Ти, когда его упреки не были услышаны государем, бросился в реку с камнем в руках, и его тело съели рыбы и черепахи. Цзе Цзытуй был таким преданным слугой, что кормил принца Вэй своим мясом, а когда принц Вэй отвернулся от него, разгневался и, обняв дерево, сгорел заживо. Вэй Шэн назначил девице свидание под мостом. Девица не пришла, но, когда вода стала прибывать, он по-прежнему ждал возлюбленную, да так и захлебнулся под мостом. Эти шестеро не лучше дохлого пса, соломенной свиньи или нищего, просящего милостыню. Ради славы они не убоялись даже смерти и потому пренебрегли вскармливанием жизни для того, чтобы сполна прожить свой жизненный срок.

Среди тех, кого в мире зовут преданными подданными, первые – Бигань и У Цзысюй. Цзысюй утопился в реке, у Биганя вырвали сердце из груди. Хотя их зовут преданными подданными, они кончили тем, что стали посмешищем для всего света. Никто из этой породы, насколько я могу судить, не достоин уважения. Может быть, ты попробуешь меня переубедить. Если ты будешь рассказывать мне истории про духов, то тут я спорить не берусь. Но если ты будешь говорить о людях, то я назвал лучшие примеры – тут у меня сомнений нет.

А теперь я расскажу тебе, что такое человек. Его глаза любят смотреть на красивое, его уши любят слушать сладкозвучное, его рот любит приятный вкус, его воля и дух вечно ищут удовлетворения. Высшее долголетие для него – это сотня лет, среднее – восемьдесят, низшее – шестьдесят. За вычетом болезней и тягот, печалей и траура дней для веселья остается у него не более четырех-пяти на целый месяц. Небо и Земля не имеют предела, а смерть человека имеет свой срок. В бесконечности вселенной жизнь человеческая мимолетна, как прыжок скакуна через расщелину. Тот, кто не способен наслаждаться своими помыслами и желаниями, прожить до конца отведенный ему срок, не познал Путь.

Все, что ты говоришь, я отвергаю. Уходи же прочь, да побыстрее, не говори мне больше ни слова. Твой Путь – больная мечта сумасшедшего, сплошной обман и ложь. Он не поможет сохранить в целости подлинное в нас. О чем тут еще говорить?

Конфуций дважды поклонился и поспешно вышел. Взбираясь в экипаж, он два раза выронил вожжи, глаза его ничего не видели, лицо побледнело, как угасшая зола. Он перегнулся через передок экипажа, свесив лицо и тяжело дыша.

На обратном пути он встретил у Восточных ворот столицы Лу Люся Цзи.

– Я не видел тебя несколько дней, – сказал Люся Цзи. – Глядя на твою лошадь и повозку, видно, что ты путешествовал. Неужели ты ездил к Чжи?

Конфуций посмотрел в Небо и сказал со вздохом: «Да, я ездил к нему».

– И он, наверное, стал спорить с тобой, как я предсказывал?

– О да, – ответил Конфуций. – Я, как говорится, сделал себе прижигание, не будучи больным. Я хотел погладить тигра и чуть было сам не попал к нему в пасть.